, не глядя пряла белую  шерсть,  и
улыбнулась нам.
   "Да. Это  странная  страна,  она  действует  на  человека  умственно,
физически и, я думаю, даже морально. Прошлое такое  живое,  настоящее  -
насыщенное, а будущее цветет и надвигается.  Солнце  разгоняет  кровь  в
жилах в два раза быстрее, может, это позволило грекам перенести двадцать
поколений рабства, которые  сломали  бы  любую  нацию.  Сюда  приезжаешь
посмотреть   на   призраков,   руины   и    живописных    крестьян,    а
обнаруживаешь..." Я остановилась. "Что?" "Нет. Я говорю чушь".
   "Это хорошая чушь. Говорите дальше. Что обнаруживаешь?"
   "Что могила Михаэля Лестера так же важна, как гробница  Агамемнона  в
Микенах, Байрона или Александра, они все -  части  одной  картины.  -  Я
опять замолкла и закончила беспомощно. - Греция. Что, черт  побери,  она
делает с человеком?"
   Он помолчал немного, потом заговорил.
   "Это потому, что она принадлежит всем. Мы знаем ее мифы, живем по  ее
законам, она создала почти все, что  в  мире  чего-то  стоит  -  правду,
свободу, красоту, она - наша вторая родина".
   Мы вплыли в поворот и перед нами открылась  глубокая  долина,  и  еще
красивее  стала  гора  -  серебряно-зеленая,   голубая,   облачно-серая.
Геликон. И мы молчали до Араховы, где нас ждали Стефанос и Нико.
   "Вам нравятся мои носки?" - спросил Нико.
   "Они  прекрасны",  -  сказала  я  честно.  Они  и   были,   светились
ярко-розовым всплеском на фоне раскаленных камней, как неоновые  вывески
на фоне неба.
   "Они светятся", - объяснил он.
   "Вижу. Где ты их взял?"
   "В Афинах. Последняя мода из Нью-Йорка".
   "Часто там бываешь?"
   "Нет. Поехал туда  работать,  когда  мне  было  четырнадцать.  Я  был
мальчиком в Акрополь палас отеле".
   "Понятно. Там и выучил английский?"
   "Частично. Я его еще учил в школе. Хорошо говорю, правда?"
   "Очень. А почему ты не остался в Афинах?"
   "Здесь лучше. - Он оглянулся. Далеко  внизу  деревня  падала  с  горы
игрушечным водопадом цветных крыш. Нико опять посмотрел на  меня,  вроде
удивленно. - Здесь ничего нет. Никаких денег. Но здесь лучше. Арахова  -
моя деревня. Думаете, я чокнутый? Вы  приехали  из  Лондона,  где  денег
очень много. Все греки чокнутые немножко.  Но  Вы  думаете,  глупо  было
уезжать из Афин?"
   "Какое-то благородное безумие  в  греках  точно  есть,  -  сказала  я
смеясь. - Но ты не чокнутый, здесь правда лучше, деньги или нет. А я  не
живу в Лондоне. В деревне, как ты".
   Он был безумно удивлен. Я уже давно обнаружила, что для греков Англия
значит Лондон, огромный, с золотой мостовой.
   Саймон со Стефаносом шли впереди.
   "А далеко нам идти, Нико?"
   "Час или чуть больше. Это место  ближе  к  Дельфам,  чем  к  Арахове.
Сначала пойдем по дороге, потом полезем  на  скалы.  Когда-то  там  была
звериная тропа, но сейчас - нет, камни осыпались со скалы. Я там никогда
не был, дорогу знает дедушка. Устали?"
   "Нет, хотя, конечно, очень жарко".
   "В Греции, - покосился он на меня, - женщины очень сильные".
   Я подумала обо всех  кафе,  где  целыми  днями  сидят  жизнерадостные
бездельники-мужчины, и сказала: "Да, думаю, им приходится".
   "Конечно, мужчины здесь очень крутые".
   "Ну, значит, если мы встретим тень Ангелоса  на  горе,  я  почувствую
себя в полной безопасности с тобой, Нико".
   "Конечно! Я его, понимаете, должен убить. И это легко, потому что  он
старый, а я молодой".
   "Думаю, ему около сорока, - согласилась я. - А тебе сколько?"
   "Семнадцать".
   "Правда? Я думала, что ты намного старше".
   Он восторженно улыбнулся: "Правда? Правда думали?"
   "А Вам сколько лет, красивая мисс?"
   "Совершенно не умеешь себя вести! Мне - двадцать пять".
   "Такая старая? Но Вы не выглядите настолько, - сказал он великодушно.
- Это хороший возраст, правда? Давайте я подам  Вам  руку,  здесь  очень
круто".
   Я засмеялась: "Я все-таки не  настолько  старая.  И  я  нисколько  не
устала, просто жарко".
   Мы давно вышли из-под деревьев, ужасная жара. Мы шли прямо на  север,
солнце светило справа, отбрасывая острые и тяжелые  графитовые  тени  на
белые скалы. Это можно считать дорогой только из вежливости. Это - склон
горы, не слишком крутой, но  неудобный  и  с  острыми  камнями.  Деревья
остались позади. Высоко над нами, так, что смотреть на них было  больно,
висели и медленно кружились три птицы, не шевеля крыльями,  как  игрушки
на невидимых нитях. Мне показалось, что я  слышу  их  сладкое  мяуканье.
Больше ничего не нарушало тишины, кроме наших шагов и дыхания.
   Дорога уперлась  в  обрушившуюся  стену  упавших  камней,  красной  и
коричневой  земли  и  остановилась.   Мы   полезли   наверх   по   тропе
землетрясений, последнее было лет  двенадцать  назад.  Только  тот,  кто
ходит на Парнас каждый день, может узнать знакомые места, если сойдет  с
дороги. С тех пор как Стефанос нашел Михаэля, все совершенно изменилось.
Тогда то место было  просто  долиной  у  скал,  а  теперь  -  заваленная
расщелина.
   Старик посмотрел на меня из-под великолепных  белых  бровей  и  задал
Саймону вопрос.
   Тот перевел: "Вы устали?"
   "Нет, спасибо".
   Саймон улыбнулся: "Не истощайте себя,  поддерживая  честь  британских
женщин, ладно?"
   "Да я не устала, просто перегрелась".
   Рядом со мной сверкнули шокирующе  розовые  носки,  Нико  приземлился
грациозно, как козленок.
   Он вытащил из большого кармана бутылку и отвернул  крышку:  "Попейте,
мисс".
   Вода  пахла  здоровым  молодым  ослом,  но  зато  была  прохладной  и
относительно чистой.
   "Спасибо, это было прекрасно", - сказала я, опустошив бутылку.
   "Греческие крестьянки, - сказал юный злодей, - могут часами  идти  по
пересеченной местности без воды и питья".
   "И верблюды", - ответила я.
   Около двенадцати мы повернули и оказались в пустыне из камней,  сухой
почвы и пыли. Воздух дрожал от жары, и камни пульсировали.  Если  бы  не
холодный ветерок, который всегда  дует  на  этой  высоте,  это  было  бы
непереносимо.  Когда  мы  прошли  две  трети  пути  и  почти   перестали
подниматься вверх, я обрела второе дыхание и шла достаточно легко. Честь
британских женщин была спасена.
   "Греческие крестьянки, - сказал Нико, - носили здесь  огромные  грузы
из дерева, винограда и вещей. Регулярно".
   "Если ты скажешь еще хоть слово о греческих крестьянках, - сказала я,
- я заору, лягу на землю и откажусь делать еще хоть шаг. Кроме того,  ты
врешь".
   Он хихикнул: "Это не правда. Я думаю, Вы - замечательная".
   "Спасибо, Нико".
   "И очень красивая. Хотите яблоко?"
   И он выловил его из кармана и дал мне, как  Парис  Афродите.  Взгляд,
полный молчаливого восхищения явно был им опробован и не раз сработал. Я
засмеялась, взяла яблоко и поблагодарила мальчика. А  потом  ни  он,  ни
Стефанос не разрешали мне есть его не почистив, Нико хотел  сделать  это
для меня, а у Стефаноса был нож. Как натуральные греки, они начали бурно
дискутировать по этому поводу, а за это время Саймон  привел  в  порядок
фрукт и отдал мне.
   "Самой красивой", - сказал он.
   "Совершенно не с кем соперничать. Но все равно спасибо".
   Скоро мы достигли своего предназначения.

11

   Эта расщелина была не слишком высоко. Арахова  взлетела  над  уровнем
моря  на   три   тысячи   футов,   а   мы   поднялись   еще   футов   на
восемьсот-девятьсот и все еще пребывали у подножия Парнаса, но имели все
основания чувствовать себя на миллионы миль отовсюду. Ни  одного  живого
существа, кроме ящериц и стервятников, которые кружили и кружили  высоко
в воздухе. Наверху крутого многомильного хребта стояли низкие утесы, как
грива вдоль лошадиной шеи. Издалека они казались  монолитом,  но  вблизи
было  видно,  что  они  расколоты  и  порваны  на  лохмотья  заливов   и
полуостровов, в которых полсотни потоков безудержно неслись вниз.  Здесь
и  там  виднелись  следы  более  скоропреходящих,  но  и  могучих   сил.
Землетрясения вырвали огромные ломти известняковых утесов, отбросили их,
так что на сотни футов зубчатые скалы сложились в  непрочную,  а  иногда
опасную осыпь.
   Когда мы подошли к краю, Стефанос повернул в короткий крутой  проход,
который вывел нас на самый гребень. У обрыва он показал вниз:  "Вот  это
место". Человеку пришлось бы многие годы долбить  скалу,  чтобы  создать
такое убежище. Земля исторгла из себя  почти  круглый  кусок,  образовав
что-то вроде кратера примерно семидесяти футов в диаметре. Мы  стояли  с
северной его стороны, всю остальную окружность засыпали  острые  обломки
скал. Центр кратера был ровным, все вокруг  покрылось  красной  пылью  и
ощерилось острыми камнями. Весной здесь, должно быть, красиво -  обломки
растений и кустов, когда есть  вода,  наверное,  цветут.  Внизу  зеленел
можжевельник, прямо у моих ног из  скалы  торчали  два  густых  куста  с
чем-то вроде желудей. Их чашечки колючи, как морские ежи.
   К единственному выходу - пролому в скале с западной стороны - гладкое
дно кратера поднималось скалистой  волной,  похоже,  там  когда-то  была
тропа. Стефанос увидел, куда я смотрю, и сказал: "Он шел по этому пути".
Он, конечно, говорил по-гречески, но Саймон мне переводил часть сразу, а
часть потом, так что я буду рассказывать так, будто все понимала.
   Солнце светило в спину, я вдруг почувствовала, что очень устала.
   Старик продолжал, медленно вспоминая:  "Я  вышел  на  скалу  как  раз
здесь, но все выглядело по-другому. Прямо тут стояла скала,  похожая  на
кошачий зуб, она разрушилась, но  тогда  даже  афинянин  не  мог  бы  ее
проглядеть. И не было такой ложбины с крепостными  стенами  и  воротами.
Только скала, а ниже, на чистой каменной площадке -  несколько  валунов.
Там я увидел Михаэля и Ангелоса. Это место не засыпано, я отметил его, -
он показал на  пирамидку  из  камней,  -  я  поставил  ее  потом,  когда
землетрясение  передвинуло  скалы,  и  место  стало  невозможно  узнать.
Спустимся? Скажешь леди быть осторожной? Тропинка очень крутая и годится
только для коз, но это - самый короткий путь".
   Солнце стояло очень высоко и освещало почти все  дно  кратера,  но  в
конце тропы выступ создал уголок голубой тени. Я  остановилась  и  села.
Стефанос с Саймоном пошли дальше. Нико устроился рядом со мной  и  молча
стал рисовать что-то в пыли, глядя на мужчин. Стефанос подвел Саймона  к
пирамидке и быстро заговорил, жестикулируя.  Потом  он  присоединился  к
нам. Нико вытащил сигареты, и мы закурили, а Саймон стоял в  центре.  Но
он не смотрел на место смерти своего  брата.  Его  холодный  оценивающий
взгляд  скользил  по  скалам,  по  их  изгибам,  выступам  и   впадинам,
остановился на пещере, которая зияла из отпавшего куска горы.
   Сигарета, мягкая и рыхлая, отдавала чем-то козлиным.  Почему-то  все,
что исходило от красивого Нико, заставляло вспомнить о низших  животных.
Мы почти докурили, когда Саймон подошел к нам:  "Как  насчет  полдника?"
Напряжение спало, мы болтали, как на обычном пикнике.
   Усталость быстро растворяли отдых  в  приятной  тени  и  великолепная
пища: рогалики,  большие  куски  барашка,  сочные  толстые  ломти  сыра,
оливки, яйца вкрутую, пирог со свежими вишнями и виноград.
   Саймон   продолжал   оглядываться.    Стефанос    рассказывал,    как
землетрясение в сорок шестом году разламывало скалы, а потом лед и  снег
доводили до конца начатое им  дело.  Тогда  образовалось  примерно  пять
очень похожих друг на друга расщелин, все полностью изменилось. Когда-то
скала Кошачий зуб говорила  и  Стефаносу,  и  Михаэлю,  что  здесь  есть
пещера, где можно пересидеть тяжелые времена. На скалу и  ориентировался
Стефанос, когда в тот день нес Михаэлю еду.
   Глаза Саймона опять вернулись к пещере,  сощурились,  как  от  яркого
света, но лицо по-прежнему ничего не выражало.
   "Эта пещера? Она, наверное, была глубокой, пока не обрушилась?"
   "Не знаю, эта или нет. Возможно. Горы, как муравейник, внутри Парнаса
армия может спрятаться".
   "Камилла, я хочу походить  тут,  посмотреть,  заглянуть  внутрь.  Мне
кажется, там есть узкий проход. Вы пойдете или будете отдыхать?"
   "Пойду".
   "Нико?"
   Грациозный прыжок, и существо стряхивает пыль с брюк.
   "Иду. У меня прекрасное зрение. Если есть, что видеть, я увижу,  я  в
темноте - как кошка, и если там есть внутренняя пещера, я  проведу  Вас,
кирие Саймон".
   "Мы будем следовать за твоими носками", - сказал сухо Саймон, а  Нико
улыбнулся. Носки пробежали,  промелькнули  и  скрылись  в  тени  пещеры.
Стефанос медленно вставал. Саймон посмотрел на меня, подняв брови,  и  я
решила остаться.
   Мужчины ушли.
   Я докурила и сидела в тишине, неподвижно, как ящерица на  камне.  Мне
почудилось движение на вершине скалы, я повернула голову, но там  никого
не оказалось, только солнце молотило по белым  камням.  Тени  шевелились
сами  по  себе,  плыли  перед  глазами  красными  и  антрацитово-черными
пятнами. Внизу что-то зеленело, я  подумала,  может,  там  есть  вода...
холодная вода, не из бутылки со звериным запахом. Я  вскочила  и  пошла,
пробираясь между валунами и обломками,  острыми  концами  цепляющими  за
одежду, наклонила голову, чтобы пролезть под выступом, и увидела траву.
   Цвет ее ошарашивал,  невыносимо  прекрасный,  я  на  минуту  застыла.
Глубокая и живая лента зелени вилась между красными булыжниками. Но воды
не было. Я села и опустила пальцы в мягкую живую зелень. В  траве  росли
маленькие бледно-голубые и белые колокольчики, их сухие стебли опутывали
все вокруг, но цвели они только здесь. Другие цветы на скалах высохли до
проволочно-искусственного состояния. А вот еще один живой  -  на  уровне
глаз розовый цикламен, а ниже что-то сухое и непонятное в пыли, от этого
живой цветок кажется очень сильным. Что-то зашевелилось в подсознании, я
вспомнила, как датский художник  ходил  по  горам  с  осликом,  как  его
встречали в деревне... И почему-то я подумала - а интересно, что  сейчас
делает Нигель?
   Обратно мы пошли коротким путем.  В  пещере  не  обнаружилось  ничего
интересного, к тому же Саймон явно не хотел задерживать Нико и Стефаноса
длительными поисками. Мы вышли с западной стороны, спустились по крутому
склону почти до сухой долины и вышли на почти незаметную  издали  старую
дорогу. Ярдов через сто она раздваивалась - одна ветвь уходила вдаль, за
горы, другая поворачивала вниз, в Дельфы. По ней мы и побрели.
   Скоро Саймон остановился и сказал мне: "Мы пошли так потому, что  Вы,
наверное, устали. Крутая, но  совершенно  безопасная  тропинка  приведет
мимо храма и стадиона в знакомые места. Я пойду с Вами, если хотите,  но
потеряться здесь практически невозможно".
   Я, похоже, выглядела слегка  удивленной,  и  он  добавил:  "Машина  в
Арахове, помните? Я пойду со Стефаносом и  заберу  ее,  но  нет  никакой
необходимости тащить Вас в такую даль".
   "Ой, Саймон, эта машина!  Совсем  забыла!  Я,  конечно,  не  понимаю,
почему Вы берете на свои плечи всю ответственность за мою глупость,  но,
каюсь, счастлива от этого! Не говорите Нико, но  я  и  правда  уже  хочу
отдохнуть".
   "Вот и хорошо. Это недалеко и  все  время  под  гору.  Но  подождите,
ерунда какая, я пойду с Вами".
   "Не разрешу ни за что. Тогда придется потом идти в  Арахову.  Честное
слово, я не заблужусь и буду осторожна".
   Я пожала руку Стефаносу  и  Нико  и  подумала:  очень  по-гречески  -
полностью игнорировать женщину, но потратить лишний час, чтобы  показать
короткую дорогу домой. Старик кивнул и отвернулся.
   Нико нежно посмотрел красивыми глазами и сказал: "Я  увижу  Вас  еще,
мисс? Будете в Арахове?"
   "Надеюсь".
   "Заходите посмотреть ковры в магазине моей сестры  -  очень  хорошие,
всех цветов, местные. Еще там есть броши и  горшки  в  лучшем  греческом
стиле. Для Вас они дешевле - я скажу сестре, что Вы - мой друг, да?"
   Я засмеялась: "Если соберусь покупать ковры и горшки, приду  к  твоей
сестре, обещаю. До свидания и спасибо".
   "До свидания, мисс. Спасибо, красивая мисс".
   Светящиеся носки бросились по дороге за Стефаносом.
   Саймон усмехнулся.
   "Дедушка запер бы внучка, пойми он половину его слов. Если существует
на свете невинная развращенность, то это про Нико. Легкое наложение Афин
на Арахову, впечатляющая смесь, да?"
   "Когда она такая красивая, как Нико... Саймон, Вы  правда  ничего  не
нашли в пещере? Совсем ничего?"
   "Ничего.  Есть  маленькая  внутренняя  пещерка,  пустая,  как   мытый
горшок... Потом расскажу. Я  лучше  пойду  с  ними.  Приду  в  "Аполлон"
пообедать, и встретимся. А потом переселим Вас в студию.  Вы  пообедаете
со мной, конечно?"
   "Почему, спасибо, я..."
   "Тогда Вам пора. Встретимся за обедом".
   Он помахал рукой и ушел за шокирующе розовыми носками.
   Я смотрела вслед, но он не обернулся. С удивлением я  поняла,  что  в
это время вчера я его еще не знала. Повернулась и медленно пошла вниз  в
Дельфы.

12

   Когда я вышла на скалу над храмом, солнце стояло прямо  над  головой.
Далеко внизу монументы, портики и священный путь выглядели очень  чистым
аккуратным макетом из музея. Я  немного  отошла  от  обрыва  и  села  на
камень. Дорога к стадиону проходила мимо густого куста можжевельника, но
силы мои закончились, а здесь прохладный ветерок с моря делал жизнь чуть
легче. Я сидела тихо, подперев рукой  подбородок,  и  смотрела  вниз  на
сонный мрамор святых мест, серебряно-голубые  глубины  долины,  огромную
скалу, пылающее солнце... Нет, подумала я, не  хочу  уезжать  из  Дельф.
даже если придется сидеть в студии рядом с  невыносимой  Даниэль,  чтобы
сэкономить и вернуть деньги за машину. Завтра, послезавтра, еще  день...
Сколько нужно времени, чтобы получить все, что можно от Дельф? Я  должна
остаться. И мое решение,  сказала  я  себе  быстро,  не  имеет  никакого
отношения к Саймону Лестеру и его делам. Никакого. Но ужасно  интересно,
что мы будем делать завтра...
   "Что Вы здесь делаете?"
   Вопрос раздался прямо за моей спиной. Я резко обернулась, из-за куста
вышла Даниэль в алой юбке колоколом и бирюзовой блузке, открывающей шею.
Очень  открывающей.  Неизбежная  сигарета   висела   на   нижней   губе,
бледно-розовые губы и ногти при смуглой коже выглядели странно.
   "Здравствуйте", - сказала я очень вежливо.
   Я собиралась вечером стать ее соседкой, нельзя было давать ей  повода
проявлять плохие манеры, и я вежливо поздоровалась. Но Даниэль  явно  не
заботилась о манерах, они не  вписывались  в  ее  жизненную  схему.  Она
просто существовала, а если всем другим это не нравилось,  им  следовало
терпеть.
   Она повторила резким голосом: "Что Вы здесь делаете?"
   "Сижу, любуюсь видом, а Вы?"
   Она подошла, как манекенщица, - колени  вместе,  бедра  выбрасываются
вперед, и встала картинкой в журнале мод.
   "Не далеко ли забрели в такую жару?"
   "А Вы очень устали или шли не так далеко?"
   Вот уж я не собиралась говорить, где была, не ее дело, хотя ей явно и
интересно. Это паломничество Саймона и больше ничье.  А  если  он  решил
взять меня с собой, это его проблемы, но Даниэль я об этом не скажу.
   "А где Саймон?"
   "Не знаю, Вы его искали?"
   "Да нет", - она села в двух ярдах от меня и улыбнулась.
   "Сигарету?"
   "Спасибо", - сказала я не подумав.
   Она молча меня рассматривала, а я курила и старалась  не  переживать,
что теперь неудобно уходить, хотя очень хочется. Совершенно непонятно, с
какой  стати,  когда  мы  общаемся  с  такими  людьми,   мы   продолжаем
придерживаться собственных табу и привычек. Почему мои хорошие манеры не
позволяют мне встать, как наверняка сделала бы Даниэль, сказать: "Ты мне
надоела, маленькая невоспитанная потаскушка, и ты мне не нравишься", - и
уйти  себе  по  горе?  Но  нет,  я  сидела,  выглядела   доброжелательно
безразлично и курила ее сигарету. По сравнению  с  той,  которой  угощал
меня Нико, ее - нектар и амброзия. Могла бы  предложить  даже  оливковую
ветвь, я боюсь данайцев, дары приносящих.
   "Вы не были на полднике в гостинице?"