нникам
соответствовало его намерениям, ибо распространяется и познается философская
истина  так же, как и истина  божественная:  "Я пришел  во имя отца, и вы не
принимаете меня, а если же кто придет к  вам во имя свое, его примете" ^. Но
если мы  посмотрим,  кто  имеется  здесь  прежде всего в  виду (а  здесь это
говорится об Антихристе, самом страшном  обманщике всех времен), то из этого
божественного  афоризма можно сделать вывод, что стремление  "прийти  во имя
свое", совершенно не  считаясь с наследием прошлого, являющегося, если можно
так сказать, отцом нашего  знания, не предвещает ничего хорошего для истины,
хотя  бы это  и  сопровождалось  очень часто удачей,  --  "вы его  примете".
Впрочем,  Аристотель,  человек поистине выдающийся, наделенный  удивительным
умом, легко мог,  как  я  полагаю, заразиться  этим  честолюбием  от  своего
ученика, с которым он, быть может, соперничал. Ведь  как Александр  подчинил
себе  все народы, так Аристотель покорил все другие учения, основав  в науке
своего  рода  монархию. Так  что, пожалуй, какие-нибудь недоброжелательные и
злоречивые люди могут назвать его тем же именем, что и его ученика :
     Счастливый грабитель земель -- плохой пример всему миру ^
     и  точно так же:  "Счастливый грабитель науки" и т.  д. Мы же со  своей
стороны,  желая,   насколько  это  в   наших  силах,   установить  связь   и
преемственность  между  древней и новой наукой,  твердо решили следовать  до
конца за древними и сохранять их термины, хотя довольно часто нам приходится
менять  их смысл и  определения. В этом мы придерживаемся того сдержанного и
заслуживающего  похвалы метода проведения реформ в  гражданской области, при
котором хотя  и  происходят изменения  в  государстве,  однако на словах все
остается  по-прежнему;  это  как раз то,  о чем говорит Тацит: "Названия  же
должностей оставались прежними" ^.
     Но вернемся к  значению термина  "метафизика" в том смысле,  который мы
придаем  ему.  Из того, что было  сказано  раньше, ясно, что мы  отделяем от
метафизики первую философию, хотя до сих  пор они рассматривались как одна и
та же наука ^. Первую  философию мы называем общей матерью  наук, метафизику
же  считаем   одной  из  частей  естественной  философии.  Предметом  первой
философии мы назвали общие для всех наук аксиомы, а также  относительные или
же привходящие признаки  сущего,  которые мы назвали  трансценденциями, как,
например: многое и малое, тождественное, различное, возможное, невозможное и
т.  п., предупредив лишь о том, что  эти понятия должны рассматриваться не в
логическом, а  в физическом смысле. Исследование же  таких  вещей,  как Бог,
единый,  благой,  ангелы,  духи, мы отнесли  к естественной теологии. Вполне
законно возникает вопрос, что же в таком случае остается на долю метафизики?
Во  всяком случае за пределами  природы -- ничего, но зато важнейшая область
самой природы.  И  конечно,  без большого ущерба для истины можно  было бы и
теперь, следуя древним, сказать, что физика  изучает то,  что  материально и
изменчиво, метафизика же -- главным образом то,  что абстрактно и неизменно.
С другой  стороны, физика  видит в  природе  только  внешнее  существование,
движение и  естественную необходимость, метафизика  же -- еще и ум, и  идею.
Собственно, к этому же сводится и наша точка зрения, но мы хотим изложить ее
в ясных и привычных словах, не прибегая к возвышенному  стилю. Мы  разделили
естественную философию  на  исследование  причин  и  получение  результатов.
Исследование  причин  мы  отнесли к  теоретической философии.  Последнюю  мы
разделили на физику и метафизику. Следовательно, истинный принцип разделения
этих  дисциплин  неизбежно  должен вытекать  из  природы причин,  являющихся
объектом исследования. Поэтому без всяких неясностей и околичностей мы можем
сказать, что физика -- это наука, исследующая действующую причину и материю,
метафизика -- это наука о форме и конечной причине ^.
     Таким  образом,  физика  рассматривает изменчивую,  неопределенную и  в
соответствии  с характером  объекта  подвижную  сторону причин и не касается
того, что в них является постоянным.
     Как этот воск отекает, как глина -- затвердевает
     В том же самом огне... ^
     Для глины огонь является причиной твердения, но для воска этот же огонь
причина таяния. Мы разделим физику на три учения, ибо природа выступает либо
собранной воедино, либо  разрозненной и разъединенной. В  основе же единства
природы  лежат либо общие  для всех вещей  начала,  либо  единое  и  цельное
строение Вселенной. Таким образом, это единство природы  вызвало к жизни две
части  физики: учение о началах вещей и учение о строении Вселенной, т. е. о
Мире, которые  мы  обычно называем учениями  о  высших родах  бытия.  Третье
учение, исследующее природу  в разрозненном  и раздробленном состоянии, дает
нам представление о  бесконечном  разнообразии вещей и о низших родах бытия.
Отсюда ясно,  что вообще существуют  три области физики: о  началах вещей, о
системе Мира, т. е. о строении Вселенной, и  о многообразии природы, т. е. о
природе  в разрозненном состоянии. Это последнее учение, как мы уже сказали,
охватывает псе разнообразие вещей и является своего рода первой глоссой, или
толкованием,  "текстов"  природы.  Ни  одна  из  этих частей не  может  быть
отнесена вполне к  числу нуждающихся в развитии; насколько же  правильно они
разрабатываются в настоящее время, здесь говорить неуместно,
     Физику, рассматривающую  природу в  раздробленном состоянии, т. е.  все
многообразие  вещей,  мы в  свою  очередь  разделим  на  две  части:  физику
конкретного  и физику  абстрактного,  или учение  о  творениях  и  учение  о
природах (naturae). Первая из них,  говоря языком логики, изучает субстанции
со  всем разнообразием их  акциденций,  вторая  изучает акциденции  во  всем
разнообразии субстанций.  Например, когда  речь идет  о льве  или  дубе,  то
очевидно, что  они обладают множеством различных  акциденций; наоборот, если
исследуется тепло или тяжесть, то они могут быть присущи множеству отдельных
субстанций.  Поскольку же  вся  физика  занимает  срединное  положение между
естественной историей  и  метафизикой, то первая ее  часть  (если посмотреть
внимательнее)  ближе   к  естественной  истории,  вторая  --  к  метафизике.
Конкретная физика делится на те же  отделы, что и естественная история, -- о
небесных  явлениях, о метеорах, о земном шаре и море, о  больших  собраниях,
которые называют элементами,  и меньших  собраниях, т. е. видах, кроме того,
об исключительных явлениях природы и  о механизмах. Дело в том,  что во всех
этих  случаях естественная  история  исследует само явление и рассказывает о
нем, физика же интересуется прежде всего причинами явлений (при этом следует
иметь в виду, что речь здесь  идет о преходящих причинах,  т. е. о материи и
действующей причине).  Среди  всех  этих отделов физики  наиболее  слабым  и
совершенно  неразработанным  является  тот,  который  посвящен  исследованию
небесных явлений, хотя, казалось бы,  он должен был стать  предметом  особой
заботы и  внимания, имея в виду важность его  содержания. Правда, астрономия
строится  на  большом фактическом  материале,  однако она  еще  очень  слабо
развита и непрочна, астрология же в большинстве случаев вообще лишена какого
бы то ни было основания. Достижения астрономии перед человеческим умом можно
сравнить с той жертвой, которую  коварно предложил некогда Юпитеру Прометей.
Вместо  настоящего  быка  он поставил  шкуру  огромного и прекрасного  быка,
набитую соломой, листьями и  натянутую на прутья. Точно так же и  астрономия
демонстрирует  нам лишь внешнюю  сторону  небесных явлений  (число звезд, их
положение, движение, периоды), своего рода "шкуру" неба, прекрасную, искусно
и ловко сшитую, но лишенную внутренностей (т. е. физических обоснований), из
которых  с помощью астрономических гипотез можно было  бы вывести теорию, не
только пытающуюся дать удовлетворительное  объяснение тем  или иным небесным
явлениям (а такого рода  остроумных теорий можно придумать множество), но  и
показывающую субстанцию, движение  и взаимное влияние небесных  тел  такими,
какими  они  действительно  являются.  Ведь уже  давно  подорваны  теории  о
первотолчке и о небесной тверди,  где  звезды  будто  бы прибиты гвоздями  к
своим орбитам, как к потолку ^. Не намного удачнее и попытки утверждать, что
существуют будто бы  различные  полюсы -- Зодиака  и Мира, что некий  второй
двигатель  (secundum   mobile)   действует  в  направлении,  противоположном
действию первого двигателя, что все на  небе движется по совершенным кругам,
что существуют эксцентрические  и эпициклические движения, благодаря которым
поддерживается  постоянство движений  по  совершенным  кругам, что  Луна  не
производит никаких изменений, никаких возмущений в телах, расположенных выше
нее,  и т. и.  ^ Абсурдность  всех этих  предположений заставила  говорить о
суточном движении Земли,  что  с нашей  точки зрения совершенно неверно.  Но
едва ли  хоть  кто-нибудь  попытался  выяснить  физические  причины небесной
субстанции, как звездной, так и межзвездной,  скорости движения небесных тел
относительно друг друга, различной скорости движения одной и той же планеты,
направления  движения с Востока на  Запад или, наоборот, их движений вперед,
остановок, движений  вспять, подъемов к апогею и  спуска к  перигею; сложных
движений либо по спирали  по направлению от одного тропика  к  другому, либо
изгибами, которые  называются Драконами;  полюсов вращения и  причины  того,
почему они находятся именно в данной части неба, а не в другой; неизменности
расстояния некоторых планет от  Солнца  и т.  д. "" Такого рода исследования
почти не предпринимаются, и все сводится лишь к математическим наблюдениям и
доказательствам. Эти доказательства могут показать, сколь изобретательно все
это можно уложить  в стройную систему и выпутаться из затруднения, но не то,
каким образом  все это происходит в  действительности;  они  могут  показать
только  кажущееся движение,  вымышленный,  произвольно построенный  механизм
его,  а  отнюдь не  сами причины и истинный характер  этих  явлений. Поэтому
астрономия в нынешнем ее виде причисляется полностью к математическим наукам
и наносит тем самым известный ущерб своему достоинству,  в то  время как она
должна была бы  (если бы она хотела  сохранить свою  роль) скорее составлять
одну из важнейших частей физики. Ведь  всякий, кто откажется от вымышленного
разрыва  между  надлунным  и  подлунным  мирами и  внимательно  примется  за
изучение наиболее общих претерпеваний и стремлений материи (а это имеет силу
в  той и другой  сферах и  проходит  вообще  через весь  материальный  мир),
приобретет богатые  познания  о небесных явлениях, опираясь на те  сведения,
которые  он получит  на  земле;  и, наоборот, из  наблюдений  над  небесными
явлениями он  сможет узнать немало о тех земных  движениях, которые остаются
теперь еще скрытыми от нас, и не только  в той  мере, в какой они зависят от
движений  в  верхней  сфере,  но  и  поскольку  они  обладают  общей с  ними
претерпеваемостью (passiones)  ^. Поэтому мы  считаем,  что физическую часть
астрономии следует отнести  к  тем наукам, которые должны получить развитие.
Мы назовем  ее "живая  астрономия" в отличие от того набитого  соломой  быка
Прометея, который был быком лишь с виду.
     Астрология же  полна  всяческих  суеверий, так что едва  ли в ней можно
обнаружить хоть что-нибудь  здравое. И  все  же мы  считаем,  что ее  скорее
следует очистить от всего ложного, чем  полностью  отказываться от  нее. Ибо
всякий,  кто  будет  утверждать,   что  основанием  этой   науки  служат  не
исследования и  выводы  физики,  а слепой  опыт и многовековые  практические
наблюдения, и на этом основании откажется от рассмотрения  физических причин
(чем гордились халдеи), с равным  успехом может обратиться и ко всякого рода
гаданиям  и предсказаниям по  птицам,  по  внутренностям  и  к тому подобным
басням,  поскольку  все  это  также  считалось плодом  длительного  опыта  и
передаваемого из  поколения  в  поколение знания. Мы же  считаем  астрологию
отраслью физики и не придаем ей большего значения, чем это допускают разум и
очевидные факты, решительно  отбрасывая всякого  рода суеверия и измышления.
Рассмотрим, однако, этот вопрос несколько внимательнее.  Прежде всего  сколь
беспочвенным оказывается измышление  о том, что отдельные планеты поочередно
царят во Вселенной по часу, так что на протяжении двадцати четырех часов они
трижды  занимают это  положение, не  считая  трех  остающихся  часов. Однако
именно  это  измышление породило  у  нас  разделение  недели  на  семь  дней
(существующее   издавна   и   получившее   широкое   распространение),   что
очевиднейшим образом  явствует из чередования дней, так как в начале каждого
следующего  дня  всегда  царствует планета, занимающая  четвертое  место  за
планетой предыдущего дня,  поскольку существуют  те три остающихся часа,  не
входящих в общий  счет.  Далее, мы без всяких колебаний отвергаем как пустую
выдумку учение  о  гороскопах и  о распределении  "домов" --  самое  большое
наслаждение  всей  астрологии, настоящую  небесную  вакханалию ^.  И  мы  не
перестаем  удивляться  тому,  как  некоторые  выдающиеся   мужи,  знаменитые
астрологи,  могут  прибегать   к  столь   несерьезным  доказательствам   для
построения   этой  теории,  утверждая,  например,  что  если  солнцестояния,
равноденствия,  новолуния,   полнолуния   и  тому  подобные  большие   циклы
(revolutiones)  звезд совершенно очевидно обнаруживают значительное  влияние
на  естественные тела,  о чем  свидетельствует уже  сам  опыт,  то тонкие  и
незаметные  изменения  в  расположении  звезд  тем  более  должны  неизбежно
оказывать  и  более  сложное,  и более скрытое влияние на них. Но они должны
были прежде  всего исключить  из этого очевидное  воздействие тепловых лучей
Солнца,  а  также  определенную  магнетическую силу  Луны,  проявляющуюся  в
усилении морских приливов, происходящих через  каждые  полмесяца (ежедневные
морские  приливы  и  отливы  представляют  собой  явление  совершенно  иного
порядка).  Исключив  же  все  это,  они  легко  обнаружат,  что всякие  иные
воздействия планет  на явления природы (поскольку это подтверждается опытом)
оказываются  слишком слабыми, незначительными, как бы скрытыми даже в случае
больших  циклов.  Поэтому  они  должны  были  скорее  прийти   к  совершенно
противоположному  заключению:   что   если   большие   циклы   оказывают   в
действительности  столь  незначительное  влияние,  то эти  едва  уловимые  и
незаметные различия в положении светил вообще  не  обладают  никакой  силой.
Далее,  мы считаем,  что знаменитые фатальные предопределения,  будто бы час
рождения  или  зачатия определяет  судьбу  плода, час начала предприятия  --
удачу этого предприятия, час исследования -- его успех, одним словом, учения
о предопределении рождения, выбора и исследования и тому  подобные пустяки в
значительной мере лишены серьезных  и прочных оснований  и  легко могут быть
опровергнуты  и  разбиты  с  помощью  физических  доказательств.  Тем  более
необходимо сказать, что же  в конце  концов  мы сохраняем в астрологии,  что
одобряем  и  что  из одобренного, по нашему мнению,  заслуживает дальнейшего
развития? Потому  что  именно ради этого (т. е.  ради определения тех  наук,
которые следует развивать) мы предприняли наше сочинение, а для оценки всего
состояния  науки, как мы не  раз  повторяли, у нас  нет  времени. Во  всяком
случае  мы  считаем,  что из всего принимаемого нами  наиболее  разумным  по
сравнению  с остальным  является  учение  о циклах. Но пожалуй, будет  лучше
всего установить известные  правила, с помощью которых мы могли бы оценивать
астрологическую науку, чтобы  сохранить полезное и  отбросить пустое. Первым
правилом  пусть  будет  то,  о  котором  мы  уже упоминали  раньше:  следует
сохранить учение о больших циклах и отбросить учение о гороскопах и "домах".
Первые  подобны   большим  метательным  орудиям,  способным  поражать   цель
издалека,  вторые  же -- лукам, стрелы которых не  могут преодолеть большого
расстояния и нанести сильный удар. Второе правило: небесные явления способны
оказывать воздействие  не на  любое тело, а только  на  тонкое,  такое,  как
мокроты,  воздух, жизненный дух  (spiritus),  при этом, однако, мы исключаем
действие  солнечного  тепла  и тепла  других светил,  которое,  вне  всякого
сомнения,  распространяется  и  на металлы, и на  другие ископаемые.  Третье
правило: всякое действие  небесных явлений  распространяется скорее на массы
вещей, чем на отдельные тела;  однако косвенным путем оно распространяется и
на  предметы, на  те  из всех индивидуумов одного  и того  же  вида, которые
оказываются наиболее доступными этому воздействию и подобными мягкому воску,
так  зараза,  распространенная  в  воздухе,  поражает  тела,  неспособные  к
сопротивлению  ей, и  обходит тела,  обладающие  большей  сопротивляемостью.
Четвертое правило близко к предыдущему: всякое  воздействие небесных явлений
распространяется  и  осуществляется  не  в какой-то  момент  времени  или  в
небольшие  его   промежутки,  но  в  течение  длительного  времени.  Поэтому
предсказания  температуры на год  могут оказаться  правильными,  попытки  же
предсказать  ее на  каждый  отдельный  день  с  полным основанием  считаются
несерьезными. Наконец,  последнее правило, которое, кстати, всегда встречало
одобрение  наиболее  разумных  астрологов,  состоит  в  том,  что светила не
обладают никакой  силой фатальной  необходимости и скорее  предрасполагают к
какому-то  результату, чем насильственно приводят к нему.  Прибавим  к этому
еще одно соображение (и  это совершенно ясно покажет, что мы не отказываемся
полностью  от  астрологии,  если  только  она  будет  реформирована)  :  нам
представляется несомненным, что небесные  тела обладают и некоторыми другими
формами  воздействия кроме излучения тепла  и  света, которые, однако, могут
подчиняться только тем правилам,  которые мы  перед этим привели. Но все это
глубоко  скрыто в тайниках природы и требует более подробного исследования и
обсуждения. Таким образом, мы, основательно взвесив  все сказанное, считаем,
что астрология, реформированная  на основе выдвинутых нами принципов, должна
получить  дальнейшее развитие; и, подобно тому как  мы назвали основанную на
принципах  физики   астрономию  живой   астрономией,   так   и   астрологию,
подчиняющуюся тем же самым принципам, мы хотим назвать "здравая астрология".
И  хотя   сказанное  нами  принесет   немалую  пользу   становлению  научной
астрологии, все  же, по нашему  обыкновению, мы хотим сделать еще  несколько
замечаний, которые ясно покажут, из каких элементов должна  складываться эта
наука и каковы  ее  цели. Прежде всего здравая астрология должна  включить в
себя учение о смешении лучей, сближениях, противостояниях и иных сопряжениях
и отношениях  планет.  К  этому  же разделу  астрологии, изучающей  смешение
лучей, мы относим также учение о прохождении планет  через знаки  Зодиака  и
расположение их под этими знаками, ибо расположение планеты под тем или иным
знаком Зодиака  есть  некое сближение со  звездой,  находящейся  под  тем же
знаком.   Более   того,  следует   отмечать   не  только  сближения,  но   и
противостояния и  прочие формы сопряжения планет со звездами, расположенными
под  соответствующим  знаком, что до сих  пор  почти  никогда  не  делалось.
Изучение же  взаимодействия лучей  неподвижных  звезд, хотя  и полезное  для
познания  механизма Вселенной и природы лежащих под ними  областей, не имеет
никакого  значения  для  предсказания будущего, ибо  эти звезды  никогда  не
меняют своего места.  Во-вторых, в астрологию должно быть  включено изучение
приближений  отдельных  планет  к  точк