одку.  Распущенные  волосы
накрыли голые плечи и неразвитую грудь. Тонкие ноги были плотно сдвинуты, но
Волк все равно видел маленькие бледные ягодицы.
   - Это ведомство преследует нас всю жизнь. Мы вздрагиваем  от  одного  его
названия. Вокруг нас постоянно крутятся его люди. И наконец появляешься  ты.
Ты тоже оттуда. И это ты называешь совпадением?
   Она уткнула лицо в колени и заплакала. Сначала тихо, потом все громче.
   - Перестань! Ты убедишься, что это совпадение. И перестанешь бояться КГБ.
Я хочу на тебе жениться! Ты слышишь? Ты пойдешь за меня замуж?
   Он сам не ожидал, что скажет это. Но не пожалел о вырвавшихся словах.
   - Жениться? - Лаура вскинула голову. Тушь  вокруг  глаз  размазалась,  по
щекам протянулись черные полоски.  -  Ты  смеешься?  Кто  же  тебе  разрешит
жениться на итальянке?
   - А кто запретит! И кстати, ты знаешь, что я сам немец?!
   - Как немец? Ты шутишь?
   - Нет. Родители из Поволжья, в войну их высылали в  Казахстан,  только  в
шестидесятых вернулись. Губы Лауры дрогнули.
   - С ума сойти! Если ты не врешь... Получается какой-то анекдот!
   Девушка засмеялась. Глядя на нее, расхохотался и Волк.
   - Я хочу есть. Ты покормишь меня чем-нибудь?
   * * *
   В очередном письме отец написал, что собирается в командировку в  Москву.
Волк озадаченно почесал в затылке. Родители  были  уверены,  что  он  служит
сверхсрочную. Может быть, поэтому он  все  оттягивал  поездку  в  Тиходонск:
слишком  многое  пришлось  бы  объяснять...  И  вот  судьба  положила  конец
отсрочкам.
   Через неделю Волк встретился с Генрихом у входа в гостиницу "Пекин". Отец
хорошо выглядел: в костюме, при галстуке, со  своими  обычными  педантичными
манерами  и  добавившейся  уверенностью  он  был   похож   на   импозантного
иностранца.  Трудно  было  поверить,  что  когда-то  он  ходил  с   нехитрым
инструментом по тиходонским трущобам, чинил бачки и  прочищал  унитазы,  что
какие-то алкаши били его в подворотне...
   Отец и сын обнялись.
   - Ты очень повзрослел, Владимир. И чувствую, что встал на ноги.  Жениться
не надумал?
   Генрих широко улыбался. Он явно обрадовался встрече.
   - Ты угадал. Сегодня или завтра познакомлю с невестой. А что  у  тебя  за
дела в Москве?
   - Совещание по линии  коммунального  хозяйства.  За  эти  годы  я  сделал
неплохую карьеру. Даже поступил в заочный институт, через год получу диплом!
Приличная зарплата, премии, я даже уговариваю маму оставить работу.  Но  она
не хочет: не привыкла сидеть без дела. Она очень скучает по тебе и  мечтает,
что ты вернешься. Тогда можно остаться  дома  и  воспитывать  внуков.  Такое
возможно?
   - Не знаю. Вряд ли. Хотя жизнь по-всякому оборачивается.
   Волк привел отца в бар  "Метрополя",  стремящийся  загладить  вину  Гриша
быстро зажарил в гриле цыпленка, сделал  свежие  салаты  и  выставил  четыре
бутылки "Баварского".
   - Видишь, какая пена? - гордо спросил Волк. - Давай за то, что мы все  же
выпили "Баварского"! Генрих жадно осушил стакан...
   - Хорошее пиво. Но лучше расскажи о себе. Судя по письмам, служба у  тебя
была довольно спокойной.
   - Да, грех жаловаться...
   - Очень хорошо, что ты не попал в Афганистан. Просто повезло.
   - Да, очень повезло.
   - Ты не очень разговорчив. И совсем не похож  на  сержанта-сверхсрочника.
Кто ты, Вольдемар? И почему мы пишем письма какому-то Волкову?
   Волк отхлебнул глоток, второй, третий... Но  вскоре  в  стакане  остались
только белые хлопья пены, и он со стуком опустил его на стол.
   - Теперь я Владимир Григорьевич Волков. Вот...
   В баре никого не было, и он протянул отцу  раскрытое  удостоверение.  Тот
долго читал документ, потом медленно закрыл и протянул обратно. Вид  у  него
был какой-то потерянный.
   - Это невероятно. Мы всю жизнь боялись этой организации, а ты пошел в нее
работать... И даже переменил имя! А как же наш род?
   - Брось, отец! -  Волк  налил  еще  пива  и  оторвал  хрустящее  крылышко
цыпленка. - Я, конечно, не похож на сверхсрочника. Но и  ты  мало  похож  на
служащего коммунального хозяйства. Кстати, их селят по окраинным клоповникам
типа "Зари" и "Алтая".  А  в  "Пекине"  живут  командированные  в  ту  самую
организацию, которой ты всю жизнь боялся! Так что не  надо  драматизировать.
Пей лучше пиво и ешь, ты наверняка проголодался...
   Генрих выпил пива и  поковырялся  в  цыпленке.  Настроение  у  него  было
испорчено.
   - Я не заслужил этих упреков, Вольдемар. То, что я делал, я делал  только
из страха. И из  желания  добиться  благополучия  семье.  Тебе  -  в  первую
очередь. И я хотел оградить тебя от всего  этого...  А  ты  по  доброй  воле
сделал свой выбор. И мне это очень горько!
   Волк вспылил. "А дяде Иогану не горько?" - в  последний  миг  он  сдержал
навернувшуюся на язык фразу.  Правильную  вроде  бы  фразу,  но  неверную  и
дьявольски несправедливую.
   Из незарастающей раны памяти просочились незабытые ощущения безысходности
и неотвратимости, понимание непоправимости ошибки  и  гнетущий  страх  перед
предстоящей расплатой. Вновь материализовался маленький мальчик, плачущий  в
зассанном сортире коммунальной квартиры  в  тщетной  надежде  спрятаться  от
карающего монстра, жаждущего отправить его в трудколонию или тюрьму. Мальчик
был беззащитен перед чудовищем, у него не было ни одного шанса, но отец, как
сказочный богатырь, пошел и  победил  дракона.  Правда,  для  этого  Генриху
пришлось заложить свою душу...
   - Когда-то я мечтал жить в квартире с отдельным туалетом, -  тихо  сказал
Волк. - Чтобы было место уединиться...
   - Что? Ах да... Коммуналки признак бесчеловечности строя. Он  всегда  так
говорил.
   - Кто?
   Волк уже и сам понял, о ком идет речь. Понял еще  до  того,  как  у  отца
страдальцески дрогнули губы.
   - Иоган. И в этом я с ним полностью согласен. Тут есть водка?
   Они просидели в баре еще полтора часа, за это время Генрих выпил  бутылку
"Столичной".
   * * *
   Сотрудник контрразведки не может по своему  усмотрению  жениться  на  ком
попало. Жены - это тыл КГБ. Их кандидатуры тщательно проверяются,  с  каждой
беседует сотрудник кадрового аппарата, и только если  невеста  удовлетворяет
всем требованиям, начальство может дать санкцию на обзаведение  семьей.  Все
это Волк прекрасно знал. Как и то, что кандидатура Лауры  является  заведомо
непроходной.  Но  предложение  сделано,  невеста  и   Александра   Сергеевна
познакомились с отцом, обговорены сроки свадьбы.  Теперь  просто  невозможно
дать задний ход...
   Через месяц, сдав экзамены за первый  курс,  новоиспеченный  второкурсник
Волков подал рапорт  о  своем  намерении  жениться  на  Лауре  Маркони.  Для
руководства Школы эта весть оказалась подобна разорвавшейся  бомбе.  Курсант
строгорежимного  учебного  заведения  КГБ  -  немец,  который   женится   на
итальянке! Такое не могло присниться даже в кошмарном сне!
   - Да он просто издевается! - генерал Лисанов ударил по столу  кулаком.  -
Смотрите, что пишет: "уроженка города Флоренция Республики Италия"!  Это  же
вызов,  насмешка!  А  он  знает,  что  его  будущая   теща   была   валютной
проституткой? Одной из первых в Москве?
   - Нет, - Бровин покачал головой. - Он бы обязательно  рассказал  друзьям.
Они обсуждали эту тему.
   - Может, вам не все передали... Кто его освещает?
   - Крылков. Очень дотошный и старательный  парнишка.  Он  не  упускает  ни
одной мелочи.
   - Тогда, может, рассказать ему все, открыть глаза?  Пусть  найдет  другую
девчонку. Зачем ему эта Маркони? Блядство по крови передается, значит, будут
проблемы  и  в  семье,  -  миролюбиво  сказал  Кочетков,  глядя  на  портрет
Грибачева, недавно повешенный над столом начальника Школы. Новый Генеральный
секретарь либерально улыбался.
   - Бесполезно! - Бровин покачал головой, хотя тоже видел портрет. - У него
амбиций выше головы. Он прекрасно понимает, что согласия на такой брак никто
не даст, Это демарш!
   Собравшиеся переглянулись. Все  было  ясно.  Парень  перегнул  палку:  за
определенной чертой его козыри не играют!  Если  систематически  напиваться,
волочиться   за   юбками,   терять    служебные    документы,    выбалтывать
государственные секреты или жениться  на  иностранках,  то  даже  Генсек  не
распорядится держать тебя на службе! Если, конечно, он не твой родной  папа.
А может, и папа не распорядится...
   Оставалось решить, как оформить  дело.  Причина  увольнения  должна  быть
совершенно  нейтральной  и  веской.  Обычно  в  качестве  таковой  выступает
состояние здоровья.
   -  Он  боксер,  нос  разбит,  -  сказал  Бровин.  -  Искривление  носовой
перегородки наверняка есть на самом деле...
   - Нет, не будем доводить до крайности, - неожиданно сказал генерал. -  Он
хорошо учился, закончил первый курс, у него много заслуг... Зачем  увольнять
из органов? Пусть  переводится  в  "наружку"  и  работает,  приносит  пользу
Родине! Поручите Ламову переговорить  с  ним,  чтоб  не  было  обид.  Любовь
любовью, а инструкции надо выполнять! Он поймет.
   Глава 2. Наблюдением установлено...
   - Во, гляди, в подъезд заскочил! Опять в сорок пятую... Ну  хрен  с  ним,
хоть отдохнем малость... Клим, протяни вперед и развернись - он  же  обратно
пойдет. Володя, фиксируй время: двенадцать тридцать две...
   Неприметная серая "Волга" с тонированными стеклами притерлась к  бордюру,
спрятавшись за громоздким мебельным фургоном. На самом деле это  спецмашина.
Под капотом - форсированный двигатель на сто восемьдесят сил, в багажнике  -
многодиапазонная рация, позволяющая держать связь с  дежурным  и  отдельными
наблюдателями. Многоопытные гаишники таких чудес никогда  не  видели.  И  не
увидят: у старшего группы есть особый пропуск "контроль запрещен".
   - Так нормально, Михал Иваныч?  -  спросил  сержант  Клименко.  Ему  было
двадцать семь. Шустрый, белобрысый, в куртке  из  кожзаменителя,  на  вид  -
обычный тертый московский водила.
   - Сдай чуть назад и выверни влево, -  скомандовал  сидящий  рядом  с  ним
капитан Лазаренко  -  здоровенный  мужик  с  ногами  сорок  пятого  размера,
огромными ладонями, крупной, как узбекская дыня, головой  и  резкими,  грубо
вылепленными чертами лица... В группе он был старшим не только по должности,
но и по возрасту - уже при Волке отметил тридцать третий день рождения.
   - Во, вот так! Выйдет - мы его щелкнем...
   Младший наблюдатель прапорщик Волков с ручкой в руках  неловко  скрючился
на заднем сиденье.
   "В 12.32 "Лохматый" заш. в д. ј 87 по ул. Курчатова, где в кв. ј 45 прож.
"Лисица", - заполнил он очередную строчку в дневнике наблюдения. Вечером  по
отрывочным записям составляется подробный отчет, снабженный для  наглядности
несколькими фотографиями.
   Вряд ли снимок выходящего из подъезда  сутулого  всклокоченного  парня  с
диким взглядом будет иметь оперативную или доказательственную ценность,  но,
когда "Кучерявого" возьмут за жопу, эта невинная карточка сыграет свою роль:
создаст у него впечатление, что органам известно все...
   Волк спрятал ручку и сел поудобнее, чтобы не мешала  надетая  под  одежду
аппаратура.
   - Михал Иванович, а за что их в разработку взяли? Что они сделали?
   - Да что обычно. Читают всякую херню, пишут... Лазаренко вздохнул:
   - Надоело мне ерундой заниматься... Одно дело - искать гадов, что бомбу в
метро взорвали, другое - ждать, пока  какой-нибудь  иностранец  нашу  Клавку
оттягивает, да еще принимать это за шпионаж! Или этих  никчемных  полудурков
пасти... Удивляюсь: неужели в стране серьезных дел не стало?
   - Я выключу движок, чего зря бензин жечь? -  сказал  Клименко.  -  Они  ж
выделяют  по  норме,  что  зимой,  что  летом  одинаково.  А  на  печку   не
рассчитывают! Потом спидометр сверяют, перерасход!  И  каждый  раз  грозятся
премиальные снять...
   - Интересно, хоть в это воскресенье  выходной  дадут?  -  ни  к  кому  не
обращаясь, спросил Волк.
   - Догонят и  еще  дадут!  -  огрызнулся  водитель.  -  Опять  погонят  на
какой-нибудь митинг. И откуда они все повылазили? Спорят, что-то доказывают,
слюной брызжут...
   - Да они просто больные люди. Их лечить надо, - сказал Волк.
   - Лечить их теперь запрещено. Нынче гласность  и  демократия,  -  буркнул
Михаил Иванович. - Мне бы квартиру получить  -  и  гори  оно  все  огнем!  К
майским обещают сдать, только разговоры пошли, что это не для  всех,  а  для
начальства. Дом хороший, красивый, метро рядом - может, так и выйдет...
   - А очередь? Что они, просто возьмут и  на  очередь  наплюют?  А  как  же
демократия? Или на нас она не распространяется?  -  разгорячился  Волк.  Его
происходящее кровно касалось, так как он совсем недавно стал на квартучет  и
был последним в списке.
   - А у нас две очереди. Одна большая - для всех, вторая  маленькая  -  для
руководства и к ним приближенных, -  пробурчал  Михаил  Иванович.  -  Хочешь
жить, как  человек,  -  стремись  в  очередь  маленькую.  Правда,  тогда  на
собраниях не вякай, с начальством соглашайся, придется  и  жопу  полизать  -
куда  деваться...  Да  это  не  только  с  квартирами.  Должности,   звания,
награды... Их тоже не за заслуги, а за услуги дают.  Вот  ты,  Володя,  хоть
грудью амбразуру закрой - хрен тебе орден повесят!
   - У меня есть орден. Даже два. Две "Звездочки"!
   - Ух ты! У меня только один. У тебя тоже за Афган?
   Волк помотал головой.
   - А за что?
   - Не могу говорить.
   - Ну все равно за  боевые,  за  кровь!  А  начальство  небось  и  "Знамя"
получило... Точно?
   - Откуда вы знаете?
   - А чего тут знать? Даже у этих диссидентов пархатых есть  белые  люди  и
подсобники, кто черновую работу делает. Мы же все  видим!  За  одним  машина
приходит, и он раскатывает: то в посольство на прием, то к журналистам ихним
на интервью. Костюмчик справный, ряшка сытая, "голоса" разные про него через
день передают - какой он герой и все такое... Нас он не боится,  даже  башку
назад не поворачивает! А другой - нищий, задроченный, без завтрака  и  обеда
мотается пешком по городу, как воробей клюет свою правду по помойкам, да все
опасается, осматривается. И никто про него в газетах не пишет, никто его  не
знает, а если сажать начнут - его первого и законопатят! За что он  борется,
бедняга? Против чего, понятно - против власти ненавистной.  А  вот  за  что?
Чтобы свои же дармоеды на шею сели? Так ему еще хуже будет!
   - Они пусть сами разбираются! А мне с тещей жить осточертело!
   - Не жить, а проживать! - усмехнулся Лазаренко и запахнул  длинное  серое
пальто-реглан. - Хотя всяко бывает... Клим, включи печку, а то ноги мерзнут!
   Капитан как в воду глядел. Александра Сергеевна  явно  проявляла  к  зятю
далеко не  родственный  интерес:  то  купалась  при  неприкрытой  двери,  то
выходила на кухню в прозрачном пеньюаре...  И  у  нее  была  очень  неплохая
фигура.
   - Пока проживаем, - поправился Волк. - Но  если  не  отселимся  вскоре  -
неизвестно как оно обернется...
   - Тебе же новый Генсек срок наметил: к двухтысячному году все получат  по
квартире! Хер бы только стоял к двухтысячному году - а то в новой  отдельной
и детей заделать нечем будет! Зато построили социализм с человеческим лицом.
Я как слышу эти слова, сразу жопу представляю. Лучше б квартиры строили!
   - Ну вы скажете, товарищ капитан... Наши поднадзорные и то не  все  такие
смелые...
   Волк  чувствовал  себя  неловко.  Что  это,  грубая  прямолинейность  или
провокация? Одно дело - треп  работяг  в  пивной,  совсем  другое  -  беседа
оперативников в спецмашине КГБ!
   - Подожди... С этой гласностью скоро они совсем героями станут.  А  я  не
особо смелый, хотя дворец Амина штурмовал... Просто наши  машины  прослушкой
не оборудуют. Это ведь мы всем "жучков" загоняем. А нам кто поставит?
   "Надо будет - найдут, - подумал Волк. - Да  и  зачем  техника,  если  нас
здесь трое? Знают двое - знает свинья..."
   - С Климом мы  еще  в  стране  "А"  встречались,  -  будто  читая  мысли,
продолжил Михаил Иванович. - А тебя я не опасаюсь. Ты сам "на крючке"...
   - Почему я "на крючке"?! У кого?!
   -  Кто  их  разберет...   Только   и   внутренняя   контрразведка   тобой
интересовалась, и  начальник  отдела,  и  кадровики...  Как  работаешь,  как
ведешь, чем дышишь... Ничего конкретного у  них  нет,  но...  Чем-то  ты  их
раздражаешь, как заноза в заднице...
   Михаил Иванович махнул рукой и отвернулся к окну.
   "Нормальный мужик, откровенный, за свою шкуру  не  трусится",  -  подумал
Волк.
   - Вышел! - сказал Клименко.
   Михаил  Иванович  встрепенулся,  поднес  к  лицу  обычный  длиннофокусный
"Зенит".
   - О, вылез, гнида. Что ж ты там делал три  часа?  Узник  совести,  бля...
Товарищ по  борьбе  за  тебя  срок  мотает,  а  ты  у  его  жены  по  полдня
отсиживаешься. Блядун ты, а не узник!
   Раздался щелчок затвора. "Лохматый" стоял у подъезда, злой  резкий  ветер
рвал полы выношенного пальто и трепал неухоженные,  на  глазах  седеющие  от
снежной крупы волосы. "Узник" смотрел прямо в объектив, но явно  не  замечал
ничего подозрительного.
   - Узнаем про тебя, гусь лапчатый, всю правду, зря, что ль, я  "клопа"  за
картину спрятал... И если ты и впрямь на "Лисицу" залез, придется перед нами
грехи замаливать, будешь стучать на своих дружков, как дятел... Давай, Клим,
трогай потихоньку...
   * * *
   В "Арагви" вечером не попасть, дородный швейцар на входе  отфильтровывает
своих от чужих не хуже дяди Коли из "Метрополя". Волк здесь чужой, но у него
есть пароль.
   - Я к Владимир Семеновичу, - многозначительно шепчет он.
   Швейцар почтительно кивает. Администратор для него все равно что бог.  На
самом деле это невысокий полный человечек с большими залысинами,  вальяжными
манерами и настороженными глазами. Судя по запаху изо рта,  недавно  он  пил
коньяк.
   - Я от Петра Ивановича, - нутряным голосом сообщает Волк. На нем  очки  в
массивной оправе, дешевый костюм, застиранная белая рубашка и  одолженный  у
Клима галстук, который то и дело норовит свернуться в трубочку. Но  Владимир
Семенович радужно улыбается. Имя замначальника городского треста  ресторанов
производит  на  администратора  такой  же  эффект,  как  на   швейцара   его
собственное.
   Кучерявый и его друзья никогда не бывали в  ресторанах.  Но  теперь  идет
перестройка.  Все  меньше  заданий   по   диссидентам.   Главные   линии   -
контршпионаж,  экономические  преступления  и  коррупция.   По   телевидению
периодически говорят о разоблачениях колоссального взяточничества в  Средней
Азии, причем на самом высоком уровне. В Комитете  ходят  глухие  слухи,  что
скоро  среднеазиатских  баев  ждет  колоссальная  чистка.  Да  и  в   Москве
активизировалась разработка всевозможных дельцов и расхитителей.
   Не прошло и пяти минут, как Волк уже сидит в прокуренном  вытянутом  зале
именно там, где ему надо - через столик от недавно  расположившейся  веселой
компании. Это валютчики. Во главе стола главарь - Лазаренко дал ему прозвище
Барин. "Наружники" умеют мгновенно ухватить главное в объекте  наблюдения  и
отразить его в кличке. Действительно барин - холеный,  важный,  уверенный  в
себе. Он специализируется на алмазах,  через  него  идут  камни  с  якутских
приисков. Вокруг челядь: плосколицый, с узкими глазами Блин, тощий Гвоздь  и
три девицы, которые за малой значимостью собственных прозвищ не удостоились.
   - Пожалуйста, меню, -  поджарый  официант  кладет  перед  Волком  тяжелую
кожаную папку.
   А Барину с компанией уже начинают приносить заказ: квадратные тарелочки с
сациви (рубль семьдесят порция), крохотные стеклянные бочонки  с  красной  и
черной икрой (три  сорок  и  пять  шестьдесят),  бутылку  марочного  коньяка
"Варцихе"  (восемнадцать),  две  бутылки  "Киндзмараули"  (по  три   сорок),
гурийскую  капусту,  маслины,  сулугуни,  зелень,  салями...  Волк  перестал
считать. После закусок, конечно, последует  мясное  ассорти  на  раскаленном
стальном  блюде:  шашлык,  люля-кебаб,  печень,   почки,   сердце...   Всего
сег