любой  мальчик  и  девочка  хочет  водить
паровоз. Мое настроение поднялось, и я наслаждалась  поездкой.  Из  всех
паровозов, которые я  видела,  это  был  самый  интересный,  антиквариат
девятнадцатого века,  обладающий  всем  забытым  очарованием  поезда  из
детских сказок и стихов. У него был пол со странным  наклоном,  так  что
карабкаясь  вверх  он  оставался  ровным.  Большая  черная  топка,   все
необыкновенно  красивое,  увешанное  трубками  и  клапанами  непонятного
назначения. Сам он черный, колеса  красные,  и  вся  эта  штука  пахнет,
грязная, ужасно шумная и совершенно очаровательная. Барокко.
   Скоро мы выехали из-под деревьев, проехали мимо  белокаменной  скалы,
потом заехали в ущелье и я увидела впереди черный зев первого тоннеля. Я
закричала машинисту, тот улыбнулся, кивнул и подал знак, чтобы я  сидела
в кабине и не высовывалась. Мог бы и  не  говорить,  я  уже  спряталась.
Тоннель выглядел очень негостеприимным и слишком узким,  мы  через  него
пролезли, но до стен было не больше фута. Это был очень длинный тоннель.
Если бы я сама его копала, он бы у  меня  был  ничуть  не  длиннее,  чем
необходимо, мы проходили через него,  как  нитка  через  тесную  бусину.
Темно и жутко. Огромные клубы дыма по стенам устремлялись назад.  И  еще
пар. Через двадцать секунд мы оказались в парной и очень  грязной  бане.
Этого было достаточно, чтобы вышибить последние остатки разума из любого
и, когда машинист вдруг замедлил скорость, я, забыв про  Тима,  чуть  не
закричала ему, чтобы он выбирался отсюда как можно быстрее.  Я  уверена,
что никто бы, даже привыкший к резким сменам света и тени,  не  смог  бы
вовремя увидеть Тимоти на линии, вырвавшись  из  этой  жары,  темноты  и
шума.
   Свет начал пробиваться в тоннель через облака дыма. Стали различаться
камни стен. Воздух  прочищался.  И  тут  зажегся  солнечный  свет  и  мы
высунулись наружу. Зазвенел колокол. Я услышала скрежет тормозов и скрип
стали по стали. Поезд с громким вздохом остановился,  с  шипением  пошел
оставшийся пар, и паровоз встал на свежем горном воздухе, как остывающий
чайник. Я соскочила вниз. 'Тим! Ты жив?"
   Он был там же, нога зажата. Когда я подбежала к нему,  он  поднимался
из очень странной отчаянной позы, и я поняла, что  он  услышал  поезд  и
попытался спрятать свое длинное тело между средней и крайней  рельсой  в
надежде, что, если случится худшее, и машинист не заметит его, он  может
избежать колес. Что этого сделать не удалось бы, ясно с первого взгляда,
и, должно быть, он это знал. И раньше он был бледный, а  теперь  походил
на саму смерть, но смог сесть и  даже  слабо  улыбнуться.  Я  опустилась
рядом с ним.
   "Извини, ты, наверное, слышал, как он едет издалека. Это лучшее,  что
я смогла придумать".
   "Легкий перебор, я бы сказал. - Он  старался  быть  невозмутимым,  но
голос у него трясся. - Больше никогда  в  жизни  не  буду  смеяться  над
триллерами. Но придумала ты очень  хорошо.  Транспорт  и  поддержка  для
Льюиса, и все сразу. Они дали тебе порулить?"
   "Не додумалась попросить. Может, тебе дадут на обратном пути".
   Я обняла его, подбежали два мужчины и, хотя Тим пытался  собраться  и
все объяснить на немецком, необходимости в  этом  не  было.  Машинист  и
охранник сразу занялись его ботинком, через секунды  вытащили  шнурки  и
начали разрезать кожу на  уже  очень  распухшей  ноге.  Второй  машинист
прекрасно уловил ситуацию. Когда другие принялись за работу, он  побежал
в паровоз и вернулся с  плоской  зеленой  бутылкой,  отвернул  пробку  и
протянул Тиму с немецкой фразой.
   "Бутылка из гостиницы, - объяснил машинист, - но Иохан Бекер,  он  не
будет говорить нет".
   "Уверен, что не будет. Что это?"
   "Бренди, - сказала  я.  -  Продолжай,  это  то,  что  нужно,  только,
пожалуйста, не пей все. Я бы тоже не отказалась от полпинты".
   Бутылка пошла по кругу, железнодорожники явно тоже должны были  снять
напряжение, ногу Тима аккуратно вытащили из обломков ботинка и дружеские
руки понесли его к поезду. Они нас разместили  в  грузовом  вагоне,  все
было забито запасами, но на полу было место, чтобы сесть, а двери  можно
было закрыть.
   "Мы теперь, - сказал машинист Тиму, - повезем тебя прямо в гостиницу.
Фрау Бекер присмотрит за ногой, а Иохан даст завтрак".
   "Если у вас есть деньги", - сказал охранник.
   "Это неважно, - сказал машинист, - я заплачу". "Что они  говорят?"  -
спросила я Тима.
   Он перевел.
   "Завтрака, конечно, гарантировать нельзя, - сказала я,  -  но  ничего
лучше, чем поехать с ними придумать нельзя. Этих бандитов иначе, чем  на
поезде, в деревню не привезешь.
   И как раз эскорт из солидных граждан, который просил Льюис:  машинист
- брат полисмена, и они, судя по всему, особенно с  Бекером  не  дружат.
Как ты думаешь, им надо объяснить прежде, чем мы поедем, что они в конце
пути обнаружат моего мужа, который целится из пистолета в Бекеров и  еще
одного человека и они,  как  солидные  граждане,  должны  ему  помогать,
отвезти всю компанию вниз и сдать в полицию?"
   "Попробую. Сейчас?"
   "Потом они тебя не услышат. Пламенный Илия очень  хорошо  заявляет  о
своем присутствии. Давай, вперед, как у тебя насчет немецкого?"
   "Нормально, сейчас начну. Хотел бы я знать, как по-немецки  кокаин...
Ты что?"
   "Кокаин. Я про него забыла и оставила в карманах на заднем  сиденье".
'Ты что?.. Ну если машина закрыта..."
   "Нет. И ключ в ней торчит".
   Долгую секунду ужаса мы  рассматривали  друг  друга,  а  потом  вдруг
начали смеяться, слабым смехом, который постепенно перешел в беспомощное
хихиканье,  а  наши  новые  друзья  смотрели  на  нас  с   симпатией   и
прикладывались к бутылке бренди.
   "Я только надеюсь, - сказал Тимоти, - что  у  тебя  нормально  насчет
английского и ты сможешь все это объяснить Льюису".
   Вот так получилось, что Льюису, который  сидел  на  краю  стола  фрау
Бекер, пил кофе фрау Бекер и держал под дулом пистолета саму фрау Бекер,
ее мужа и друга ее мужа, пришли на помощь не профессионалы  с  холодными
глазами и тяжелыми тугими подбородками, которых он  ожидал,  а  странная
разнородная банда  любителей,  два  из  которых  шумно  и  легкомысленно
веселились, причем от всех сильно пахло бренди герра Бекера.
   А это было через четыре часа.  Кокаин  нашелся,  наши  пленники  были
доставлены к правильным холодноглазым профессионалам, а "Мерседес" сумел
довезти нас домой в замок. Там  ногу  Тимоти  осмотрел  доктор,  который
рекомендовал полный покой и  день  в  кровати,  а  я  залезла  в  ванну,
почувствовала себя совершенно женственной и  в  счастливом  расслаблении
поплыла в кровать, а Льюис стянул с себя одежду и  полез  в  чемодан  за
бритвой.
   И тут я кое-что вспомнила.
   "Ли Элиот! Вот ты кто, по их  мнению!  Ты  зарегистрировался  как  Ли
Элиот?"
   "Я не зарегистрировался. Там была женщина, она что-то бормотала, но я
сказал "Позже" и нажал кнопку лифта.  Если  подумать,  портье  взял  мой
чемодан и пошел в другую сторону, но я его у него отобрал  и  отправился
сюда".
   "Льюис, нет, подожди, дорогой... Может лучше ты спустишься и со  всем
разберешься".
   "Все разборы я на сегодня закончил. Подождет до утра".
   "Сейчас утро".
   "До завтрашнего утра".
   "Но, дорогой, ну не надо, вдруг кто-нибудь войдет..."
   "Они не могут. Дверь заперта. Если мы захотим с ними  поговорить,  мы
сделаем это попозже и по телефону. А сейчас я думаю, что  я  приму  душ,
побреюсь и... Слышала, что сказал доктор? День в кровати,  вот  то,  что
нам нужно".
   "Возможно, ты прав", - ответила я.

Эпилог

   Зал был белым и золотым, как бальный.  Огромные  хрустальные  люстры,
полностью зажженные, светились исключительно для  красоты,  сентябрьский
солнечный свет струился через огромные окна. Вместо  полированного  пола
для  танцев  простиралось  огромное  пространство  из  опилок  и  песка,
аккуратно  расчерченное  ровными  линиями.  Копытами  их   разбивали   в
абстрактные картины танцующие под музыку белые кони.
   Сейчас тут никого не было. Пять белых красавцев вышли  через  арку  в
дальнем конце зала и  удалились  по  коридору  в  свою  конюшню.  Менуэт
Боккерини сменила тишина. Люди в нишах  наклонились  вперед.  Все  места
были  заняты,  люди  стояли  на  галереях,  смотрели,  шептали,  шуршали
программками. Рядом со мной вперед  наклонился  Тимоти,  напряженный  от
возбуждения, а с другой стороны сидел Льюис, расслабленный и  загорелый,
он читал программку, будто все в мире потеряло значение, кроме того, что
в это воскресное сентябрьское утро великий Неаполитано Петра возвращался
в Испанскую школу верховой езды, и сам директор собирался ехать на  нем,
а вся Вена собралась смотреть на то зрелище.
   Под аркой свет разгорелся еще ярче. Дверь отворилась. Появился конь с
неподвижным,  как  статуя,  всадником,  медленно  шагнул  в   зал,   уши
напряжены, движения горды и холодны, он полностью себя контролирует,  но
полон восторга. Никакой  принужденности  и  напряженности.  Он  идет  по
кругу, танцующие шаги даже еще  красивее  от  их  бесшумности  -  музыка
заглушает даже шорох копыт,  так  что  конь  скользит  без  усилий,  как
лебедь. Свет струится и сверкает  на  белой  шкуре,  с  которой  исчезли
черные пятна, а хвост и грива вздымаются белоснежным густым шелком.
   Музыка изменилась, директор сидел неподвижно, старый скакун  фыркнул,
шевельнул ртом и поднял себя, седока и все высоко над землей. Потом  все
закончилось, и он  трезво  отвечал  на  приветствия,  шевелил  ушами  от
аплодисментов. Толпа  поднялась.  Наездник  снял  шляпу  в  традиционном
салюте портрету императора, но  как-то  сумел  отодвинуть  себя  и  свои
таланты в тень и представлял только коня.
   Старый пегий наклонил голову. Он стоял к нам лицом, в шести  футах  и
смотрел прямо на нас, но в его темных глазах не было приветствия,  никто
бы не сказал, что он узнал  нас.  Он  был  сконцентрирован,  вернулся  к
полной самодисциплине, которая подходила ему, как собственная шкура.
   Он повернулся и ушел в замирающем шуме аплодисментов. Огромная  серая
дверь закрылась, свет померк, и белый конь пошел по коридору  под  арку,
на которой было до сих пор написано его имя,  и  где  его  ждала  охапка
свежего сена.





ГОНЧИЕ ГАБРИЭЛЯ

Мэри СТЮАРТ






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     Одна из наиболее популярных писательниц Великобритании - Мэри Стюарт начала печататься в конце 50-х годов. Первые же ее произведение вызвали большой читательский интерес и принесли писательнице широкую известность. Ее романы "Мадам, вы будете говорить?", "Гончие Габриэля", "И девять ждут тебя карет" и многие другие публиковались огромными тиражами и шли под рубрикой бестселлеров.
     Романы Стюарт отличают острота сюжета, виртуозная фабула, красочный, выразительный язык.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

     История эта в своей основе имеет вольно изложенные биографические факты из жизни леди Хестер Стэн-хоуп, и я, по возможности, попыталась свести к минимуму ссылки на всевозможные исторические факты.
     Мне хотелось бы выразить свою признательность Дафти как автору "Путешествий по Аравийской пустыне", а также Робину Феддену за его великолепную книгу "Сирия и Ливан" (Джон Мюррей).
     Пожалуй, нелишне сделать еще одно замечание. В повествованиях подобного рода различных официальных представителей обычно называют не по имени, а по той должности, которую они занимают.
     Любые ссылки на правительственные учреждения, членов кабинета, сотрудников пограничных служб и т. п. приводятся исключительно из литературных соображений и не имеют никакого отношения к конкретным лицам, как ныне здравствующим, так и умершим, которые занимали эти должности в прошлом. Более того, хотя долина Адониса действительно существует, Нахр-эс-Сальк с ее деревней и дворцом Дар-Ибрагим являются плодом авторского вымысла.
     Я считаю необходимым также выразить свою признательность всем моим друзьям от Эдинбурга до Дамаска, оказавшим мне бескорыстную помощь в написании этой книги.
     М. С.

     ГЛАВА 1

     Не услышишь ты в нем болтовни,
     Там источник проточный,
     Там седалища воздвигнуты
     И чаши поставлены,
     И подушки разложены,
     И ковры разостланы,
     Коран, Сура 88

     Мы встретились с ним на улице, носящей название Прямой.
     Я вышла из дверей мрачноватого магазинчика с охапкой отрезов шелковых тканей и сразу же попала под слепящие солнечные лучи. Поначалу я вообще ничего не могла различать вокруг себя, потому что солнце било прямо в глаза, а он стоял в тени в том самом месте, где Прямая улица превращалась в сумрачный туннель под высокой сводчатой крышей из ржавого железа.
     Сук <Базар (араб.)> заполняли толпы людей. Кто-то остановился напротив меня, чтобы щелкнуть фотоаппаратом. Мимо прошла ватага подростков, которые таращили глаза и отпускали в мой адрес какие-то замечания по-арабски, перемежая их словами типа "мисс", "алло" или "до свидания". Процокал копытами маленький серый ослик, нагруженный такой поклажей овощей, которая по ширине своей раза в три превышала его собственные размеры. Мимо прошмыгнуло такси, причем так близко от меня, что я невольно отпрянула назад ко входу в магазин, владелец которого стремительно взмахнул руками, явно желая оградить разложенные рулоны своих шелковых тканей. Такси с отчаянным воем миновало осла и взрезало, словно нос корабля морские волны, плотную ватагу ребятни, после чего, не снижая скорости, устремилось к резко сужавшемуся наподобие бутылочного горлышка участку дороги, по обеим сторонам которой теснились торговые лавки.
     Именно тогда я его и заметила. Он стоял, наклонив голову, перед входом в ювелирный магазинчик и вертел в руках какую-то позолоченную безделушку. При звуке автомобильного сигнала он поднял взгляд и поспешно шагнул в сторону, словно после черной тени вынырнул на ярко освещенное место, и я со странным замиранием сердца узнала его. Мне было известно, что он тоже находится где-то в этой части света, так что встретить его именно здесь, в центре Дамаска, можно было с таким же успехом, как и где-либо еще. Однако я продолжала стоять под палящими лучами солнца и оцепенело пялила глаза на профиль человека, которого не видела целых четыре года, но который был по-прежнему настолько знаком мне, что я, наверное, попросту не могла не повстречать его.
     Скрипя железом и все так же оглушительно сигналя, такси исчезло в черном туннеле центральной части сука. Теперь нас разделяла лишь полупустая, грязная и жаркая улица. Один из отрезов выскользнул у меня из рук, и я резко дернулась, пытаясь удержать метнувшиеся к захламленной земле волны темно-красной ткани. Видимо, это движение, подкрепленное яркой вспышкой багрового цвета, привлекло его внимание, поскольку он повернулся и наши взгляды встретились. Я увидела, как расширились от изумления его глаза, он опустил позолоченную вещицу обратно на прилавок и, сопровождаемый воплями продавца насчет "плохого американца", двинулся через улицу в мою сторону. Стремительнее рулона шелка заскользили перед глазами, разворачиваясь, минувшие годы, когда тем же тоном, которым некогда маленький мальчик ежедневно приветствовал свою еще более юную почитательницу, он произнес:
     - О, привет! Это ты?!
     Теперь я была отнюдь не маленькой девочкой - мне стукнуло двадцать два года - и стоял передо мной всего лишь мой кузен Чарльз, к которому я, кстати сказать, относилась уже без былого почтения, причем мне почему-то показалось важным именно сейчас подчеркнуть это последнее обстоятельство. Я попыталась было скопировать его интонацию, однако лишь туповато-спокойно, словно каменная статуя, уставилась на него и пролепетала:
     - Привет! Рада тебя видеть. А ты вырос!
     - Ну разумеется. Я и бреюсь теперь почти каждую неделю. - Он улыбнулся, и как-то сразу во всем его облике не осталось и следа от былого маленького мальчика. - Боже ж ты мой, как я рад, что встретил тебя! Но ты-то что здесь делаешь?
     - Ты разве не знал, что я в Дамаске?
     - Что ты должна была приехать - да, но не знал, когда именно. И почему одна? Я слышал, что ты путешествуешь с группой.
     - Так оно и есть, - сказала я. - Просто отбилась от нее. Тебе мама обо мне сообщила?
     - Она сказала моей матери, а та передала мне, но никто так толком и не понял, зачем и когда ты здесь будешь и где остановишься. Могла бы и сама догадаться, что я захочу встретиться с тобой. Ты что, даже адрес свой никому не сообщала?
     - Да вроде бы сообщала...
     - Своей матери ты назвала отель, в котором остановишься, но там тебя не оказалось. Когда я туда позвонил, они сказали, что твоя группа уехала в Иерусалим, а когда я дозвонился в Иерусалим, меня опять переадресовали в Дамаск. Похоже, юная Кристи, ты хорошо заметаешь следы.
     - Мне очень жаль, - сказала я. - Если бы я знала, что есть возможность встретиться с тобой еще до Бейрута... Просто наш маршрут изменился, вот и все. Что-то там напутали с рейсами самолетов, отчего все наше путешествие проходит как бы сзади наперед, вот им и пришлось заменить отель в Дамаске. Ну надо же, какая досада - мы же завтра отправляемся в Бейрут! Наша группа уже три дня здесь. И ты тоже все это время был в Сирии?
     - Нет, только вчера приехал. Человека, с которым мне надо встретиться в Дамаске, до субботы не будет, но когда я узнал, что ты тоже должна сюда приехать, то сразу примчался. Да, и в самом деле досадно. Слушай, а может это и к лучшему, что весь ваш маршрут перевернулся вверх тормашками - теперь тебе необязательно уезжать, так ведь? Сам я пробуду здесь до конца недели, так почему бы тебе не отделиться от группы - мы могли бы вдвоем побродить по Дамаску, а потом поехать в Бейрут. Ты же не обязана быть все время с ними? - Он посмотрел на меня из-под приподнятых бровей. - И вообще, что заставило тебя путешествовать в группе? Никогда бы не подумал, что это в твоем вкусе.
     - В общем-то так, просто внезапно появилось страстное желание побывать в этом уголке света, я же о нем толком ничего не знала, а они так быстро все устроили. Заранее забронировали места и все такое, а кроме того, у нас есть гид, который говорит по-арабски и знает, что к чему. Одной бы мне с этим не справиться.
     - Почему? И пожалуйста, не смотри на меня такими большими беспомощными глазами. Если и существует женщина, способная полностью позаботиться о себе, так это именно ты.
     - Ну конечно, черный пояс какой-то там степени, это про меня. - Я бросила на него радостный взгляд. - О Чарльз, поверишь ли, но как это чудесно, что я встретила тебя! Слава Богу, что твоя мать смогла с тобой связаться и сообщить, что я буду в этих местах! И как хорошо было бы провести здесь с тобой время, вот только изменить уже ничего нельзя. Я наметила для себя, что после отъезда группы в субботу домой побуду в Бейруте, так что, боюсь, придется придерживаться этого графика. А как тебе путешествуется? Что-то вроде Великого турне вместе с Робби, так кажется?
     - Вроде того. Хочу повидать мир, освежить свой арабский, а потом уж в Бейруте заняться настоящим делом. О, это было похоже на взрыв бомбы... Мы своим ходом проехали всю Францию, на пароходе переправили машину в Танжер, потом не спеша пересекли Северную Африку. Робби пришлось из Каира вернуться домой, так что дальше я передвигался в одиночку. Именно в Каире я получил письмо от матери, в котором она сообщала о твоей поездке, поэтому я сразу же отправился сюда в надежде на то, что наши пути пересекутся.
     - Ты упомянул, что хотел с кем-то здесь встретиться? По делу?
     - Отчасти. Слушай, а что это мы стоим? Отвратительный запах, и того и гляди ишак на тебя наступит. Пойдем выпьем чайку.
     - Хорошо бы, да только где же ты в центре Дамаска сможешь попить чайку?
     - В моей маленькой берлоге, от которой до дворца Азема рукой подать. - Он улыбнулся. - Я живу не в отеле, а остановился у старого приятеля по Оксфорду. Бен Сифара - не знаю, называл ли когда твой отец при тебе это имя? Отец Бена - до