и немаленькие.
Иначе шквал мечтаний о вольной Сибири не объяснить.  Она  брала  вырезку  за
вырезкой, пробегала отчеркнутое, все больше хмурилась.
   Зря  смеялась  над  старичком  в  душе.  Рубите  голову,  но  это   самая
натуральная кампания. При определенном опыте  не  так  уж  трудно  отследить
заказную кампанию - хватало  прецедентов.  Кто-то  должен  был  выложить  не
просто немалые деньги - жуткие. Ни одну статью  из  бегло  просмотренных  ею
невозможно подвести, пардон за каламбур, под  статью,  но  все  это,  вместе
взятое, и в самом деле не назовешь иначе, как целенаправленной  пропагандой,
тут старичок прав на сто кругов.
   Возникает даже идиотская мысль...
   Она прогнала эту мысль, и  в  самом  деле  идиотскую.  Потушив  сигарету,
подумала, что  старик,  увы,  трудился  зря.  Какие  бы  эмоции  ни  вызывал
"справочный аппарат аналитической записки", никто здесь не будет  заниматься
этим всерьез.  Во-первых,  и  без  того  дел  по  горло,  во-вторых,  не  их
компетенция. Сделать, что ли,  подлянку,  перебросить  опус  в  прокуратуру?
Пусть у них головушка немного поболит... Нет, чересчур по-детски.
   Аккуратно собрав в папку все  до  единой  бумажки,  Даша,  не  колеблясь,
упрятала ее в нижний  ящик  стола.  где  пока  что  хватало  пустого  места.
Выбросить рука не поднималась - жаль старика.  Как-нибудь  можно  и  отдать,
Вообще-то, такая кампания могла бы иметь своим двигателем как  раз  Шумкова,
не к ночи будь помянут. Одна беда - нет у него таких денег, не по зубам  ему
подобное. На маскарадные наряды едва хватает...  но  ведь  дает  же  кто-то?
Пусть скупо?
   Костя Гукасов принес разнесчастную дискету. Смотреть на нее не  хотелось.
Как ни крути, а придется все же идти с повинной  к  Галахову,  рассказать  о
визите  в  "Золотую  падь"  -  быть  может,  полковник  попытается  поискать
специалистов? Есть же Академгородок, есть столичные лаборатории МВД,  должны
найтись умельцы...
   Потом позвонил Федя. Похоже, ей сегодня чуточку везло...

   Глава пятнадцатая
   САМОСТИЙНИКИ
   Федя вошел в кабинет, улыбаясь во весь рот, и, насколько Даша соображала,
это было вызвано отнюдь не общими для двоих романтическими воспоминаниями.
   - Садитесь,  курсант,  докладывайте,  -  сказала  она  бодро.  -  Неужели
раскопал, чья квартирка?
   - Вот то-то, - сказал он с законной  гордостью.  -  Сыскари  и  не  могли
ничего раскопать, потому что эта дама, ну, которая  сидит  на  бумагах,  две
недели грипповала, а ключей от сейфа, как у нас водится, запасных и не было.
А сегодня она вышла. Тут я и появился...
   - Во всем великолепии, - нетерпеливо закончила Даша. - Что ты ей  навешал
на уши? Квартиру купить хочешь?
   - Ага. Я, мол, хоть и молодой, но весь из себя законченный новый русский,
и квартира мамочке понравилась, спасу нет... -  Он  вытащил  из  внутреннего
кармана кожанки бережно сложенный листок бумаги.  Старательно  развернул.  -
Короче, сорок шестая  квартира  на  Короленко,  тридцать  один,  принадлежит
гражданину Шумкову Константину Михайловичу. Сам  он  там  не  прописан,  где
прописан, они, понятно, не знают, но  квартира  ему  принадлежит  на  правах
частной собственности. Все законно, - Он протянул  бумажку  Даше.  -  Теперь
надо через паспортный стол искать...
   - Не надо, - сказала Даша.
   На лице у него изобразилось несказанное огорчение:
   - Что, опередили?
   - Да нет, - сказала Даша. - Просто  я  прекрасно  знаю,  где  имеет  быть
прописан Шумков Константин Михайлович... Когда квартира куплена?
   - Месяц назад. Месяц с какими-то днями. Через агентство "Альтаир", там  в
бумагах было...
   - Прекрасно, - сказала Даша задумчиво. - А еще жалуются,  что  трудящаяся
интеллигенция отброшена за черту нищеты. Вот тебе  живой  пример  -  доцент,
которому  два  месяца  хлипкую  зарплату  не   платили,   приобретает   себе
квартирку... так,  прикинем...  выложить  пришлось  не  менее  ста  лимонов.
Спрашивается, откуда дровишки?
   - А через налоговую? - предложил Федя, горя желанием оказаться полезным.
   - Идея верная, Теодор, - вздохнула Даша. - Но требует времени. У нас  еще
и март не кончился, до подачи декларации сто лет  пройдет.  Нет  у  него  ни
богатенькой бабушки, ни акций золотых приисков. А прямо  спросить,  увы,  не
можем. Возьмет и скажет, что в карты выиграл. Что ты лыбишься? Был у соседей
случай, когда им один чиновничек в ответ на резонный вопрос, откуда  у  него
вдруг нарисовался трехэтажный кирпичный коттеджик в таежной зоне,  предъявил
этакий протокол, четырьмя  свидетелями  подписанный.  Дескать,  садятся  они
играть партию, и партнер ставит этот самый коттеджик,  а  наш  чиновничек  -
городскую  квартиру.  Выигрывает  чиновничек.  Налог  заплатил,   никак   не
подкопаешься, все вс„ понимают, а сделать ничего нельзя... Но все равно ты у
меня молодец, хорошо поработал. Пригодится.  -  Она  фыркнула:  -  Читаю  по
твоему честному и открытому лицу, что всякий труд требует  вознаграждения...
Придумаем что-нибудь.
   Федя смотрел на нее преданно, так, что она чуть не  прыснула.  Откровенно
говоря, она до сих пор не испытывала ни малейших угрызений совести  за  все,
что началось и продолжалось время от времени: парень ее вполне устраивал, не
предъявлял прав и претензий, не надоедал и особенно  не  лез  с  излияниями.
Одна беда: как она ни старалась, не могла отыскать в душе ни  тени  чего-то,
отдаленно напоминающего чувства.  Молодая  здоровая  баба,  природа  властно
требует свое, мужиков не было давненько, вот и не  удержалась,  уступила.  А
что сквернее, не так уж  и  редко  возвращалась  мыслями  к  происшедшему  в
"Золотой пади" -  там  все  было  совсем  иначе,  схлестнулись  две  сильных
личности в примитивной, но сладкой вспышке  чувств,  до  полного  помрачения
сознания...
   Сердито отогнала совершенно ненужные воспоминания  -  не  хватало  еще  в
рабочее время предаваться сексуальным озабоченностям...
   - Слушай, - сказал Федя с решительным видом, словно бросался  в  холодную
воду. - А ты бы за меня замуж не пошла?
   Сначала она легонько оторопела, но быстро справилась с собой и попыталась
свести все к шутке:
   - Теодор, это ж  нарушение  субординации  -  предлагать  такое  майору  в
служебное время...
   Но парень смотрел на нее упрямо и решительно - для него-то  тут  не  было
никаких шуток... Даша почувствовала себя чуточку неловко, кашлянула:
   - Что это тебе в голову взбрело?
   - А что тут такого удивительного?
   - Я ж тебя старше на восемь лет, чадушко, - сказала Даша.  -  Ну  на  кой
черт тебе гончая собака, вся в шрамах и с потрепанными нервишками?
   - А мне плевать, - сказал он упрямо. -  Тоже  мне,  аргументы...  У  нас,
по-моему, получается?
   - В койке у нас получается, - сказала она нарочито грубо. - Что ни о  чем
еще не говорит. Не гожусь я для семейной жизни, друг Теодор,  решительно  не
могу себя представить в роли супружницы.
   - Давай попытаемся.
   - Давай  мы  это  дело  отложим?  -  предложила  Даша,  ощущая  некоторую
неловкость. - Подумаем хорошенечко,  и  вообще...  Хочешь  гениальные  стихи
послушать? - попыталась она резко сменить тему. - Дедушка Кухарук  приволок.
Слушай, читаю с выражением...
   - Жена, провожая супруга на службу,
   обняв его, тихо сказала:
   "Люблю я тебя и ценю твою дружбу,
   хочу, чтоб ты стал генералом".
   А муж, что недавно лишь стал капитаном,
   лишив жизни банды отпетой,
   ей в шутку ответил,
   что он, как ни странно,
   ни разу не думал об этом.
   Проводив, умолкла, в ноги к детям села
   и при свете желтом на их сон смотрела.
   И снова нет отдыха стражу порядка,
   как многим, с кем трудится вместе:
   ночные проверки,
   засады и схватки со всеми,
   не знает кто чести,
   кто грабит, насилует и убивает детей,
   стариков, мирных граждан,
   кто нам атмосферу во всем отравляет
   на улице, дома - неважно... "
   - А потом убьют орла-капитана, - сказала она, отложив листок  и  стараясь
не встречаться взглядом с верным любовником, возмечтавшим вдруг стать верным
мужем. - Падет он вниз головою, прошептав: "Умираю..."
   - Смешно, - без улыбки согласился Федя. - Может, обсудим все как следует?
Получается, конечно, с бухты-барахты, но  мы  друг  к  другу  уже  вроде  бы
немного присмотрелись...
   Не поставишь же его по  стоике  ."смирно"  и  не  отправишь  из  кабинета
строевым  шагом...  Даша  гадала,  как  преодолеть  мучительную   неловкость
ситуации - и стук в дверь приняла, как сигнал к спасению.
   - Входите! - воззвала она в полный голос. Ввалился Паша  Горбенко,  глаза
так и сверкали в знакомом охотничьем азарте. Нетерпеливо покосился на Федю.
   - Обождите в коридоре, курсант, - сказала она официальным  тоном,  увидев
Пашино нетерпеливое движение бровей в сторону свидетеля.
   Федя  вскочил  и  сговорчиво  выкатился,  успев,   правда,   одарить   ее
тоскливо-влюбленным взглядом.
   - Где-то я эту фигуру видел... - сказал Паша задумчиво.
   - Стажер, - нетерпеливо сказала Она. - Привлеченный для практики... Что у
тебя?
   - Сорок минут назад засекли голубчика выходящим из штаба  округа.  Майор,
эмблемы общевойсковые. Сел  в  белую  "семерку",  похоже,  личная,  вели  до
Ленина, до того дома, что рядом с ЦУМом.  Коричневый,  сталинский.  Квартира
сорок один. Минут через десять вышел при  полной  шумковской  форме,  сел  в
машину и двинул во дворец культуры комбайностроителей. У Шумкова там сегодня
какое-то сборище. Ребята его ведут, вошли следом в зал  -  там  пускают  без
всяких билетов и пропусков...
   - Сколько их?
   - Двое.
   Даша встала,  осклабясь  в  радостном  предвкушении,  сорвала  с  вешалки
пуховик:
   - Организуй группу захвата. И едем. Возьмем его на выходе, аккуратненько.
А я заодно посмотрю и послушаю, что там за слет юных колчаковцев...
   - Они ж тебя моментально срисуют с фаса.
   - Ну и что? Убить не убьют, побить не побьют. Хотя, вообще-то,  получится
скандальчик, а мне хочется посидеть и  послушать...  Ничего,  Паша,  так  уж
заведено, что женщинам маскироваться легко. - Она нетерпеливо рванула дверцу
старенького  шкафа.  -  Сейчас,  где-то  тут  валялся...  Слушай,   пока   я
закамуфлируюсь, позвони в "полицейскую академию". Или нет, пошли машину. Там
есть такая Ксения Белякова, пусть едет в темпе  и  дожидается  нас.  Девочка
толковая, она нам его моментально опознает, гада...

   ...На входе в зал и в самом деле не  требовали  никаких  пригласительных.
Возможно, из-за катастрофического недобора  кворума:  в  зале,  рассчитанном
мест на пятьсот, занята была едва четверть кресел.
   Даша была уверена, что  опознать  ее  решительно  невозможно:  во-первых,
светлый парик, во-вторых, густо наложенная косметика, превратившая в  этакую
лауреатку конкурса "Мисс  путана-97".  Ни  одного  подозрительного  взгляда,
пробираясь  поближе  к   сцене,   она   не   перехватила   -   исключительно
заинтересованные.
   Костю Гукасова и его напарника она засекла сразу,  присела  с  краешку  в
седьмом ряду. Стараясь не вертеть головой очень  уж  откровенно,  попыталась
высмотреть майора, приблизительно прикинула, где он должен сидеть - с учетом
занятой сыскарями позиции.
   Погоны, бороды, гимнастерки... Ага!
   Вот он, как две капли воды похожий  на  свою  фотографию,  полученную  от
Фрола.  Гимнастерка  дореволюционного  образца,  синие  галифе   с   желтыми
лампасами, сидит, покачивая начищенным сапогом, и в самом деле смахивает  на
орла-ротмистра, чьи погоны  нацепил,  -  спина  прямая,  как  палка,  гордая
посадка, слуга царю, отец солдатам... Коллега Волховича или нет? Что за игры
тут  крутят  военные,  и  на  кой  им  черт  эта  ряженая   казачня?   Чисто
профессиональный интерес? Или какие-то хитрые подвязки?
   Ясно было, что застрять здесь придется надолго: действо только  началось,
а краткостью шумковские шоу никогда и не отличались. От  нечего  делать  она
лениво разглядывала сцену.
   Сцена  была  декорирована   пихтовыми   ветвями,   аж   тремя   огромными
бело-зелеными штандартами, а также портретом адмирала Колчака - поясным,  но
выше человеческого роста. Не подлежало сомнению,  что  неизвестный  художник
священнодействовал изо всех своих творческих  сил,  но  муза  в  тот  момент
определенно порхала где-то в  трагическом  отдалении,  и  потому  физиономия
таежного адмирала вышла вовсе уж щучьей, а  застывший  взор  (чего  вряд  ли
хотели шумковцы) поневоле  выдавал  страшную  тайну  насчет  патологического
пристрастия к кокаину. Лучше всего получились погоны с черными адмиральскими
орлами и два креста на шее и груди - впрочем,  орленые  пуговицы  тоже  были
неплохи.
   В серединке почетного президиума восседал, конечно же, сам доцент Шумков,
сияя золотом погон  и  младенчески  незамутненным  взором.  Ошую  и  одесную
располагались осанистые сподвижники,  числом  семеро,  среди  коих  каким-то
образом затесалась совсем юная красоточка в гимнастерке. "А это  уже  что-то
новое, - подумала Даша, - раньше он своих  лялек  в  президиум  не  сажал  -
значит, полным и законченным вождем себя нынче чувствует..."
   Очередной  оратор  -  с  физиономией  лектора  обкома  КПСС  -   красочно
живописал,  как  в  царские  времена  сибиряки  делали  масла  столько,  что
смазывали им тележные оси. Правда, судя по  общим  и  туманным  фразам,  сам
процесс приготовления масла он представлял себе крайне смутно, но упор делал
не на этом, а на злокозненности  масона  Ломоносова,  еще  в  екатерининские
времена разработавшего  программу  сионистской  колонизации  Сибири.  Насчет
Михаилы Васильевича в связи с мировым сионизмом - это было что-то новенькое.
Правда, самая идея совращения германскими масонами  бесхитростного  русского
студента выглядела в  изложении  оратора  чрезвычайно  красочно  и  зловеще,
изложенная с уверенностью очевидца. Хлопали ему завзято.
   Потом на трибуну, путаясь  ногами  в  длиннющей  шашке,  вылез  невысокий
колобок с роскошной бородищей, напомнивший  Даше  профессора  Челленджера  с
виденной в детстве цветной иллюстрации. Представленный как доцент Буромецкий
и "наш верный сторонник", колобок заговорил яро и  темпераментнейше,  глотая
слова и помогая себе размашистыми  жестами.  Даша  добросовестно  попыталась
вникнуть. Доцент вдохновенно излагал  тезисы  новой  науки  антропоэкософии,
совершенно загадочной и  непонятной,  перемешивая  это  с  апокалипсическими
пророчествами об открывшейся над Шантарском  космической  дыре,  из  которой
хлыщет  некая  "моновиталистская  энергия".  Понемногу  Даша   даже   начала
понимать, в чем тут дело. Если отвлечься от мудреных терминов, очень похоже,
изобретенных самим колобком, все сводилось к простой истине: ежели сибирское
человечество будет и далее топить себя в лености  и  пороке,  то  вскоре  же
вымрет, а если возьмется за ум и засучит рукава то, вполне возможно,  еще  и
побарахтается.   И   даже   быть   может,    заткнет    космическую    дыру.
Антропоэкософской пробкой.
   Хлопали колобку  вяло  -  видимо,  не  смогли  проникнуться  и  осознать,
устрашенные обилием  заковыристых  словечек.  На  сцену  вылезла  истеричная
дамочка, вещавшая, что Тунгусский метеорит был на самом деле  закодированным
в    виде    лучистой    энергии    инопланетным    посланием     сибирякам,
запрограммировавшим их на роль спасителей мировой цивилизации. На  смену  ей
появилась другая  дама,  столь  же  истеричного  облика,  но  эта  принялась
декламировать стихи, где "Сибирь" рифмовалось со "вширь" и даже "поверь".
   Все  это  на   нормального   человека   производило   впечатление   дурно
поставленного  концерта  самодеятельности  в  тихом   отделении   шантарской
психушки - и Даша  вновь  ощутила  некий  мучительный  диссонанс.  Концы  не
сходились.  С  одной  стороны,  шумковская   компания   напоминала   скопище
деревенских дурачков, с другой же... Кто-то давал им немалые денежки. Кто-то
купил Шумкову квартиру в неплохом районе.  Кто-то  оставил  в  той  квартире
совершенно исправный автомат. И кто-то,  проявив  незаурядное  мастерство  в
разработке сложных операций, убил там прекрасного сыскаря Воловикова, ни  за
что не давшего бы поймать себя в  примитивную  ловушку...  Категорически  не
сходились концы.
   Она украдкой бросила взгляд на майора-ротмистра. Как и следовало ожидать,
на лице его просматривалась плохо скрытая скука, чуть  ли  не  брезгливость.
Это была еще одна загадка, непонятная ниточка.
   Очередная стихотворная ода (продекламированная на  сей  раз  старичком  с
повадками трибуна)  посвящалась  героическому  адмиралу  Колчаку,  а  заодно
клеймила  позором  окаянные  красные  орды,  в  кровопролитнейших  сражениях
истребившие цвет сибирского рыцарства.
   Со знанием истории у седенького трибуна обстояло не особенно хорошо. Дело
даже не в том, что хваленый адмирал Колчак, в точности подражая большевикам,
разогнал  остатки  Учредительного  собрания,  приютившегося   было   в   его
прихожей...
   Советская власть в Сибири и в самом деле некогда рухнула,  словно  пьяный
слесарь - мордой в лужу.  Даже  вполне  благонамеренные  партийные  историки
позднейшего периода употребляли термин "пала", удивительно точно  отражавший
положение вещей.
   Другое дело, что в  точном  соответствии  с  народной  мудростью  хрен  в
золотых погонах оказался не  слаще  редьки  в  кожанке.  Поначалу  сибиряки,
малость хлебнув красного террора, валили под бело-зеленые знамена  рядами  и
колоннами - и фронт покатился к Москве чуть ли не со  скоростью  курьерского
поезда, обрастая  по  пути  уральскими  рабочими,  башкирами,  черемисами  и
пленными поляками из бывших австро-венгерских частей. Насчет военного гения,
двадцатидевятилетнего генерала Пепеляева, чьи солдаты штыками добыли  Пермь,
- чистейшая правда. Все именно так и обстояло - без зимнего  обмундирования,
боеприпасов и обуви, на отвагу и русское "ура"...
   Но  в  том,  что  началось  после,   виноват   в   первую   очередь   сам
кокаинист-адмирал. Когда он принялся восстанавливать  в  Поволжье  помещичьи
права на землю, бело-зеленая армия получила пердый шоковый удар - и лишилась
тысяч штыков, чьи владельцы столь старорежимных реформ ни за что  не  желали
принять. Потом начались реквизиции, мобилизации, рейды  карательных  отрядов
по селам...
   Сибирь круто повернула на сто восемьдесят градусов - даже не за  красных,
против адмирала. Партизанские армии в  десятки  тысяч  человек,  разъедавшие
колчаковские тылы, о большевизме даже не  имели  никакого  представления,  а
живого большевика не видели отроду. Потом, в начале  двадцатых,  легендарных
партизанских  вождей  пришлось  срочно  убирать,  не  особенно  заботясь  об
убедительных легендах, а те, кого не убрали, ушли в тайгу вновь, на сей  раз
колошматя красных, но времена были не те, и уничтожить новые ватаги  удалось
сравнительно быстро.
   Впрочем, это было потом. А в  девятнадцатом  колчаковский  фронт  был  не
побежден большевиками, а попросту рухнул, подточенный изнутри. На офицерских
отрядах и казачьих сотнях выехать  не  удалось  -  и  жалкие  остатки  армии
покатились на восток. Войска Тухачевского, в большинстве своем состоявшие из
военнопленного сброда (куда по живости характера затесался и Ярослав Гашек),
не побеждали - всего-навсего шли вслед за отступавшими, принимая от партизан
города, словно нищий - монетку на паперти.
   Больше всего, как это обычно бывает, выиграли сторонние - сиречь  чешские
легионеры,  которые  вкупе  с   французами   преспокойно   выдали   адмирала
партизанам, за что смогли выехать из России со всем награбленным  добром,  а
также и долей колчаковского золота.  Именно  благодаря  ему,  положенному  в
подвалы,  пражского  "Легия-банка",  кукольное  государство  Чехословакия  и
смогло относительно безбедно протянуть лет двадцать, пока не прикатили танки
вермахта...  А  Тухачевскому  по  злой  иронии  судьбы  сибирские   "победы"
аукнулись всего через год. Когда бездарно руководимые  им  части  попы