обная деталь привносила завершающий мазок в общую картину противоестественности и гротеска.
     Впрочем, была в этом облике одна мелочь, по которой я всегда смогла бы безошибочно узнать свою бабку, - перстень на левой руке, такой же яркий и массивный, как и тот, который сохранился в моих детских воспоминаниях. Помнила я и то сильное впечатление, которое производили на нас с Чарльзом комментарии матери и отца по поводу этого украшения. Это был бирманский рубин размером с ноготь большого пальца, ограненный в виде кабошона и даже в те далекие времена стоивший огромных денег. Камень являлся подарком одного багдадского князька, и бабка постоянно носила его на своей крупной, ловкой, почти мужской руке. Дышала она сейчас чуть с присвистом, маня меня подойти поближе, и рубин ярко вспыхивал в свете лампы.
     Я не была уверена, ждет ли она от меня поцелуя. Сама по себе подобная идея показалась мне отталкивающей, однако рука, вновь блеснув камнем, указала мне на стоявший в ногах кровати стул, что было воспринято мною с тайной благодарностью.
     - Здравствуйте, бабушка Хэрриет.
     - Ну, Кристи?.. - Голос ее скорее походил на шепот и в нем чувствовалось напряжение астматического дыхания, хотя черные глаза сохраняли свою живость и сейчас глядели на меня с явным любопытством. - Сядь и дай мне рассмотреть тебя. Гм-м, да... Ты всегда была маленькой милашкой, а сейчас и вовсе красавицей стала. Замуж не вышла?
     - Нет.
     - Что ж, самая пора.
     - Побойтесь Бога, бабушка, мне же только двадцать два года.
     - Только-то? Да, забываешь... Джон говорит, что я постоянно все забываю. Даже тебя вот забыла - он сказал тебе об этом?
     - Он сказал, что подобное вполне возможно.
     - Он уж скажет. Постоянно намекает, что я дряхлею, из ума выживаю. - Она бросила взгляд в сторону Лесмана, который поднялся за мной по ступенькам и встал в ногах кровати. Он пристально и, как мне показалось, встревоженно всматривался в лицо старухи, пронзительный взгляд которой соскользнул на меня. - Впрочем, ничего удивительного в том, что я и впрямь забыла тебя. Сколько времени-то прошло, когда мы в последний раз виделись?
     - Пятнадцать лет.
     - Гм-м, да. Должно быть. А сейчас, когда я тебя увидела, поняла, что наверняка узнала бы. Ты похожа на отца. Как он?
     - О, он прекрасно себя чувствует, спасибо.
     - И, наверное, шлет мне свои сердечные приветствия?
     Тон, которым она это произнесла, был довольно резким и одновременно игриво-провокационным.
     Я продолжала спокойно разглядывать ее:
     - Если бы он знал, что я окажусь здесь, то, несомненно, попросил бы передать вам привет.
     - Гм-м! - Она резко села на постели, упершись спиной в груду подушек и поправив складки своего наряда характерным движением, похожим на то, как наседка усаживается на кладку с яйцами.
     Я поймала себя на мысли о том, что односложность ответов не является в этом доме признаком дурного тона.
     - А остальные как?
     - Со всеми все в порядке. Им будет очень приятно узнать, что я наконец, смогла до вас добраться и обнаружила вас в добром здравии.
     - Не сомневаюсь в этом. - Едва ли кто-то мог бы назвать старческим этот сухой шепот. - В общем, как ты бы выразилась, заботливое семейство Мэнселов, так? - И снова, когда я промолчала:
     - Так, девушка?
     Я тоже выпрямилась на своем крайне неудобном стуле:
     - Я не знаю, бабушка, что вы хотите этим сказать. Если вы считаете, что нам раньше надо было приехать, то всегда можно было нас позвать, не правда ли? На деле же, и вам это прекрасно известно, вы всех нас посылали к черту - всех и каждого в отдельности - и так дважды в год на протяжении этих пятнадцати лет. И, если мне позволительно будет это сказать, то и сегодня меня приняли здесь отнюдь не с распростертыми объятиями! Как бы то ни было, - коротко добавила я, - вы ведь тоже из семьи Мэнселов. И вы не можете сказать, что моя родня регулярно вам не писала, хотя бы для того, чтобы поблагодарить за очередное издание вашего завещания!
     Черные глаза старухи заблестели:
     - Мое завещание? Ха! Во оно что! Вы их, наверное, коллекционируете, да?
     - Что ж, - ухмыльнулась я, - будет и у меня работа, коль скоро вы все еще живы. Хотя далековато пришлось добираться ради какой-то шестипенсовой марки... Так что, если хотите, можете прямо сейчас отдать мне свое очередное послание, чтобы я вас больше не беспокоила.
     Мне не было видно выражение ее лица - только глаза, окутанные тенью от бровей и тюрбана, взиравшие на меня с подушек. При этом я перехватила взгляд Лесмана - слегка изумленный и, как мне показалось, несколько встревоженный.
     Хэрриет неожиданно оживилась и затеребила пальцами края своего одеяния:
     - Я согласилась бы лучше умереть здесь, чем трястись над тем, что всем им так дорого. Каждому из них.
     - Послушайте... - начала было я, но тут же умолкла.
     Чарльз намекал, что старуха любила вести себя вызывающе, и действительно у меня сложилось впечатление, что она пытается поддеть меня. И все же та бабка Хэрриет, которую я помнила, едва ли стала бы разговаривать со мной подобным образом, тем более с риском встретить отпор. Для молодого человека пятнадцать лет - целая жизнь, возможно, и для старика это не меньший срок, а потому я про себя решила, что мне следовало бы испытывать к ней не столько раздражение и чувство неловкости, сколько сострадание.
     - Бабушка Хэрриет, - быстро проговорила я, - пожалуйста, не разговаривайте со мной таким тоном! Вы прекрасно знаете, что если бы вам чего-нибудь захотелось или что-то потребовалось, то все, что вам надо было сделать, это дать знать папе или дяде Чазу, в общем, любому из нас! Моя семья четыре года жила в Америке, вам известно и это, так что в некотором смысле именно с нами было трудновато связаться. Однако, вы всегда писали именно дяде Чазу и, насколько я могла понять с его слов, во всяком случае мне так показалось, вы неизменно и в достаточно ясной форме давали понять, что вам хотелось бы оставаться в стороне, жить по своим собственным канонам...
     Я сделала широкий, неопределенный жест, словно охватывая им не только эту запущенную комнату, но и выходя за темные пределы спящего дворца.
     - Не хуже вам известно и то, что если бы что-то случилось, например, если бы вы заболели и действительно захотели, чтобы к вам кто-то приехал, или вам потребовалась бы какая-то помощь...
     Сидевшая в глубине темного угла на кровати старуха была настолько неподвижна, что я даже запнулась. Лампа горела неярко, но то ли по прихоти сквозняка, то ли из-за неровности фитиля пламя неожиданно взметнуло вверх свой язычок, и я увидела живое поблескивание ее глаз. Нет, о сострадании здесь не могло идти и речи. Инстинкт, предостерегавший меня от проявления сочувствия, оказался прав.
     - Бабушка Хэрриет! - напрямую заговорила я. - Вы что, отчитываете меня? Вздумали подразнить, да? Но вы же сами прекрасно понимаете, что говорите ерунду!
     - Гм-м, ерунду, да? Ты хочешь сказать, что у меня всегда были любящие родственники?
     - О Боже, вы же знаете, что такое родственники, семья! Я отнюдь не считаю, что наша семья чем-то отличается от любой другой. И вам так же хорошо известно, что вы всегда могли откупиться от нас шестью пенсами на почтовую марку, да так, что только рот от изумления разинешь. Однако мы и в этом случае оставались вашей семьей!
     - Джон, ты слышишь?
     Вид у Лесмана, откровенно говоря, был явно смущенный. Он хотел было что-то сказать, но я опередила его:
     - Все-то вы поняли, что я хотела сказать! А именно: если вам что-то понадобится или что-то случится, так вот - от Лондона до Бейрута всего шесть часов лета на самолете, и по истечении этого срока кто-нибудь из нас обязательно будет здесь, причем так быстро, что вы и понять-то не успеете, что мы вам стали нужны. Папа всегда говорит, что это и есть настоящая семья, а именно - взаимная подстраховка. И покуда вы живы и здоровы, все это происходит незаметно, само собой, но стоит чему-то случиться, и подключается вся семья. Посмотрите хотя бы на моего дядю Чаза, когда умер его кузен Генри! Папа говорит, что они не раздумывали ни секунды и отнеслись ко всему как к чему-то изначально решенному. Бог мой, я делаю все, что моей душе угодно, никто не может запретить мне ехать куда заблагорассудится, но я все время знаю, что, если возникнет хотя бы намек на опасность, я позвоню папе и он будет через несколько секунд рядом со мной! - Я посмотрела на Лесмана, чуть поколебалась и добавила:
     - И мистера Лесмана не надо поддразнивать. Неважно, что вы мне скажете, поскольку я тоже умею постоять за себя и высказаться, когда надо, пусть это даже будет, как говорится, "не в струю"... Каждый будет чувствовать себя на верху блаженства лишь оттого, что находится здесь рядом с вами, так что вы тоже уж будьте подобрее с ним, поскольку чем дольше он здесь пробудет, тем для вас же лучше! И только, Бога ради, не считайте, что мы бросили вас, - мы просто даем вам возможность жить так, как хочется, и, надо сказать, у вас это совсем неплохо получается.
     Старуха не выдержала и расхохоталась, кокон затрясся, издавая шипящие, посвистывающие звуки. Крупная ладонь приподнялась, сверкнув рубином:
     - Ну хорошо, дитя мое, полно тебе. Я действительно поддразнивала тебя! А ты, оказывается, и вправду умеешь драться! Мне всегда нравились бойцы. Да, я умышленно не допускаю сюда людей, от них у меня и так была масса неприятностей, а кроме того, по правде сказать, я и в самом деле старею. Зато ты проявила упорство. Но если ты так уж веришь в свою философию типа "живи и давай жить другим", то что же тебя привело в эти края?
     Я усмехнулась:
     - Вам опять не понравится, если я скажу, что это было своего рода родственное чувство. Так что можете считать это просто любопытством.
     - И что же пробудило твое любопытство?
     - Что пробудило? Да вы шутите! Мне представлялось, что вы привыкли жить в подобном месте, окружив себя легендами на манер... э...
     - Дряхлой Спящей Красавицы?
     Я рассмеялась:
     - В десятку попали! Ну, если не возражаете, можно и та: сказать. А если серьезно, то вы ведь настоящая знаменитость, вам об этом известно? Все только о вас и говорят. Вы - одна из достопримечательностей Ливана. Даже если бы я оказалась никакая вам не родственница, меня и то уговорили бы съездить сюда, чтобы поглазеть на Дар-Ибрагим. А поэтому, когда появился правдоподобный предлог навестить вас, и мне удалось даже протаранить входную дверь, единственное, что могло бы удержать меня, - это полоса горящей нефти, никак не меньше.
     - Возьми на заметку, Джон; горящая нефть - вот что нам необходимо. Да, ты действительно до мозга костей Мэнсел. Значит, все кругом болтают обо мне? И кто же этот "каждый"?
     - Да так, один человек в бейрутском отеле. Я собиралась отправиться в...
     - Отеле? И с кем же ты болтала обо мне в бейрутском отеле? - Она проговорила это так, словно речь шла о каирском борделе.
     - Ну, не то чтобы болтала... В общем-то это был портье. Я собиралась отправиться к истокам Адониса в Афке, и он сказал, что я буду проезжать мимо Дар-Ибрагима, и...
     - Какой это отель?
     - "Финикия".
     - Когда вы в последний раз были в Бейруте, его еще не построили, - вставил Лесман. Это была первая произнесенная им фраза и было заметно, что ему все еще немного не по себе. - Довольно большой, я вам рассказывал. Стоит на берегу гавани.
     - На самом деле ничего особенного, - заметила я. - Портье не знал, что я - ваша родственница, просто сказал, что это довольно любопытное место. И еще предложил взять их шофера, чтобы, возвращаясь через Сальк, я смогла остановиться и полюбоваться дворцом. Потом я сказала ему, что знаю вашу семью-о себе ни словом не обмолвилась, - и спросила, кто вы такая и не слышал ли он чего-нибудь о вас.
     - И что же он тебе рассказал?
     - Лишь то, что, насколько ему известно, с вами все в порядке, и что вы уже некоторое время не показываетесь за пределами дворца. И еще сказал, что не так давно вы были больны и вызывали доктора из Бейрута...
     - Он и это знал?
     - Бог ты мой, да это же было во всех газетах! В конце концов, вы - местная знаменитость! Разве мистер Лесман не сказал, что я звонила вашему доктору, чтобы расспросить его о вас...
     - Да, да, да, говорил. Много от него было пользы! Дурак он был. Хорошо, что ушел, очень хорошо... Сейчас мне намного лучше.
     Шаль соскользнула с ее плеч, и она подтянула ее резким, раздраженным жестом, словно неожиданно обидевшись, и я услышала, как она пробормотала себе под нос: "Растрезвонили" и "Уже в отелях болтают", причем таким шепотом, который почему-то внезапно перестал казаться сухим и резким, а превратился в невнятный и сбивчивый говор. Голова ее задрожала, отчего тюрбан съехал еще больше, обнажив новый участок бритого черепа.
     Я отвернулась, почувствовав отвращение, но стараясь не выдать его. Но куда бы я ни отводила взгляд, все напоминало мне о ее неряшливой экстравагантности; даже груда медицинских пузырьков на столике и та была вся в пыли. Пыль хрустела у меня под туфлями всякий раз, когда я переступала с ноги на ногу. Комната была действительно большой, но воздух в ней стоял какой-то спертый, отчего у меня стало саднить кожу и захотелось поскорее выйти на свежий воздух.
     - Кристи... Кристи... - посвистывающее бормотание снова привлекло к себе мое внимание. - Какое глупое имя для девушки. А полное как будет?
     - Кристабель. Это было самое близкое, что они могли отыскать к Кристоферу.
     - О, - она снова затеребила свои одежды.
     Неожиданно я с особой остротой почувствовала, что эти глаза, глядящие на меня из тени, ничего не забывают; что все это была игра, которой она забавлялась по собственной прихоти. Ощущение было не из приятных.
     - Так о чем мы говорили?
     Я попыталась снова взять себя в руки:
     - О докторе. Докторе Грэфтоне.
     - Я не была больна; этот человек просто дурак. И грудь моя в полном порядке, да, в полном... В любом случае, хорошо, что он уехал из Ливана. Джон, о нем тоже болтали? Был какой-нибудь скандал? Разве он не вернулся в Лондон?
     - Кажется, - кивнул Лесман.
     - Мне тоже так сказали, когда я звонила, - заметила я. - Больше, правда, ничего не добавили.
     - Гм... - пробормотала старуха, и в голосе ее прозвучала прежняя злоба. - Наверное, уже заложил в ломбард свой диплом и стал наживать состояние.
     - Ни о каком скандале я не слышал, но он действительно уехал. Говорят, практика его перешла к очень хорошему специалисту. - Лесман бросил в мою сторону быстрый взгляд и подался вперед. - А сейчас, леди Хэрриет, вам лучше отдохнуть. Пора принимать лекарство. Так что, если позволите, я позвоню Халиде и сам провожу мисс Мэнсел...
     - Нет, - сказала, как отрезала, старуха.
     - Но, леди...
     - Я все сказала, мой мальчик, и хватит лепетать. И таблетки я пока пить не буду, меня от них в сон клонит. Не нравятся они мне. И вообще я не устала, мне нравится, что приехала эта девушка. Не уходи никуда, дитя мое, давай еще поговорим. Развлеки меня. Расскажи, где побывала, что делала. Ты давно в Бейруте?
     - В пятницу вечером приехала. В общем-то я прибыла с группой...
     Я принялась рассказывать ей о поездке, стараясь привнести в нее как можно больше занимательных подробностей. В принципе я бы не очень расстроилась, если бы наш разговор прервался, но у старой дамы, похоже, снова поднялось настроение, а у меня не было ни малейшего желания позволить Лесману под каким-либо предлогом вытащить меня из этой палаты прежде, чем я успела бы, если так можно выразиться, представить ей Чарльза. Уж он-то едва ли захотел бы пропустить столь пикантную деталь и вряд ли мне удалось бы запудрить ему мозги своим предыдущим рассказом. Между делом я задавалась вопросом, почему бабка сама ничего не спрашивает о нем, но надеялась, что скоро все прояснится и тогда уже моему кузену придется, если, конечно, он сам того захочет, пробивать себе дорогу во дворец.
     Поэтому я всячески старалась избегать упоминания его имени и увлеченно рассказывала о Петре, Пальмире и Джераше, тогда как Хэрриет, явно увлеченная, внимательно слушала и изредка вставляла свои комментарии. Лесман же все это время молчал, нервно перебирая пальцами края постельного покрывала, попеременно поглядывая на нас и крутя головой как на финале Уимблдона.
     Я дошла до середины описания Пальмиры, когда бабка неожиданно прервала меня, протянув руку и дернув за шнур колокольчика, который болтался среди постельных занавесей. По зданию пронеслось эхо знакомого позвякивания, за которым сразу же последовал собачий лай.
     Я замолчала, но она резко проговорила:
     - Продолжай. По крайней мере, ты умеешь рассказывать. Ты видела гробницы на холме?
     - Бог ты мой, конечно. Это входило в программу экскурсии. Наверное, невежливо говорить такое археологу, но мне все эти гробницы кажутся на одно лицо.
     - Так оно и есть. И где сейчас твоя группа?
     - В субботу утром они вернулись в Лондон.
     - Значит, сейчас ты осталась одна? А это удобно?
     Я рассмеялась:
     - Почему бы нет? Я в состоянии сама о себе позаботиться. И, кстати...
     - В этом я не сомневаюсь. Да где эта глупая девчонка? - резко бросила она Лесману, который прямо-таки подскочил на месте.
     - Халида? Она где-то здесь, рядом. Если вам нужны таблетки, то я могу...
     - Не таблетки. Я же сказала тебе, что пока еще рано. Мне нужна трубка.
     - Но, леди Хэрриет...
     - А, вот и ты! Где тебя черти носят?
     Халида быстро пересекла нижнюю часть комнаты. Скорее всего, она действительно находилась где-то поблизости, когда прозвенел звонок, но сейчас дыхание у нее было учащенным и неглубоким, словно она бежала. Лицо у девушки было бледное, испуганное; она даже не удостоила меня взглядом, идя по комнате и поднимаясь по ступенькам в направлении кровати.
     - Вы звонили?
     - Разумеется, звонила, - раздраженно проговорила Хэрриет. - Мне нужна трубка.
     Халида в нерешительности перевела взгляд с нее на Лесмана, потом обратно, но старуха снова сделала свой характерный жест, выражавший нетерпение, и отрывисто гаркнула:
     - Ну так как?
     - Пожалуйста, принеси, - сказал Лесман.
     Девушка метнула еще один испуганный взгляд в сторону постели и чуть не бегом бросилась вниз к комоду. Я удивленно посмотрела ей вслед.
     До этой минуты ничто не давало мне основания заподозрить ее в повышенной пугливости. Кроме того, было довольно неприятно наблюдать действия самой бабки, которая напомнила мне своими манерами леди Хестер Стэнхоуп - та постоянно держала рядом с кроватью кнут и палку, которыми нередко охаживала своих рабов. За плохое обслуживание она имела обыкновение подвергать всех их, включая доктора, особому наказанию, которое именовалось "черная оттяжка".
     Я посмотрела на "леди Хэрриет". Старуха сидела в позе, напоминавшей скрючившегося джинна, со всех сторон окруженная шелками и одеялами, но вид ее, как мне показалось, был способен не столько испугать человека, сколько подействовать ему на нервы. И в этот момент мой взгляд упал на предметы, развешанные на стене над кроватью. На специальных колышках, почти полностью укрытые складками постельных занавесей, размещались палка и ружье. Я невольно моргнула; не веря глазам своим. Ведь должна же быть сейчас, в середине двадцатого века, хоть какая-то граница допустимого поведения, даже в таком месте, как это?..
     "Нет, - подумала я, - надо и в самом деле поскорее отсюда убираться". Я внезапно ощутила страшную усталость. Или все дело в той странной пище, которой меня потчевали на ужин?..
     Когда я наконец собралась с духом, чтобы продолжить свой рассказ, то услышала, как Хэрриет проговорила, причем исключительно просящим тоном:
     - Всего лишь маленькую трубочку, моя дорогая. И хорошо бы с янтарным мундштуком.
     Девушка неуклюже засуетилась, руки шарили в ящике комода, пока не достали из него деревянную коробку, в которой, как оказалось, лежали табак и мундштук. Все это она поднесла к кр