ицемера. Ведь  в
первой жертве есть  жир,  т.  е.  то,  что принадлежит  Богу, поскольку  его
сжигают и воскуряют, что символизирует религиозное чувство и рвение, горение
любовью  к  славе господней и  стремление  ввысь;  в  ней и  внутренности --
благочестие,  и мясо в ней -- доброе и полезное.  В  другой  же нет  ничего,
кроме сухих, голых костей, спрятанных, однако, в шкуру и создающих видимость
прекраснейшего и великолепнейшего жертвенного  животного;  и это очень верно
обозначает пустые, чисто внешние ритуалы и бессмысленные церемонии, которыми
люди заполняют культ  божества, -- все эти  образы созданы ради полезного, а
вовсе  не  подлинного  благочестия.  И  людям  недостаточно  подносить  Богу
подобные  пустяки  -- они  приносят их  так,  как  будто он сам их избрал  и
предписал  исполнять все эти обряды. Верно говорит об этом выборе пророк  от
имени Бога: "Неужели же, наконец, я избрал этот пост для того, чтобы человек
в какой-то день терзал свою душу и склонял голову свою, как тростник?" После
религии  парабола  обращается  к   морали  и  условиям  человеческой  жизни.
Достаточно   широко   известно  и  совершенно   правильно  то,  что  Пандора
символизирует наслаждение  и похоть, которые зажглись вслед за  искусствами,
материальной  культурой и роскошью цивилизации, как бы рожденные этим огнем.
Поэтому  создание наслаждения  поручается Вулкану, который тоже представляет
огонь. А от  наслаждения проистекли бесчисленные несчастья и для души, и для
тела, и для  имущества людей (а вместе с ними  и позднее  раскаяние);  и это
касается не только судеб отдельных лиц, но и королевств и республик. Из того
же  источника  берут  начало  и  войны, и мятежи, и  тирании. Стоит, однако,
обратить внимание и  на то, как тонко и искусно  рисует миф два образа жизни
человека,  как  бы  воочию  представляя  их  в  лице Прометея и  Эпиметея. К
приверженцам Эпиметея  принадлежат люди  неумные,  недальновидные, считающие
самым  важным  то,  что  приятно  в  данный  момент,  из-за чего  они всегда
оказываются в  трудном положении, терпят  бедствия и  беспрерывно  вынуждены
бороться с несчастьями. А между тем они пытаются успокоить себя и  по своему
незнанию жизни  лелеют  в  душе  своей  множество  пустых  надежд,  которыми
утешаются, как сладкими снами, и скрашивают ими страдания своей жизни. Школа
же Прометея  -- это люди  мудрые, думающие  о будущем  и  способные  поэтому
осторожно  предотвратить  или  отбросить  много бед и  несчастий; но  с этим
достоинством  соединяется  то,  что  они лишают  себя многих удовольствий  и
разнообразных радостей жизни, подавляют свои желания и, что еще хуже, мучают
и  терзают себя заботами, беспокойством и внутренним  страхом. Прикованные к
скале  необходимости,  они страдают  от бесчисленных  мыслей, терзающих  их,
рвущих  и  пожирающих их печень (а так как эти  мысли  стремительны,  то они
символизируются в образе орла),  и только иногда получают какое-то маленькое
облегчение и  покой  (как сон ночью);  но тотчас же вслед  за этим  приходят
новые терзания  и  страхи. Таким образом, очень немногим  выпадает на долю и
тот   и    другой    жребий    --   и    обладать   преимуществами    мудрой
предусмотрительности, и быть  свободным  от  страданий,  приносимых душевным
волнением  и  беспокойством; этого можно достичь только с помощью Геркулеса,
т. е. благодаря мужеству и стойкости души, готовой к любому исходу, к любому
жребию,  смотрящей  вперед без страха,  наслаждающейся  без  брезгливости  и
терпеливо  переносящей  страдания.  Стоит  также  отметить  и  то,  что  эта
способность у Прометея  не  врожденная, а привнесенная извне какой-то силой,
ибо  никакое  врожденное и естественное  мужество не  может быть соразмерным
такой задаче. Эта сила получена от Солнца и пришла с дальних берегов океана,
т. е. она исходит от мудрости, как от Солнца,  и от мыслей о непостоянстве и
волнениях человеческой жизни, подобных волнению Океана. И то и другое хорошо
соединено в словах Вергилия:
     Счастливы те, кто вещей познать умели причину,
     Те, кто всяческий страх и рок, непреклонный к моленьям, --
     Все повергли к ногам, -- и шум Ахеронта скупого[14].
     Очень  тонко и умно упоминание о том, что этот великий герой  приплыл в
чаше или каком-то сосуде.  Это говорится для того, чтобы  утешить и ободрить
людей, дабы они  не слишком страшились слабости  и непрочности своей природы
или не оправдывались тем,  будто  она  вообще  не способна  на  такого  рода
твердость  и мужество. Именно на это надеялся Сенека  говоря:  "Великое  это
дело -- обладать одновременно и хрупкостью человека и спокойствием бога".
     Однако теперь  уже пора  вернуться к тому, что мы намеренно пропустили,
чтобы не  нарушить  связь  нашего  изложения: речь  идет  о  самом последнем
преступлении Прометея -- о попытке обесчестить  Минерву. Ведь именно за этот
тяжелейший проступок  он и понес самое  страшное  из своих  наказаний, когда
орел терзал его внутренности.  Это, как мне кажется,  есть не что  иное, как
изображение людей, безмерно возгордившихся своими искусствами и многознанием
и пытающихся подчинить божественную мудрость  власти  чувства и разума, а за
этим  неизбежно  следуют терзания  духа и  беспрерывное,  не  знающее отдыха
беспокойство  (stimulatio).  Поэтому по  трезвому  и  скромному  рассуждению
следует  различать  божественное и человеческое, откровения чувства и  веры,
если  только  люди  не  становятся  адептами  еретической религии  и  лживой
философии.  Остается, наконец,  последняя часть  мифа --  об  играх  в честь
Прометея,  о  беге с  зажженными  факелами.  Этот  эпизод  опять затрагивает
вопросы искусства  и  науки, подобно тому огню, в память и во славу которого
установлены  эти игры: он содержит в себе напоминание  (и весьма разумное) о
том,  что  совершенствования  науки  нужно  ждать  не  от  способностей  или
проворства какого-нибудь одного человека, а от последовательной деятельности
многих поколений, сменяющих друг  друга.  Ведь тем, кто бежит  на состязании
быстрее  и сильнее всех, подчас не так легко  удается  сохранить свой  факел
зажженным,  поскольку быстрый  бег, равно  как  и слишком  медленный, грозит
опасностью погасить факел.  Но  этот  бег с факелами и  эти  состязания, как
видно, уже давно прекратили свое существование, так как считается, что наука
своим  расцветом  обязана  прежде всего  нескольким  авторам --  Аристотелю,
Галену, Эвклиду, Птолемею и что все последующие поколения  но  внесли в  нее
ничего значительного и даже не пытались сделать этого. И нужно желать, чтобы
эти игры в  честь Прометея, т.  е. в  честь человеческой природы, были вновь
восстановлены,  и снова вернулись  состязания, соревнования и добрая удача в
науке,  и  чтобы  она  не  зависела  от  дрожащего  и  колеблющегося  факела
какого-нибудь  одного человека. Поэтому  нужно  убедить  людей встряхнуться,
испробовать собственные  силы и способность сменять друг друга  и не ставить
все  в зависимость от  умишек и скудости  мозгов немногих персон. Таковы  те
мысли,  которые  мы считали  нужным  подчеркнуть в этом  широко известном  и
популярном мифе; мы не отрицаем  также,  что  в нем есть немало такого,  что
удивительно созвучно  с  таинствами христианской веры, и  прежде  всего, мне
кажется,  что  Геркулес,  плывущий  в  чаше  с  целью  освободить  Прометея,
представляет собой  образ слова  Божия во  плоти, подобно  хрупкому  сосуду,
спешащему  искупить  род человеческий. Но мы сознательно лишаем себя  всякой
свободы в этом жанре, дабы не возжечь на алтаре Божьем чуждого ему огня.
        "XXVII. Полет Икара; Сцилла и Харибда, или Средний путь"
     Золотая середина, или средний путь, весьма похвальна в  области морали,
менее приемлема в области интеллектуальной, в политике же весьма сомнительна
и требует осторожности. Известно, что древние символизировали средний путь в
морали рассказом о том пути, которым должен был лететь Икар; средний же путь
в интеллектуальной области --  рассказом о  Сцилле  и Харибде,  обозначавших
трудности и опасности. Отец говорил Икару,  когда им  предстояло  перелетать
через море, чтобы он не залетал слишком высоко и не спускался слишком низко.
Ведь,  так как крылья были склеены воском, была опасность, что воск  растает
от жара Солнца, если Икар поднимется слишком  высоко,  или, промокнув, будет
плохо  держать  перья,  если  он спустится  близко к морской воде.  А тот  с
юношеской дерзостью устремился ввысь и упал в море.
     Парабола весьма проста и общеизвестна: путь добродетели проходит прямой
тропой  между  порывами  увлечения и слабостью малодушия. И  не удивительно,
если Икара, охваченного юношеским воодушевлением, погубил этот порыв. Порывы
увлечения почти  всегда  являются пороками  юности,  малодушная слабость  --
порок  старости. Из двух  дурных и  гибельных  путей (если уж неизбежна была
гибель)  Икар  избрал  лучший.  Ведь  правильно  считается,  что  малодушная
слабость хуже порыва увлечения, потому что в последнем есть что-то великое и
мужественное, близкое  к  небу;  он подобен птице; малодушие  же ползает  по
земле,  подобно  пресмыкающемуся. Прекрасно сказал Гераклит: "Сухой  свет --
лучшая  душа".  Ведь  если душа  воспримет  из земли  влагу,  она  полностью
потеряет свое величие и выродится; однако же следует соблюдать осторожность,
дабы от этой хваленой сухости шел лишь тонкий свет и не начался пожар. И это
известно  почти   каждому.   Что   же  касается  среднего  пути   в  области
интеллектуальной, т. е. пути между  Сциллой  и Харибдой, то он,  безусловно,
требует и опытности в кораблевождении, и счастливой удачи. Ведь если корабли
столкнутся  со Сциллой, они будут разбиты  о скалы, если  с  Харибдой -- она
поглотит их. Смысл  этой  параболы (мы коснемся  его лишь коротко,  хотя она
влечет за собой бесчисленные  размышления), как  мне кажется,  заключается в
том, что во всяком учении,  во всякой науке,  в их правилах и аксиомах нужно
сохранять   меру,   осторожно  выбирая  путь  между  скалами  расчленений  и
пропастями обобщений. И  те и другие знамениты  гибелью и многих талантов, и
многих искусств.
        "XXVIII. Сфинкс, или Наука"
     Говорят, что Сфинкс  была чудовищем  с  лицом и голосом  девы, покрытая
перьями, как птица, с когтями  грифа; она сидела на вершине  горы близ Фив и
следила за дорогой, подстерегая путников;  она набрасывалась на них из своей
засады и,  схватив, загадывала  им  темные и сложные загадки,  которые,  как
полагали, сама узнавала от Муз. Если несчастные пленники не могли  разрешить
и  растолковать эти загадки, но колебались и говорили  что-то невнятное, она
со   страшной   свирепостью   растерзывала   их.  И  так   как  эта  напасть
свирепствовала уже давно, то  фиванцы  назначили  награду  тому,  кто сможет
разгадать  загадки  Сфинкс, а  наградой  этой была  сама царская власть  над
Фивами (потому что не было иного способа одолеть Сфинкс). Привлеченный такой
наградой,  Эдип,  человек  энергичный  и  умный,  но с больными, проколотыми
некогда ногами, принял это условие и решил попытать счастья. И вот, когда он
мужественно и твердо  предстал перед Сфинкс, она спросила у него, что это за
животное, которое сначала  рождается четвероногим, затем  делается двуногим,
потом трехногим и наконец снова четвероногим. Тот, подумав, ответил, что все
это относится  к  человеку,  который сразу  после рождения и  в младенчестве
оказывается  четвероногим  и  только  учится  ползать,  но  вскоре  за  этим
поднимается и  ходит  на двух  ногах; в старости же он  опирается  на палку,
чтобы  крепче держаться,  и представляется как бы трехногим, а в самом конце
своей жизни, уже  дряхлым старцем, когда  мускулы  его уже совсем  ослабели,
лежит, прикованный к постели, и  снова становится  как бы  четвероногим. Дав
правильный  ответ,  он одержал победу  над Сфинкс  и  погубил  ее;  тело ее,
погруженное на  осла,  возили, как в триумфальной  процессии, сам же Эдип по
условиям уговора стал царем фиванцев.
     Миф очень тонкий и умный; мне кажется, что он рассказывает о науке, и в
особенности о ее связи с практикой. В самом деле, вовсе не абсурдно называть
науку чудовищем, ибо у  невежд  и просто  неосведомленных людей она вызывает
удивление. Она  многообразна  по  своему виду  и облику,  ибо предмет  науки
бесконечно  многообразен:  женские лицо  и  голос указывают на  изящество  и
словоохотливость;  крылья  даны ей  потому, что знания и  открытия мгновенно
распространяются и разлетаются по свету, ибо передача  знания  подобна бурно
вспыхнувшему  пламени, зажженному от  другого пламени. Очень глубокий  смысл
содержит и упоминание об  острых кривых когтях, ибо аксиомы и доказательства
науки проникают  в ум, захватывают его и держат так крепко, что  он не может
ни двинуться, ни вырваться, о чем говорил  и святой мудрец: "Слова  мудрецов
подобны  шипам  и  как гвозди,  глубоко  вонзенные"[15]. Всякое  же
знание представляется нам  расположившимся на крутых и  высоких горах,  ибо,
будучи  явлением возвышенным, оно по праву рассматривается помещенным где-то
высоко наверху, откуда оно с презрением взирает на невежество и может, как с
вершины  горы,  далеко и на широком  пространстве  видеть все вокруг.  Наука
изображается нападающей на путников,  идущих по дороге, --  это  обозначает,
что повсюду на этом пути, в этом  странствии человеческой жизни, возникает и
встречается  и материал, и удобный случай  для наблюдения. Сфинкс предлагает
смертным различные трудные вопросы и  загадки, которые она узнала от Муз. Но
пока эти загадки  остаются  достоянием  Муз, они,  возможно, не таят  в себе
ничего  страшного:  ведь до тех пор, пока  у  размышления и исследования нет
никакой  иной цели,  кроме самого  знания,  ум пребывает не  стесненным,  не
заключенным  в  узкие  рамки,  но  свободно устремленным  вдаль  и  в  самом
сомнении,  в   разнообразии  решений  чувствующим  какое-то  удовольствие  и
наслаждение. Когда же такого рода загадки переходят от Муз к Сфинкс, т. е. к
практике, так что свод требования начинают  настойчиво предъявлять действие,
выбор,  решение, вот  тогда-то  загадки  становятся  тягостными и страшными,
чудовищно терзают и  мучают  человеческий  ум, тянут  его в разные  стороны,
буквально разрывают на части, если люди оказываются неспособными разрешить и
разгадать их. Поэтому в загадках Сфинкс всегда  предполагаются два  условия:
тех,  кто  не разрешит их,  ожидают  терзания духа,  тех,  кто  разрешит, --
власть. Ведь  тот,  кто знает  свое дело, тот достигает своей цели, и всякий
мастер -- повелитель своего  творения. Вообще же  загадки Сфинкс  делятся на
два  рода:  загадки  о  природе  вещей  и  загадки  о  природе  человека,  и
соответственно в награду  за их решение предлагаются два рода власти: власть
над  природой и власть над людьми. Ибо собственная и конечная цель  истинной
естественной  философии  --  это   власть  над  природными  вещами,  телами,
лечебными средствами, машинами и бесконечным множеством других вещей,  тогда
как  философия Школы,  довольствуясь  тем, что  она поучает,  гордая  своими
разглагольствованиями,  пренебрегает  практикой,  чуть  ли  не  отвергая  ее
совершенно. Но загадка,  предложенная  Эдипу,  разрешив  которую он  получил
власть над  Фивами, относилась к  природе  человека, ибо тот,  кто поймет до
конца  природу человека,  тот  почти наверняка может стать  кузнецом  своего
счастья, тот  рожден для власти. Это то, что  хорошо было  сказано о римских
искусствах:
     Ты же народами править властительно, римлянин, помни!
     Се -- твои будут искусства...[16]
     Поэтому немалый смысл имеет то,  что Цезарь Август, то ли  сознательно,
то ли случайно пользовался печатью с изображением Сфинкс. Ведь он, как никто
другой,  был  выдающимся политиком;  в  своей  жизни он  счастливо  разрешил
множество новых загадок о природе человека, а если он легко и умело не решил
бы  их, ему не раз  пришлось  бы оказаться  в  двух  шагах  от  грозящей ему
неизбежной  гибели. В мифе говорится также  и  о  том,  что тело побежденной
Сфинкс погрузили на осла. Это удивительно меткий образ, ибо нет ничего столь
глубокого и сложного, что, будучи до конца понятно и став  общеизвестным, не
могло бы быть внушено даже тяжелодуму. Не следует упускать и той детали, что
Сфинкс была побеждена  человеком с больными ногами: ведь люди обычно слишком
быстрым, торопливым  шагом спешат разрешить  загадки Сфинкс, и в  результате
(если Сфинкс оказывается сильнее) они чаще терзают  свои  таланты в  спорах,
чем властвуют благодаря своим трудам.
        "XXIX. Прозерпина, или Дух"
     Рассказывают,  что  Плутон,  получив в  результате  известного  раздела
власти подземное царство, потерял надежду уговорить какую-нибудь из небесных
богинь  выйти за  него  замуж  и  был  вынужден думать о  похищении. И  вот,
воспользовавшись удобным случаем, он  похитил и  на квадриге увез с  собой в
подземное царство Прозерпину, дочь Цереры, прекраснейшую девушку, схватив ее
внезапно, когда она собирала нарциссы на лугах Сицилии. В подземном мире она
была встречена с величайшим  уважением и провозглашена владычицей Дита. Мать
же ее,  Церера,  нигде  не  видя своей горячо любимой дочери,  в отчаянии  и
тревоге, с зажженным факелом в руке  обошла весь мир, чтобы  найти дочь. Все
было напрасно. Случайно узнав о  том,  что она  увезена в подземное царство,
Церера,  беспрерывно  рыдая  и стеная,  стала  упрашивать Юпитера,  чтобы ей
возвратили дочь. В конце концов она добилась разрешения вернуть ее на землю,
если  та  еще  не съела ничего из того, что  растет в подземном царстве. Это
условие никак не устраивало мать, поскольку Прозерпина,  как известно, съела
три зерна граната.  Но Церера  не оставила своих просьб и рыданий.  Наконец,
уступая  ее  мольбам,  Юпитер позволил  Прозерпине  попеременно  быть  шесть
месяцев  с мужем  и шесть  других --  с  матерью. Позднее Тесей  и Пирифой с
изумительной дерзостью  пытались  увести  ее  из  дворца Дита.  Но  когда  в
подземном царстве, устав от долгого пути,  они  присели на камень, подняться
им уже не было дано, и они остались навечно сидеть на этом камне. Прозерпина
же осталась царицей подземного царства. Ей была оказана  еще одна  особая  и
великая  честь. Известно,  что  никто,  спустившись в подземное  царство, не
может вновь  подняться  на  землю;  в этот  закон  было  внесено неслыханное
исключение: тому, кто  принесет в дом  Прозерпины золотую ветвь, разрешалось
спуститься  в подземное царство  и вернуться вновь  на землю. Эта ветвь была
единственной в огромном  темном лесу и  не имела своего ствола,  но, подобно
омеле,  росла на  другом дереве; и  если ее отломить, на ее  месте вырастала
другая.
     Мне  кажется,  что миф имеет в виду  природу и толкует  о той  богатой,
плодоносной,  мощной  подземной  силе,  от  которой  произрастает  все,  что
существует  на  земле,  и  в  которую  все  возвращается  снова.  Прозерпина
символизировала у древних тот эфирный дух (spiritus aethereus), вырванный из
верхней  сферы, который заперт и спрятан под землей (представленной  в  виде
Плутона). Это неплохо выразил поэт:
     Иль молодая Земля, разделенная с вышним эфиром
     Только что, семя еще сохраняла родимого неба?..[17]
     Этот  дух  изображается похищенным с земли, потому  что его  невозможно
удержать  там,  где  у  него есть время улететь,  но  его  можно  сковать  и
задержать, если только  внезапно сломить и раздробить его,  подобно тому как
это происходит, когда хотят смешать  воздух с водой; последнее возможно лишь
единственным путем  -- быстрым и сильным  вращением, и мы видим, как в  этом
случае  оба  эти тела  соединяются  в пене, как  будто вода похищает воздух.
Весьма тонко говорится и о том, что Прозерпина была похищена в то время, как
она  собирала  нарциссы  в  долине:  ведь Нарцисс  означает  оцепенение  или
неподвижность, а дух именно тогда более всег