в настоящее время изучает восточные языки, имея (как он считает) намерение пойти по стопам моего дорогого мужа. Бедняга Хэмфри толком не объяснил в письме, что и как - наверное, с годами стал сдавать, - но все же сообщил, что молодой Чаз в этом г. будет путешествовать по Сирии. Если захочет навестить меня, я с рдст. приму его. Как ты знаешь, я не одобряю ту свободу, в кот. ныне воспитывается молодежь, а тв. сын, кот. моя дорогая мать назвала бы "шалопаем", оч. умный мальчик, и мне было бы оч. приятно повидаться с ним. Если его действительно интересуют жизнь и уклад Востока, то здесь он найдет много интересного.
     Чувствую я себя дост. хорошо и живу здесь в окружении моего небольшого штата помощников, кот. оч. внимательны ко мне. Из деревни приходит человек, кот. присматривает за собаками. Самсон утверждает, что молодой д-р Чаз еще помнит его.
     Передавай привет тв. жене, а также др. моему племяннику и его жене. А та маленькая девочка сейчас уже, конечно, подросла, - это странное созданьице, так похожее на симпатичного мальчика.
     Тв. любящ. тетка Хэрриет Бойд
     P.S. Время сейчас очень ненадежное, поэтому я едва ли могу посчитать тв. утверждения справедливыми.
     P.P.S. Я здесь обзавелась прекрасной надгробной плитой".

     Я прочитала письмо от начала до конца, потом еще раз, уже медленнее, и рот мой, наверное, был все время открыт, как варежка; потом перевела изумленный взгляд на кузена. Он по-прежнему подпирал спиной колонну, откинув голову, прикрыв глаза густыми ресницами и наблюдая за мной.
     - Итак?
     - Но... Чарльз, когда же она... письмо подписано, дата есть? В верхнем углу листа стояла какая-то закорючка, но я ничего в ней не поняла.
     - Это по-арабски, - коротко обронил Чарльз. - Письмо написано в феврале. Если судить по штемпелю, то отправили его не сразу, притом не авиапочтой, так что добиралось оно целых три недели. Но дело не в этом. Написано оно явно после того последнего рождественского завещания. Можно, по-твоему, считать его прямым приглашением или нет?
     - Определенно можно. Два месяца назад? Значит, случилось нечто такое, что заставило ее переменить свое решение.
     - Лесман?
     - Ты считаешь, что такое возможно? - спросила я.
     - Трудно сказать, не зная, о ком идет речь. На что он похож-то?
     - Высокий, худощавый, немного сутулый. Глаза светлые...
     - Девочка моя дорогая, его физические данные меня совершенно не интересуют. Похож он на честного человека?
     - Откуда я знаю...
     - Невозможно по лицу определить, о чем человек думает? Ну хорошо, согласен, но хоть какое-то впечатление о нем у тебя сложилось?
     - Пожалуй, неплохое. Я уже сказала тебе, что поначалу он показался мне довольно противным типом, но, если верить Хамиду, он тогда был не вполне в себе. Кроме того, он выполняет лишь то, что предписывает ему бабка. Поговорив с ней, он повел себя совсем иначе. Возможно, она сказала ему, что не стоит беспокоиться по поводу какой-то девчонки, как бы ни была она похожа на симпатичного мальчика.
     Кузен, однако, даже не улыбнулся:
     - Но тебе не показалось, что он, возможно, готовит себе уютное гнездышко?
     - Такая мысль у меня была, - призналась я, - особенно когда на это же намекнул Хамид. Но мы с ним сразу согласились, что не надо слишком плохо думать о людях. А это имеет какое-то значение?
     - Едва ли, тем более, если все исходит не столько от него, сколько от нее.
     - Думаю, тебе не следует беспокоиться на этот счет. Мне показалось, что она всегда поступает исключительно по собственному усмотрению и желанию. Сомневаюсь, что ему удалось бы заставить ее переменить решение, если бы она всерьез что-то задумала.
     - Значит, если все это правда...
     - Клянусь тебе. Знаешь, не стоит делать выводов из ничего. Просто, наверное, с тех пор, как она написала это письмо, что-то переменилось. Вполне возможно, что она успела забыть, каким разбойником ты был. С людьми такое случается.
     - Как-нибудь расскажи мне об этом. - Он заметно оживился. - В конечном счете меня совершенно не интересует, что у нее на уме и как вообще работает этот ее ум, покуда все развивается так, как она сама того хочет. Ясно одно - она совсем постарела и совершенно одинока, если не считать этого Лесмана, о котором мы толком ничего не знаем. Но, надо сказать, эта деталь насчет курения гашиша мне не очень-то нравится. Сейчас с ним может быть все в порядке, но он определенно стоит на пути к пропасти и тебе это должно быть ясно.
     Кузен принялся ходить взад-вперед.
     - Совершенно очевидно, что, поскольку она давно живет здесь, подобные вещи не являются для нее тайной. Но при этом ты говоришь, что, как тебе показалось, она вполне в состоянии контролировать его поведение...
     - Равно как и еще полдюжины таких же, как он.
     - Да, хотелось бы мне самому взглянуть на все это. Ведь ты не можешь не признать, что события минувшей ночи никак не стыкуются с содержанием ее письма?
     - А ты ждал, что будут? Вот уж никогда бы не подумала, что последовательность - вторая натура нашей бабки.
     - Нет, но... она хотя бы намекнула, в чем причина столь неожиданного эмбарго?
     - Ни малейшего намека. У меня, правда, зародилась мысль о том, что, увидев меня, она как бы удовлетворила свое любопытство, после чего ей снова захотелось вернуться к прежней жизни, какой бы странной она ни была. Я говорила тебе, что она довольно долго вела себя как вполне нормальный человек, а затем внезапно словно очутилась за тысячи миль от меня, стала нести всякую околесицу. Раньше мне никогда не доводилось иметь дело с чокнутыми, поэтому я даже не знаю, как выразиться, но могу сказать в подтверждение твоих слов, что она совсем старая и очень рассеянная. И еще: мне в общем-то понравился этот Лесман, а сама Хэрриет выглядит вполне счастливой, довольной и отнюдь не больной, только немного страдает от одышки. Что же касается ее мыслей, то не забывай, что до этого я ее вообще почти не знала, а кроме того я тогда неважно себя чувствовала. А тут еще запах этого чудовищного табака, спертый воздух и постоянное отвратительное бульканье ее трубки. Да, Чарльз, я совсем забыла - в ее комнате была еще кошка, хотя я об этом поначалу не знала. По-видимому, она пряталась за балдахином над постелью. У меня было такое странное ощущение, словно все вокруг действует мне на нервы. Не знаю, то ли от духоты в комнате, то ли еще от чего.
     - Кошка? - Его голова резко отделилась от колонны, взгляд уперся в меня. - Боже правый, ты сказала: "Кошка"?
     Меня не столько удивила, сколько порадовала эта его апелляция к Богу: значит, Чарльз не забыл, как я относилась к этим животным и какой ужас испытывала при каждом соприкосновении с ними.
     В сущности, любая фобия не подлежит рациональному объяснению, а уж неприязнь к кошкам, причем в самом что ни на есть чистом своем виде, вообще представляет собой нечто немыслимое. Вообще-то мне очень нравятся кошки; я восторгаюсь их внешностью; изображенные на картинках, они вызывают у меня умиление. Однако я совершенно не могу находиться в одном помещении с ними, и в тех редких случаях, когда я, пытаясь побороть в себе этот страх, дотрагивалась до них, мне в буквальном смысле становилось плохо. Кошки для меня - кошмар.
     В детстве мои милые юные друзья как-то прознали про это и несколько раз запирали меня в комнате вместе со школьным котом. Позже, минут через двадцать, меня выпускали - к тому времени я уже превращалась в желеподобную истеричную медузу. Это было то единственное уязвимое место, к которому Чарльз, даже находясь в экстазе своих дурацких мальчишеских выходок, никогда не прикасался. Сам он от подобного недуга ничуть не страдает, однако достаточно близок мне, чтобы знать о нем.
     Я улыбнулась:
     - Нет, я не наступила на нее, и никто не наступил. Да и заметила я ее, лишь когда она уже выходила из комнаты. Она выскочила из-за занавесок, запрыгнула на постель рядом с Хэрриет, и та принялась ее гладить. Она была там не все время, иначе я бы раньше почувствовала, что дурею, и наверняка догадалась бы в чем дело. Тогда я смекнула, что в комнате есть еще одна дверь, которую я не заметила. Впрочем, для помещения подобных размеров это вполне понятно.
     Он ничего не сказал. Я же принялась в очередной раз просматривать письмо:
     - А кто такой Хэмфри Форд?
     - Кто? А, в письме... Ученый-востоковед, заслуженный профессор в отставке. Сейчас глубокий старик, а когда-то был другом моего деда, моего, заметь, деда, а не твоего. "Совсем сдал", - вот, пожалуй, самое подходящее выражение. Обычно он читал вступительную лекцию на курсе, а потом потихоньку удирал в Саудовскую Аравию, в своего рода непрекращающийся творческий отпуск. Слава Аллаху, это было еще до того, как я поступил в университет; но он и потом продолжал крутиться вокруг нас, пару раз приглашал меня на завтрак, а потом изредка даже узнавал на улице. Милый добрый старикан.
     - А почему ты сам не написал ей о своем приезде?
     - Я не знал точно, когда окажусь здесь, и решил подождать приезда в Бейрут.
     - А что это за Самсон, о котором она упоминает? Это тоже кот?
     - Пес. Тибетский терьер. Она обзавелась им, когда в последний раз была дома, в Англии. Раньше он принадлежал одному из кузенов Бойда, а когда тот умер, она прибрала его к рукам и привезла сюда в качестве пары для Далилы. Первоначально его звали By или Пу, что-то в этом роде, тоже по-тибетски, но она заменила его имя на Самсон. Угадай, почему?
     - Слишком замысловато для меня. - Я вернула ему письмо. - Собак я так и не увидела - их запирают и выпускают только на ночь. Лесман сказал, будто они очень опасны.
     - Если Самсон невзлюбил его, то он не столько о тебе, сколько о самом себе заботился.
     Чарльз сложил письмо и убрал его в карман. У меня сложилось впечатление, что он складывает фразы как-то наобум.
     - Насколько я помню, это всегда была маленькая жестокая тварь, делавшая исключение только для членов нашей семи. Впрочем, тебя бы никто из них не тронул: ты разве не слышала про некий общий тембр голоса, запах или что-то там еще, присущее только нашему семейству, по которому они всегда узнают любого из нас, даже если прежде никогда в глаза не видывали?
     - Правда? - Я обхватила колени ладонями и откинулась назад, подставив лицо солнцу. - Знаешь, Чарльз, а ведь это письмо может сработать в обоих направлениях... Если она при встрече со мной уже забыла о том, что сама же написала, то вполне возможно, не помнит и про свой запрет на твой приезд. Улавливаешь, что я имею в виду? В любом случае, я уже упоминала тебе об этом, Лесман обещал поговорить с ней, и если он действительно честный человек, то так оно и будет. Если же нет, то есть если она помнит про свое приглашение, то он попросту не осмелится показать тебе от ворот поворот. Да мне и не показалось, что он собирался так поступить, более того, он говорил, что постарается связаться с тобой. В таком случае ты просто покажешь ему письмо Хэрриет и заставишь его пропустить тебя.
     - Пожалуй так, - согласился Чарльз, хотя голос у него был какой-то отсутствующий и все свое внимание он, похоже, сосредоточил на раскуривании очередной сигареты.
     - Слушай, а почему бы нам обоим прямо сейчас не заявиться туда - ведь я же и вправду застряла здесь и просто должна вернуться. Мы можем показать Лесману это письмо и сделать так, чтобы ты сегодня же вечером протаранил себе дорогу к бабке. Едва ли ему удастся остановить тебя, раз уж ты добрался до самого порога... Чарльз, да ты вообще-то слушаешь, что я тебе говорю?
     Мне показалось, что он не слушает. Взгляд его был устремлен совсем в другую сторону - туда, где в прозрачном отдалении за долиной виднелся дворец.
     - А ну-ка, посмотри...
     Поначалу я не увидела ничего, кроме рассыпающихся развалин, погруженных в жаркий полуденный зной. Застывший на месте слепящий каменный силуэт, испещренный диким узором темнеющих трещин, зелень деревьев, чуть посеребренных отдаленной дымкой. Облака неподвижно замерли, и не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, способного сдвинуть их с места. Ни звука.
     Потом я поняла, куда он смотрит. На некотором удалении от дворца, между камнями и переплетающимися кустарниками, окаймлявшими ущелье Адониса, я заметила какое-то движение и тут же разглядела человека в арабской одежде, медленно направлявшегося пешим ходом в сторону дворца. В запылившемся наряде и укрывавшей голову коричневой тряпке он был почти неразличим на фоне окружавшей его местности, и не будь мы с Чарльзом с детства поразительно дальнозоркими, я сомневаюсь, что мы бы вообще что-нибудь разглядели. Передвигался он очень медленно и временами совсем исчезал из виду, скрываемый то каменистыми выступами, то густыми зарослями, но в настоящий момент выбрался на открытый участок плато позади дворца. В одной руке он сжимал палку и, похоже, нес через плечо какой-то узел или сумку.
     - Прямо как пилигрим, - заметила я. - Что ж, если он направляется к дворцу, то скорее всего его ждет разочарование, а я не представляю, куда еще здесь можно идти. Фавн оказался прав - там действительно есть тропинка.
     - Она просто должна там быть. Тебе разве не приходилось задумываться над тем, как там вообще очутился Лесман?
     - Может это и глупо, но я действительно об этом не подумала. Да, сейчас я припоминаю, что слышала кое-что про старинный караванный путь, спускавшийся с Верхнего Ливана мимо дворца прямо к морю. Но в таком случае это должна быть вполне сносная дорога. Впрочем, - я усмехнулась, - все равно, мой милый Чарльз, она не для меня.
     - Совсем наоборот, - проговорил кузен. - Я начинаю думать... Подожди-ка, присмотрись к этому человеку.
     "Пилигрим" достиг тыльной стены дворца, но вместо того, чтобы повернуть на север и пойти вдоль стены гарема, направился в другую сторону, явно нацелившись в тот угол, где стены буквально вырастали из скалы над ущельем Адониса. У самого края обрыва росла изолированная рощица деревьев, и именно в ней он исчез из поля нашего зрения.
     - Но он же не сможет пройти с той стороны! - воскликнула я. - Именно туда выходили окна моей спальни. Там отвесная стена, обрывающаяся прямо в реку.
     - У него там назначена встреча, - сказал Чарльз.
     Я прищурилась от яркого солнечного света и наконец разглядела их - того самого араба и другого человека, уже в европейской одежде. Они медленно вышли из-под деревьев, очевидно увлеченные разговором, и остановились - крохотные фигурки у края стены, испещренной пятнами тени.
     - Лесман? - спросил Чарльз.
     - Должно быть. Посмотри-ка, там еще кто-то есть. Уверена, что я заметила между деревьями еще кого-то. Уже в белом.
     - Да, еще один араб. Видимо, тот самый ключник, Джасем.
     - Или Насирулла, хотя нет, я забыла, сегодня он не смог бы до них добраться. Значит, Джасем. - Я поморщилась. - Не понимаю, они что, так все время стояли и ждали его? Я, правда, особо не присматривалась, но если бы они шли туда от главного входа, мы бы наверняка их заметили.
     - Там есть кружной путь от ворот?
     - Да, вокруг северной стороны, под гаремной галереей. Тропинка проходит между деревьями над Нахр-эс-Сальком и огибает дворец.
     - Если бы они шли этим путем, то мы бы обязательно их заметили. Нет, там определенно должна быть задняя дверь. Логика подсказывает, что она существует. И спрятана она где-то под теми деревьями.
     - Вход для торговцев? - предположила я. - Пожалуй, ты прав. Смотри-ка, он передал им свою котомку или что там. И собирается уходить. А они нас увидят, если посмотрят в эту сторону?
     - Едва ли. Нас скрывает тень от колонны, а кроме того солнце будет бить им прямо в глаза. Вот бы сейчас бинокль, с удовольствием взглянул бы на твоего мистера Лесмана. Да, он уходит. Смотри на остальных. Готов поспорить, мы и не заметим, как они исчезнут.
     Несмотря на значительное расстояние, было в этой миниатюрной сценке что-то молчаливо-загадочное, почти фантастическое. Какую-то секунду назад среди деревьев под стеной стояло трое мужчин, и вот уже один из них - араб - повернулся и так же медленно зашагал между камней в обратном направлении, тогда как двое других бесследно скрылись в тени под деревьями.
     Мы молча ждали. Араб ушел, а те двое так и не появились из рощицы. Нам стало ясно, что существует еще один вход во дворец. Воздух вокруг нас был прозрачен, пестрели яркие краски, однако создавалось впечатление, что все это происходит совсем-совсем далеко. Я подумала - сначала устало, а потом с нарастающим раздражением - о долгом пути назад, вдоль ущелья Нахр-эс-Салька.
     - Знаешь, - неожиданно сказала я, - мне и в самом деле не хочется туда возвращаться.
     - Решила испытать судьбу и пройти тропой "пилигрима" прямо в Верхний Ливан?
     - Нет, просто подумала, может, ты ухитришься и как-нибудь переправишь меня на тот берег? Со стороны это было так просто.
     - Правда? - он ухмыльнулся и больше ничего не сказал.
     - Значит, не сможешь?
     - Нет, любовь моя, не смогу. Более того, даже если и смог бы, то и тогда не стал бы этого делать. Тебе просто волей Аллаха предписано вернуться в Дар-Ибрагим и, кстати, Аллах прекрасно все рассчитал по времени. Я имею в виду, согласовал это с моими планами. Ты вернешься назад, а заодно и я с тобой.
     - Ты тоже? Ты хочешь сказать, что покажешь Лесману это письмо и добьешься, чтобы он тебя впустил?
     - Нет. Лесман не имеет ко всему этому никакого отношения. Ты сама меня туда впустишь.
     Я резко выпрямилась:
     - Если ты думаешь о том же, что и я...
     - Возможно. Там есть задняя дверь, нечто вроде потерны.
     - И что? - резко спросила я.
     - Я думал... - медленно проговорил кузен, не отрывая взгляда от маячившей вдали громады дворца. - То место, где мы встречались сегодня утром, брод... его из дворца видно?
     - Нет, но, Чарльз...
     - И ты сказала, что когда впервые увидела, как я спускаюсь по склону со стороны деревни, то подумала, что это твой шофер?
     - Да, но, Чарльз...
     - Итак, они видели твоего шофера, но никогда не видели меня, и мой приход станет для них такой же неожиданностью, какой он явился для тебя. И если они сегодня все утро наблюдали из окна, то могли заметить лишь то, как ты идешь вдоль реки навстречу своему шоферу, а тот спускается со стороны деревни. Так?
     - Да, но, Чарльз, это же невозможно! Ты что, в самом деле намерен?..
     - Разумеется. А теперь умолкни и слушай. Я хочу сам пробраться во дворец и посмотреть, что там происходит, причем хочу сделать это именно сейчас, не полагаясь на добрую волю Лесмана. Что ж, выходит, этот разлив реки был ниспослан небом, которое предоставило нам такой исключительный шанс; это - воля Аллаха, выраженная им в прямой и недвусмысленной форме. И твоя роль во всем этом столь же проста и прямолинейна. Ты немедленно отправляешься во дворец, снова звонишь этому старому Джасему и рассказываешь им всю правду, только с небольшими добавками. Скажешь, что не смогла перебраться на тот берег, что твой шофер тоже не смог и что вы оба отправились вверх по течению Нахр-эс-Салька на поиски переправы. Ты дошла до самого истока, но поняла, что и там не сможешь перейти реку даже с помощью шофера. - Он улыбнулся. - Пока что все - чистая правда. Тогда ты сказала ему, чтобы он возвращался в Бейрут и приехал за тобой на следующий день, когда вода, возможно, спадет. Заодно передала с ним записку для своего кузена Чарльза, в которой сообщила, что задержалась еще на одну ночь и что увидишься с ним завтра в "Финикии".
     - Но, Чарльз...
     - Едва ли они откажутся принять тебя. Мне даже показалось, что этот твой мистер Лесман получил удовольствие от общения с тобой. Разве можно его за это винить? Поживешь в таком месте - обрадуешься встрече даже со снежным человеком.
     - Спасибо.
     - Пожалуйста. Итак, ты возвращаешься во дворец. Ты говорила, что тебе разрешали заходить куда угодно, кроме покоев принца. Ну так вот, этим и займись. На сей раз в твоем распоряжении будет весь день. Попробуй отыскать эту заднюю дверь; кстати, ты сказала, чт