Ну не знаю я, как его зовут, не знаю! Чего вы  привязались  с  этим
пистолетом! Какие предъявы мне  Хмурый  сделал?  Фигня  одна!  А  я  ему
крысятничество предъявляю! Давай теперь с этим разберемся!
   - Тут не с чем разбираться, -  вмешался  Азаров.  Это  был  настоящий
антисоветчик, держатель подпольной типографии. -  Нас  личные  счеты  не
интересуют. А вот "наседка" - другое дело. Нам это очень даже интересно!
   - Фильтруй базар! Кто здесь "наседка"?!
   Правление пристально разглядывало Расписного шестью парами глаз. И по
их выражению Вольф вдруг понял, что между восемнадцатой зоной и  "хатой"
пересыльной тюрьмы большой разницы нет. В случае провала здесь  его  так
же задушат, или приколют заточкой, или засунут в циркулярную  пилу.  Тот
же Коныхин, или Эйно, или Волосюк - вон какие  волчьи  взгляды...  Да  и
полицай Головко подпишется на "мокрое" дело без колебаний,  а  может,  и
еще специалисты найдутся...
   - Что еще у тебя есть? - спросил Фогель у Хмурого. - Ты задал вопросы
и получил ответы. Мы оценим и то, и другое. Есть что добавить?
   Хмурый задумался.
   - Есть! Когда я его видел, сдается, такой росписи на нем не было...
   Вольф  заставил  себя  рассмеяться.  Он  надеялся,   что   получилось
искренне.
   - Ну, клоун! Ну, дает! Ты меня что,  раздевал?  Гляньте  все  на  мои
картинки!
   Или их за год нарисуешь?
   Привычным для блатных истерическим жестом он рванул рубаху на груди.
   Посыпались по полу пуговицы. Шесть пар глаз изучали картинную галерею
на мускулистом теле.
   Но эффект оказался обратным ожидаемому.
   - Подумаешь! Гэбэшники что угодно за неделю нарисуют! -  зло  буркнул
Азаров.
   - А можно и с наколками на них работать! - кивнул головой Парцвания.
   - Их даже к нам засылали, один  под  "большую  печать"  попал,  -  со
значением сказал Коныхин.
   - Если даже яйца отрезают, что стоит татуировки сделать, - согласился
Вялло. Волосюк покачал головой.
   - Гэбисты к себе вообще с татуировками  не  принимают.  Мой  школьный
товарищ к ним поступал, а у него на  ноге  маленький  крестик  был,  над
коленом. Не взяли: особая примета. Он говорит: я  его  вытравлю.  А  они
отвечают: тогда шрам будет - все равно особая примета. Так и не взяли. У
Вольфа такая роспись, что ее десять лет  колоть  надо.  Херня  это  все.
Болтовня.
   Наступила тишина.
   - Кто еще хочет сказать? - Фогель обвел взглядом членов правления.
   Желающих не нашлось. Даже Хмурый заметно  поскучнел.  Он  чувствовал,
что предъява оказалась неубедительной и теперь ожидал "оборотки".
   - А ты, Вольдемар, что скажешь? - дядя Ирганн с интересом смотрел  на
старого знакомого.
   - Одну простую вещь, - устало  произнес  Вольф.  -  Чего  мне  у  вас
высиживать?
   В блатных зонах на стукачах помешаны, там их действительно хватает  -
за щепотку чая дуют, за ложку сахара, за кусок колбасы. А о чем  стучат?
О всякой херне.
   Кто что сказал, кто заточку сделал, кто малевки на  волю  шлет...  Ну
кинут кого-то в трюм , кого-то в другую хату перебросят,
опера себе палки в отчет поставят. Что дальше? Разве станут из-за  такой
шелухи специально человека готовить да татуировать с головы до пят?
   - У нас зона не блатная, а политическая, -  по-прежнему  с  интересом
разглядывал его дядя Иоганн.
   - И что? Все то же самое. У каждого свое дело, у каждого  свой  срок.
Каждый химичит что-то по мелочи,  я  еще  во  всех  ваших  примочках  не
разобрался.  И  наверняка  есть  свои  "утки",  они  об  этой  мелочовке
постукивают. Но мне-то что у вас выпытывать? Может,  вы  государственный
переворот готовите и у вас в  армии  все  схвачено?  Может,  у  вас  тут
радиостанция спрятана и вы с ЦРУ связь держите?
   Тогда понятно - серьезный стукач нужен.  А  если  ничего  этого  нет?
Тогда зачем?
   - Гм, да... - Коныхин потер подбородок. - Действительно так.
   - Пожалуй, - кивнул Парцвания.
   - Он на сто процентов прав! - рассмеялся Волосюк.
   - Не знаю. Оно вроде и так  правильно,  и  этак.  Как  посмотреть,  -
медленно произнес Эйно. Он держал свою кепочку в руках и с растрепанными
соломенного цвета волосами походил на крестьянина.
   - Болтать все горазды, - буркнул Азаров, непонятно что имея в виду.
   Снова наступила пауза. Окончательный итог должен был подвести Фогель.
Но он молчал. Напряжение нарастало.
   - Заговоров у нас тут нет, это верно,  -  иронично  улыбаясь,  сказал
дядя Иоганн. - И рация нигде не спрятана. Поэтому то, что сказал  Вольф,
вполне логично.
   Обстановка  разрядилась.  Только  сейчас   Волк   почувствовал,   как
напряжены нервы и насколько окаменели мышцы. Он незаметно перевел дух  и
расслабился.
   - Но я часто встречался с совершенно нелогичными действиями  властей,
г тем же тоном продолжил Иоганн. - Нередко их логика как раз и состоит в
отсутствии всякой логики. Поэтому этот довод меня не убедил.
   Атмосфера вновь стала  сгущаться.  По  спине  Волка  потекли  струйки
холодного пота.
   - Зачем наш друг скупал паспорта?  -  Фогель  перестал  улыбаться.  -
Объяснить это можно по-разному. Он сам дал одно,  вполне  правдоподобное
объяснение.  Но  существуют  и  другие.  Если  послушать  Хмурого,   его
объяснение, несомненно, будет другим. Не так ли?
   Хмурый оживленно закивал. Он торжествовал.
   - То же касается пистолета. И у татуировок есть две  правды.  Похоже,
они наносились много лет.  Но  есть  непохожие  похожести.  Если  власть
сильно  захочет,  она  может  сделать  все   очень   быстро.   И   очень
правдоподобно. Поэтому и татуировки меня не убедили.
   Эйно надел и тщательно поправил черную кепку. Теперь  он  вновь  стал
похож на эсэсовца. Парцвания сжал кулаки, почернел лицом Коныхин. Хмурый
с угрожающим видом подошел ближе. Волк снова напрягся  и  изготовился  к
бою. Интересно, есть ли у  них  оружие?  Хмурый  в  любом  случае  умрет
первым, затем тот, кто окажется быстрее других. Наглядные примеры такого
рода очень убедительны и мгновенно охладят пыл остальных. Но  ненадолго.
За время замешательства надо успеть выбежать из  отряда  и  добежать  до
вахты. Вряд ли получится - слишком далеко.
   Лучше выброситься на запретку: по  существующим  инструкциям  часовой
пропускает убегающего и стреляет по преследователям. Это более  реальный
вариант.
   - Да, я могу предположить, что Вольфа покрыли татуировками, чтобы  он
вошел к нам в доверие, - продолжал сторонник немецкой  автономии.  -  Но
много лет назад, когда Вольдемар был маленьким мальчиком, а я  находился
в гостях у его  отца,  в  дом  пришел  милиционер  и  изъял  самодельный
пистолет. При этом он сказал,  что  Вольдемар  дружит  с  преступниками,
настоящими бандитами. Я  не  могу  предположить,  что  это  была  уловка
властей...
   "А ведь была! - отстраненно подумал Вольф.  -  Иезуитская  уловка,  о
которой, если бы не случай, мы бы никогда не узнали..."
   - ...и это был первый шаг Вольдемара по пути, который вполне  логично
привел его сюда. Вот в эту логику я вполне верю.
   Парцвания разжал кулаки и хрустнул пальцами, Эйно снял  кепку  и  без
особого успеха пригладил редкие волосы, Хмурый  будто  невзначай  сделал
шаг назад.
   - И еще, - Иоганн снова улыбнулся. - Если бы Вольф был тем,  за  кого
его принял Хмурый, то он всячески бы пытался войти в доверие.  А  он  не
стал выдавать себя за противника режима и дал  понять,  что  ему  вообще
наплевать на политическую борьбу. Поэтому я ему полностью доверяю.
   Иоганн замолчал и обвел соратников внимательным взглядом.
   - У кого есть другое мнение?
   Наступила тишина.
   - У тебя, Шалва? - требовательно спросил  Фогель.  Парцвания  покачал
головой.
   - У тебя, Виктор?
   - Нет, - поколебавшись, ответил Азаров.
   - Да все ты верно расписал! - восторженно улыбаясь, сказал Волосюк. -
Вот голова у человека! Нам до него - как до неба!
   - Убедительно, - кивнул Коныхин. - Согласен,  -  не  очень  убежденно
произнес Вялло.
   - Тогда все сомнения сняты, - подвел итог Фогель. - Обвинения Хмурого
не подтвердились. Он будет наказан. А теперь спать.

***

   На следующий день в  распиловочном  цехе  плохо  закрепленная  доска,
соскользнув со штабеля, сломала Хмурому ключицу, руку в  двух  местах  и
расплющила ступню. Если  это  было  обещанное  наказание,  то  прекрасно
организованное, если совпадение - то очень удачное. Как бы то  ни  было,
вора увезли на больничку и у  Вольфа  отпала  необходимость  следить  за
подходящими сзади. Впрочем, в этот же день он обзавелся новыми врагами.
   После вечерней проверки Парцвания  и  Якушев  заспорили  о  правах  и
свободах.
   - Нет, ты скажи, почему нельзя "Новый мир" выписывать? - с кавказским
темпераментом кричал Шалва. -  Я  не  говорю  про  другие  журналы,  про
"Америку", например. Но ведь "Новый мир" - наш, советский журнал, там ни
порнографии, ничего такого. На воле его свободно выписывают,  продают  в
киосках. Почему мне запрещено?
   - Потому что там Солженицына печатали, - объяснил Якушев. - Вдруг еще
что-такое тиснут. А мы здесь прочтем...
   -  Солженицына  по  команде  Хрущева  напечатали.  Ему  даже   хотели
Ленинскую премию дать!
   - Хрущеву? - еще сильнее вытаращился Якушев.
   - Да нет! - Парцвания с досадой махнул рукой.  -  Хрущев  Солженицыну
хотел Ленинскую премию дать. Так почему  нельзя?  Журнал  "Коммунист"  -
можно, "Политическое самообразование"  -  можно,  "Огонек"  -  можно.  А
"Новый мир" нельзя!
   Это же не иностранный журнал!
   - А иностранные разрешают, - сказал Якушев. -  Вон  Матрасов  "Корею"
выписал. Читает и хохочет - смешней "Крокодила"...
   Со стороны умывальной послышались звуки ударов, возня, потом раздался
жалобный крик. Узнав голос Шнитмана,  Волк  в  три  прыжка  оказался  на
месте.
   Бледный как мел Яков Семенович сидел на полу, прислонившись к  нарам,
и  зажимал  рукой  нос,  из  которого  лилась  кровь.  Другой  рукой  он
машинально отряхивал перепачканную рубаху, так что брызги летели во  все
стороны. Он был близок к потере  сознания,  но  порывался  подняться  и,
захлебываясь, бормотал:
   - Меня никто никогда не бил... Ты за это ответишь,  гнида...  Я  тебя
достану...
   Андрей Головко, вытирая запачканную кровью руку,  пнул  его  ногой  в
бок.
   - Заткнись, жидяра, насмерть забью!
   Вольф схватил полицая за шиворот и оттащил в сторону:
   - Ты что, дед? О душе пора думать, а не махаловки затевать!
   Тот резко повернулся.
   - Заткнись и не лезь!  -  гаркнул  он  с  неожиданной  и  непривычной
властной интонацией. - Стой тихо и дыши в тряпку, пока до тебя  дело  не
дошло! Что ты про душу-то знаешь? Мне твоя  немчура  не  только  в  душу
наплевала,  всю  жисть  искалечила!  Паскуды!  Я  пацаном  был,   только
восемнадцать стукнуло, они меня посулами сманили! Потом сами  сбегли,  а
меня на муки бросили! И ты такой же гад!
   - Долбанулся, старый? Шнитман-то тут при чем?
   - Да при том! Ты с ним - два сапога  пара!  Жаль,  не  всех  жидяр  я
передушил!
   Их с малолетства надо на штык сажать или в огонь... И вас,  фашистов,
туда же!
   Моя бы воля - я б вас рядом к стенке прислонил! А ну, беги, коли жить
хочешь!
   Вольф протянул руку, словно желая взять разбушевавшегося  Головко  за
пуговицу.
   - Ты, сука, что думаешь, - медленно и зловеще произнес он, -  я  твой
фуфловый базар слушать буду?
   Полицай смотрел на него в  упор  побелевшими  от  ненависти  глазами.
Сейчас он не казался стариком. Он явно ощущал на плечах черную  форму  и
тяжесть винтовки в руках. Много лет  назад  беззащитные  люди,  встречая
этот взгляд, испытывали безысходный животный ужас. И сейчас он  смаковал
сладость безвозвратно ушедших времен.
   - В распыл пущу, фашистское семя! В  ногах  валяться  будешь,  сапоги
лизать!
   - Глохни, старый козел, - без выражения сказал  Вольф.  И  ткнул  его
пальцем под грудь - быстрым, коротким движением, рядом с  пуговицей,  за
которую, казалось, только что хотел ухватиться.
   Будто машина времени перенесла Головко в современность, где  не  было
ни формы, ни винтовки,  ни  власти,  ни  силы.  Лицо  его  посинело,  он
согнулся, как перочинный нож, и, судорожно хватая ртом воздух, повалился
на дощатый пол. В отряде наступила тишина, только всхлипывал  Шнитман  и
сипел задыхающийся Головко.
   - Ты чего к старику привязался? Никого моложе не нашел?
   Плотная толпа осужденных окружила их плотным кольцом, голос  раздался
откуда-то сзади, и Вольф не сразу отыскал враждебное лицо Азарова.
   - Ну ты-то моложе. Давай, иди сюда!
   Тот не двинулся с места, только погрозил пальцем:
   - Свои порядки здесь  не  заводи,  Расписной.  Жиды  и  немцы  у  нас
командовать не будут.
   - Это точно, мы на русской земле, - поддержал кто-то Азарова с другой
стороны. Вольф перевел взгляд. Коныхин смотрел на него в упор,  на  лице
явно читалась угроза. Рядом с тем же выражением стоял Титов. - Да  идите
вы все в жопу! Я метлой  трепать  не  привык.  Кто  хочет  помахаться  -
выходите!
   Но вызов принят не  был.  Толпа  начала  молча  расходиться.  Головко
остался лежать на полу. Он не был никому нужен. Заступались не за него -
выступали против Вольфа.
   Волк подошел к Шнитману. Тот уже встал  на  ноги  и  платком  оттирал
перепачканное лицо. Кровотечение прекратилось. - Ну как,  нос  дышит?  -
Дышит вроде. Спасибо, Володенька, он бы меня и вправду насмерть забил.
   - А с чего вы завелись?
   - Не знаю. Ни с того ни с сего. Подошел и ударил. Меня никто  никогда
не бил! Я его... Я... Шнитман осекся.
   - Слушай, а тут Перепела знают?
   - Вряд ли.
   - А... А как же тогда?
   Он растерялся  и  даже  стал  ниже  ростом.  Но  через  минуту  снова
распрямился.
   - Как ты его уделал! Раз - и все! Я и не заметил - а он уже подыхает!
Где это ты так научился, неужели в тюрьме?
   - А то где же? - ответил Вольф. - Тюрьма - школа жизни.
   - Я тебе заплачу, - лихорадочно зашептал  Шнитман.  -  Охраняй  меня,
Володенька, охраняй... А этого гада кончить надо, чтоб все узнали...
   Соглашайся, Володя, мне теперь надеяться не  на  кого!  Деньги  везде
нужны...
   Вольф усмехнулся:
   - Странный ты человек, Яков Семенович. Деньги, деньги... Неужели  еще
не понял, что в тюрьме это не главное? Здесь здоровье нужно да  везение.
Фарт - по-нашему. За деньги их не купишь... И потом, мы в  особорежимной
зоне, тут деньги не ходят. У тебя они есть?
   - Сейчас и вправду нет, отобрали.  Но  потом-то  подгонят...  Или  на
воле, рассчитаюсь.
   - Через двенадцать лет?
   - Ну хочешь, скажи адрес - в Москве или где  угодно,  и  туда  каждый
месяц будут бабки носить. Пока. Попомнишь мое  слово  -  скоро  на  волю
выйдем. Амнистия или указ какой - не знаю, но выйдем. Я тебя  и  там  не
забуду.
   - Это пустой базар, Яков. Здесь расклады одни, на  воле  другие.  Там
пути-дорожки обычно расходятся.
   - Нет, я коммерсант, я все рассчитал. Ты надежный и опытный  человек.
Скоро такие будут в большой цене.
   - Когда "скоро"?
   - Очень скоро.  Начнется  другая  жизнь,  у  людей  появятся  большие
деньги, им понадобятся охранники, телохранители, специалисты для  всяких
деликатных дел...
   Вольф усмехнулся:
   - Ладно, я за тебя подписку  брошу  . Но убивать никого не буду,  выбрось  это  из
головы. И постарайся не заводить врагов.  Потому  что  я  тут  долго  не
задержусь.
   - Что?!
   - Ничего. Я пошутил. А может, и не пошутил. Но меня  в  любой  момент
могут выдернуть на этап: за побег ведь положено добавить срок.
   - А-а-а, вон ты о чем... Это будет плохо для меня. Очень плохо.
   Шнитман расстроился.

***

   Наступила  короткая  осень,  стремительно  холодало.  Когда  утреннее
построение перед запуском в рабочую зону затягивалось,  зэки  ежились  и
втягивали головы в плечи. С каждым днем чувствовалось приближение зимы.
   Станки  в  деревообрабатывающем  цехе  были  немецкими,  на  станинах
отчетливо читался год  выпуска:  1929,  1932,  1935.  Неизвестно  откуда
поступили в НТК-18 эти напоминающие о  предвоенной  дружбе  с  Германией
реликты, но несмотря на повышенный шум и вибрацию, работали  они  вполне
нормально. Дядя Иоганн считал это символичным.
   - Прошло  полвека,  а  изготовленное  на  нашей  исторической  родине
оборудование по-прежнему безотказно. И мы, немцы, находящиеся  в  неволе
за  свои  убеждения,  соприкасаемся  с   прекрасным   вечным   металлом,
олицетворяющим силу и мощь нации, ее неуничтожимость. Когда мы  победим,
я поставлю эти станки на пьедестал!
   Фогель был нарядчиком, он ходил в тщательно выглаженном синем халате,
из нагрудного кармана которого торчали бланки нормовыработки и шариковая
ручка.
   Каждый, кто работал в цехе, зависел от него,  потому  что  выполнение
плана позволяло лишний раз отовариться в ларьке,  получить  внеочередную
посылку, а то и свидание. Дядя  Иоганн  неоднократно  приписывал  Вольфу
объем  работы,  спасая  его  от  штрафного  изолятора,  но  каждый   раз
предупреждал:
   - Не лезь на рожон, здесь ты подневольный человек, винтик  в  машине.
Надо крутиться вместе со всеми ее шестеренками и маховиками, иначе  тебя
раздавит,  как  букашку.  Ты  можешь  не  быть  передовиком,  но  должен
выполнять выработку!
   Однажды он специально подошел к  распиловочному  станку  Вольфа.  Гул
двигателя и визг бешено крутящихся ножей делали разговор  неслышным  для
окружающих.
   - Сегодня тебя "кум"  вызовет.  Вроде  бы
на профилактическую беседу. Но будь осторожен, от них можно ждать  любой
провокации.
   Вольф кивнул, лишний раз подивившись его осведомленности. Значит,  не
только оперчасть имеет агентуру среди осужденных, но  и  у  Фогеля  есть
осведомители в администрации! В принципе об  этом  следовало  рассказать
Климову, но скрупулезно следовать правилам не хотелось. В конце  концов,
дядя Иоганн и так достаточно пострадал от их семьи, зачем делать ему еще
одну подлянку...
   Черт! Именно об этом предупреждал полковник Ламов в курсе оперативной
психологии!  Сращивание  -  вот  как  называется  этот  феномен.   Когда
сотрудник  утрачивает  чувство  противостояния  с  объектом  разработки,
начинает симпатизировать, сочувствовать, входить в  его  положение.  Это
может стать первым шагом на путь предательства.  Нет,  обязательно  надо
сказать Климову!
   "Берегись, сзади!" - крикнул  рыцарь  с  правой  лопатки,  и  тут  же
встревоженно зарычал тигр. Словно сквозь узкую щель Вольф увидел цех  за
своей спиной. Подвешенный на цепи тельфера тяжелый мешок летел прямо  на
них с Фогелем.
   - Атас! - Вольф с силой толкнул дядю Иоганна, так что тот отлетел  на
несколько метров, с трудом удержавшись на ногах,  а  сам  резко  присел.
Мешок пролетел над головой и плюхнулся на прозрачные  круги  циркулярных
ножей, вмиг изменивших тональность  своего  визга.  В  стороны  полетели
ошметки дерева, опилок, какие-то тряпки, куски застывшего клея и фанеры.
Вольф оцепенел. Вместо них должны были разлететься  его  кишки  и  куски
разорванной на части плоти.
   - Какая сука?!
   Он рванулся в глубину цеха, Фогель кинулся следом.
   - Кто мусор вывозит? Кто?! Убью падлу!
   Но у пульта никого не было. Через несколько минут прибежал испуганный
Васьков. Выпученные глаза возбужденно блестели, широкий шрам  контрастно
белел на покрасневшем лице.
   - Я ничего... Только подвесил  мешок  и  поднял  на  три  метра,  как
положено...
   На выходе тачек все равно не было, выгружать некуда, ждать надо, я  и
пошел отлить... А кто-то его опустил и направил в другую сторону!
   Дядя Иоганн зловеще скривился:
   - "Кто-то"! Как у тебя все просто... Если б Вольф не  оглянулся,  нас
бы обоих как кегли положило,  аккурат  на  ножи!  Чтобы  так  траекторию
рассчитать, надо большой опыт иметь...
   Он схватил человека-лягушку за ворот:
   - Ведь за пульт ты отвечаешь. И  ответишь  по  полной  программе,  не
сомневайся! Если правду не скажешь...
   Вольф с удивлением отметил,  что  корректный  и  рассудительный  дядя
Иоганн преобразился: в голосе чувствовалась смертельная угроза.
   Васьков дернул