ак грубил ему, так ужасно  угрожал...  И  кто
этот человек, который разбился?
   - Пусть твоя совесть успокоится, - Волк обнял отца за плечи.  -  Этот
человек поджидал тебя в подъезде. Чтобы ударить ножом, когда ты  пойдешь
провожать своего друга Иоганна.  И  убить.  План  разработал  твой  друг
Иоганн.
   Когда я погнался за этим человеком, он выбежал на  крышу  и  сорвался
вниз. Вот и все.
   - Сам сорвался? - У Генриха было странное  выражение  лица.  -  Такие
люди обычно крайне осторожны...
   - Конечно, сам, - как можно искренне ответил Волк. Но,  похоже,  отца
он не убедил.
   - И все же ты очень страшно говорил с ним. Я даже  перестал  узнавать
своего сына. Ты говорил как... Как...
   Генрих так и не смог подобрать нужного слова. Волк тяжело вздохнул:
   - Все мы меняемся, отец. И с этим ничего не поделать.  В  голосе  его
прозвучала горечь.

***

   Мотька уже подумывал, что не грех бы  избавиться  от  своей  дурацкой
кликухи.
   Он еще молодой, не до смерти  же  с  такой  беспонтовщиной  ходить...
Когда человек меняется, и погоняло новое появляется.
   А жизнь его теперь пошла в  гору,  это  ясно.  Басмач  держал  базар,
поэтому Мотька встречался с ним каждый день.  И  получал  небольшие,  но
важные задания.
   Например, надо было  приглядывать,  не  утаивают  ли  продавцы  часть
выручки, честно ли платят положенную дань.
   - Я человек справедливый, - любил повторять Басмач. -  Если  торговля
не выгорела, разве я не пойму? Сегодня меньше заплатишь, нет проблем. Но
уж если дела хорошо идут - отдай на общее благо!
   Басмач любил говорить замысловато, а в переводе на простой  язык  это
означало, что  размер  дани  определяется  индивидуально  и  зависит  от
товара. То есть - следить надо постоянно, никого и  ничего  из  виду  не
упуская.
   Вот Мотька и следил, и докладывал. Идет между рыбными рядами и  вдруг
видит, что инвалид дядя Петя, который всегда вяленой таранкой да чехонью
торговал, из-под прилавка осетровую икру продает! А ну,  пес  одноногий,
давай по другой таксе отстегивай! Да плевать, что у  тебя  одна  баночка
приблудилась, теперь всегда будешь за осетрину платить, а не за таранку!
Чтоб не крысятничал!
   Или Матрена, что  свинину  продает,  -  заплатила  за  одну  тушу,  а
выставляет уже третий окорок. Иди сюда, шалава, гони бабки!
   Басмачу и его людям в такие мелочи вникать западло, а Мотька и камеру
хранения проверит, и к машине сбегает, все выяснит, до грамма и копейки.
Он тут самый главный инспектор, его решения не  обжалуются...  Скажет  -
выгнать с базара, и выгонят!
   Мотьке нравится решать чужие судьбы. Недаром те, кто  его  раньше  за
грязь считал, теперь лебезят  и  заискивают.  Он  очень  гордился  своей
значительностью.
   По карманам уже не шарил, незачем.  Вечером  отдаст  собранное  -  до
рваного рубля, до замызганной копеечки - это очень важно - и  официально
получит  свою  долю.  Это  не  украденные  деньги,  а   честным   трудом
заработанные!
   Бывали и помельче поручения. Но ведь с Басмачом оно так - никогда  не
знаешь, не обернется ли какая-нибудь  мелочь  крупным  делом  и  крупной
наградой.
   Говорили, и Холеный - такой же. Большие люди, одно слово!
   Например, как-то Басмач велел Мотьке:
   - Вот что, помнишь, про телку спрашивал я тебя, в магазине которая?
   - Помню, - кивнул Мотька, умолчав о том,  что  даже  слышал  разговор
этой телки с Басмачом у собственного подъезда. - Так что?
   - Так вот, - продолжал Басмач. - Твое дело будет маленькое:  надо  ее
вызвать, короче, выманить, куда я скажу. Она ж тебя  знает!  Только  так
сделать надо, чтоб пришла, - подчеркнул он с обычной угрозой в голосе.
   - Да как же я так скажу, чтоб пришла? - испугался Мотька. - Нинка эта
- уж больно девка самостоятельная, а на меня она вообще...
   - А ты подумай. Что, совсем дурак? Зачем я тебя держу?
   Басмач замолчал, презрительно глядя на Мотьку. У того сердце  екнуло:
ведь  может  все  разрушиться,  все  доверие  пропасть,  и  долгожданное
уважение - тоже! И все из-за чего - из-за какой-то шалавы!
   - Ты ей скажи, - посоветовал Басмач, -  что  тебя  ее  мент  прислал.
Неужели не пойдет?
   - Пойдет! - обрадовался его подсказке  Мотька.  -  Пойдет,  куда  она
денется!
   На когда звать?
   - Как магазин закроется, пускай  к  тюремному  скверу  подойдет.  Там
народу мало...
   Сказав  это,  Басмач  исчез  в  базарной  толпе,  оставив  Мотьку   в
недоумении: мент-то мент, а почему вдруг он, Мотька, зовет Нинку к ее же
менту на свиданку?
   Когда гастроном закрылся, Мотька уже крутился у входа. Он  знал,  что
сразу продавщицы не выходят: пока приберутся, пока товар в  холодильники
спрячут, пока посчитают - сколько продано да сколько наколдовано в  свой
карман...  Час-полтора  -   не   меньше.   Но   в   таком   деле   лучше
перестраховаться, сорвется - Басмач голову оторвет...
   Нинка вышла часа через полтора, когда уже сгустились сумерки.
   - Здрасьте, - подскочил Мотька. - Я к вам с поручением.
   - Здравствуй, сосед. Тебе чего?
   - Лейтенант меня твой послал, - сказал Босой. - Встретиться хочет.
   Какое-то странное выражение промелькнуло  в  Нинкиных  глазах.  Видно
было, что она удивилась.
   - Так и сказал, что встретиться  хочет?  -  спросила  она,  испытующе
глядя прямо на Босого.
   - Конечно. В парке ждет, вот здесь, за углом.
   Нинка торжествующе улыбнулась:
   - Видать,  самому  стыдно  идти.  Посыльного  подослал.  Значит,  еще
совесть осталась...
   Мотька понял, что попал в цвет.
   - Я ваших делов не знаю. Мое дело маленькое, я тебе  передал.  А  там
сами разбирайтесь.
   И,  стараясь  не  выдать  своего  волнения,  Мотька  повернулся  и  с
независимым видом пошел по улице.

Глава 3

ЛИЧНЫЕ СЧЕТЫ

   Ночной звонок повторился.
   - Не понял предупреждения, мусор? - сказал тот же низкий,  с  блатной
хрипотцой голос. - Теперь поймешь! А ты следующий!
   - Да я тебя в параше утоплю! - заорал Расписной.
   - Это все пустой базар. А ты скоро пожалеешь... Очень скоро!
   В трубке раздались гудки  отбоя.  Владимир  лег  спать,  но  внезапно
словно в яму провалился и с криком сел на кровати.  Смутная  тревога  не
давала ему уснуть, а он привык доверять  своей  интуиции.  Тревога  была
связана с Ниной.
   Назавтра он пошел в гастроном с утра, даже до развода.
   - А нету ее, - охотно сообщила ему уборщица баба Катя. - Нету  Нинки,
и вчера не выходила.
   - Как это - не выходила? - опешил Вольф. - Она  же  вчера  во  вторую
должна была работать?
   - Должна-то должна, а знаешь, какие у них теперь долги, у молодых?  -
сказала баба Катя, как будто Волков был  старым.  -  Нашлись  дела  -  а
работа в лес не убежит.  Ну  ничего,  Вадим  Петрович  ей  покажет,  как
объявится! Больно она много об себе стала понимать, так ты ей и передай!
   Он никогда не был у Нинки дома, но адрес знал. Знал и  то,  что  жила
она одна. Днем заехал и  давил  на  кнопку  звонка  до  посинения,  пока
наконец не вышла соседка из квартиры напротив.
   - Вы к Нине? - спросила она, с любопытством рассматривая милиционера.
- А что случилось?
   - Да, собственно, ничего, - ответил  Волков.  -  Она  должна  была...
собиралась зайти сегодня утром в отделение - говорила,  есть  жалобы  по
гастроному. И не пришла, на работе тоже нет.
   Молодая женщина чуть заметно улыбалась, слушая эту ерунду.  Наверняка
Нинка растрезвонила про своего татуированного старшего лейтенанта  всему
дому. Небось сейчас соседка прикидывает,  действительно  ли  у  него  на
интимном месте вытатуирована птичка  или  рыбка.  Владимир  почувствовал
неловкость.
   - Вы не знаете, где она?
   - А я думала, она у вас ночевала, - сказала соседка, как будто  он  и
не говорил этих глупостей про  гастроном.  -  Она  не  приходила  вчера,
точно. Я вечером хватилась - соли нету, пошла к ней, а ее дома нет.  Уже
поздно было, часов двенадцать. И потом не приходила, слышно же, если  бы
дверь хлопнула. А у меня Светочка больная, я с ней всю ночь не спала.
   Сердце у него бешено заколотилось. Не напрасна была его  тревога,  не
случайно не мог он уснуть полночи!
   - Вы дома будете? - спросил он.
   - Дома, где ж мне быть.
   - Возможно, придется дверь ломать.
   Вернулся он через пятнадцать минут с Кругловым,  техником-смотрителем
из ЖЭКа и слесарем. В присутствии испуганных соседок они  быстро  отжали
дверь.
   Квартира была пуста. Никаких следов беспорядка или разгрома, все вещи
на своих местах. Только пыльно. Хозяйки нет уже несколько дней. Он вдруг
почувствовал,  что  та  пружина  внутри,  которая  казалась  ему  совсем
ослабевшей, снова начала туго сворачиваться.
   - На  розыск  надо  заявлять,  а,  Владимир  Григорьевич?  -  спросил
Круглов.
   - Пожалуй, - кивнул он.
   Нинку искали три дня. Все это время Владимир не находил себе места.
   Конечно, Нинка не Софья, но, какая бы она ни была, они спали  вместе,
он привык к ее теплому дыханию, и к кокетливым взглядам, и к податливому
телу. И, главное, он чувствовал вину за последний разговор.  Получилось,
что он выбросил ее за порог, как надоевшую собачонку. Если бы ничего  не
произошло и она как обычно торговала  в  своем  гастрономе,  стреляя  по
сторонам шалыми ищущими глазами, он бы и не вспомнил этот  разговор.  Но
когда человек пропадает, все воспринимается совсем по-другому. Где  она?
Уехала к подругам или друзьям, загуляла? Но  на  нее  не  похоже,  Нинка
серьезно относилась к работе...
   Приехала Нинкина старшая сестра, жившая в Степнянске под Тиходонском,
пришла в отдел, разыскала Владимира. Он сразу понял,  кто  эта  женщина:
похожа была на Нинку, хотя и совсем другая - усталая какая-то,  блеклая,
с красными глазами и раскисшей тушью на ресницах.
   - Елена Петровна я, сестра Нины Зайцевой, - она промакнула  слезы.  -
Доигралась, сеструха... - Слезы лились все сильней.  -  Я  ведь  ей  все
время говорила: нельзя так, как ты, Нин, нельзя!
   - Как это - так?
   - Беспечно! Она ж как стрекоза какая, честное  слово.  Нет  чтоб  про
завтрашний день позаботиться, чем  надежным  обзавестись.  Ни  тебе  про
семью подумать, ничего. Деньги - фук, и профукает, только и купит  себе,
что одежку помоднее да побрякушки. Любила пыль в глаза пускать, компании
веселые любила - а больше и не надо ей было ничего!
   Волков вдруг понял, что и  сам,  вслед  за  Нинкиной  сестрой,  готов
думать о ней в прошедшем времени.
   - А она мне, - продолжала та, сморкаясь  в  аккуратный,  с  вышивкой,
платочек, - ты меня не учи, и все тут! Посмотри  на  себя,  на  кого  ты
похожа с завтрашним днем своим и с семьей своей. Конечно, у меня заботы,
не сравнить с ейными. Так ведь со мной и не будет  -  чтобы  пропала  из
дому, как кошка, и не знал никто!.. Говорила ей - смотри,  прибьют  тебя
где-нибудь под забором.
   - Чего вы раскаркались, - раздраженно  сказал  Владимир.  -  Прибьют,
прибьют!
   Пока еще никого не прибили!
   Ему неприятна была Нинкина сестра с ее неуместной  нравоучительностью
и дурными пророчествами. Но дурные пророчества чаще всего и сбываются.
   Нинку нашли мертвой на Лысой горе.  Она  лежала  в  небольшой  балке,
слегка прикрытая каким-то строительным мусором. Те,  кто  прятал  ее  от
людских глаз, не очень-то старались, а может, просто спешили...
   Волк узнал об этом от опера уголовного розыска  Фомина,  который  вел
розыск пропавших и работал по неопознанным трупам. Тот  встретил  его  в
дежурке, дружески хлопнул по спине:
   - Зайди ко мне, дело есть.
   - Что, опознать  надо?  -  ворохнулась  нехорошая  догадка,  и  голос
предательски дрогнул.
   - Да нет, что опознавать - с этим ясно, и сестра уже  была...  Просто
зайди, поговорим.
   Когда они остались наедине, Фомин сказал:
   - Ты знаешь, я в чужие дела лезть не люблю, но одно  дело  -  обычные
сплетни, а совсем другое - сплетни вокруг убийства!
   - Убийство? Точно?
   - Точней некуда. Изнасиловали вдвоем, ножом истыкали, палец отрезали,
уши...
   У  Волка  потемнело  в  глазах.  Он   представил   изрезанную   Нину,
присыпанную строительным мусором на пустыре...
   - Кто?! Кто это сделал?!
   - Спроси чего полегче. Только что-то тут странное... Какая-то бравада
звериная, блатной почерк. Кольцо и серьги можно  спокойно  снять,  зачем
уши и палец резать? Они показать что-то хотели, вот в чем тут  дело!  Ты
эти украшения помнишь? - продолжал Фомин. - Мне  точные  приметы  нужны,
для ориентировок.
   - Да откуда мне помнить, - хрипло ответил Волк, сглотнув ком. -  Я  и
внимания на них не обращал... Хотя...
   И вдруг он вспомнил. Нинка как-то хвасталась кольцом  и  сережками  и
буквально заставила его рассмотреть эти вещицы.
   - Кольцо такое, будто плетеное, с тремя камешками. А  серьги  похожи,
но погрубее. И камешки россыпью.
   - Точно! -  оживился  Фомин.  -  И  сестра  так  же  описала.  Кольцо
старинное, вроде с бриллиантами. От бабки. Она его как раз на безымянном
пальце левой руки всегда носила,  размер  маленький  был,  потому  и  не
снимала.
   - А чего, бабка у нее графиня была? Откуда у бабки бриллианты?
   Фомин пожал плечами:
   - Может, краденые. А может, в войну на  хлеб  выменяла.  Но  это  все
лирика.
   Ты лучше скажи: ей кто-нибудь угрожал?
   - Какой-то узбек, - кивнул Волк. - Дружок ее прежнего хахаля. За  то,
что с ментом связалась.
   - Узбек? - Фомин задумчиво покачал головой. - Но за это не убивают.
   - Неужели из-за кольца?
   - Кто его знает? В принципе могли, за бутылку  водки  и  то  убивают.
Хотя...
   Скорей это блатной вызов, бравада. Я так думаю.
   Волк скрипнул зубами:
   - Раскроешь?
   Фомин пожал плечами еще раз.
   - Помнишь, ты интересовался, мужик с вашего  дома  упал?  Вчера  дело
прекратили.  Прижизненных  телесных  повреждений  нет,  документов  нет.
Видать, бродяга, сорвался с крыши и сломал шею...
   "Работнички, - прокомментировал кот. - Крученый перелом  от  обычного
отличить не могут. Так они и по Нинке сработают".

***

   Мотька так и не знал, пришла ли Нинка к скверу. Волновался - а  вдруг
сорвалось? Тогда он, Мотька, крайним окажется. Скажут, плохо позвал.
   Но Басмач был доволен.
   - Молодец! - похвалил он Мотьку. - Чисто сработал.
   - Пришла?
   - Все в порядке, остальное тебя не касается. Тебя видел кто-нибудь  -
ну, когда с ней разговаривал?
   - Да я не заметил... Вроде нет. А что? - испугался Босой.
   - Да ничего, не ссы, - успокоил Басмач. - Так, для  порядка  спросил.
Держи, твоя доля!
   Басмач опустил что-то прямо в Мотькин карман.
   Мотька пощупал - в кармане было кольцо  и  еще  какие-то  побрякушки.
"Золото, не иначе! - подумал он с удовольствием. - Или, может,  серебро?
Да нет, Басмач не станет мелочиться!"
   Но уже дома, внимательно осмотрев кольцо  и  сережки,  он  похолодел.
Радость как корова языком слизала. Украшения были не просто золотые,  но
еще и с бриллиантами! Не слишком ли щедро за то, что он вызвал телку  на
стрелку? Ну их, эти цацки, от греха подальше! Надо быстро спулить  их  с
рук... Но кому? Толстому купцу? Больно ушлый... Пауку?  Еще  хуже...  Он
перебирал в уме всех скупщиков краденого, с которыми был хорошо знаком и
провернул много дел.  Но  сейчас  не  мог  выбрать,  к  кому  обратиться
безбоязненно. "Ладно, решим на месте", - подумал он.
   Выходя утром на "работу", он спрятал цацки в потайной карман штанов -
под самым коленом, хрен найдешь!

***

   Волков каждый день интересовался, как идет розыск.  Но  Фомин  только
разводил руками. Он уже готов был сам  подключиться  к  этому  делу,  но
понятия  не  имел,  с  какого  конца  браться.  Нужны   зацепки,   нужна
информация, но для этого необходимо иметь сеть осведомителей... Тогда он
стал фильтровать задержанных, особенно из приблатненной  шпаны  -  авось
кто-то что-то знает...
   Результатов не было, но сама служба стала менее монотонной.  Появился
интерес.
   - Скала - Двенадцатому, граждане  карманника  задержали,  у  главного
входа в Центральный рынок.
   - Поехали!
   Карманники представляют особый интерес - они тесно связаны с блатными
и осведомлены о многих делах...
   У входа в рынок сельского вида мужик и несколько  теток  прижимали  к
забору худощавого молодого парня, который то и  дело  дергался,  пытаясь
вырваться из их цепких рук.
   - Э... Старый знакомый.
   Волк узнал задержанного: Матвей Сапогов -  все,  словно  в  насмешку,
называли его Босой. Он жил в  соседнем  подъезде,  нигде  не  работал  и
путался с блатными.
   Ничего более подробного Волков о нем не знал. Кажется,  сейчас  такая
возможность представится.
   Рукав пиджака у Босого был оторван, шесть  рук  держали  его  крепко,
одна даже в штаны вцепилась, и Матвей дергал ногой, пытаясь вырваться.
   - Что случилось? - строго спросил Волков. Он заметил, что, узнав его,
Босой перестал вырываться и побледнел. Интересно, чего он испугался?
   - Стой, паскуда малая! - шипела толстая  тетка  с  красным  лицом.  -
Месяц назад кошелек у меня вытащил! Я за руку поймала, да  он  вырвался,
гаденыш!
   - Ты что мелешь, дура старая! - возмущался в ответ Босой. - Ты б  еще
прошлый год вспомнила! Не пойман - не вор, не знаешь?
   - Я дура старая?! Ах ворюга!
   Тетка  дернула  за  штанину,  послышался  треск,   что-то   звякнуло,
покатилось по мостовой.
   - Ах ты, е... - матюкнулся Сапогов и сильно рванулся, но мужик с маху
ударил его под дых, и тот обмяк.
   - Вот, глядите, небось тоже украл,  -  тетка  с  неожиданной  для  ее
комплекции ловкостью наклонилась и подняла упавший предмет. На ее потной
ладони лежало ажурное кольцо с тремя сияющими  камушками  -  в  середине
покрупнее, по краям - помельче...
   - Откуда у тебя? - хрипло спросил Волков.
   - Да я... Это не я...
   - Круглов, наручники!
   Сапогов дрожал, зубы у него колотились. Раздался  щелчок  -  стальные
браслеты защелкнулись на худых запястьях.
   - Круглов, запиши  свидетелей.  Через  час  приходите  в  Центральный
райотдел.
   К оперуполномоченному Фомину.
   Волк тщательно обыскал Мотьку и нашел сережки.
   - Ну, гадюка!! - В его голосе было  столько  ненависти,  что  Круглов
удивленно обернулся.
   - Не я это, не я! - повторил Босой, едва не срываясь на плач. -  Дали
мне это!
   Волков запихал его в ПМГ, не в камеру для задержанных,  а  на  заднее
сиденье. И сам сел рядом.
   - Поехали, - приказал он Круглову. -  Давай  на  Лысую  гору.  Там  я
гаденыша и закопаю.
   Потом повернулся к задержанному.
   - Кто дал?! - Голос старшего лейтенанта был страшен.
   - Басмач, - тут же ответил тот.
   - Кто такой? Где найти?
   - Да на базаре, его все знают, узбек или таджик - глаза косые...
   - За что дал?
   - Я ничего не знаю, ничего... -  голос  Сапогова  снова  сорвался.  -
Позвал только!..
   - Когда, куда позвал?
   Вдруг Волк  заметил,  что  Сапогов  уже  отдышался,  незаметно  начал
успокаиваться. Он тут же понял: упустит еще минуту - и  все,  больше  он
ничего не узнает. Поэтому он без замаха ударил  его  пудовым  кулаком  в
грудь, так, что хрустнули кости.
   - А-а! - завопил тот. - Ты чего, чего, убьешь!
   - Куда ты ее позвал?
   - В тюремный скверик, после работы... Зуб даю, больше ничего не знаю!
   Похоже, больше он действительно ничего не знал.
   - Давай в отдел, - приказал Волков,  и  Круглое  невозмутимо  изменил
маршрут.

***

      Мотька мог считать, что ему все-таки еще повезло. Могло быть хуже, выложи он под протокол то, что наболтал с перепугу этому татуированному менту. Пока оформляли бумаги, пока сидел в "аквариуме", пока переводили в ИВС, Мотька успел все хорошо обдумать.
   Главная  ошибка,  конечно,  что  он  назвал  Басмача.   О   проклятых
побрякушках, которые так и не удавалось сбыть залетному барыге и которые
он, как последний придурок,  сегодня  понес  все-таки  продавать  Пауку,
можно было выдумать что угодно. В протокол он сказал, что вытащил  их  у
кого-то из кармана! Значит, Басмач тут ни при чем. А лучше сказать,  что
нашел. Да, на следующем допросе скажет именно