округ перестало существовать, только в  овальной  прозрачности
стояла у доски учительница.
   Она отличается от всех других женщин военного городка. Те часто  выглядят
так,  будто  на  минутку  выскочили  в  коридор  коммунальной   квартиры   -
растрепанные, неприбранные... А Софья Васильевна всегда аккуратна, ухожена -
выглаженная одежда, чистые блестящие волосы,  маникюр,  педикюр,  как  будто
собралась в гости или в театр. От нее всегда хорошо пахнет, казалось, даже в
самую жару она не потеет. Во всяком случае, у нее никогда не было потеков на
ткани под мышками, как у  немки  Элеоноры  Степановны,  библиотекарши  Нади,
толстой Веры Григорьевны...
   К тому же Софья Васильевна чудесно готовит: она  регулярно  подкармливала
Вольфа нежными котлетами, хрустящей жареной  курицей,  сочными  отбивными  и
сегодня наверняка принесла что-нибудь вкусное...
   Вольфу стало стыдно за свои мысли. Как будто дело в еде!
   - The lesson is over. Good bye. Before tomorrow17.
   Это поняли  все.  Класс  взорвался  облегченными  возгласами,  разведчики
рванулись из тесных парт на волю,  резко  захлопали  деревянные  крышки.  От
полноты чувств Звягин со  всего  маху  врезал  Пяткину  по  спине  так,  что
загудела грудная клетка.
   - Ах ты гад!
   Пяткин развернулся и растопыренными пальцами обозначил удар в глаза.
   - Вот те болт! Звягин перехватил руку и подломил кисть.
   - Ой, сука, больно, пусти!
   - Заткнитесь!
   Дрын схватил их в охапку и вытолкнул в дверь.
   Вольф сидел неподвижно. Серегин толкнул его в бок.
   - Проснись. Сегодня ты идешь? Или опять дополнительные занятия?
   - Да вот никак не найду перевод ракетной шахты. Хочу спросить... И  линии
фронта в словаре нет...
   Товарищ хмыкнул.
   - Смотри, долюбопытствуешь... Как бы полковник не взялся тебе переводить!
   - Иди, иди, не каркай!
   Класс опустел.  Толстые  подошвы  тяжелых  сапог  протопали  по  длинному
коридору - будто стадо слонов прошло на водопой. Потом  грохот  скатился  по
лестнице вниз, хлопнула дверь - раз,  другой,  третий.  Удары  были  такими,
будто ее хотели высадить вместе с рамой. Визгливо закричала вахтерша  Клава.
Потом наступила тишина. Вольф встал и подошел к столу учительницы.
   Софья Васильевна закончила укладывать бумаги в картонную папку, тщательно
завязала тесемки и подняла голову.
   - Почему  они  такие...  шумные?  И...  грубые?  Только  вы  с  Серегиным
отличаетесь от всех...
   Зеленые звезды загадочно мерцали.
   Упоминание Сержа вызвало у Вольфа укол ревности.
   - Говорят, что из таких и получаются хорошие спецназовцы.
   Оставаясь один на один с ангелом, Вольф смущался  и  понимал,  что  Софья
Васильевна чувствует его смущение.
   Влажные губы дрогнули в легкой улыбке.
   - Кто говорит?
   - Да все. От лейтенанта Деревянко до полковника Чучканова.
   - Это неправда. Не старайтесь становиться похожим на остальных.
   - Я и не стараюсь...
   - Правильно.
   Учительница отстегнула клапан стоящей на столе сумки.
   - Хотела пожарить вам картошки, но пришлось собирать Николая Павловича  в
Москву. Так что успела сделать только бутерброды.
   - Да не нужно. Я вполне наедаюсь...
   - И это неправда.
   Быстрым  движением  она  достала  ровненький  квадратный  сверток,  ловко
развернула и выложила на предусмотрительно расстеленную салфетку  бутерброды
с колбасой и ветчиной.
   - Угощайтесь.
   Вольф смотрел не на еду, а на ее руки. Маленькие ладони, крепкие  пальцы,
ровно подстриженные ногти, свежий  маникюр...  Захотелось  прижаться  к  ним
губами и никогда больше не отрываться  от  бархатистой  кожи.  Он  с  трудом
сдержал свой порыв. Если обидится и расскажет  мужу  -  тот  сгноит  его  на
"губе", а то и чего похуже учинит. Полковник крут на расправу,  в  части  до
сих пор рассказывают, как он отдал под трибунал не в меру дерзкого капитана.
   Но  с  другой  стороны,  зачем  ей  возиться  с   каким-то   солдатом   -
задерживаться допоздна, болтать обо всем на свете, кормить его, наконец? Что
это, как не явное проявление расположенности и симпатии? Правда, может быть,
лишь учительской расположенности и симпатии...
   - Что с вами, Володя? Вы иногда улетаете куда-то... Ешьте!
   Софья Васильевна подвинула бутерброды к нему  поближе,  столкнув  на  пол
авторучку. Вольф ринулся под стол и  замер:  прямо  перед  ним  покачивалась
изящная босая ступня. Неожиданно  для  себя  он  прижался  к  ней  лицом,  с
умилением ощутив не стерильный ангельский, а вполне человеческий запах  пыли
и обувной кожи. Как ни странно, это не только не  оттолкнуло,  но  возбудило
его и придало смелости - как в бреду он принялся неистово целовать  округлые
щиколотки, маленькие, с розовыми овальчиками ногтей пальчики, гладкую нежную
подошву... Ступня напряглась и попыталась вырваться,  но  он  удержал  ее  и
продолжал  ласкать  ту  часть  женского  тела,  которую  никогда  не  считал
подходящей для этого. Ступня задергалась еще  сильнее,  сверху,  из  другого
мира послышался стон, потом всхлип и непонятный вскрик...
   Испугавшись, он прекратил свое занятие и  вынырнул  из-под  стола.  Софья
Васильевна  откинулась   на   спинку   стула   и   тяжело   дышала,   закрыв
раскрасневшееся лицо напряженными ладонями. Неужели плачет?!
   - Извините... Ради бога, извините... Я сам не знаю, как все вышло...
   Она не изменила позы, только дыхание постепенно успокаивалось.
   Вольф попытался оторвать от лица учительницы крепко сжатые ладони, но она
прижимала их очень сильно, и он побоялся причинить ей боль.
   - Что с вами? Вам плохо?! - Вольф был близок к панике
   - Нет, нет...
   Софья Васильевна глубоко  вздохнула  и  отняла  наконец  руки,  но  глаза
по-прежнему оставались закрытыми. Вокруг них проступили или просто сделались
заметными мелкие морщинки.
   - Мне хорошо... Очень хорошо. Я даже не знала, что такое может быть...
   Она открыла глаза и улыбнулась.
   - Что это было?! - тревога Вольфа все еще не прошла.
   - Ты  не  понял?  -  улыбка  сделалась  шире,  а  взгляд  стал  предельно
откровенным. Но Вольф действительно ничего не понимал.
   В коридоре несколько раз сердито взвизгнул дребезжащий звонок,  такой  же
противный, как голос вахтерши Клавы
   Софья Васильевна вздрогнула.
   - Ой, как же мы выйдем - она все поймет!
   Сердце у Вольфа радостно забилось: это было признанием общности их тайны,
значит, симпатии Софьи Васильевны носят отнюдь не учительский характер!
   - Я вылезу в окно. А вы скажете, что проверяли тетради.
   -  Умница,  хорошо  придумал,  молодец!  -  привстав  на  цыпочки,  Софья
Васильевна прикоснулась целомудренно сжатыми губами к его щеке с пробившейся
к вечеру жесткой щетиной.
   "Надо бриться два раза в день",  -  сконфуженно  подумал  он,  поглаживая
скрипящую щеку и как музыку слушая удаляющееся по коридору  щелканье  легких
панталет. Потом, окрыленный, слетел со второго этажа; едва придерживаясь  за
водосточную трубу, и полетел к казарме,  слегка  отталкиваясь  подошвами  от
теплой земли.
   "Что же с ней было?" - пульсировала в мозгу неотвязная мысль. Он понимал,
что случилось что-то важное для развития  их  отношений,  но  разобраться  в
происшедшем не мог - не хватало опыта. Спросить  у  Серегина?  Но  он  сразу
догадается, о ком речь... Нет, спрашивать нельзя...
   До отбоя оставалось сорок минут. Вокруг казармы  расслабленными  группами
стояли ребята - разговаривали вполголоса, курили, жевали  насвай,  сплевывая
на чахлый газон обильно выделяющуюся слюну. Пахло дешевым  табаком,  потными
молодыми телами и свежим гуталином. Обычных шуток и взрывов смеха не  слышно
- чувствовалось,  что  парни  чем-то  озабочены.  Осмотревшись  и  не  найдя
Серегина, Вольф зашел в помещение, достал из тумбочки зубную щетку, пасту  и
мыло.
   Здесь было душно, зато светло. Стоя прямо под лампочкой и зажав  в  зубах
длинную белую  нитку,  Лисенков  пришивал  свежий  подворотничок.  Вишняков,
изогнувшись с краешка кровати, писал на подоконнике письмо. В дальнем  конце
казармы Шмелев дрессировал дневального:
   - Наклонись к  полу,  посмотри  наискось  от  света!  Видишь  разводы  на
линолеуме?
   - Дык если так смотреть, их всегда видать... -  без  убежденности  бубнил
белобрысый  Сидорук,  понимая,   что   оправдаться   ему   не   удастся.   И
действительно, сержант с маху ударил его шваброй по спине.
   - Разговорчики! Умный больно! Бери швабру, и до отбоя чтоб все блестело!
   Накинув полотенце на шею, Вольф направился к выходу.
   - Эй, Волк, погоди! - крикнул сзади Шмелев и,  оставив  Сидорука,  быстро
подошел вплотную. - Какая сука меня особисту вломила? - зло спросил сержант,
впившись испытующим взглядом ему в лицо.
   - Откуда я знаю! - возмущенно огрызнулся Вольф. - И насчет чего?
   -  Насчет  анаши...  Семенов  прямо  на  стол   ту   "мастырку"   выложил
недокуренную!  -  Злость  в  голосе  Шмелева  исчезла,  и   взгляд   утратил
следовательскую требовательность. - Я на тебя не думаю - просто так спросил,
для порядка...
   - С каких делов такой "порядок"? Я что, стукач?
   - Ладно, ладно, - сержант успокаивающе  похлопал  его  по  плечу.  -  Это
Чувака работа! Он тогда к курилке подходил, принюхивался... А ребята видели,
что он возле Семенова трется... После отбоя полез и достал из  бочки...  Вот
сука!
   - И что теперь?
   - Что, что... Откуда я знаю. Сказал, что "мастырку" впервые вижу, Семенов
грозил отпечатки пальцев снять... Про тебя расспрашивал...
   - Про меня? - Под ложечкой у Вольфа возник неприятный холодок. - Чего ему
про меня расспрашивать? Шмель пожал плечами, озабоченно потер нос.
   - Чего они расспрашивают... Как служишь, чем дышишь, что говоришь, что из
дома пишут... С кем из гражданских встречаешься... Про анекдоты, про то, про
се... В общем - вокруг да около. Ладно, не бери в голову, прорвемся... А где
табуретка?
   Мысль у сержанта явно перескочила на другие рельсы -  на  лицо  вернулось
обычное глумливое выражение, он лихорадочно озирался по сторонам.
   - Ага, вот.
   Схватив табуретку, он быстро засунул ее под койку Бритого Гуся.
   - Он всегда с разбегу падает!  -  давясь  от  смеха,  подмигнул  Шмель  -
Поуматываемся... - И тут же  вновь  посерьезнел.  -  Знаешь,  что  завтра  с
"Дождем" прыгаем?
   - Нет, - качнул головой Вольф.
   - Так знай! Генеральная репетиция перед  инспекторской.  Может,  половину
взвода и выкосит... Сейчас бы курнуть хорошо,  чтоб  спалось  спокойно...  У
меня "мастырка" припрятана. Хочешь, угощу?
   Вольф хмыкнул:
   - Я и табак не курю. Да и ты, если уже на крючке...
   Шмель самодовольно усмехнулся:
   - Зубов бояться - в рот не давать!  -  И,  обернувшись  к  драившему  пол
Сидоруку, строго крикнул: - Живей шевелись! Через  десять  минут  проверю  и
ремнем всю жопу разукрашу!
   Настроение у сержанта менялось очень быстро. В  полупустой  умывальной  к
Вольфу подошел добродушный увалень Синявский из  хозобслуги.  Он  работал  в
оранжерее, и именно  у  него  Вольф  за  сто  граммов  спирта  для  протирки
снайперской оптики выменял  розу  для  Софьи  Васильевны.  Сейчас  Синявский
выглядел непривычно озабоченным.
   - Слышь, Волк, меня насчет этой розы к Семенову таскали. Целое  следствие
устроили, как будто я секретный автомат американцам продал...
   - Ну а ты что? - насторожился Вольф.
   - Что, что... Пришлось сказать. Что тут такого? Ну попросил  ты  меня,  я
тебя выручил. Никто не обеднел. На генеральский букет хватило. Ты только про
спирт ничего не говори...
   - Какой генеральский букет?
   Синявский зевнул.
   - Раскатов пару раз в месяц адъютанта присылает за розами.
   - Зачем?
   - Что он - мне докладывает? Так понял насчет спирта?
   - Понял... - озабоченно проговорил Вольф.
   Теперь рассказ Шмелева выглядел в другом свете.  Значит,  это  не  просто
дежурный интерес особиста к тому или другому бойцу, не обычная  проверка  на
вшивость, это целенаправленная охота на него, Владимира Вольфа!
   Он чувствовал себя так, будто вновь узнал о готовящейся "темной".  Только
противник у него сейчас поопасней. Замкомбрига полковник Чучканов и  рядовой
Вольф - танк против муравья... Но какой ревнивец! Из-за  несчастного  цветка
особый отдел натравливает...  А  те  все  раскопают:  и  как  они  с  Софьей
Васильевной задерживались после занятий, и... И все. Больше-то  ничего  нет.
Если сейчас тихо  отойти  в  сторону  и  смиренно  сесть  на  жопу,  то  все
обойдется...
   Вольф  словно  воочию  увидел  обнаженную   Софьину   ступню   и   ощутил
возбуждающий запах пыли и обувной кожи.
   "Нет, вот тебе! - Вольф свернул кукиш и показал незримому противнику. - В
случае чего возьму автомат и запущу рожок в брюхо..."
   - С кем воюешь? - раздался сзади голос Серегина.
   - Команды на английском репетирую. А ты где был?
   -Да так... Прогулялся, в парашютный сектор сходил... Слышал, что завтра с
"Дождем" прыгаем?
   Серж явно темнил. Но Вольфа это не интересовало. Ему было  плевать  и  на
завтрашние прыжки, и на "Дождь", и на все остальное.
   - Слышал. Постараемся прыгнуть красиво.
   На отбое Бритый  Гусь  с  размаху  бросился  в  койку,  растянутая  сетка
прогнулась, и он загремел костями о табуретку. Никто ничего не понял, только
Шмель, уткнувшись в подушку, зашелся в неудержимом, со взвизгиванием, смехе.
   - Зачем ты это сделал, Шмель? - плачущим голосом спросил Бритый Гусь. - Я
чуть позвоночник не сломал...
   - При чем здесь я? - притворно возмутился сержант.  -  Как  что  -  Шмель
виноват! И вообще, я тебе не Шмель, а товарищ сержант!
   По койкам прокатилась  волна  оживления.  Приколы  Шмеля  были  привычным
развлечением.
   Бритый Гусь обиженно замолк и, поднявшись, принялся  выволакивать  из-под
кровати табуретку.
   - Синявский... - замогильным голосом позвал Шмелев,  и  затихшая  казарма
поняла, что представление не закончилось. - Синявский...
   Очередная жертва не отвечала.
   - Синявский! - гаркнул сержант, - Ты что - оглох от онанизма?
   Солдаты засмеялись, но сдержанно: ожидали гвоздя программы.
   - Ну чего... - послышался наконец опасливый голос. - Дай поспать.
   - Синявский... - страстно шептал Шмелев на всю казарму.
   - Ну чего, чего?
   - Покажи влагалище!
   Взрыв гогота чуть не сорвал крышу. Несколько человек свалились с коек.
   - А чего он в плавках мыться ходит? -  разоблачительным  тоном  продолжал
Шмелев. - Если у него там все, как у мужчин,  -  то  чего  скрывать?  А  раз
скрывает... Ну покажи, будь другом!
   Казарма надрывалась. Смех снимал стрессы  службы,  улучшал  настроение  и
делал не  такими  страшными  завтрашние  прыжки.  В  другое  время  и  Вольф
посмеялся бы вместе со всеми. Но  сейчас  что-то  изменилось.  Ему  не  было
смешно, больше того, происходящее казалось некрасивым и  недостойным,  да  и
вся обстановка угнетала. Недавно он побывал в раю,  а  теперь  спустился  на
грешную землю. Или даже провалился в преисподнюю.
   Ночью ему снилась Софья Васильевна, с которой он занимался тем,  чем  еще
не довелось позаниматься ни с одной из женщин.
   * * *
   Шестиствольные  автоматические  установки   подавляющего   огня   "Дождь"
выглядели менее  зловеще,  чем  ходившие  о  них  слухи.  Стальные  цилиндры
защитного цвета, шестьдесят сантиметров в диаметре и около метра  в  высоту,
вес сорок килограммов. Их было пять. Они стояли на амортизационных  кольцах,
так что обращенных к земле срезов стволов видно не было. На  верхней  крышке
имелась скоба для парашютной подвески.
   - Ну, и чего вы их боитесь? - обратился к взводу лейтенант Деревянко.  Он
снисходительно  улыбался.  -  Обычные  пулеметы.  Внутри  парашютный  прибор
"ППК-У" с анероидно-часовым  механизмом,  на  заданной  высоте  он  включает
устройство открытия огня. Одна установка обеспечивает подавление живой  силы
противника на площади до тысячи квадратных  метров,  что  облегчает  высадку
десанта. Так чего бояться? Не слушайте всяких паникеров!
   - Чего, чего, -  пробормотал  Шмелев.  -  Говорят,  в  Псковской  дивизии
парашют ветром потащило,  эта  дура  легла  набок  и  двенадцать  человек  в
клочья...
   - Говорят, что кур доят, - взводный раздраженно нахмурился. - Это брехня!
Сказать - почему брехня?
   - Ну, - буркнул сержант. Казалось, его нос  обвис  еще  больше,  придавая
обычно жизнерадостной физиономии унылый вид.
   - Баранки гну! Там куча предохранителей. Отклонение от  вертикальной  оси
больше пяти градусов - огонь  прекращается.  То  же  при  соприкосновении  с
землей. Это раз! Доволен?
   - Мало ли что предохранители...  А  то  отказов  не  бывает,  -  глядя  в
сторону, бубнил Шмелев.
   - Случаев гибели при  десантировании  двенадцати,  десяти  и  даже  шести
человек за последние десять лет не было. Это два! Доволен?
   - Может, не двенадцать, может, четыре. Мало,  что  ли...  -  не  сдавался
сержант.
   - В Псковскую дивизию "Дождь" не поступал и при учениях не использовался.
Это три!
   - Может, не в Псковскую...
   Взвод  оживленно  зашушукался,  послышались  смешки.  Деревянко   победно
улыбнулся.
   - Ты прямо как армянское  радио.  "Правда  ли,  что  гражданин  Карапетян
выиграл в лотерею "Волгу"?" - "Правда. Только не Карапетян, а Саркисян. И не
"Волгу", а пятьсот рублей. И не в лотерею, а в преферанс. И  не  выиграл,  а
проиграл".
   Взвод захохотал.
   - Поняли, ребята, почему все страшные слухи про "Дождь" - брехня?  И  кто
эти слухи распускает? Шмелев, криво улыбаясь, чесал затылок.
   - Облажался, Шмель! - Киря хлопнул его по спине.
   - Сержант Шмелев, за безответственную болтовню два наряда вне очереди!  -
перестав  улыбаться,  сказал  Деревянко.  И  вновь   обратился   к   изрядно
повеселевшему строю: - А сейчас, ребята,  проверить  парашюты  -  и  вперед!
Постараемся все сделать красиво!
   * * *
   Полигон  располагался  в  пятидесяти  километрах  от   части.   В   месте
предполагаемого десантирования на перемешанной с песком серо-бурой, покрытой
колючей ползучей травой земле были хаотично разложены фанерные  человеческие
силуэты,  обрезки  досок,  куски  шифера  и  другие   предметы,   призванные
обозначать препятствующую высадке пехоту противника.
   Поодаль, за откровенно голыми песчаными  барханами,  располагались  вышки
часовых, треснувшие  бетонные  бункеры,  обожженные  взрывами  бронеколпаки,
несколько изрядно  покореженных  мобильных  пусковых  установок  тактических
ракет и почти невредимая весьма натуральная модель шахты американской  МБР18
"Титан". Над ровной кромкой бархана плавали  в  раскаленном  мареве  учебные
цели: фигуры автоматчиков и пулеметчиков - условной охраны объекта.
   Дул легкий ветерок, который слегка шевелил фанерные силуэты  и  заставлял
тихо шелестеть траву и кустарник. Но этот шелест заглушал приближающийся гул
самолетных двигателей.
   И ветер и гул двигателей раздражали майора  Шарова,  который  с  десятком
офицеров бригады и двумя гостям"  стоял  в  километре  от  места  сброса  на
трибуне  из  свежеоструганных  белых  досок  и   в   бинокль   наблюдал   за
приближающимся транспортником. Психоаналитик мог определить,  что  на  самом
деле раздражают его в основном гости: тучный полковник Трынин -  конструктор
"Дождя" и его антипод по внешности, будто вырезанный из ватмана подполковник
Нетесов, воплотивший чертежи  установки  в  боевые  образцы.  Свою  лепту  в
настроение Шарова  внес  и  замполит  Селедцов,  придумавший  эту  дурацкую,
похожую на мавзолей трибуну и теперь мучительно размышляющий, в  какой  цвет
ее красить: зеленый или красный.
   Ветер и  гул  двигателей  являлись  только  внешними  раздражителями,  на
которых заменяющий Чучканова майор и сконцентрировался, потому что именно  с
ними была связана надвигающаяся и ничем не оправданная опасность.
   - Сейчас понесет эти дуры на нас, и поскачем по ступенькам, как бараны, -
сквозь зубы произнес Шаров, не отрываясь от бинокля и отчетливо  представляя
сумятицу и давку у входа в выкопанный неподалеку крохотный блиндаж. - А если
это произойде