это проклятие;  и
где самой  высокой наградой добродетели является сама добродетель, точно так
же как самой страшной  казнью за  порок является  сам порок.  Ибо  прекрасно
сказал поэт:
     ...о, какою же вам, какою наградою, мужи,
     Можно за подвиг воздать? Наградят вас прекрасно, во-первых,
     Боги и ваша же честь... '^
     С другой стороны,  не менее правильно говорится и о  мерзавцах:  "И ему
отомстят  его  нравы"  ^.  Более  того,  даже  во  всех  своих  волнениях  и
беспрестанных  заботах  и  мыслях  о том,  как  лучше и  вернее  устроить  и
обеспечить свое благосостояние, даже среди всех этих метаний ума люди должны
обращать свои взоры к божественной воле и вечному провидению, которое всегда
опрокидывает  и сводит на нет все махинации  негодяев, все  их подлые,  хотя
иной   раз  и   хитроумные  замыслы;  согласно   словам  Писания:  "Зачавший
несправедливость  родит суету"  '^.  И  даже если  они не  будут прибегать к
несправедливости  и нечестным средствам,  однако  же вся  эта  беспрерывная,
безостановочная,  не  знающая  ни  минуты  покоя,  ни   единого  дня  отдыха
лихорадочная погоня за счастьем  не дает  человеку  ни малейшей  возможности
воздать господу как  полагающуюся ему дань часть нашего  времени. Ведь,  как
известно, господь требует от нас и берет себе десятину от наших способностей
и седьмую  часть нашего  времени.  Так зачем  же гордо  поднимать  голову  к
небесным высям, когда дух простерт по земле, подобно змию, пожирающему прах?
Это не укрылось даже от язычников:
     Пригнетая к земле часть дыханья божественной силы! ^.
     Если  же  кто-нибудь  льстит  себя  надеждой,  что  он  сможет   честно
пользоваться  своим богатством и могуществом, какими бы нечестными способами
они ни  были добыты (подобно тому  как  всегда  говорили о Цезаре  Августе и
Септимии Севере, что "они  должны были или никогда не родиться,  или никогда
не  умирать"  '^  --  столько  зла  совершили  они,  прокладывая себе путь к
вершинам могущества,  и, наоборот, -- столько  добра, достигнув  их),  то он
должен  тем   не  менее  понять,  что  такого  рода  компенсация  добром  за
причиненное  зло получает одобрение лишь впоследствии, сама же мысль об этом
с полным основанием заслуживает осуждения. Наконец, не будет лишним, если мы
во время  этой  напряженной и  бешеной  погони за счастьем несколько охладим
свой  пыл,  вспомнив  о довольно  удачном замечании императора Карла  V  '^,
сделанном  им  в наставлениях своему  сыну,  где  он  говорил,  что  счастье
подражает женщинам, обычно презрительно отвергающим  тех  своих поклонников,
которые слишком ухаживают за ними. Но это последнее касается только тех, чей
вкус  испорчен  болезнью души. Скорее  люди должны опираться на  тот камень,
который является  как  бы краеугольным и  для  теологии,  и  для  философии,
поскольку они  утверждают в сущности почти одно и то же о том, к чему прежде
всего  следует  стремиться.  Ведь  теология  заявляет:  "Прежде всего  ищите
царство божье, а все остальное -- приложится" '^. Но и философия  утверждает
нечто подобное: "Прежде всего ищите душевное благо, остальное же или придет,
или  не принесет вреда". Впрочем, этот фундамент, если его закладывают люди,
иной  раз  строится  на  песке; именно об этом  говорит  возглас  М.  Брута,
вырвавшийся у него перед самой его гибелью:
     Чтил я тебя добродетель -- ты же лишь имя пустое '"°.
     Но  тот  же  самый  фундамент,  заложенный Богом,  всегда  зиждется  на
незыблемой  скале.  На  этом мы завершаем  рассмотрение  учения о  жизненной
карьере и одновременно общего учения о деловых отношениях.
        "Глава III"
     Разделение науки о власти, т. е. о государстве, здесь не приводится. Мы
укажем путь к созданию только двух наук, не существующих в настоящее  время,
а  именно:  учения  о  расширении   границ  державы  и   учения  о  всеобщей
справедливости, или об источниках права
     Теперь  я  перехожу к  искусству власти, или  к  учению  об  управлении
государством, куда я  включаю  и экономику  ^', поскольку  семья  составляет
частицу государства. Как я уже говорил выше, в этой области  я решил хранить
молчание. При этом, однако,  я  вовсе не считаю, что совершенно не  способен
сказать на эту тему  что-нибудь, что могло бы оказаться полезным и разумным:
ведь  я  обладаю  большим  и  длительным  опытом  на  этом поприще.  Занимая
последовательно  множество почетных  государственных  должностей,  хотя и не
имея  на  то   никаких   заслуг,  лишь  благодаря  безграничной  милости   и
благоволению ко мне  Вашего Величества я  достиг самого высокого положения в
королевстве, занимал эту высшую должность в течение целых четырех лет и, что
гораздо важнее, беспрерывно в течение восемнадцати лет постоянно беседовал с
Вашим Величеством и выполнял Ваши поручения  (а  это  даже  из любого бревна
могло  бы  сделать политика), наконец, из  всех наук  я уделил больше  всего
внимания и времени  изучению истории и права. Обо всем этом я говорю  не для
того, чтобы похвастаться перед потомками, а потому что, как я полагаю, имеет
некоторое отношение  к достоинству и  значению наук  тот  факт, что человек,
рожденный  скорее  для  научной,  чем  для  какой  бы   то  ни  было  другой
деятельности, оказавшись какой-то  неведомой  судьбой,  вопреки  склонностям
своего  характера  на поприще  практической  деятельности, был, однако,  при
мудрейшем  короле  удостоен  права  исполнять   весьма  почетные  и  трудные
обязанности. Но если даже после всего  этого  я,  воспользовавшись свободным
временем,   попытаюсь  родить  что-нибудь   на  тему  политики,   то   такое
произведение,  вероятно,  окажется  либо  недоноском,  либо  мертворожденным
ребенком.  Между тем, чтобы не оставалось вообще незанятым столь возвышенное
место (ибо  все  остальные  науки уже размещены на своих  местах),  я  решил
отметить  здесь  как  недостающие и нуждающиеся в развитии  лишь два раздела
гражданской  науки,   не   затрагивающих  тайн  государственной  власти,  но
являющихся  достаточно общими  по  своему характеру,  и, как  мы это  обычно
делаем, привести примеры их исследования.
     Искусство власти складывается из  трех  политических  задач, а  именно:
сохранить  державу,   сделать  ее  счастливой  и  процветающей  и,  наконец,
расширить  ее  территорию  и как можно  дальше раздвинуть ее границы. Однако
только  две первые задачи прекрасно  раскрыты в основных своих чертах  рядом
авторов,  последняя  же  задача  обходится  молчанием.  Поэтому  мы  считаем
необходимым отнести ее к  числу наук,  требующих  развития, и,  как  мы  это
всегда делаем,  приведем здесь  образец  ее изложения. Этот  раздел науки мы
будем называть "Консул  в  военном  плаще", или "Наука  о  расширении границ
державы".
        "Пример общего трактата о расширении границ державы ^"
     Слова Фемистокла, если их применить лишь к нему самому, конечно, звучат
дерзко и высокомерно,  но если их употребить в  отношении  других и в  более
общем смысле, то они, как мне кажется, безусловно, выражают  весьма разумное
и очень  важное  наблюдение.  Когда Фемистокла  на  пиру  попросили  сыграть
что-нибудь  на кифаре, он ответил: "Я не умею играть на кифаре, но зато могу
маленький городишко превратить в великое государство" '^. Действительно, эти
слова,  если их рассматривать в политическом смысле,  великолепно показывают
различие,  существующее  между двумя абсолютно несовместимыми друг с  другом
способностями, которыми обладают те, кто  стоит у кормила власти. Ведь  если
внимательно  присмотреться ко всем когда-либо  жившим королевским канцлерам,
сенаторам и остальным,  посвятившим  себя государственной  деятельности, то,
конечно, можно найти  (хотя и довольно редко) среди них некоторых, способных
превратить маленькое  и слабое королевство или иное государство в обширное и
богатое  и,  однако, совершенно не умеющих играть на кифаре.  Наоборот, есть
множество  других,  удивительно хорошо  и мастерски  играющих на  кифаре или
лире,  т. е. отлично  владеющих  искусством  дворцовых интриг,  но настолько
неспособных увеличить мощь государства, что создается  впечатление,  что они
скорее  самой природой предназначены  расшатывать  и  колебать  счастливое и
цветущее его состояние. Конечно же, все это низкое и призрачное искусство, с
помощью  которого всякого  рода  советники и  влиятельные люди весьма  часто
стремятся  снискать милость к  себе государей  и популярность  у  толпы,  не
заслуживает никакого  другого названия, кроме  посредственного умения играть
на музыкальном  инструменте; ибо  все это  приятно только в данную  минуту и
скорее  украшает самих мастеров, чем приносит пользу и способствует росту  и
величию государств, слугами которых  они являются. Без сомнения, мы встретим
и  других  канцлеров  и правителей государств, весьма  дельных, способных  к
государственной деятельности  и  умеющих разумно управлять  делами  страны и
спасти  ее  от  очевидных  опасностей  и  неприятностей,  которые,   однако,
совершенно  не  обладают  данными,  необходимыми для  того,  чтобы возвысить
государство и увеличить его силу.
     Но какими бы в конце концов ни были  работники, посмотрим и  на само их
произведение,  на то,  каким же должно быть подлинное  величие королевств  и
республик  и  какими  путями  можно  его  достигнуть. Этот  предмет поистине
достоин  того,  чтобы правители государств  постоянно  обращались к  нему  и
тщательно размышляли над ним, дабы  не переоценить свои силы и не  оказаться
втянутыми в безнадежные  и слишком трудные  предприятия, и, наоборот, чтобы,
слишком невысоко оценивая свои возможности, не унизиться до принятия решений
малодушных и трусливых.
     Величина  территории державы может быть измерена,  доходы ее могут быть
подсчитаны, численность населения можно узнать по переписи,  а число городов
и их размеры по карте.  Однако  среди  всех  вопросов  политики нельзя найти
другого,  более подверженного неверным  и ошибочным решениям,  чем вопрос  о
правильной и глубокой оценке истинных сил и возможностей какой-либо державы.
Царство небесное  уподобляют  не желудю  или  какому-нибудь  более или менее
крупному ореху, по  горчичному зерну --  самому маленькому из всех зерен '^,
которое, однако, обладает каким-то внутренним свойством, каким-то врожденным
духом,  благодаря  которым  оно  способно  произрасти,  подняться  и  широко
раскинуть свои  листья. Точно так  же  можно встретить королевства  и другие
государства,  достаточно  обширные по своей территории,  которые, однако, не
способны раздвинуть еще дальше свои границы или распространить еще шире свою
державу; и, наоборот, другие государства, очень маленькие по своим размерам,
оказываются  вместе  с  тем  достаточно  прочной  базой,  на  которой  могут
возникнуть величайшие монархии.
     1.   Укрепленные   города,  полные  оружием  склады,  породистые  кони,
вооруженные колесницы, слоны, осадные машины, всевозможные военные  орудия и
т.  п. -- все это, вместе взятое, есть не что иное, как овца, одетая в шкуру
льва, если сам народ  по своей  природе и по своему характеру не является ни
мужественным, ни воинственным.  Более того, сама по себе численность  войска
окажет  не слишком большую помощь там,  где  воины  не  годны для сражения и
трусливы.  Ибо,  как правильно заметил Вергилий: "Волк не заботится  о числе
овец" ^. Персидское войско  на  полях Арбелы предстало перед македонцами как
огромное людское  море,  так  что полководцы  Александра, немало потрясенные
этим зрелищем, уговаривали царя начать сражение ночью, и тот ответил  им: "Я
не  хочу  красть победу" ^. А она оказалась значительно  легче,  чем об этом
думали.  Тигран, царь Армении, расположившись лагерем  с  четырехсоттысячным
войском на каком-то холме и глядя на двинувшийся против него  римский отряд,
не превышавший четырнадцати тысяч, самодовольно заметил: "Этих людей слишком
много для посольства и  слишком  мало для битвы". Но не успело зайти солнце,
как он  на  опыте убедился, что их было  достаточно  много для  того,  чтобы
нанести ему неисчислимые потери  и обратить его  в  бегство '^.  Бесчисленны
примеры, свидетельствующие о том, сколь неравны по  своим  силам множество и
мужество.  Поэтому,  во-первых,   следует   принять  как   несомненнейший  и
безусловно доказанный  факт, что  самое  главное  и  основное для достижения
величия королевства  или другого государства  --  это воинственный  по своей
природе  и по своему  характеру  народ.  Второе же  -- скорее  избитая,  чем
правильная сентенция,  гласящая, что "деньги  --  это  главная сила  войны",
впрочем, так и есть, если  у народа слабого и изнеженного не  хватает  сил в
мускулах.  Правильно ответил  Солон  Крезу  '^,  который хвастался перед ним
своим золотом:  "Но если, царь, явится  кто-нибудь,  кто лучше тебя  владеет
оружием,  то  ему,  конечно,  и  достанется все  это  золото". Поэтому любой
государь  или  государство,  чьи  подданные  по  своей  природе и  характеру
недостаточно мужественны  и воинственны, должны  весьма  трезво оценить свои
возможности;  и,  наоборот,  государи,  правящие  мужественными  и  храбрыми
народами,  должны  быть вполне уверены в  своих  силах, если в остальном они
достаточно  надеются  на  себя. Что же  касается наемных войск  (а  к  этому
средству обычно  прибегают  тогда, когда не хватает собственных),  то  здесь
множество  примеров с полной очевидностью и ясностью  показывает,  что любое
государство,  опирающееся  на наемников, сможет, вероятно, на короткое время
раскинуть  пошире  крылья  над  своим  гнездом,  но  очень скоро эти  крылья
сломаются.
     2.  Благословения  Иуды и  Иссахара  никогда  не встречаются вместе,  и
никогда один и тот же  народ или племя не бывает одновременно и "львенком" и
"ослом",  гнущимся  под тяжестью поклажи '^.  И  никогда  народ, задавленный
налогами, не станет мужественным и  воинственным. Не подлежит сомнению,  что
налоги, установленные со всеобщего  согласия,  не так  угнетающе  и тягостно
действуют на подданных, как те, которые вводятся по произволу правителя. Это
можно ясно  увидеть  на  примере  так называемых  акцизов, формы  налогового
обложения, существующей в  Нидерландах, и  отчасти на  примере  того,  что в
Англии  называют субсидиями  '^. Ведь  нужно иметь в  виду,  что речь идет о
моральном  состоянии людей, а не  о  достатке. Налоги же, которые платятся с
общего  согласия, и те, которые устанавливаются  повелением власти, будучи с
материальной  точки   зрения  равнозначными,  обладают,  однако,  совершенно
различным  моральным воздействием на  психологию  подданных.  Поэтому  нужно
сделать вывод, что народ, обремененный налогами, не способен повелевать.
     3. Если государства стремятся достигнуть величия, то им следует принять
самые тщательные меры для того, чтобы помешать чрезмерному росту численности
знати, патрициев и тех, кого мы называем благородными. Ведь такой рост знати
приводит к  тому,  что  простой  народ  находится  в унижении  и  презрении,
становясь лишь рабами знати и  рабочей силой. Нечто подобное  происходит при
порубках леса:  если оставить больше, чем нужно, пней и старых деревьев,  то
здоровый  и  чистый  лес здесь  не  вырастет вновь,  но  большая  часть  его
выродится в  чахлый кустарник. То же самое происходит и с народами: там, где
знать  становится  слишком  многочисленной, простой  народ  будет  слабым  и
малодушным, и дело в конце концов дойдет  до того, что даже один  человек из
ста не будет способен  носить оружие,  особенно если  иметь  в виду  пехоту,
составляющую,  как  правило, основную  силу  войска. В  результате население
большое, а военные  силы ничтожны. Яснее всего сказанное мною подтверждается
на  примере Англии и Франции. Хотя Англия  значительно меньше  Франции  и по
территории, и по численности населения, однако в военных столкновениях с пей
она почти  всегда оказывалась победительницей; и  это  происходило именно по
той самой причине, что английские  йомены и люди низшего сословия способны к
военной службе,  французские же крестьяне нет. В этом отношении  удивительно
мудрым и глубоким было введение Генрихом VII, королем Англии (о чем мы более
подробно говорили в истории его жизни),  порядка, устанавливавшего небольшие
имения и земледельческие фермы с примыкающим к ним небольшим участком земли,
который не  мог быть отчужден от них '^ Это  делалось  для того, чтобы можно
было   иметь   достаточные  средства   для  более  или   менее   зажиточного
существования, и для того, чтобы земля обрабатывалась ее  собственниками или
в крайнем случае  арендаторами, а не  наемными работниками,  или  батраками.
Именно таким путем любая  страна сможет заслужить те слова, которые  говорит
Вергилий о древней Италии:
     Древняя область, оружьем сильна и земли плодородьем '".
     Не следует обходить вниманием и ту часть населения, которая специфична,
пожалуй, только для Англии и, насколько я знаю, не встречается больше нигде,
за  исключением, может быть, только Польши; речь идет о барской челяди. Даже
самые  последние из этой категории населения ничем  не уступают крестьянам в
том,  что касается службы в пехоте.  Поэтому  совершенно несомненно, что все
это  великолепие и пышное гостеприимство, множество слуг и всяческой челяди,
столь обычные  у английской знати  и дворянства, в конце концов  значительно
способствуют  увеличению  военного могущества  страны. Наоборот,  замкнутый,
скромный,  стремящийся  не привлекать  к  себе  внимание  образ жизни  знати
подрывает военные силы страны.
     4.  Нужно при любых обстоятельствах приложить  все усилия к тому, чтобы
это Навуходоносорово  древо  монархии  имело  достаточно  толстый  и крепкий
ствол, дабы  иметь возможность поддерживать свои ветви и листву, т. е. чтобы
число полноправных граждан было вполне достаточным для того, чтобы держать в
повиновении жителей  покоренных стран '^.  Поэтому  вполне готовы и способны
достигнуть  величия те  государства, которые легко и свободно  предоставляют
другим права гражданства.  Во  всяком случае  не  имеет  никакого  основания
убеждение в том, что манипул воинов, сколь бы мужественными и  умными они ни
были, может обуздать и держать в повиновении огромные и обширнейшие области.
Это,  может   быть,  и  возможно  на  какое-то   короткое  время,  но  долго
продолжаться  не может.  Спартанцы очень скупо и с большим  трудом принимали
новых  граждан. Поэтому, до тех пор пока они осуществляли свое господство на
маленькой территории, их положение было прочным и устойчивым, но, как только
они  начали расширять свои  границы  и  стремиться  господствовать на  более
обширном  пространстве, чем то, на  котором  коренные спартанцы могли  легко
подавить  волнения иноземцев,  их  могущество сразу рухнуло. Никогда ни одно
государство  не  открывало  такого широкого  доступа  новым  гражданам,  как
римская республика. Поэтому и счастливая судьба государства вполне  отвечала
этому столь мудрому установлению, ибо Рим превратился в самую могущественную
и  обширную державу в мире. Римляне очень легко и широко предоставляли права
гражданства в их полной  форме, т. е. не только право торговли, вступления в
брак и наследования,  но  и  право  избирать  и  быть избранным на  почетные
должности; и эти права опять-таки предоставлялись не только отдельным лицам,
а целым семьям,  даже городам, а иной раз и целым  государствам. Сюда  нужно
прибавить и обычай основывать колонии, благодаря которым насаждалось римское
начало на чужеземной почве. Если сопоставить эти два института, то можно без
колебания  утверждать, что  не  римляне распространились по всему  миру,  а,
наоборот, весь мир слился  с римлянами,  а  такой  путь  расширения власти и
влияния  державы является  самым надежным и  безопасным. Приходится довольно
часто  удивляться тому,  что Испания,  обладая таким  малочисленным коренным
населением,  смогла  распространить  свою  вла