му это обсуждать, это ни к чему не приведет".
     "Пообещай, что не обратишься в полицию".
     "Не могу ничего обещать. Из всех правильных поступков мы выберем наилучший".
     Элоиза, казалось, не слушала. Что-то в ней сломалось, и она не могла остановиться, не контролировала себя, руки и губы тряслись. Выплескивалось то, чего она, скорее всего, никогда не произносила. "Он умрет в Бельвинь! И все наши деньги вложены в Валми! Мы смотрели за Валми, ты не можешь сказать, что нет. Каждое пенни шло в поместье! Ты не можешь сказать, что он был плохим опекуном!"
     "Нет", - ответил Ипполит, но она не заметила иронии.
     "Все это для Леона. Почему он не может получить что-то, вот только одно это, от жизни? Валми его! Этьен не имел права с ним это делать. Мальчик не должен был появляться на свет!"
     Рауль неожиданно сказал: "Элоиза, спаси тебя бог, ты стала думать совсем, как он".
     "Ты! Ты всегда его ненавидел! Он твой отец. Будешь стоять рядом и смотреть, как он разоряется? Неужели для тебя ничего не значит слово отец? Черт тебя возьми, ты смеешь его осуждать? Ты будешь стоять тут и называть его убийцей! У тебя есть все, а он инвалид, и у него ничего нет кроме этой жалкой собственности на юге! Ты его осуждаешь, такой порядочный, говоришь про добро и зло, убийство, полицию, а кто скажет, что бы ты сделал на его месте? Откуда ты знаешь, каким бы ты был, если бы твоя машина разбилась вместе с позвоночником? Да, теперь тебе стоит только взглянуть. А она бы осталась с тобой и любила бы тебя, как я его все эти годы, и делала бы для тебя все, и с радостью, обрати внимание, с радостью? Нет, не тебя! Он с половиной тела больше мужчина, чем ты будешь когда-нибудь, Рауль де Валми! Ты не знаешь, о боже мой, откуда ты можешь знать..." Она приложила руки к лицу и снова зарыдала.
     Совершенно неожиданно у меня иссякли силы, я больше не могла этого выносить. Я резко встала. В этот момент дверь открылась, стукнула по шелку стены и вошел Вильям Влейк, как огромный рассерженный медведь.

Восьмая карета

20

     "Кто вы такой, черт побери?" - спросил Рауль. На французские слова Вильям Блейк не обратил ни малейшего внимания. Тяжело дыша, он остановился в дверях. Выглядел он, как всегда, впечатляюще: очень английский, с лохматыми светлыми волосами и очень надежный. Он смотрел на меня и игнорировал всех остальных. "Линда? Что здесь происходит? Все в порядке?"
     Я воскликнула, не-то смеясь, не-то плача: "Ой, Вильям!" - и побежала к нему через длинную комнату прямо с бульоном.
     Он не принял меня в объятия, но поймал и, сохраняя некоторое присутствие духа, отодвинул, чтобы бульон пролился не на его древний пиджак, а только на бесценный ковер. "Успокойся. Уверена, что с тобой все в порядке?"
     "Да, совершенно".
     Ипполит повернулся и приподнялся от удивления, но Элоизу уже ничего не могло смутить. Она раскрепощенно рыдала в этой красивой и очень цивилизованной комнате. Ипполит беспомощно переводил взгляд с нее на нового посетителя, Рауль объяснил, не шевелясь: "Это англичанин, я говорил о нем".
     Вильям стоял, как скала, опасно выставив вперед подбородок. "Они вас обидели?"
     "Нет, нет, все закончилось, честно". "Могу что-нибудь сделать?"
     "Ничего, может быть только... Увезти меня отсюда". За моей спиной Ипполит произнес, с усилием контролируя отчаяние: "Элоиза, пожалуйста. Дорогая, попробуй и возьми себя в руки. Ничего хорошего нет в твоем поведении, ничего. Ты заболеешь".
     Вильям принял решение: "Хорошо. Мы уходим отсюда. И быстро. - Он обнял меня за плечи и повернул к двери. - Пошли".
     Ипполит шагнул в нашу сторону: "Мисс Мартин..." Но Элоиза просто взвыла, так отчаянно схватила его за рукав, что у меня внутри что-то сломалось. "Я не могу этого вынести. Подожди, Вильям".
     Я сунула ему полупустую чашку бульона и вернулась к мадам. Ипполит отошел, и я опустилась на колени перед маленьким золотым стульчиком почти у ног Рауля. Я не смотрела на него, а он не шевелился. Мадам закрывала руками лицо, рыдала уже потише. Я взяла ее за запястья, отвела ладони от глаз. "Мадам, не надо. Не надо больше плакать. Мы все обсудим, когда вам станет легче. Ни к чему доводить себя до болезни. - Ипполиту. - Разве не видите, что она не в себе? Ни к чему это продолжать, она не понимает, что говорит. Ее нужно положить в кровать.., Мадам, все как-нибудь устроится, увидите. Не надо плакать, пожалуйста. - Рыдания заглохли в ее горле, она посмотрела бледными глазами утопленницы. Красота исчезла. Серые щеки, обвисли, губы потеряли ферму и цвет. - По этому поводу уже пролилось достаточно слез. Не надо больше расстраиваться. Ничего с вами не случится. Все закончилось. Возьмите платок... Господи, да вы замерзли! Не понимаю, зачем сидеть здесь, когда в кабинете горит камин. И вы плохо себя чувствовали последнее время, правда? Пойдем туда, Гастон принесет кофе... Можете встать? Давайте помогу..."
     Она поднялась медленно, неуверенно, и я повела ее к двери. Элоиза двигалась послушно, как во сне, другие следовали за нами, молчали. Она все еще всхлипывала, но тихо, в мой платок. Я посадила ее на стул у камина и опустилась рядом на ковер. Не помню, что я ей нашептывала, но всхлипы прекратились, она откинулась назад и тихо смотрела на меня, истощенная, почти в обмороке. Вдруг она заговорила грубым невыразительным голосам человека под гипнозом. "Вы мне нравились, мисс Мартин. Вы мне сразу понравились".
     "Знаю. Все в порядке. Хватит беспокоиться. Мы отвезем вас домой, и..."
     "На самом деле вас не обвинили бы в несчастных случаях. Мы не намеревались. Сначала мы совершенно не хотели так делать". "Нет".
     "Леону вы тоже нравились. Он сказал, что вы изысканная, именно это слово. Он сказал, что вы изысканный дьяволенок и жаль, если мы вас погубим".
     Рауль произнес очень тихо: "И что он при этом имел в виду?"
     Мадам де Валми не обращала внимания, полностью сосредоточилась на мне, держала меня за руки, смотрела в глаза и говорила устало и монотонно, будто не могла остановиться. "Он это сказал вчера или позавчера. Конечно, после второго несчастного случая на балконе мы собирались тебя уволить, ну ты знаешь. Он сказал, что ты слишком внимательная и начнешь подозревать, если еще что-нибудь случится. Мы были рады, что ты нам дала причину тебя отослать. Ты думала, я сержусь?" "Да, мадам".
     "Потом мы получил телеграмму. Нужно было спешить. В деревне ходили слухи про тебя и Рауля, и о том, что тебя уволят, но Леон сказал, что это может позже пригодиться, раз там связали ваши имена".
     Рауль вдохнул, будто собирался что-то сказать, и я постаралась ее отвлечь. "Да мадам, знаю. Альбертина начала разговоры, да? Но не думайте об этом сейчас".
     "Она не знала, что мы пытались сделать, но ты ей не нравилась, никогда. Она сказала, как ты напутала с рецептами, хотела, чтобы я тебя наказала, подумала, что ты небрежная и глупая. Но из-за этого мы подумали про яд. Только по этой причине мы использовали те таблетки. Мы не хотели, чтобы за это отвечала ты, это должно было выглядеть, как несчастный случай. Они были в глюкозе, понимаешь. Яд был в глюкозе, которую ты использовала каждый вечер, чтобы приготовить ему шоколад".
     "Мадам..."
     "К счастью в банке оставалось мало, мы истолкли таблетки и смешали. Может быть, слишком много, могло получиться горько. Он не выпил, да?"
     "Нет, но это не потому... - Я повернулась к Ипполиту, который тихо стоял у стола. - Можно я позвоню и попрошу принести кофе? Я на самом деле думаю..."
     "У нас не было времени придумать что-нибудь получше, - продолжала Элоиза. - Это должно было выглядеть, как несчастный случай. Если бы он выпил и умер, могли бы не подумать, что это убийство. Эти антигистаминные таблетки голубенькие, доктор мог бы решить, что он принял их за конфеты. С детьми бывает. Мы хотели высыпать остаток глюкозы и оставить одну или две таблетки у его кровати. Они лежали в вазочке у тебя на камине, он мог их там найти и съесть. Может, тебя бы и не обвинили. Подумали бы, что ты забыла отдать их миссис Седдон. Леон сказал, что, может, тебя и не обвинят".
     Рауль опять произнес: "О чем это ты говоришь, Элоиза?"
     Она перевела на него мертвый взгляд, забыла о своем возбуждении, ответила механически: "О яде. Это был не очень хороший план, но мы должны были действовать наверняка, а это единственное, что могло выглядеть, как несчастный случай. Но он его не выпил. Все в порядке. Она сказала. Я просто объясняла ей, что мы не хотели причинять ей вред. Она мне нравится, всегда нравилась".
     Я тихо сказала: "Мадам, вы расстроены. Не понимаете, что говорите. Нужно попить кофе, а потом ехать домой".
     Опять Рауль: "А если бы мисс Мартин все-таки обвинили? Если бы заподозрили убийство? Вы сделали так, что все знали, что она и я... Что у нее могла быть причина избавиться от Филиппа? - Она не ответила, смотрела на него. - Это имел в виду отец, когда говорил, что жаль, если вы ее погубите? - Ипполит начал что-то говорить, но Рауль перебил его. - Во вторник ночью, Элоиза... Кто обнаружил, что Филипп исчез?"
     "Леон. Он не спал, мы должны были высыпать остаток глюкозы и..."
     "Ты уже сказала. Он обнаружил, что Филипп исчез, а потом?"
     "Он подумал, что Филипп почувствовал себя плохо и пошел к мисс Мартин. Но там не было света, она тоже ушла".
     "А когда не смог их найти?"
     "Отправил Бернара их искать".
     "С какими инструкциями? - Она молчала, похоже немного ожила. В глазах зажглось сознание, они нервно моргали. - С какими инструкциями, Элоиза?" Она не отвечала, а это и не требовалось. Ее черты стали еще мельче, казалось, плавились, как воск.
     Ипполит прохрипел: "Достаточно, Рауль".
     "Да, думаю, достаточно". Он вышел из комнаты и закрыл дверь.
     Все замерли. Потом Элоиза резко встала и оттолкнула меня, так что я упала на ковер. Она сказала почти спокойно: "Леон. Он поехал убивать Леона", - и упала рядом со мной бесформенной кучей. Я вскочила, стояла, как идиотка, и смотрела на дверь.
     Ипполит бросился вперед с криком: "Вернись, дурак!" Хлопнула дверь парадного. Он повернулся со стоном, бросился к телефону, но не успел к нему прикоснуться, раздался звонок. Я в это время выскочила в галерею и понеслась к ступеням.
     Меня догнал Вильям, схватил: "Линда, Линда, ты куда? Не вмешивайся, ничего нельзя сделать". Снаружи заревел мотор. "Кадиллак" понесся по дороге, проревел и затих. Я оттолкнула руку Вильяма и побежала по лестнице. Через холл, к тяжелой двери... Вильям открыл ее передо мной. Фонарь освещал пустую дорогу между туманными деревьями, большую черную машину, джип, следы "Кадиллака"
     На гравии, запах его выхлопа еще не растаял в воздухе. Я побежала. "Ради бога, Линда..."
     "Его нужно остановить! Его необходимо остановить!" "Но..."
     "Не понял? Он поехал убивать Леона. Сказал, что убьет, а его за это тоже убьют. Не понимаешь?"
     "Но что ты можешь сделать? Достаточно уже замешалась в их грязные игры, позволь тебя увезти. Ничего уже не сделаешь. Ты сама сказала, что все закончилось. Тебе-то что, если они убьют друг друга?"
     "О господи, что это мне? Вильям, ты должен помочь. Я... Не умею водить машину. Пожалуйста, пожалуйста..." Ночь, туман, фонарь с желтым нимбом, ужас переполнил меня и кровь стучала в ушах...
     Он сказал очень тихо: "Хорошо, поехали", - и взял меня на секунду за руку. Мир успокоился, я увидела, что Вильям открывает дверь джипа.
     Я сказала: "Нет, другую", - побежала к большому "Даймлеру" и открыла дверь. Машина Валми. Должно быть Элоиза в ней встречала Ипполита. "А можно?"
     "Она быстрее. А ключ там. Скорее!" "Хорошо".
     И нас больше не было. Колеса описали такой же круг по гравию, фары осветили деревья, домик привратника, клочья тумана... Узкая дорога, резкий поворот налево, немного вверх между стен из эха, направо, серия бредовых поворотов по крутым улицам, карабкающимся вверх по городу. Выбрались из тумана. Мимо бульвара с фонарями. Круто направо, через пустую рыночную площадь по капустным листьям. Вильям начал чувствовать машину. Направо в плохо освещенную улицу и еще быстрее, деревья мелькают, мелькают, почти сливаются...
     Выехали из города. Мощный мотор запел ровнее и мощнее, как в упоении. Развилка. Налево в Валми. Вильям водил машину не хуже Рауля, но Рауль выехал раньше, и машина у него быстрее, и он к ней привык. Скоро я начала надеяться, что эти преимущества ему не слишком помогут, потому что мы опять въехали в туман. Не такой, как у озера, превращающий деревья в призраков, а маленькие облака. Они выплывали из реки и укладывались во всех понижениях дороги, отражали свет фар, мы на время слепли, замедляли ход, а потом опять вырывались в чистый черный воздух. Это сначала действовало на нервы, будто вдруг большая белая рука ударяла по лицу, я даже откидывалась назад. Но с каждым новым облаком мы привыкали, и Вильям сбавлял скорость все меньше. Казалось, он знает каждый поворот дороги, каждое углубление, где туман разлегся на пятьдесят ярдов, а где на пять. Наверное, он очень много тут ездил за время своей работы, может, он знал дорогу лучше Рауля, который большую часть времени проводил между Бельвинь и Парижем. Может, мы его еще и поймаем...
     Я убеждала себя, глазела через облака тумана, пыталась увидеть исчезающие фары за каждым поворотом. Вильям спросил: "А что происходит, Линда?"
     "Что вы имеете в виду? Ой, я все время забываю, что вы не говорите на французском. Извините, я... Сегодня плохо соображаю. Даже не поблагодарила вас за приезд. Втащила в свои дела, использовала так... Ужасно благодарна, правда".
     "Не думайте об этом. Но лучше введите в курс дела, ладно?"
     Я рассказала ему все с самого начала. Боюсь, не слишком ясно, и останавливалась от приступов страха, которые нападали на меня, пока машина двигалась по этой дурной дороге ровно, как во сне. Темная дорога уходила назад, тонкие серые деревья улетали в никуда, облака тумана маршировали, разбивались, утекали. Красный огонь фар ударил меня по глазам, как кинжал. "Вильям, смотри".
     Он не ответил, но точно увидел. Через секунду огни исчезли, на нас опять навалилась ослепляющая белизна. В ясную черноту и в новое облако, на этот раз не такое густое, так что желтый свет наших фар подвешивал в нем радуги и мы мчались прямо под них. Прямой подъем, быстрее. Красные огни впереди ярдах в двухстах. Он ехал не слишком быстро. Двести ярдов, сто пятьдесят... Грузовик.
     Мы подъехали к нему и попросили нас пропустить. Один из монстров, часто встречающихся во Франции, слишком широкий и высокий для любой дороги и слишком быстрый для своих габаритов. Скоро стало очевидно, что он не собирается уступать нам путь, игнорирует мигание наших фар и ни на дюйм не съезжает с середины дороги.
     По-моему, мы ехали за ним год. Мои ногти воткнулись в ладони почти до дыр, зубы кусали губу, а я смотрела с ненавистью на грязный черный борт грузовика, повисший прямо перед нами. Он вез гравий, камушки высыпались через щели. С левой стороны кто-то выглянул и посмотрел на нас. До сих пор помню номер 920-DE75, на нем была трещинка в углу. Я думала о том, как впереди несется "Кадиллак", рычит вверх по дороге, о Рауле и Леоне и ужасной сцене, которая неизбежно скоро произойдет в библиотеке Валми. Я опять сказала: "Вильям..."
     "Раз его обогнала его таратайка, мы тоже сможем". Ни следа волнения. Он сдвинулся влево, мигнул фарами и подождал. Грузовик поехал медленнее. Я прижала руку к зубам, стараясь ваять себя в руки.
     Занудней процессией мы двигались к вершине горы. Деревья вылезали на свет и отступали. Впереди показались огни быстро идущей машины, серые, все ярче, золотые... Грузовик отодвинулся к краю дороги, чтобы пропустить юс. Наши фары опять вспыхнули, что-то стукнуло меня по спине, и наш "Даймлер" полетел в брешь, как торпеда. Огня фар столкнулись с почти слышным хлопком. Мы дернулись вправо, задели передний бампер грузовика, я услышала гудок и что-то вроде крика, и мы уже неслись вниз по горе, как оборвавшийся лифт. "Ах, моя сладкая, - сказал Вильям машине и улыбнулся мне. Я со страху прокусила себе руку, а у него даже дыхание не изменилось. - Приятно иметь лошадей..." Дорога опять пошла вверх, вырвалась из тумана, нога Вильяма опустилась ниже, и эти лошади вырвались на свободу.
     Я смотрела вперед. Никакого света до тех пор, пока мы не повернули к длинному спуску к мосту Валми. Огни неслись вверх по зигзагу примерно в полумиле от нас. Я должно быть застонала, потому что Вильям посмотрел на меня и сказал: "Не нервничайте. Они, наверняка, договорятся?" Но он явно не был в этом убежден, так же, как и я. Мы видели лицо Рауля. А огни двигались так, что было ясно - его настроение не изменилось. Исчезли перед освещенными окнами замка. Вильям поехал быстрее, мы слетели с последней горы на стену тумана, повернули на мост и остановились, скрипя тормозами.
     "Что случилось?"
     "Могут две машины разъехаться на этой дороге?"
     "Нет, но... - Он махнул головой. - О господи!" Вниз очень осторожно спускалась машина. Я двинулась к выходу. "Куда вы?"
     "Прямо от моста вверх идет тропинка через лес... Ступеньки... Я могу..."
     "Не глупи. Твое сердце разобьется, а я все равно доберусь туда раньше. Сиди".
     "Но Вильям..."
     "Девочка, знаю. Но ничего не сделаешь. Смотри, он почти спустился. Сиди".
     Я вся тряслась. "Конечно. Тебе все это неважно, ведь так?"
     "А тебе так важно? Правда? - Я не ответила. Машина спускалась к мосту, пряталась в тумане. - Извините, Линда". Перебралась через мост, выехала на дорогу. "Даймлер" рванул вперед, туман летел из под фар, как водяная пыль за эскадренным миноносцем. На секунду из тьмы возник ярко освещенный замок на фоне ночного неба, мечта Золушки, ночной бред. "При факелах банкеты, музыка, игра..." Не для тебя, девочка Линда. Вернешься в северный Лондон.
     "Даймлер" обогнул последний поворот, дико зашумел колесами по гравию, повернул и остановился прямо рядом с "Кадиллаком". Недалеко стояла еще одна машина, но я ее не заметила. Открыла дверь прежде чем мы остановились, выскочила и побежала по ступеням к огромной двери. Седдон в холле шагнул вперед. "Мисс Мартин..." Я пролетела мимо, будто его и не было, и вниз по коридору в библиотеку. Дверь слегка открыта. Свет. Я приближалась к ней, и моя отвага вытекала из меня, как вино из разбитого стакана, я замерла, прежде чем войти. Тишина.
     Я мягко толкнула дверь. Три шага внутрь. В комнате несколько человек, но я увидела только двоих. Рауль де Валми стоял спиной к двери и смотрел на отца. Леон де Валмя был не в кресле. Лежал на полу. Голова повернута в сторону, щека прижата к ковру. Гладкое спокойное лицо, без морщин и теней, ушли и красота и зло. Ничего не осталось. С моего места плохо было видно черную дырку на лбу.
     Я упала бы там, где стояла, но руки Вильяма обхватили меня сзади, подняли и вынесли из тихой комнаты.

Девятая карета

21

     ...Тепло, журчание, запах азалий... Кто-то гладит мою руку. Но музыки нет, и говорит не Флоримон. И Рауль не ждет, чтобы протанцевать со мной на террасу под луну... Вильям. "Линда, выпейте". Язык жжет, не так-то легко глотать. Открылись глаза. Я лежала в маленьком салоне на диване перед камином. Огонь горит, бледные языки пламени лижут новые поленья. Никогда раньше не падала в обморок. Положила руку на глаза. Салон вертелся вокруг, слишком яркий и не в фокусе. "Допейте". Послушалась. Что-то безвкусное согревало меня и оживляло, скоро я научилась владеть глазами, пальцами и даже мозгами. И памятью.
     "Как вы себя чувствуете?"
     "Хорошо. Прекрасно. Извините, Вильям. Крайне странный и бесполезный поступок".
     Он взял у меня стакан, сел рядом на диван. "Все, что мы сегодня делали было не слишком полезно, разве не так?"
     Конечно, это ничего для него не значило, я заставила себя спросить: "Они его... Они его уже утащили?"
     "Нет еще".
     "Вильям... Я должна... его видеть. На секундочку. Должна".
     "Но дорогая Линда..."
     "Когда он отправится?"
     "Не представляю, полиция еще заня