м!
Наехать на честного зэка для него все равно что броситься под поезд!
   Верка обернулся  и  посмотрел  на  сокамерников.  Угрожающая  гримаса
сменилась  глумливой  усмешкой.  Он  не  боялся  немедленной   расправы,
напротив, приглашал  всех  полюбоваться  спектаклем.  Значит,  спектакль
санкционирован.
   - Ну что, гнидняк, платить за место будешь? - Кулак  пидора  несильно
ткнулся в небритую скулу селянина.
   - Дык нету ничего...  Вот  только  колбасы  шматок,  носки  да  шесть
сигарет...
   Человечек распахнул мешок и протянул Верке. Но тот  спрятал  руки  за
спину.
   - Ложи на стол!
   Медленно приблизившись к столу, новичок выложил на краешек содержимое
мешка.
   - Вот теперь молоток! Сразу видно, нашенский! - смягчил тон  Верка  и
погладил новенького по спине, похлопал по заду. - Нашенский ведь? Честно
говори, не бзди!
   - Дык я уже два раза чалился, - приободрился тот.
   - Ух ты! А за что? - Верка продолжал оглаживать свою жертву и норовил
прижаться к ней сзади. Мужик растерянно отодвигался.
   - За кражи... Раз комбикорм, потом  свинью  с  поросенком.  А  теперь
зерно...
   Полбункера оставил, только высыпал под сарай, а тут участковый...  Ты
чего приставляешься?!
   - Дык полюбил я тебя! - передразнил пидор. - Теперь мы с тобой кореша
на всю жисть, точняк? Спать на моей шконке станешь, хлеб делить будем...
Чего ты дергаешься, как неродной, ты же из нашенских, сам вижу... Дай  я
тебя поцелую!
   Верка обхватил новичка, прижался к нему всем телом и быстро  задвигал
тазом. Его губы впились в небритую щеку.
   - Да ты чо! - селянин вырвался. - Ты это, не  балуй...  Я  не  первый
раз...
   - Ах, не первый! Я же говорю - нашего племени!
   Верка издевательски  засмеялся.  Его  поддержал  хохот  сокамерников.
Калика и членов блаткомитета видно не было, зато остальные веселились от
души.
   - Ты это... Кончай!
   Хохот усилился.
   - Пойдем на шконарь, там и кончу!
   Верка потянул мужичонку за руку, тот  опять  вырвался  и  отскочил  в
сторону.
   - Вяжи базар! - раздался уверенный голос Меченого, и Волк понял,  что
со всякой малозначительной перхотью разбирается именно он. - Ну-ка,  иди
сюда! Ты кто?
   - Семен... Горшков я, Семен!
   Тяжело переступая на негнущихся ногах, Семен Горшков подошел ближе  к
монументально усевшемуся в середине  стола  Меченому.  Потные  арестанты
пропустили его к месту судилища и вновь сомкнулись вокруг.
   - Кликуха есть?
   - Дык... Когда-то давно Драным звали...
   - Петух? - Полтора  глаза  презрительно  рассматривали  незадачливого
пассажира.
   - Чего? - Драный посмотрел блатному в лицо, и тут до  него  дошло,  к
чему катит дело. - Боже-упаси!  Я  всегда  честным  мужиком  был!  Ни  с
козлами, ни с гребнями не водился!
   - А чего тогда ты к честным людям не идешь, а  с  проткнутым  пидором
лижешься?
   - Дык я-то не знал! Я думал, он тут масть держит!
   В камере раздался новый взрыв хохота.
   - Кто масть держит? Верка? Ты глянь на него!
   Пидор дразнился высунутым языком и делал непристойные жесты.
   - Я-то ничо не сделал... - обреченно сказал Драный.
   - Как ничо?  Кто  ему  докладывался,  вещи  показывал,  обнимался  да
целовался?
   Это ничо?
   - Дык он ведь сам... И вся хата молчала... Я ведь хате верю...
   - Он сам, хата молчала! - передразнил Меченый. - Все  тебе  виноваты,
только ты целка! Это ты молчал, потому и зашкварился! Значит, ты  теперь
кто?
   Драный опустил голову. Руки его мелко дрожали.
   - Значит, ты теперь пидор непроткнутый!  -  безжалостно  подвел  итог
Меченый.
   - А проткнуть - дело нехитрое. Верка тебе и воткнет  в  гудок,  а  ты
опять будешь ни в чем не виноватый!
   - Да я его... Я его! - задыхаясь от  ненависти,  Драный  обернулся  к
Верке.
   - Ну давай! - подбодрил Меченый. - Давай!
   Драный бросился на обидчика.  Зэки  мгновенно  отхлынули  в  стороны,
освобождая пространство для схватки. Два тела сцепились и покатились  по
полу.
   Мелькали кулаки, барабанной дробью сыпались удары. Верка был помоложе
и покрепче, зато Драным руководили  ярость  и  отчаяние.  Он  расцарапал
пидору физиономию, вывихнул палец и  укусил  за  плечо  так,  что  почти
выгрыз полукруглый кусок мяса. Из раны обильно потекла кровь.  Верка,  в
свою очередь, подбил ему глаз, разбил нос и в лепешку расквасил губы.
   - Сука, петух сраный, убью!
   - Сам петух! Я тебя схаваю без соли!
   Оба  противника  были  плохими  бойцами  и  не  могли  голыми  руками
выполнить свои угрозы. Если бы у кого-то  оказалось  бритвенное  лезвие,
заточенный супинатор или кусочек стекла, не  говоря  уже  о  полноценной
финке... Но ничего  такого  у  них  не  было,  и  Драный  пустил  в  ход
естественное оружие - зубы и ногти.
   Он кусал врага, царапал его, норовил добраться  до  глаз  и  в  конце
концов подмял Верку под себя  и  принялся  бить  головой  о  пол.  Через
несколько  минут  схватка  завершилась:  окровавленный   пидор   остался
неподвижно лежать на бетоне, а Драный  с  трудом  поднялся  на  ноги  и,
шатаясь, подошел к крану.
   Пока он смывал кровь и пот с разгоряченного тела, к  Меченому  подсел
Зубач.
   Они пошушукались между  собой,  потом  подозвали  измученного  дракой
новичка.
   - Хоть и не по своей вине, но зашкварился  ты  капитально,  -  мрачно
объявил Меченый. - По  всем  нашим  законам  тебя  надо  либо  в  гребни
определять, либо, по крайности, в чушкари...
   Разбитое лицо Драного вначале посерело, потом на нем  мелькнула  тень
надежды. В отличие от гребня чушкарь может восстановить свое доброе имя.
   - Но махался ты смело  и  навешал  ему  от  души,  сразу  видно,  что
духарик! Поэтому...
   Наступила звонкая тишина, стало слышно, как журчит в  толчке  струйка
воды.
   Драный вытянул шею и напряженно впился взглядом в изуродованную  харю
Меченого.
   Наверняка она будет сниться ему  до  конца  жизни.  Меченый  выдержал
паузу, неспешно огляделся по сторонам.
   - Поэтому мы тебя прощаем. Живи мужиком!
   В камере вновь повис привычный  монотонный  гул.  Потеряв  интерес  к
происходящему, арестанты стали расходиться по своим местам.
   Только истекающий кровью Верка валялся на  полу  в  прежней  позе  да
застыл столбом возвращенный к жизни Драный.
   - Спасибо  вам  сердечное  за  доброту,  -  выговорил  наконец  он  и
поклонился.
   - Спасибо, чтоб тебя скосило! Спасибо куму  скажешь,  когда  он  тебя
салом угостит! - зло отрезал Зубач. - А в общак положишь  пятьсот  рупий
да хорошего кайфа!
   - Дык откуда?! Я ж показал все, что есть!
   - Ты чо, не догоняешь? - Меченый угрожающе прищурил здоровый глаз.
   - Дык догоняю... Спасибо, что в  петушиный  куток  не  загнали...  То
есть, извиняйте, благодарствую... Но если  впрямь  нету?  Жена  с  тремя
детьми концов не сведет, дачек от нее и не  жду...  Так  чо  мне  теперь
делать? Я не против общества, но кожу-то с себя не стянешь...
   Меченый и Зубач переглянулись.
   - Ладно, будешь в обязаловке. Что скажем, то и сделаешь! Понял?
   - Чего ж не понять...
   Драный опустил голову.
   - Забирай свои крохи, да лезь вон туда, на третью  шконку,  -  сказал
Меченый.
   Кряхтя и вздыхая, мужик выполнил приказ. Морда наклонился к  сидящему
рядом Расписному.
   - Совсем охерели, беспредел  творят!  Разве  в  правильной  хате  так
делают?
   Надо им  предъяву  кинуть,  а  то  и  нам  отвечать  придется!  Ты  в
подписке?
   Волк секунду подумал:
   - Да.
   Верка повернулся, попытался встать и застонал.
   - Машка, перевяжи эту  падаль  да  убери  с  глаз  долой!  -  крикнул
Меченый.
   Изуродованную физиономию искривила зловещая улыбка.
   - Клевая мясня вышла, кайф в жилу! Точняк?
   Но веселился с ним только Зубач. Остальные  разошлись,  а  подошедший
вплотную Морда был мрачен и явно не собирался шутить. Он смотрел прямо в
здоровый глаз Меченого.
   - Слышь, пацаны, а с чего это вы нулевика принимаете? Или  смотрящего
в хате нет?
   Расписной тоже подошел и стал рядом с Мордой.
   - Калик спит, брателла, - невозмутимо пояснил Меченый.  -  Он  сказал
мне разбираться. Тут все правильно.
   - А что пидора на мужика напустили? Это тоже правильно?
   - Так для смеха! Опять же обществу польза: мужик завис в  обязаловке,
что надо будет - то и сделает!
   - А ты знаешь, что за такой смех бывает? Меченый перестал улыбаться и
настороженно оглянулся.
   - Об чем базар, Морда? - раздался сзади недовольный  голос.  -  Любую
предъяву Смотрящему делают, значит, мне ответ держать. Ты-то чего  волну
гонишь?
   Калик появился внезапно, будто ненадолго выходил погулять и вернулся,
проверяя - сохранился  ли  порядок  за  время  его  отсутствия.  Похоже,
результаты проверки ему не понравились. Обойдя Морду  и  Расписного,  он
смерил их оценивающим взглядом и нахмурился. Губы  у  смотрящего  совсем
исчезли. Только узкая  щель  рассекала  каменное  лицо  между  массивной
челюстью и мясистым, в красных  прожилках,  носом.  Колюче  поблескивали
маленькие  злые  глаза,  даже  огромные,  похожие  на  плохо  слепленные
вареники уши топорщились грозно и непримиримо.
   Но на Морду угрожающий вид смотрящего впечатления не произвел.
   - За беспредел в хате со всей блатпятерки спросят! А  могут  и  целую
хату сминусовать! .
   - И к чему ты базар ведешь? - надменно спросил Калик.
   - К разбору по закону!  Вот  сейчас  соберем  всех  и  разберемся  по
справедливости!
   По камере прошло шевеление. Острый разговор и слово  "справедливость"
слышали все, кто хотел услышать. И сейчас десятки  арестантов  принялись
спускаться со шконок, выходить из завешенных углов, подниматься с лавок.
Через  несколько  минут  масса  горячей,  потной,  татуированной   плоти
сомкнется вокруг, и предсказать исход разбора заранее будет нелегко.
   - А кто ты такой, чтобы толковище устраивать?!  -  загнанным  в  угол
волком взревел Калик и ощерился. Казалось, что  из  углов  большого  рта
сейчас выглянут клыки.
   Его выкрик стал сигналом для торпед.
   - Мочи гадов! - крикнул Меченый и прыгнул. В вытянутой руке он держал
длинный гвоздь - "сотку", остро заточенный конец целился Морде  в  глаз.
Но удар Расписного перехватил его на лету: кулак врезался в  левый  бок,
ребра хрустнули, бесчувственное тело тяжело обрушилось на стол, а гвоздь
зазвенел о бетон возле параши.
   Зубач тоже бросился вперед, но не так резво, и Морда без  труда  сшиб
его с ног.
   Быстрая и эффективная расправа с торпедами оказалась  хорошим  уроком
для остальных. Напрягшийся было Катала расслабился, Савка и  Шкет  резко
затормозились и отступили. Расписной поискал взглядом  Хорька,  но  того
видно  не  было.  Только  из  дальнего  Угла   доносилось   надоедливое:
вжик-вжик-вжик! Бельмондо готовился выполнить  поручение  смотрящего,  а
переключаться он явно не умел.
   - Ну что, Калик? - спросил Морда, победно осматриваясь по сторонам. -
Давай разберемся по нашим законам, как ты за хатой смотрел...
   - Давай разберемся! - спокойно кивнул тот, достал  пачку  "Беломора",
закурил, несколько папирос  отдал  стоящим  рядом  арестантам,  те  тоже
радостно задымили.
   - Говори, Морда, я тебя слушаю. И честные бродяги ждут!
   Калик невозмутимо выпустил струю сизого дыма в  лицо  обвинителю.  От
вспышки волнения не осталось и следа. Казалось, что минуту назад на  его
месте был другой человек.
   - Что ты мне предъявить хочешь?
   Эта  непоколебимая  уверенность  начисто  перечеркнула  тот  минутный
успех, который Морда уже посчитал своей  победой.  Но  он  не  собирался
давать задний ход.
   - В путевой хате нулевого  смотрящий  встречает,  разбирается,  место
определяет. А  чтобы  пидор  над  честным  мужиком  изгалялся  -  такого
отродясь не бывает! Меченый тоже мужика  гнул,  в  обязаловку  поставил!
Говорит, ты ему разрешил...
   - Савка, штырь! - не глядя бросил Калик. И повернулся к арестантам:
   - Кого тут без меня обидели?
   - Дык вот он я... - нехотя отозвался Драный.
   - Так все и было, как Морда сказал?
   - Дык точно так...
   Савка отыскал и принес смотрящему заточенный гвоздь.
   - Кто пидору волю дал? Кто тебя в обязаловку ставил?
   - Дык вот энтот. - Драный указал на лежащего без чувств Меченого.
   Чувствовал нулевик  себя  неуютно  и  явно  не  знал,  чем  для  него
обернется все происходящее.
   Не выпуская папиросы изо рта,  Калик  нагнулся  к  Меченому,  вставил
гвоздь ему в ухо  и  резко  ударил  ладонью  по  шляпке.  "Сотка"  легко
провалилась в ушную  раковину.  Раздался  утробный  стон,  могучее  тело
выгнулось в агонии, из  хрипящего  рта  вылилась  струйка  крови.  Через
несколько секунд все было кончено.
   Калик выдернул окровавленный гвоздь и протянул Драному:
   - А пидора сам кончи.
   Тот попятился, отчаянно мотая головой. Он хотел  что-то  сказать,  но
горло перехватил спазм.
   - Да не... Не! - наконец выдавил из себя Драный.
   Калик кивнул:
   - Твое право. И знай - ты никому ничего не должен. Понял?
   Теперь Драный так же отчаянно кивал.
   - Ты прав, Морда, это беспредел!
   Калик отдал гвоздь Савке, и тот немедленно бросил его в парашу.
   - Я заснул и не знал, что творит эта сука! За беспредел и спросили  с
него, как с гада! - Смотрящий пнул ногой мертвое тело и  обвел  взглядом
стоящих вокруг арестантов. Все отводили глаза. И даже Морда не знал, что
сказать. - Еще предъявы к смотрящему есть?
   - Нет! Все ништяк! Порядок в хате! Это Меченый, сука, тут баламутил!
   Громче всех кричали одаренные папиросами и заново рожденный Драный.
   Арестанты получили наглядный урок суровой и быстрой справедливости.
   - Харэ. - Калик затянулся последний раз и сунул окурок Савке. - Тогда
скиньте эту падаль башкой вниз с третьей шконки. Будто он сам  себе  шею
свернул.
   И зовите ментов...
   Убедившись, что его приказ начали  выполнять,  смотрящий  неторопливо
пошел к своему месту.
 
*** 
 
   Эта ночь оказалась еще  хуже  предыдущей.  К  обычной  камерной  вони
добавились запахи крови и смерти. Громко стонал в бреду Верка, то и дело
доносились чьи-то вскрики: в ночных кошмарах  выплывали  из  подсознания
неотпущенные грехи. Морда перебрался  на  освободившуюся  шконку  лысого
рядом с Расписным, и они спали по  очереди.  Ясно  было,  что  Калик  не
оставит попытку бунта без последствий. В душном, спертом воздухе  витало
тревожное ожидание новых убийств.
   Волк переворачивался со спины на  бок,  потом  на  живот,  на  другой
бок... Сон не приходил. Даже  сквозь  плотно  сжатые  веки  и  заткнутые
пальцами  уши   просачивалась   липкая,   вонючая,   противоестественная
реальность  тюрьмы.  Она  проникала  в  мозг,  просачивалась   в   душу,
пропитывала плоть и свинцово наполняла кости. Волк пытался  противиться,
но ничего не получалось:  тюрьма  медленно,  но  верно  лепила  из  него
какое-то другое существо. Надо было за что-то зацепиться, однако  вокруг
не было ничего светлого и хорошего.
   Зашелестели  страницы  памяти,  но  и  там  мелькали  прыжки,  атаки,
выстрелы, взрывы и смерть.
   Но  между  безжалостным  огнем  автоматических  пулеметов  "дождь"  и
жестоким избиением сержанта Чувака вдруг мелькнуло сдобное женское  тело
- Волк остановил кадр. Короткая стрижка  густых  черных  волос,  зеленые
глаза,  точеный  носик  и  четко  очерченный  рот,  длинная  шея,   чуть
отвисающая грудь, мягкий живот с глубоким пупком, развитые бедра, густые
волосы на лобке, тяжелые ляжки и изящные  икры...  Будто  солнце  залило
затхлый вонючий мирок, тюрьма перестала  мять  душу  и  тело,  владевшее
напряжение отчаяния стало постепенно ослабевать.
   Когда он вырвется отсюда и вернется в нормальную жизнь, Софья  должна
быть рядом с ним. Хотя как может прапорщик забрать жену у  генерала,  он
совершенно не представлял.
   - Чо вертишься, как мыло под жопой? - отчетливо  услышал  он  тонкий,
нечеловеческий голос. -  Кемарить  надо!  Мы  ведь  тебе  тут  санаторий
устроили: ни вшей, ни клопов, -  дрыхни  и  радуйся!  Шухер  начнется  -
разбудим!
   Это говорил кот с левого плеча. Татуировки не могут разговаривать.  И
избавить от кровососущих паразитов тоже не могут. Значит,  у  него  едет
крыша. Но ведь вши и клопы ему действительно не досаждают!
   - А чего ты с клопами-то делаешь? - тихо спросил Волк.
   - Что?! - вскинулся Морда, сунув руку под мятую ватную  подушку,  где
таился осколок стекла.
   - Не ори, побудишь корешей!  -  раздраженно  сказал  кот.  -  Мы  им,
падлам, облавы ментовские устраиваем. Я  когтями  ловлю  и  щелкаю,  как
семечки...  А  орел  выклевывает  из  всех  щелей.  Да  и  чертяка  дает
просраться!
   - Слышь, Расписной, ты чего базарил? - не успокаивался Морда.
   - Спать хочу. Моя очередь...
   -  А...  Ну  давай.  Кот  замолчал.  Волк  попытался  заснуть.  Чтобы
вырваться  из  липкого  вонючего  кошмара  камеры,  нужен  был  какой-то
приятный расслабляющий образ, символ нормального, человеческого мира. Он
напрягся, и  в  памяти  появилась  раскачивающаяся  под  столом  изящная
женская ступня,  всплыл  терпкий  запах  пыли  и  обувной  кожи...  Волк
погрузился в спокойный, без кошмаров, освежающий сон.
 
Глава 3 
 
БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА 
 
   Яркое солнце отражалось в окнах двухэтажного дома на  восемь  спален,
расположенного в престижном пригороде в двадцати  милях  от  Вашингтона.
Свежий ветерок шевелил изумрудную траву  газона,  подметал  и  без  того
безупречно  чистые  дорожки,  морщил  голубую  гладь  пятидесятифутового
бассейна, раздувал угли в круглом титановом барбекю  и  пузырем  надувал
легкую белую рубаху, которую Майкл Сокольски узлом завязал на  животе  -
на русский манер. В русском стиле был и этот прием - не в ресторане  или
баре, как принято у американцев, а у себя дома, причем сам Майкл называл
его не привычным словом party, а экзотическим и непереводимым gosti.
   Гостей  было  трое:  подтянутый  моложавый  сенатор   Спайс,   тучный
краснолицый Генри Коллинз из группы  советников  Белого  дома  и  Роберт
Дилон - быстрый и верткий владелец крупного издательства. Спайс выглядел
наиболее официально - в легком белом костюме  и  кремовой,  с  песочными
пуговицами шведке. Коллинз надел  просторные  хлопчатобумажные  штаны  и
свободную шелковую блузу, на Дилоне  были  джинсы  и  пестрая  гавайская
рубаха, расстегнутая до пояса и открывающая  крепкий,  обильно  заросший
волосами торс.
   На самом деле Дилон работал в русском отделе  ЦРУ,  и  присутствующие
были прекрасно осведомлены об этом, поскольку все они специализировались
на России.
   А главным экспертом по столь специфической и сложной стране  являлся,
безусловно, сам Майкл Сокольски, проработавший  в  посольстве  в  Москве
около пятнадцати лет.
   - О'кей, угли уже хороши, и я сказал Джиму, чтобы он ставил стейки, -
оживленно сообщил хозяин, возвращаясь к сервированному на четверых столу
и смешивая себе аперитив - темный "баккарди" с лимонным соком.
   - Кстати, как называются эти русские стейки на  стальных  шпажках?  -
спросил Спайс, потягивая через соломинку джин с тоником.
   - Шашлык, - улыбнулся Майкл. - А шпажки - шампурами.  Мне  доводилось
видеть такие, на которые можно нанизать сразу двух человек. Конечно,  не
столь могучих, как Генри.
   - Ты хочешь сказать - не таких толстых, -  пробурчал  Коллинз.  Из-за
высокого давления он пил только яблочный сок.
   - Большаков тоже толстый, но мой шеф к нему  расположился  с  первого
взгляда.
   Толстяк, о котором зашла речь, был советским послом,  а  своим  шефом
Генри Коллинз называл президента США. Это было приглашение к  разговору,
ради которого они и собрались.
   Майкл попробовал свой коктейль и удовлетворенно кивнул.
   - Он расположился к новой Политике Москвы и лично  к  Грибачеву.  Тот
действительно внушает симпатию.
   Спайс добавил себе еще джина.
   - После тех, кто был раньше, у него действительно человеческое  лицо,
- задумчиво сказал он. - Но этого еще недостаточно, чтобы бросаться друг
другу в объятия. Во всяком случае, отмена эмбарго на торговлю с русскими
явно прежд