- Почему суда?
   - Да потому! Наш следственный отдел ведет дело об антисоветской агитации,
уже арестован один обвиняемый  -  старший  группы,  в  которую  входил  твой
Волков! И именно с Волковым  этот  сотрудник  вел  антисоветские  разговоры!
Прямо в машине наружного наблюдения!
   "Вот это да..." Петрунов провел рукой по вспотевшему лбу.
   - Теперь на очереди Волков. С тобой свяжется командир группы  захвата,  и
ты должен помочь организовать его задержание. Так, чтобы  обошлось  без  ЧП.
Где он сейчас находится? На территории тюрьмы?
   - Нет. Мы поместили его в санаторий в Голицыне.
   - Неважно. Ты хорошо знаешь, насколько он опасен.  Сориентируй  правильно
группу, поезжай с ними в санаторий и передай его из рук в руки!
   Александр Иванович переступил с ноги на ногу.
   - А как же Сокольски?
   Вострецов небрежно отмахнулся, как бы отметая глупый вопрос.
   - Я пошлю в Потьму толкового оперативника,  он  поработает  с  Фогелем  и
выяснит все, что надо. Самый короткий путь - прямой! И  нечего  городить  на
нем всякие сложности!
   * * *
   Весна пришла в Подмосковье поздно:  между  деревьями  кое-где  еще  лежал
снег, хотя веселое чириканье воробьев и крики  соек  свидетельствовали,  что
теплые дни не за горами. Волк  медленно  шел  по  тропинке,  глубоко  вдыхая
свежий, прохладный, но уже не зимний воздух.
   Тело уже перестало быть сплошной раной, но превратилось в сплошной  шрам:
кожа огрубела, потеряла чувствительность, поэтому он не ощущал прикосновения
белья и одежды, как будто рубашка, майка и брюки терлись об огромную мозоль.
Шестое чувство подсказывало, что теперь так будет всегда. Это пугало, как  и
всякое необратимое изменение, происшедшее в твоем организме.
   И когда  он  раздевался  перед  зеркалом,  чтобы  втереть  заживляющую  и
старящую наколки мазь, вид сплошь расписанного тела резко портил настроение.
Такая  кожа  могла  быть  у  человека  совершенно  другой  судьбы,   другого
характера,  других  привычек,  наклонностей,  радостей  и  печалей,   других
взглядов на жизнь и представлений о хорошем и плохом, достойном и постыдном,
имеющем совершенно других друзей и совершавшем совсем другие  поступки.  Это
была кожа совершенно  другого  человека.  Как  чужая  форма  на  разведчике,
уходящем в рейд по тылам противника. Но ее нельзя переодеть, как переодевают
форму врага, вернувшись на  родную  базу,  нельзя  снять  и  выбросить,  как
выбрасывают временно позаимствованную чужую одежду.
   Чужая кожа намертво срослась с его телом, миллионы  капилляров  связывали
чужую кожу с его организмом, его сердце перегоняло его кровь через выколотые
черной тушью рисунки, его кровь омывала картинки, меняла цвет туши на  синий
и возвращалась обратно по венам и артериям в сердце,  питая  по  пути  мозг,
печень, почки, легкие... И его  кровь,  проходя  через  устрашающие  оскалы,
черепа,  страшно  раскрытые  мертвые  глаза,  антихристские  кресты,  купола
нехристианского собора, чертей,  похотливого  монаха,  кровожадных  пиратов,
доступных женщин и развратных  русалок,  через  колючую  проволоку,  финские
ножи, карты и бутылки,  наверное,  тоже  как-то  менялась  и  разносила  эти
изменения по всем  органам,  внедряя  крохотные  частички  чужого  в  каждую
клеточку его организма.
   Волк понял,  что  человек  не  может  носить  чужую  кожу,  он  неизбежно
изменится под нее, тем  более  что  этим  изменениям  способствовали  и  его
задание, и легенда, и весь мир тюремного Зазеркалья, в которое ему предстоит
окунуться.  И  это  открытие  угнетало  его  больше,  чем  перенесенные  под
переделанной механической бритвой физические страдания.
   Он посмотрел на грибачевские часы  и  развернулся  обратно:  через  сорок
минут обед. Он жил в  уютном  коттедже  на  краю  малонаселенного  санатория
космической промышленности, еду ему доставляли прямо в номер, он ни с кем не
общался, только ел, спал, гулял и читал книги.
   Когда Волк заканчивал обедать, к проходной санатория  подкатил  новенький
белый микроавтобус с плотно задернутыми синими шторками  и  беспрепятственно
проехал на  территорию.  Александр  Иванович  Петрунов  первым  выскочил  на
асфальтовую дорожку и направился к  одиноко  стоящему  коттеджу,  а  "рафик"
описал полукруг и выпустил четырех "волкодавов" из группы  захвата,  которые
стали  неторопливо  прогуливаться,  разминая  ноги  и  постепенно  охватывая
одинокий коттедж полукольцом.
   Задание у всех было несложным: Волков  ничего  не  подозревал  и  доверял
Александру Ивановичу, значит, тому ничего не стоило вывести  его  под  любым
предлогом из домика. А "волкодавы" всю жизнь специализировались  на  силовых
задержаниях, у них  был  огромный  опыт,  сотни  наработанных  комбинаций  и
отличное взаимодействие,  наконец,  был  "Жасмин"  и  наручники.  И  хотя  в
подобных ситуациях  никогда  нельзя  все  предсказать  заранее,  предстоящее
задержание обещало быть достаточно рядовым и будничным.
   Поднимаясь по ступенькам, Александр Иванович решил, что позовет Волкова в
Москву,  якобы  на  встречу   с   генералом   Вострецовым.   Но   шаги   его
самопроизвольно замедлялись: полковнику  не  хотелось  делать  то,  что  ему
предстояло. Он знал Вольфа с малолетства, читал его  личное  дело  и  сводки
периодически подводимых к нему осведомителей,  а  потому  был  убежден,  что
никакой антисоветчиной тот заниматься не мог, потому что вся короткая  жизнь
этого человека состояла из участия в экстремальных  ситуациях,  куда  он  по
велению Родины шел беспрекословно.
   К тому же если сделать из  Вольфа  врага,  то  провалится  перспективная,
разработанная им, Петруновым, уникальная комбинация,  которая  обещает  дать
блестящий результат и войти в учебники оперативного мастерства. Да и карьера
Александра  Ивановича  скорей  всего  завершится,   потому   что   ни   один
вострецовский опер не расколет Фогеля, а виновным за срыв операции  объявят,
естественно, его, не сумевшего правильно подобрать исполнителя.
   На площадке перед дверью Петрунов остановился в глубокой задумчивости.
   Вострецов - работник старой  закалки,  он  привык  делать  показатели  на
антисоветской агитации: карать недовольных социалистическим  строем  гораздо
проще,  чем  выявлять  агентов  иноразведок.  Но   сейчас   ситуация   резко
изменилась, раздуваемое им "дело" скорей всего лопнет, как мыльный пузырь...
   Напряженные  размышления  Петрунова   и   тяжелые   угрожающие   биоволны
"волкодавов" проникли в чистый, со всеми удобствами,  комфортабельный  номер
Волка. Он собирался лечь отдыхать, но внезапно ощутил какое-то беспокойство.
Раздался звук, похожий на треск перекусываемой колючей проволоки,  и  тонкий
голосок, выкрикнувший одно слово: "Шухер!"
   Звуки шли не снаружи, а как бы изнутри, из-под  рубашки,  что  ли...  Это
обеспокоило еще больше, Волк подскочил к двери и резко  распахнул  ее  перед
поднятой для стука рукой Александра Ивановича Петрунова. Они оказались лицом
к лицу, в глазах Волка отчетливо читались тревога и вопрос.
   - Беги! - неожиданно для себя сказал Петрунов, нарушая приказ и  присягу.
- Вы с Лазаренко болтали всякую ерунду в машине, его арестовали  и  приехали
за тобой. Отсидись где-нибудь несколько дней, я думаю, что-то изменится...
   Реакция у Волка была отменной: не  переспрашивая,  он  схватил  куртку  и
вылез в обращенное к лесу окно. Петрунов подождал три минуты, потом еще две,
потом вышел на крыльцо и махнул рукой.
   - Ушел! - сказал он старшему группы захвата.  -  Видно,  увидел,  как  мы
подъехали.
   * * *
   Перемахнув через высокий забор. Волк пересек лесок  и  вышел  на  трассу.
Сменив несколько машин, он добрался  до  Мичуринска  -  небольшого  городка,
центр  которого  состоял  из  панельных  "хрущевок"   и   трех   современных
девятиэтажек, а окраины - из потемневших рубленых изб,  поставленных  еще  в
начале века.
   Здесь он прожил три дня, ночуя на чердаках, а днем прогуливаясь по  тихим
улицам   и   вглядываясь   в   неспешную   провинциальную   жизнь.    Ничего
подозрительного он не замечал, но не расслаблялся, зная, что розыск, который
ведет контрразведка, в отличие от милицейского, прекращается  только  тогда,
когда объект найден. Он смог в этом убедиться, зайдя в магазин радиотехники:
на  экранах  всех  включенных  телевизоров  вдруг  показали  его  портрет  и
представили как опасного рецидивиста, совершившего  тяжкое  преступление.  В
числе  особых  примет  назвали  многочисленные  татуировки   от   предыдущих
судимостей.
   Питался он в одном месте - закусочной на маленьком рынке, где было  легко
затеряться в разношерстной толпе. По иронии судьбы, здесь подавали шаурму  -
пресную и невкусную, как та, которую готовил Махмуд.
   Деваться  ему  было  некуда:  при  усиленном  розыске  в  первую  очередь
перекрываются вокзалы и автотрассы, во всех электричках дежурят оперативники
и постовые милиционеры, сюда же стягивается и соответствующе ориентированная
агентура. Рано или поздно его возьмут
   Неотступно преследовал вопрос: как стали известны те  разговоры,  которые
они с Михаилом вели в оперативной машине? Они не нравились ему еще тогда, но
пресекать старшего по должности и по званию было  как-то  неловко...  Теперь
Михаил расплачивается за длинный язык, а ему еще предстоит расплатиться.
   - Слышь, кореш,  бухнуть  хочешь?  -  Откуда-то  сбоку  выплыла  типичная
босяцкая физиономия с оловянными глазами-пуговицами.
   - Я уже давно на чифир перешел, - ответил Волк,  доедая  опротивевшую  за
эти дни шаурму. Оловянные пуговицы внимательно  изучали  вытатуированные  на
его пальцах перстни.
   - Я сразу въехал,  что  это  тебя  по  телику  показывали.  Ксива  нужна?
Недорого сделаю, как своему...  И  вывезти  могу,  свояк  в  депо  работает,
спрячет запросто в любом вагоне...
   - Фуфло он, стукач. Не верь,  -  снова  послышался  тонкий  голос  из-под
одежды. Причем босяк его явно не слышал,  он  дружески  улыбался,  показывая
железные зубы. Точнее, это  ему  казалось,  что  он  дружески  улыбается,  а
получался зловещий оскал, не сулящий ничего хорошего.
   В том мире, к которому принадлежал новый знакомец, не принято за  здорово
живешь угощать выпивкой первого встречного или предлагать ему другую помощь.
Не принято даже подходить и задавать  вопросы,  если  нет  какого-то  своего
интереса: ограбить, обобрать или "спалить". Девяносто  пять  процентов,  что
это милицейский агент.
   - Спасибо, братишка, - Волк лениво отрыгнул. - Я никуда  не  еду,  я  тут
живу. А с теликом ты обознался.
   Не оборачиваясь, он пошел прочь, чувствуя, как оловянные пуговицы буравят
ему спину.
   Через пару  часов  обстановка  в  городке  стала  накаляться.  На  улицах
появились милицейские машины и люди в форме, тут  и  здесь  мелькали  фигуры
приезжих в штатском. На перекрестках проверяли документы, патрули  двигались
от центра к окраинам, невидимым неводом выдавливая подозрительных  элементов
в малолюдные места.
   Волк понимал, что поддаваться этой тактике нельзя,  поэтому  он  зашел  в
первый попавшийся подъезд, надеясь в подвале пересидеть облаву. Но  дверь  в
подвал оказалась заперта, а когда он двинулся  на  чердак,  то  на  площадке
второго этажа нос к носу столкнулся с молоденьким милицейским лейтенантом.
   - Ваши документы! - немедленно сказал тот,  но  в  следующую  секунду  по
расширившимся  зрачкам  Волк  понял,  что  лейтенант  опознал  его   и   без
документов.
   Не говоря ни слова. Волк развернулся и побежал вниз. Он  успел  выскочить
на улицу, когда сзади раздался длинный милицейский свисток.  И  ему  тут  же
отозвались другие свистки - слева, справа, впереди... Его  брали  в  кольцо,
следовало быстро уносить ноги. Обогнув дом, он выскочил на  тихую  улочку  и
огромными прыжками помчался по стертой брусчатке. Лейтенант бежал следом.
   - Стой, стрелять буду! Стой! Стой, буду стрелять! -  звонким  срывающимся
голосом кричал он. Волку стало ясно, что лейтенант безоружен. Если бы у него
было из чего стрелять, он бы давно выстрелил, а не срывал дыхание на бегу.
   Расстояние между ним и преследователем быстро увеличивалось, Волк свернул
за угол, пробежал через детскую площадку  и  выскочил  на  небольшую  уютную
площадь с аккуратным сквериком и  обязательным  памятником  Ленину.  Впереди
показались  две  фигуры  в  форме,  сзади  прерывисто  свистел  обессилевший
лейтенант, сбоку раздавался топот нескольких пар сапог. Кольцо сжималось. Он
мог прорвать его в любом  месте,  но  уходить  некуда.  Надо  решать  вопрос
радикально!
   Он осмотрелся. Двухэтажное здание  напротив  -  райком  партии.  Туда!  В
вестибюле читал, газету дежурный милиционер. Его не касалась сумбурная жизнь
за дверями охраняемого учреждения,  и  он  не  обращал  внимания  на  крики,
беготню и  свистки.  До  тех  пор,  пока  эта  жизнь  сама  не  ворвалась  в
зеркальный, застеленный коврами партийный храм в  виде  здоровенного  парня,
заросшего трехдневной щетиной. Дежурный возмущенно привстал  ему  навстречу,
но у него тут же потемнело в глазах, и он упал на начищенный паркет рядом  с
перевернувшимся стулом.
   Волк стремительно вошел в приемную и, не обращая внимания на  округлившую
глаза секретаршу, распахнул дверь в кабинет первого  секретаря.  Сидящий  за
столом вельможный мужчина удивленно поднял голову.
   - Мне нужно срочно позвонить Грибачеву! - с порога сказал Волк.
   - Что?!
   - Не обращайте внимания на мой внешний вид. Я выполняю особое задание,  и
вся эта шумиха поднята из-за меня. Но я встречался с Грибачевым, он в  любой
момент ждет моего звонка. Вот...
   На полированный стол легли часы "Слава" с двойным календарем, а  странный
посетитель стал выворачивать карманы своей одежды  и  через  минуту  положил
рядом с часами визитную карточку.
   Первому секретарю было ясно, что перед ним опасный сумасшедший. И  он  не
сомневался, что дежурный милиционер и секретарша уже делают все  необходимое
для восстановления порядка. Но  взгляд  случайно  упал  на  изрядно  помятый
прямоугольник с фамилией и номерами телефонов. Один номер был ему известен -
прямой телефон приемной Грибачева. Он перевернул часы и  прочел  надпись  на
крышке. Именно такие часы и с такими надписями  выдавали  делегатам  съезда!
Да... Сумасшедший не может знать прямых телефонов Генерального секретаря,  и
у него  не  может  оказаться  таких  часов.  Но  разбойничья  небритая  рожа
незнакомца все равно доверия не внушала.
   Волк метнулся к двери и запер ее. Потом подскочил  к  столу,  безошибочно
придвинул прямой московский телефон и принялся быстро набирать номер.
   - У него пятно вот здесь, повыше лба. У Грибачева... Цветное, брызгами...
   И этого не мог знать простой сумасшедший. Цензура вымарывала  родинку  на
всех  газетных  снимках  и  портретах,  ракурсы  телевизионной  съемки  тоже
подбирались так, чтобы ее не было видно.
   В приемной послышались мужские голоса, дверь толкнули, потом  постучались
- раз, второй, третий...
   - Петр Леонидович! - испуганно позвала секретарша. - Как вы там?
   - Пока ничего, - напряженно отозвался хозяин кабинета.  Его  тон  показал
всем, что дело плохо.
   - Волков, открывай! - потребовал  грубый  голос.  -  Сейчас  мы  взломаем
дверь. Если ты дотронешься до Петра Леонидовича, то я оторву тебе яйца!
   Волк набрал номер и ждал соединения. В трубке один за другим шли  длинные
гудки.
   - Открывай, сказано тебе! Хуже будет! Считаю до  трех!  Наконец  раздался
щелчок соединения, и знакомый всей стране голос произнес:
   - Грибачев у телефона.
   - Сергей Михайлович, это Волков. Помните полигон в Рохи Сафед?  Прыжок  с
парашютом, мы двое спустились на одном!
   Томительная пауза закончилась.
   - Конечно, помню, боец. Что-то ты даже не здороваешься!
   В дверь ударили чем-то тяжелым.
   - Извините, Сергей Михайлович. Здравствуйте. Просто у меня беда. Сейчас я
в Мичуринске, в райкоме  партии.  Я  работаю  в  КГБ,  выполняю  специальное
задание, но меня хотят арестовать, а я ни в чем не виновен. Помогите мне!
   - Подожди, подожди, боец. Эти вопросы не решаются с  кондачка.  Тут  надо
разобраться.
   - Я и прошу вас разобраться. Только сейчас они уже выбивают дверь!
   - Это где выбивают дверь? - голос Грибачева посуровел. - В райкоме партии
выбивают дверь?
   - Да. Слышите удары...
   Добротная полированная дверь трещала и прогибалась под таранными ударами.
   - Ну-ка, дай мне кого-то из сотрудников...
   Волк обессиленно  протянул  трубку  Петру  Леонидовичу,  который  утратил
сановитость и смотрел на него так, как смотрит обычный деревенский мужик  на
начавшую мироточить икону. Приняв трубку, Петр Леонидович вскочил, вытянулся
в струнку и четко отрапортовал:
   - Товарищ Генеральный секретарь, первый  секретарь  Мичуринского  райкома
Ванников слушает!
   Между тем  дверь  соскочила  сначала  с  одной  петли,  потом  с  другой,
затрещав, вылетела одна филенка... Волк предусмотрительно обошел стол и стал
за спиной Ванникова, который с отвисшей челюстью прижимал к  уху  телефонную
трубку и мелко-мелко кивал. То ли он соглашался с каждым  словом  Грибачева,
то ли его била нервная дрожь.
   Наконец дверь с грохотом рухнула на пол, и в кабинет, выставив пистолеты,
ворвался милицейский майор и двое штатских.
   - На пол, сука! Падай, иначе пристрелим!
   - Руки в гору, живо!
   - К стене, гадюка!
   Ванников, очевидно, закончил разговор и вышел из транса.
   - Ма-а-а-лча-ать!!! - рявкнул он и шваркнул  кулаком  об  стол  так,  что
трубка разлетелась вдребезги. - Вы что себе позволяете!!
   Если бы Волк внезапно выхватил автомат и  прицелился,  это  произвело  бы
меньший эффект. Атакующие замерли, будто наткнулись на стеклянную стену.
   - Извините, Петр Леонидович, мы не вам...
   - Да, мы этому гаду...
   - Мы его в порошок...
   - Это личный знакомый Сергея Михайловича Грибачева! Герой, кавалер боевых
наград, пример для личного состава Советской Армии! Его портрет на плакатах,
которые висят в каждой казарме от Кушки до Сахалина!
   - Гм...
   - Хр...
   - Мм...
   У всех троих был такой вид, будто они выпили касторки и  сейчас  средство
начало действовать.
   - Тогда извините...
   - Ошибка вышла...
   - Обознались...
   Они отводили глаза от небритой физиономии, фото которой лежали у  каждого
в кармане, от мятой одежды, от  всего  облика  Волка,  который  куда  больше
подходил для вокзального бомжа, чем для героя и личного знакомого Генсека.
   - А почему вы сломали мне дверь?! И  по  какому  праву  ворвались  в  мой
кабинет? Сергей Михайлович возмущен этим фактом!
   - Дык...
   - Так...
   - Мы все починим! Завтра, будет готово. Не сомневайтесь!
   Ванников медленно встал, обошел стол  и  подошел  к  перепуганной  троице
вплотную.  Теперь  по  их  виду  можно  было  заключить,  что  касторка  уже
подействовала.
   - Кто здесь от КГБ?
   - Я! - щелкнул каблуками один из штатских.
   - Сергей Михайлович  приказал,  чтобы  завтра  в  шестнадцать  часов  ваш
Председатель и все, причастные к этой истории, вместе с  товарищем  Волковым
были у него в кабинете!
   - Есть! Я доложу руководству!
   -  Думаю,  руководство  об  этом  уже  узнало!  -  злорадно  сказал  Петр
Леонидович и повернулся к Волку. - А вас  я  приглашаю  к  себе  на  ужин  и
ночлег. Вам надо отдохнуть!
   Волк кивнул головой и слабо улыбнулся. На большее у него попросту не было
сил.
   * * *
   В здании ЦК все,  независимо  от  должностей  и  званий,  чувствуют  себя
ничтожными песчинками, и  это  ощущение  уравнивает  больших  начальников  и
простых людей.
   Причастных к истории Волка оказалось трое:  он  сам,  Александр  Иванович
Петрунов и генерал-майор  Вострецов.  Председатель  Комитета  -  низкорослый
человек со сморщенным, словно от  лимона,  лицом  держался  как  объективный
арбитр.
   Грибачев принял их ровно в шестнадцать часов. Вначале он  поздоровался  с
Председателем, затем с Волком, а уже потом с остальными.
   - Это образцовый б