херовую кофточку, а  Нина  привычно
принялась  расстегивать  пуговки  рубашки.  От  нее  пахло  любительской
колбасой.
   - О, какие на тебе рисуночки.... И здесь, и здесь... А вот тут  есть?
Это за них тебя Расписным зовут?
   - Где ты это слышала? - вскинулся Волк. Но ответа не получил.

***

   Под Новый год Генрих  получил  письмо  от  Иоганна.  В  конверт  была
вложена поздравительная  открытка  с  целующимися  птичками  и  коротким
текстом:
   "Поздравляю, скоро освобождаюсь,  непременно  приеду  в  гости,  сыну
привет, с ним  тоже  обязательно  хочу  встретиться..."  Обычное  теплое
послание старого друга.
   Или откровенная угроза? Генриху было явно не по  себе,  руки  у  него
дрожали.
   Владимир позвонил в Москву, Александру Ивановичу.
   -  Да,  политиков  сейчас  повально  выпускают,  просто  пачками,   -
подтвердил тот. - Мода такая пошла: признавать их узниками  совести,  да
еще извиняться...
   Но ты не бери в голову: мстить он вряд ли станет...
   - Разве? Вы его упекли на пятнашку руками отца,  потом  моими  руками
чуть не отправили на тот свет, теперь он пишет, что обязательно  с  нами
встретится, и вы говорите, что мстить он не станет? А  что  он  хочет  -
подарки нам купить? Что за ерунда!
   Александр Иванович помолчал.
   - Хорошо, я доложу Вострецову. Не волнуйся.
   На этом разговор закончился. Владимир опустил  голову.  Вострецов  не
поедет в Тиходонск охранять их семью. И сотрудников не пошлет. В  лучшем
случае направит  телеграмму  в  местное  Управление:  "Прошу  обеспечить
безопасность Генриха Вольфа и Владимира Волкова от возможных  преступных
посягательств..."  А  чекисты  переправят  бумагу  в  милицию.   А   там
выяснится, что Волков сам милиционер  и  способен  полностью  обеспечить
безопасность отца и себя. Круг замкнется, и  никто  ничего  не  сделает.
Только разойдется новая волна самых нелепых и диких  слухов.  Оставалось
надеяться только на себя.

***

   В разгар зимы к Владимиру  неожиданно  заявился  Витька  Розенблит  -
товарищ детских  лет  и  сосед  по  гулкой  загаженной  коммуналке.  Они
несколько раз встречались в городе и говорили, что "надо бы пересечься",
но, как часто бывает, на уровне разговоров все и оставалось.
   Витька был все такой же толстый из-за не правильного обмена  веществ,
но за эти годы он успел окончить машиностроительный  институт  и  сменил
уже   несколько   конструкторских   бюро   и    научно-исследовательских
институтов.  Держался  он  солидно,  осанисто,  носил  всегда  костюм  с
галстуком,  папку  из  кожзаменителя  и  был  похож  на   ответственного
работника.
   - Не мое все это, не мое, - жаловался он, босиком обходя квартиру и с
интересом заглядывая во все углы. - Мне нужен масштаб, интерес...
   Владимир молчал. Витька всегда был троечником и не любил работать.
   - И матери тут скучно...
   - Как у вас дома дела? - из вежливости спросил Волков. - Помню, Фаина
Григорьевна с Караваевой насмерть ругалась...
   - Да она  повесилась,  Надька-то,  -  буднично  сказал  Розенблит.  -
Напилась до чертиков и вздернулась. На поясе от халата, прямо в  ванной.
Мы ее комнату за собой закрепили. Да и вашу бывшую - тоже.
   - Ничего себе! - удивился Владимир. - Твоя мамаша  всегда  мечтала  в
просторе жить,  небось  сейчас  рада-радешенька!  Три  большие  комнаты,
огромные коридоры, кухня метров двадцать, да еще в центре...
   - Что толку... Там сто лет ремонта не делали. И сейчас куда ни  пишем
- бесполезно. Сами ремонтируйте, - отвечают. А там  потолки  под  четыре
метра... - кисло сказал Розенблит.
   - Так давай я тебе помогу, - оживился Владимир. - И сам, и бесплатной
рабочей силой обеспечу, и материалы подсоблю. А вы меня в  одну  комнату
пустите, по старой памяти. Вам зачем такая площадь? Витька махнул рукой:
   - Нет. Мы уезжать собираемся.
   - Куда?
   - В Израиль, куда ж еще... Сейчас вроде разрешать стали.  Ты  ведь  в
органах, как там насчет этого?
   - Не знаю. Могу поспрашивать.
   - Узнай все. Что и как.
   Владимир усмехнулся:
   - Только в Израиле тоже квартиру надо будет ремонтировать.
   - Не... Там новые дают.
   - Но через пять лет, через восемь, она уже новой не  будет.  Придется
ремонт делать.
   - А... Это еще когда будет... А ты не собираешься отчаливать?
   - Куда?
   - На историческую родину. В Германию.
   - Чего мне там делать?
   - Чего, чего... Нормальная страна, красивые  города,  ровные  дороги,
полные прилавки. Вот чего!
   - А ты сможешь жить в нормальной стране? Ты  ведь  к  ненормальностям
привык.
   - Ничего, научусь!
   - Вряд ли. Страна не вокруг нас. Она внутри, вот здесь... -  Владимир
постучал себя по груди. - А если ты здесь не привык ремонт делать, то  и
там засрешь квартиру и будешь жить в привычном сраче.
   Он подумал, что Фаина Григорьевна и в Израиле наверняка будет  ходить
в рваных домашних тапочках, как ходит в них всю жизнь. Но вслух этого не
сказал.
   - Не собираешься, значит? Зря...
   Розенблит подошел к окну.
   - Знаешь анекдот?
   - Знаю.
   - А правда, что у тебя на шишке птичка выколота?
   - На какой шишке?
   - Ну на болте!
   - Что за ерунду ты несешь!
   - Так все говорят.
   - Кто "все"? Кто может знать такие вещи? Ты бы хоть подумал!
   Розенблит усмехнулся:
   - Это тебе надо думать. А то ты искал, искал - и нашел...
   - Что нашел? - удивился Волков.
   - Да не что, а Нинку эту, - пояснил Витька. - Нет, ну  ты  даешь!  То
сидишь один, как бирюк, то как найдешь - так первую блядь на весь район!
   - Разве? - Владимир даже не обиделся на его слова. - А хоть и  так  -
ну и что?
   - Да ничего, конечно, - кому что  нравится.  Вон,  песенку  знаешь  у
Высоцкого - прям про нее: как Нинка соглашается, а  ему  очень  хочется?
Тем более все при ней, баба видная и долбится  хорошо.  Только  про  это
тебе всякий мужик на Богатяновке расскажет.  И  она  всякому  расскажет,
какой ты. Да уже и растрезвонила, паскуда...
   Владимир почувствовал, как сердце у него  заколотилось  быстрее.  Вот
это действительно было лишнее. Ему совершенно безразличны  были  Нинкины
моральные принципы, но вот ее  болтливость...  Действительно,  когда  он
заходит в  гастроном,  продавщицы  рассматривают  его  со  всех  сторон,
шушукаются и хихикают. Да...
   -  Она  к  этому  делу  попросту  подходит,  -  продолжал   объяснять
Розенблит. - По ментам специалистка, и знаешь, почему? Потому,  говорит,
что им спиваться не положено по службе, и у  них  по  мужской  части  от
этого порядок! К тому же .их, ну то есть вас, проверяют постоянно.
   - Резонно, - Владимир невольно улыбнулся.
   - Ну, ее уже все менты и  перепробовали.  Или  она  всех  -  черт  ее
разберет.
   Факт тот, что про твои наколки уже весь Тиходонск  знает  -  нравится
тебе такой поворот?
   - Да ладно, Витя, - сказал Волков. - Их ведь и так видно. Если рубаха
расстегнута, если короткий рукав... Я, правда, даже летом шведок не ношу
да под горло застегиваюсь. Но шила в мешке не утаишь. И  на  тренировках
раздеваюсь, и на пляже, и на медосмотре. Так что про мои картинки многие
знают. А на болте у меня ничего нет, это брехня.
   Розенблит   подошел   поближе   и   прищурился,   превратившись    из
ответственного работника в мальчишку из коммуналки.
   - А это правда, что ты - бывший  вор  в  законе,  потом  тебя  в  КГБ
завербовали, потом сюда направили со спецзаданием?
   - Из Москвы в Тиходонск - со спецзаданием? - удивился Волков.
   - А что? Всякое может быть, мало ли. У нас тут  только  кажется,  что
тишь да гладь, а место на самом деле крутое - уже сейчас, а потом и  еще
покруче будет,  вот  помяни  мое  слово.  Здесь  все  дороги  на  Кавказ
пересекаются и с Кавказа на  Москву  -  тоже...  А  Тиходонск  -  ворота
Кавказа. Сюда уже сейчас такие бабки закачиваются...
   - Да ты стратег, Витюля! Только никакого задания у меня  нет.  А  все
это сплетни... Хрен им цена. Просто так жизнь повернулась. Не бойся меня
и ни в чем не подозревай. Я такой же, как был.
   - Да я и не подозреваю. Только непохож ты сам на себя. Изменился, а в
чем - не пойму. Нас здесь двое, а ты вроде один. В своей компании.
   А ведь верно. Волк уже привык, что  он  никогда  не  остается  сам  с
собой. За ним  постоянно  наблюдают,  его  действия  комментируют  синие
рисованные фигурки.
   Несмотря на противоестественность такого состояния, он уже  привык  к
нему.
   Привык, что картинки заботятся о  нем,  предупреждают  об  опасности,
позволяют лучше видеть и слышать. Они неоднократно спасали ему жизнь.  И
вместе с тем медленно, но верно приобретали над ним необъяснимую власть,
и ничего нельзя было с этим поделать.
   Нинке он ничего не сказал. Тем более что ей на наколки было  плевать:
она действительно обращала внимание только  на  мужские  достоинства,  и
очень даже обращала - кричала чуть  не  в  голос,  так,  что,  наверное,
слышно было у соседей, извивалась под  ним  и  над  ним,  не  стеснялась
ничего...
   А потом рассматривала их даже с интересом.
   - А это что? - спрашивала, царапая лакированным ноготком по его груди
точно так, как Софья и Александра Сергеевна. - А церковь для чего?
   - Отстань, Нин, - отвечал он. - Что это, контурная карта тебе?
   - Ха-ха, карта! - смеялась она его шутке. - Ну-ка, Антарктиду  сейчас
поищу...
   Поиски Антарктиды или любой другой части света заканчивались в  одном
и том же месте. И они снова предавались тому, для чего она и приходила в
тесную квартирку напротив Тиходонского следственного изолятора.
   Нинка вполне устраивала его как любовница  -  страстная,  похотливая,
ненасытная. Добросовестное постельное животное. Они никуда не  ходили  -
ни в рестораны, ни в театры, ни даже в кино. Ели свежую ветчину с мягким
хлебом, пили водку и  совокуплялись.  Он  привык  к  Нинке,  и  она  ему
нравилась. Легкая в общении, не  занудная,  на  удивление  бескорыстная.
Однажды он купил ей к какому-то празднику большой косметический набор.
   - Ой, это мне, что ли?  -  обрадовалась  Нинка.  -  Спасибо,  вот  не
ожидала!
   - Почему же не ожидала? - удивился Владимир.
   - Да так... Ты, Володь, вообще-то знаешь что - за подарок спасибо, но
не обязательно это. Думаешь, я из-за подарков к тебе хожу?
   - Ничего я не думаю. Но  почему  не  подарить,  если  хочется?  Чтобы
приятное сделать?
   - Да? Ну ладно. Только если еще что-то покупать будешь - так не  бери
дорогое, для приятности и  дешевого  хватит.  А  у  меня  дорогих  вещей
хватает, знаешь ведь, в торговле не бедствуют. Оценил, небось,  какие  у
меня шмотки?
   - Конечно, - соврал Владимир.
   Он никогда не обращал внимания на платья, сумочки, сережки и колечки.
И помнил из всей ее одежды только пуговицы, потому что замечал, долго ли
надо их расстегивать...
   - А серьги, видал, какие? Правда, к колечку подходят?
   - Правда, - ответил Вольф не глядя.
   - Ты б хоть посмотрел! -  обиделась  Нинка.  -  Думаешь,  легко  было
подобрать?
   Кольцо-то старинное, теперь такого  днем  с  огнем  не  найдешь.  Мне
Валька из комиссионки позвонила: беги, серьги  есть  как  раз  к  твоему
кольцу, я с обеда даже опоздала из-за них. А ты и не глянешь даже...
   - Да гляжу, гляжу!
   Кольцо действительно было красивым: тонкой работы, ажурное,  с  тремя
сияющими камешками - средний побольше, крайние поменьше.  И  серьги  под
стать, хотя стиль неуловимо отличался. Софья никогда  не  надела  бы  их
вместе.
   - Сама Галина Семеновна, жена нашего директора - расфуфыренная вся, -
Нинка прошлась по комнате, отставив зад и медленно покачивая бедрами.  -
Так вот, даже она увидела, аж перекосилась вся. И говорит мужу:  у  тебя
продавщицы лучше меня упакованы!
   Глаза у Нинки победно горели.
   - Ты-то откуда знаешь, что она мужу сказала?
   - Так он мне сам и передал!
   - Странно. Наверное, он тебя трахает.
   - Прям-таки! Что, меня все трахают? Если каждому  давать,  поломается
кровать! Вот ты лучше скажи, как ты ко мне относишься?
   - Как? - Он задумался.
   Появление  Нинки  придало  Волку  спокойствия,  но  в  общем-то  мало
изменило его жизнь. Да и радости большой не прибавило.
   - Молчишь? Я ж понимаю... Ты ко мне вроде как к кошке.
   - Ну почему? - из вежливости попытался возразить Волк. - Ты мне очень
даже нравишься, мне с тобой хорошо.
   - Я ж и говорю - вроде кошки. Они, знаешь, стрессы снимают, я читала.
Ну и пусть! Мужик ты классный, у меня таких еще не было. И  ласковый,  и
не напиваешься, как свинья... А замуж я все равно не собираюсь,  чего  и
разводить всякую тягомотину - любовь, то-се?
   И будто спохватившись, оборвала сама себя:
   - Ладно, хватит философии разводить, проехали...
   Время за встречами с ней шло незаметно - зима промелькнула  как  один
долгий снежный вечер. Потом пролетела весна, а вот уже и лето в разгаре.
И к грязной однообразной работе он привык: в конце концов,  работа  есть
работа, за нее платят деньги, и, наверное, не  следует  ожидать  от  нее
больше ничего особенного.
   Много ли людей могут похвастаться, что идут на работу с радостью?
   Жизнь налаживалась, входила в устойчивую колею.  Она  была  не  такой
яркой, красочной и острой, как его прошлая жизнь, но та,  скорее  всего,
была сном. А эта была настоящей. И Владимир Григорьевич  Волков  уже  не
удивлялся  той  вялости,  которая  незаметно  охватывала   тренированный
организм, словно кто-то медленно ослаблял в  нем  пружину,  еще  недавно
туго закрученную.

***

   Как-то, выходя после смены из  райотдела,  старший  лейтенант  Волков
лицом к лицу столкнулся с бодрым гражданином весьма преуспевающего вида,
который вдруг расплылся в широкой улыбке, бросился к  нему  навстречу  и
принялся  яростно  трясти  руку.  Удивленный,   он   даже   не   пытался
освободиться.
   - Здорово, Володя! Не узнаешь, что ли? Здоровый стал,  чертяка,  тебя
тоже признать трудно...
   В следующий миг Волк узнал бывшего одноклассника - Сашу Погодина,  но
удивление не прошло: не такие они закадычные друзья, чтобы  столь  бурно
выражать свою радость. Скорей наоборот - лично он испытывал  к  Погодину
глухую неприязнь: именно он дал ему на хранение самопал,  который  изъял
участковый дядя Коля Лопухов.
   - Рад тебя видеть! Болтали, что ты в  Москве...  Да  разное  болтали:
даже что в тюрьме сидишь! А ты наоборот -  сам  милиционер!  Рад,  очень
рад!
   Глаза  Погодина   радостно   блестели.   Впрочем,   он   всегда   был
экзальтированным человеком.
   - Слушай, а чего мы здесь стоим? Пойдем пива выпьем!
   - Нельзя. Я же в форме.
   - Ну...
   Погодин на миг задумался, переложил солидный портфель из одной руки в
другую, поправил шляпу. - Знаешь что! -  возбужденно  воскликнул  он.  -
Давай завтра ко мне в гости!
   Ты  же  помнишь,  где  я  живу?  Жена  уехала   к   матери,   посидим
по-холостяцки, ничего особенного - обычный  донской  стол...  Селедочка,
картошечки отварим, пивко, водочка...
   - Да вообще-то... - Волк хотел отказаться, сославшись на  службу,  но
завтра у него как раз был выходной, а упустив приготовленный  довод,  он
не успел убедительно придумать новый.
   -  Нет,  нет,  нет,  -  закрутил  головой  Погодин.  -   Не   вздумай
отказываться!
   Зазнался, что ли?
   - Хорошо, приду, - кивнул Волк.
   Погодин жил напротив сорок шестой школы, на третьем  этаже  кирпичной
пятиэтажки. В скромной двухкомнатной квартире пахло вареной картошкой  и
укропом. Стол был накрыт по-тиходонски: свежепосоленная донская селедка,
овощи, в эмалированной миске  горка  серебристой  таранки,  трехлитровый
баллон пива и бутылка водки. Рядом Волк поставил свою бутылку.
   - Ого! Куда столько? - в радостном возбуждении воскликнул Погодин.  -
А впрочем, не прокиснет! Давай садись, мы ведь никого не ждем!
   Выпили по рюмке под селедку с  картошкой,  повторили,  закусили  еще,
почистили на обрывки газеты твердую сухую тарашку и принялись смаковать,
запивая жидковатым пивом.
   - У нас новый пивзавод строится, - с набитым ртом сообщил Погодин.  -
Вот он будет классное пиво делать - не хуже чешского!
   - А ты баварское когда-нибудь пил? - спросил  Волк.  Погодин  покачал
головой:
   - Не доводилось. А ты?
   - Пил.
   - И что?
   - Пиво как пиво. Хорошее.
   - А... Ну давай водочки?
   - Давай.
   Сидели они  хорошо,  Волк  расслабился,  чего  уже  давно  с  ним  не
происходило.
   В комнате было душно, по лицу тек пот. Погодин сбросил рубашку.
   - Раздевайся. Чего церемонии разводить? Мы ведь никого не ждем!
   Помешкав, Волк разделся.
   - Ничего себе, - Погодин присвистнул. - Где ж это тебя так?
   - В армии, -  ответил  Волк  тоном,  не  располагающим  к  дальнейшим
расспросам.
   - А ты мне, Саша, вот что скажи... Помнишь, как мы самопал покупали?
   Все органы чувств  Волка,  как  датчики  детектора  лжи,  фиксировали
реакции собеседника.
   - Конечно, помню! - оживился тот.  -  В  развалинах  стреляли.  А  он
затяжной выстрел дал, рикошетом чуть меня не убило! Вот дураки были!
   - Ты потом мне его отдал. Сказал, что тебе домой нести нельзя...
   - Это точно! Мой батя, если б нашел, задницу  ремнем  надрал,  только
так!
   - А ко мне пришел участковый, Лопухов, - и забрал.
   - Помню, помню... - кивал Погодин. - Еще бы не помнить - с меня Мороз
трояк требовал! Где пушка, говорит, давай  или  пушку,  или  трояк!  Еле
отбоярился...
   - И все?
   - Что "все"?
   - Лопухов ко мне спецом пришел. Он знал, что пистоль у  меня.  Откуда
он это знал?
   - Да ты что, Володя? Столько лет прошло, а ты меня пытаешь. Ты же сам
милиционер, тебе видней! Чего  это  ты  вдруг  вспомнил?  Давай  еще  по
одной...
   - Давай. Только им надо было,  чтобы  этот  самопал  у  меня  в  доме
оказался. И он оказался. И это ты его мне дал!
   Погодин подкатил глаза и театрально схватился за сердце:
   - Ну кончай, Володя,  ерундить...  Кому  им?  Я  уже  забыл  про  эту
историю.
   Ты-то чего вспомнил? Она же без последствий обошлась!
   Без последствий. Если не считать того, что они взяли отца на  крючок,
завербовали его и перевернули ему жизнь.
   Реакции Погодина были совершенно естественными.  Ни  один  датчик  не
зафиксировал лжи.
   "Похоже, правду говорит, гнида, - подтвердил кот. - Но все равно,  ты
ему не доверяй. Скользкий тип..."
   - Ладно, проехали, - Волк поднял рюмку. - Давай по одной.
   Они чокнулись.
   - Да и вообще, ты подумай, сколько мне тогда лет было? - держа  рюмку
на весу, вернулся к  теме  Погодин.  -  Мальчишка!  Чьи  задания  я  мог
выполнять?
   - Да Александра Ивановича! - буднично произнес Волк и выпил.
   Рюмка дрогнула, водка капнула на скатерть.
   - Какого Александра Ивановича?  Ну  какой  Александр  Иванович  может
давать задания двенадцатилетнему школьнику?
   Датчики детектора лжи зашкалили.
   "Врет, гнида, фуфло гонит!" - торжествующе закричал кот.
   Александр Иванович как раз работал  с  молодежью.  И  именно  по  его
заданию  маленький  Вольф  искал  пацанов,  которые  подожгли   памятник
пионерам-героям.
   Кстати, к этим поискам по своей воле присоединился и  маленький  Саша
Погодин!
   Только сейчас до Волка дошла эта красноречивая деталь...
   - Чего ты не пьешь? - добродушно спросил он, закусывая.
   - Почему? Я пью...
   Саша  опрокинул  рюмку,  но  без  прежнего  удовольствия.   В   дверь
позвонили.
   - Странно, кто это может быть? - удивился хозяин. - Мы ведь никого не
ждем!
   Про "никого не ждем" он сказал уже третий  раз,  и  Волк  понял,  что
пришел тот, кто и должен был прийти. Кого ждали.
   - Здравствуйте, дядя Петя! Хорошо, что зашли! - оживленно  воскликнул
в прихожей Погодин. - Мы вот сидим с  товарищем,  пиво  пьем.  Заходите,
присоединяйтесь.
   - Зайду, зайду, с удовольствием зайду, -  послышался  голос,  который
показался смутно знакомым.
   На пороге стоял... майор Мусин.
   Волк засмеяся. Все громче, все безудержнее. Он хохотал,  захлебывался
смехом, сгибался пополам, чуть не падая со стула.  В  Комитете  принято,
что с человеком работает уже зн