акомый ему сотрудник. Между  ними  должен
быть  хороший  контакт  и  доверительные  отношения.  Поэтому  случайная
встреча в неформальной обстановке - за столом у  одноклассника  -  очень
хорошее начало для оперативной комбинации. Но вышла одна  накладка:  как
раз перед встречей объект пытает хозяина на предмет связей Конторой, тот
очень правдоподобно от них открещивается с  и  вдруг  посланник  Конторы
появляется на пороге! Вместо случайностей получается сплошной фарс!
   Мусин застыл в дверях. Он был явно удивлен таким приемом.
   - Ничего, дядя Петя, ничего, - сквозь смех произнес Волк. - Заходите,
гостем будете. Водки много...
   - А я за пивом сгоняю, - поспешно сказал Погодин и, накинув  рубашку,
выбежал из квартиры.
   - Случайная встреча! - успокоившись, произнес Волк. - И  наверняка  у
вас есть ко мне какое-нибудь предложение. Тоже случайное.
   Майор нахмурился:
   - Обижаете, Владимир  Григорьевич.  Разве  я  бы  стал  морочить  вам
голову, как неосведомленному гражданскому  лицу?  Да  боже  упаси!  Саша
действительно мой племянник, он вскользь сказал, что встречается с вами,
и я решил воспользоваться удобным моментом.  Потому  что  у  нас  к  вам
действительно есть дело.
   - Пришли сообщить о мерах по обеспечению нашей безопасности?
   - Что за меры? И разве вам угрожает какая-то опасность?
   Волк махнул рукой:
   - Да ладно. Это так, ерунда... Садитесь, выпьем за встречу.
   Он откровенно издевался, но майор этого демонстративно не понимал.
   Мусин присел  к  столу.  Оперативник  из  уголовного  розыска,  чтобы
преодолеть неловкость и наладить контакт, обязательно  махнул  бы  рюмку
водки или, по крайней мере, с  хрустом  оторвал  голову  таранке.  Но  в
Комитете другие стандарты.
   Майор выпрямился и заговорил хотя и дружеским, но вместе с тем вполне
официальным тоном:
   -  В  Тиходонске  действует  преступная  группировка,  осуществляющая
криминальные перевозки из  республик  Северного  Кавказа  в  Россию.  И,
соответственно, из России в эти республики.
   - Разве это ваша компетенция? - спросил Волк. Мусин пожевал губами:
   - На первый взгляд - нет. Но в  Закавказье  нарастают  сепаратистские
процессы. Эти же тенденции наблюдаются и в северокавказском регионе. Там
накапливается оружие, создаются подпольные  организации  экстремистского
толка, ведется пропагандистская работа среди населения. А это  уже  наша
компетенция.
   - Ну а я тут при чем? - снова спросил Волк.
   - Криминальные элементы не могли бы осуществлять транзит  запрещенных
грузов, если бы у них не было связей с  милицией.  В  частности,  "окно"
через Южный контрольный пост ГАИ обеспечивает ваш подчиненный -  сержант
Сергеев. Но его связи нам отследить не удалось. Пока это  выглядит  так,
будто он действует по  собственной  инициативе.  Получил  полтинник  или
сотню - и обеспечил сопровождение! Но на самом деле от водил он денег не
получает. Он выполняет свое задание - и  все.  А  влезть  в  милицейскую
систему мы не можем - это и  практически  сложно,  и  по  инструкции  не
положено.
   - Ну а при чем тут я? - повторил вопрос Волк.
   -  По  нашей  информации,  в  пятницу  через   Тиходонск   проследует
запрещенный груз. Если вы помешаете Сергееву  обеспечить  его  доставку,
то, с одной стороны, выполните свой долг, а с другой - поможете  выявить
всю сеть  заинтересованных  лиц.  Они  ведь  все  задергаются  и  начнут
предпринимать какие-то меры.  Надо  зафиксировать  все  телодвижения,  а
потом мы их и прихлопнем.
   Волк молчал. Но молчание, как известно, знак согласия.
   Мусин улыбнулся и потянулся к бутылке:
   - Может, выпьем за встречу, а?
   Улыбка  у  него  была  не  такая  замечательная,  как  у   Александра
Ивановича, но все равно приятная.

***

   Длинная синяя фура с  чеченскими  номерами  шла  следом  за  ПМГ-4  с
включенным проблесковым маячком и коротко взревывающей  сиреной.  До  КП
ГАИ оставалось двести метров,  но  машины  явно  не  собирались  снижать
скорость. Однако ПМГ-12 неожиданно выдвинулась  из-за  бетонной  коробки
поста и перегородила дорогу.
   Маячок у нее тоже был включен. ПМГ-4  начала  экстренное  торможение,
фура последовала примеру машины сопровождения.
   - Зря вы это, командир, - сказал Круглов. Он выглядел испуганным.
   - Нормально, - сказал Волк, выходя на дорогу. Навстречу ему,  оставив
дверцу открытой, выскочил Сергеев.
   - Что случилось, командир?!
   - Отправляйтесь на маршрут! - приказал Волк. - После  смены  напишете
рапорт, как вы оказались в сопровождении иногороднего транспорта.
   - Да рапорт написать недолго! -  зло  ответил  сержант.  -  Только  я
действую по приказу...
   - Кто отдал приказ? В чем его суть?
   - Сейчас узнаете...
   Он резко повернулся и полез в машину.
   Через несколько минут в кабине ПМГ-12 ожила рация.
   - Скала - двенадцатому. Доложите обстановку.
   -  Нахожусь  на  Южном  КП  ГАИ,  -   доложил   Волк.   -   Обнаружил
необоснованное сопровождение четвертой машиной  транзитного  транспорта.
Сержанту Сергееву приказано вернуться на маршрут.
   - Вас понял. Ждите указаний.
   Этот диалог фиксируется магнитофоном.  Теперь  сохранить  ситуацию  в
тайне невозможно.
   Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. Сергеев надеялся на поддержку.
Но вышла заминка. Где-то  за  кулисами  звучали  доклады  и  принимались
решения, но, очевидно, выработать окончательное  решение  не  удавалось.
Одно дело, когда все идет "штатно", не оставляя следов  в  документах  и
памяти посторонних лиц, другое - когда  к  делу  приковано  внимание.  И
когда в центре событий столь  странная  фигура,  как  старший  лейтенант
Волков - то ли бывший комитетчик, до ли  действующий  под  прикрытием  и
выполняющий задание по разоблачению коррупционных связей  в  тиходонской
милиции.
   - Скала - четвертому.  Выполняйте  распоряжение  командира  взвода  -
возвращайтесь на маршрут.
   Даже на расстоянии  было  видно,  как  у  Сергеева  отвисла  челюсть.
Хлопнула дверь, ПМГ-4 сорвалась с  места.  Ожидавшие  развязки  гаишники
хищно окружили фуру.  Понурый  водитель  выскочил  из  кабины  с  пачкой
документов в руках.
   - Возвращаемся на маршрут, - сказал Волк.
   - Ну вы даете, командир! - не по-уставному ответил  Круглов  и  завел
двигатель.
   Никаких официальных последствий этот эпизод не повлек.  Только  Волку
показалось, что некоторые сослуживцы стали  его  сторониться.  И  Барин,
который уже давно  перестал  хвалить  успехи  взвода  патрульно-постовой
службы, на каждом совещании делал ядовитые замечания,  подчеркивая,  что
руководить взводом и самому образцово исполнять служебные обязанности  -
вовсе не одно и то же.
   Несколько раз он сказал о необходимости правильно строить отношения с
подчиненными и избегать ненужных конфликтов. Больше никакого  "дерганья"
скрытой криминальной сети не произошло. Если не считать  одного  ночного
звонка.
   - Не суй харю в чужие дела, мусор! - произнес грубый голос с жесткими
интонациями, выдающими безжалостность натуры. - Кишки на сук намотаю!
   - На парашу захотел, петух проткнутый!  -  рявкнул  Расписной,  но  в
трубке уже раздались короткие гудки.
   Через два дня, возвращаясь с ночной смены, старший  лейтенант  Волков
почувствовал    одиночество    и     усталость,     полную     жизненную
бесперспективность.
   Тиходонск был ему  тесен,  а  Центральный  райотдел  казался  камерой
Владимирского централа. Только там он являлся разведчиком  во  вражеском
стане, на штабных картах его фигура была отмечена жирным красным кружком
и на нее делалась ставка в серьезной, политически значимой  операции.  О
нем  думали,  по  мере  сил  и  возможностей  заботились,  оберегая   от
неприятностей. А  впереди  брезжила  перспектива  выполнения  задания  и
связанные с этим приятные последствия. В  числе  которых  и  надежда  на
встречу с Софьей. И даже глупые иллюзии о том, что он  сможет  привязать
эту женщину к себе и прожить с ней всю жизнь...
   А здесь он был сам по себе, никому не нужный и никем не защищаемый, и
впереди был длинный темный туннель, ведущий к зловонному септику, как  в
политической зоне НТК-18. Именно об этом думал, возвращаясь домой поздно
вечером, командир взвода  патрульно-постовой  службы  старший  лейтенант
Волков,  держащий  в  левой  руке  завернутый  в  газету  цилиндрический
предмет.
   Психолог отдела расценил бы эти мысли как депрессию и отнес старлея к
группе риска,  которую  следует  ограничивать  в  доступе  к  табельному
оружию. Но психолог  не  мог  разобраться  в  душах  двухсот  пятидесяти
человек,  среди  которых  значительная  часть   подвержена   депрессиям,
привычно нейтрализуемым с помощью проверенного сорокаградусного напитка.
В его картотеке Волков числился  наиболее  психически  уравновешенным  и
устойчивым к стрессам, а также равнодушным к алкоголю.
   А Волков, шагая по темной, засыпающей  улице,  думал,  какой  мрачной
тишиной встретит его пустой дом... Да и не дом - временное пристанище...
Он купил бутылку водки, которая  так  хорошо  помогала  коллегам,  да  и
миллионам советских граждан,  но  его  огненная  жидкость  не  веселила,
только притупляла неудовлетворенность и обиду. И сейчас он не  испытывал
обычного для пьющих людей чувства радостного  предвкушения,  напротив  -
то, что  он  шел  в  форме  с  бутылкой,  наивно  завернутой  в  газету,
раздражало и злило. А злость  на  самого  себя  -  самое  разрушительное
чувство в мире. И водка здесь не помощник. И Нинка не помощница.
   Можно зайти к ней и завалиться в постель, можно вызвонить к себе,  но
это ничего не изменит. Хороший шашлык не заменишь вареной колбасой. Если
бы в съемной квартире вдруг оказалась Софья, все вмиг  изменилось  бы  и
жизнь старшего лейтенанта осветилась солнцем  радости  и  счастья.  "Эй,
шухер! - заорал кот - Сзади!" Волк прыгнул влево,  резко  развернулся  и
ударил назад. Кулак попал в темную фигуру, призрачно материализовавшуюся
из темноты. Но в отличие  от  призрака  она  не  была  бесплотной:  туго
сложенные пальцы ударили в кость, раздался стон, тело безвольно отлетело
и рухнуло на асфальт. "Их трое, с пиками!" - предупредил кот. Но Волк  и
не собирался наклоняться к упавшему, подставляя  беззащитную  спину.  Он
развернулся еще раз  и  обрушил  бутылку  на  голову  очередного  врага.
Раздался звон стекла и хруст кости, в руках осталось только  горлышко  с
клочьями  свисающей  газеты.  Этим  горлышком  он   и   ткнул   третьего
нападающего. Тот отчаянно, по-звериному,  завыл.  Пришлось  ударить  еще
раз, но на этот раз эффект оказался меньшим, потому что человек не упал,
а отчаянно матерясь, бросился бежать.
   В доме стали зажигаться окна. Кто-то со скрипом распахнул раму.
   - Эй, вы что, совсем оборзели?! Ночь уже!
   - Вызовите милицию! - крикнул Волк. - Быстро!

***

   Мотька Босой надеялся, что  жизнь  у  него  изменится.  Кто  он  есть
сейчас? Да никто - мелочь пузатая, мелкий кармаш. И  деньги  у  него  не
держатся, оттого и кликуха. И уважения никакого: все  знают,  что,  хотя
Мотька и платит в общак, серьезных корефанов у него нет и мазу тянуть за
него некому.
   Другое  дело  -   если   выгорит,   если   Холеный   приблизит   его,
"приподнимет". То есть,  конечно,  не  к  себе  лично  приблизит  -  для
Холеного Мотька слишком мелкая сошка, - но хотя бы возьмет в свою кодлу.
Мотька очень на это надеялся, хотя и не понимал,  зачем  он  может  быть
нужен такому авторитету, как Холеный. Может, тот  проведал,  что  Мотька
пацан правильный, никогда не крысятничал, с подельниками делился честно,
от мусоров всегда держался подальше. И биография у него была хорошая:  в
пионерах не состоял, из школы выгнали, в спецучилище за кражи  два  года
отмотал... С такой биографией даже короновать могут, не сейчас, конечно,
эту честь еще заслужить надо, но  если  авторитетный  человек  за  собой
поведет и он сам не подкачает, то лет через десять - кто знает...
   Разговаривал с Мотькой Басмач, правая рука Холеного -  мрачный  урка,
явно с примесью какой-то азиатской крови,  что  сразу  было  понятно  по
раскосым злым глазам. Мотька опешил, услышав, что ему предлагают.
   - Так я без вопросов, век воли не видать! Только зачем я вам нужен? -
засуетился он.
   В кодлу Басмача входили такие амбалы, от одного вида которых у Мотьки
чуть сердце не выскакивало из задницы. Да и другие люди Холеного были им
под стать.
   - Сгодишься, - ухмыльнулся Басмач. - На подхвате будешь  -  вдруг  на
что и понадобишься по мелочи. Дел у нас много, всякое говно тоже  нужно.
Или думаешь, я тебя себе на смену готовлю? - Он посмотрел на Мотьку так,
что у того душа ушла в пятки. Сладкие надежды были развеяны в прах.
   - Какое там, ты что! Я ж понимаю... Свое место понимаю!
   - Вот и хорошо, - заключил Басмач. - Тебе от нас много пользы будет -
уже  не  сам  по  себе,  должен  понимать.  Но  уж  если  и  правда  чем
понадобишься - хоть сдохни, а сделай, - добавил он с угрозой в голосе.
   - Ясен перец, сукой буду, - заверил Мотька.
   Теперь  Мотька  ждал,  какие  последствия  будет  иметь  разговор   с
Басмачом. Тот насчет него выводы сделал, теперь доложит Холеному. А  что
тому взбредет в голову - никто не знает. Он  то  одно  решит  -  и  всем
делать, хоть сдохните, то другое - и опять всем  сдыхать,  а  делать!  И
звереет, если что не сразу удается,  даже  плевое  какое-нибудь  дельце,
каприз какой-нибудь. Но если уж достиг больших  вершин,  значит,  имеешь
право на капризы. Даже наоборот - уважения  прибавляет,  когда  во  всем
своего добиваешься, не зная мелочей.
   Группировка Холеного была теснее других связана с Северным Кавказом.
   Именно он держал руку на "транзите", после того как отшил дагестанцев
и расстрелял трех  быков  Лысого.  Теперь  он  властвовал  над  трассой,
получая львиную долю со всех перевозок -  от  партий  ранних  огурцов  и
паленой водки до грузов наркоты и краденых товаров.
   Вообще-то в таком деле не было мелочей, за всем  нужен  был  глаз  да
глаз.
   Так что действительно  мог  сгодиться  и  восемнадцатилетний  Мотька:
Холеный  зорко  следил  за  подрастающим   поколением,   выделяя   особо
перспективных и тут же забирая к себе в пристяжь. А Мотька, несмотря  на
то что все об него ноги вытирали, вполне  мог  считаться  перспективным:
ушлый и дошлый, готовый пролезть во все дырки и в  лепешку  расшибиться,
выполняя поручение. Иначе с ним и разговаривать бы не стали.
   Как он вскоре понял, использовали его только  для  сбора  информации:
кто, где, чем дышит, с чего живет. Мотька был ценен  тем,  что  по  роду
своих занятий знал жизнь не только блатных, но и  обыкновенных  людей  -
соседей по дому, в котором жил один после смерти  матери,  их  друзей  и
знакомых, знакомых их знакомых. Общительный он был, можно сказать, а  от
общительных как раз и бывает польза: в сеть их общения часто  попадается
что-нибудь стоящее.
   - Слушай, - спросил как-то Басмач, - мент в вашем доме живет - чем он
дышит?
   - Да ничем, - пожал плечами Мотька. - Разнял раз драку во  дворе.  Да
приезжал, когда одну хату выставили. А больше я ничего не знаю.
   - А! - зевнул Басмач. -  А  чего  говорят,  будто  он  вором  был  до
ментуры?
   - Да брешут, наверно, - сказал Мотька, который тоже слышал эти байки.
- Какой из него вор, и по роже даже не похоже, и вообще...  А  это  бабы
болтают - вроде его телка рассказывала кому-то, что он  наколотый  весь,
как после зоны.
   - А домой он когда приходит?
   - По-разному. Что я, слежу за ним, что ли?
   - А ты последи, не облезешь!
   Разговор этот происходил между прочим - как и все разговоры,  которые
изредка вел Басмач. Ну,  он  последил,  не  трудно,  даже  график  мента
вычислил: понедельник и пятница у него ночные, за полночь  возвращается.
Ну и обсказал все Басмачу, тот остался доволен. Не то что  обнял  его  и
поцеловал, но не погрозил ничем, это и есть высшее выражение довольства.
   А потом на мента возьми да напади трое каких-то бакланов, да как  раз
ночью в пятницу... Только все обернулось не так, как  обычно:  он  двоим
бошки проломил, а третьему всю харю бутылкой распанахал...  Вот  тебе  и
мент! Да еще сказал, что они сами  между  собой  дрались,  а  он  только
разнимал! И самое удивительное, что бакланы это подтвердили! И  остались
кругом виноватыми. А Басмач ни при чем, и мент ни при чем, и он, Мотька,
тем более ни при чем... Здорово!
   Мотька пыжился от гордости, в рот смотрел Басмачу и готов был из кожи
вон вылезти, если бы тот снизошел до настоящего поручения. Но что-то  не
слыхать было ничего настоящего.
   Однажды Басмач сказал Мотьке - вскользь, как обычно:
   - Ты вот что: в доме у тебя в гастрономе телка  одна  работает,  надо
приглядеться получше. Может, понадобится она для дела.
   - Которая это? - заинтересовался Мотька.
   - Продавщица из колбасного.
   - А, Нинка! - догадался Мотька. - Так чего к ней приглядываться - она
и так всем дает.
   - Не твое дело, - отрезал Басмач. - Твое дело я сказал: приглядеться.
Дает - понятно, все они дают. Кому, почему, когда?
   - Да менту нашему и дает, - Мотька вдруг задумался. - А  ведь  больше
никому последнее время и не дает!.. Нет, точно! Раньше-то у нее отбою не
было, а сейчас вроде всех отшила. Но оно и понятно: он  мужик  здоровый,
живет один - видно, ей хватает.
   Мотьку разбирало  любопытство.  Конечно,  Нинка  -  девка  видная,  а
все-таки: почему к ней такой интерес?
   - Присмотри за ней. И повнимательней.
   Мотька так и не  понял,  к  чему  был  этот  разговор.  Он,  конечно,
пригляделся к Нинке, но ничего нового не углядел. Все, что он  и  сказал
Басмачу: торгует у себя в гастрономе, орет на теток. Кому надо -  выдаст
колбасу из-под  прилавка,  кого  надо  -  пошлет  подальше.  Отоваривает
районное начальство - не самое  высокое,  у  тех  свои  места,  а  сошку
помельче, что при власти крутится. Районную  пристяжь.  Но  и  этого  на
жизнь хватает: во всяком случае,  про  Нинку  говорили,  что  живет  она
хорошо, зажиточно, все, что ей надо, может достать. Потому, мол, и замуж
не выходит: сама себя обеспечивает, зачем ей обуза в  дом?  Трахается  с
ментом - ходит к нему чуть не каждый вечер, только  койка  скрипит.  Это
уже соседи рассказали, которые любили прислушаться, как там  жизнь  идет
справа, слева, сверху и снизу - так просто, для общего развития.
   В общем, Мотька вскоре забыл об этой Нинке - мало ли у него было дел,
приходилось вертеться, чтобы и заработать себе на кусок хлеба  с  тонким
слоем масла, и в тюрягу не пойти раньше времени. Правда,  насчет  тюряги
Басмач его успокоил.
   - Не ссы, - сказал он. - У нас везде  свои  люди,  в  обиду  тебя  не
дадим, если заслужишь. Слушаться будешь - и в тюрьме проживешь  королем.
И пайку нормальную получишь, и водку,  и  бабу  приведут.  А  продашь  -
утопят в параше, и все дела!
   Мотька, правда, не знал, в чем он должен быть  послушным,  -  но  был
готов.
   Про Нинку его больше никто не спрашивал. Да она даже не здоровалась с
ним при встрече - скользила равнодушным  взглядом  распутных  коричневых
глаз и шла себе дальше. "Ишь, стерва, - думал Мотька. - За  человека  не
считает!"
   Однажды он возвращался домой поздно. Стоял  душный  летний  вечер,  с
южного небосклона ярко светили звезды.  Мотька  шел  через  неосвещенный
двор к своему подъезду, удовлетворенно щупая в  кармане  пачку  хрустов.
Работа на базаре - дело прибыльное,  хотя  и  нервное:  поймают,  вполне
могут насмерть затоптать.
   Сегодня обошлось: и денег взял  солидно,  и  рыжевье,  да  с  барыгой
договорился по-нормальному.  Хороший  день,  короче,  фартовый.  Он  уже
расслабился, сбрасывал напряжение и предвкушал, как выпьет  дома  водки:
еще со вчерашнего дня припасена была бутылочка. Даже шаги ускорил в этом
приятном предвкушении.
   И вдруг остановился как вкопанный, услышав впереди  знакомый  хриплый
бас.
   - Будешь нам помогать, мы тебе поможем! Нет - не обижайся!
   - Да пошел ты! Вид