хвачена  мимоходом,  и  не льстит  разуму
предвзятостями, и недоступна пониманию толпы, кроме как в своей полезности и
действенности.
     Итак, пусть будут --  на  счастье и  благополучие  обеих сторон  -- два
истока учений и два их разделения и подобным же образом пусть будут два рода
или  как бы два сродства  созерцающих или философствующих, никоим образом не
враждебных и не чуждых друг другу, но связанных  взаимной помощью  и союзом.
Одни  из них  пусть занимаются наукой,  другие ее изобретают.  Тем, для кого
предпочтительнее первое по причине  ли поспешания или по причине  требований
гражданской  жизни, или потому, что они  не могут охватить  и воспринять это
другое из-за недостаточной  силы  своего  разума  (а  это  неизбежно  должно
встречаться  очень  часто), --  тем мы желаем достигнуть  счастливой удачи в
том, чем они занимаются, и продолжать придерживаться избранного направления.
Но  если  кто из  смертных  желает  не  только оставаться при том,  что  уже
открыто, и  пользоваться этим,  но проникнуть  глубже и  не спором побеждать
противника, но  работой --  природу  и, наконец,  не предполагать  красиво и
правдоподобно, но знать твердо  и очевидно,  -- такие пусть, если  пожелают,
соединятся с нами как  истинные сыны  науки для того, чтобы, оставив атриумы
природы, которые осаждали бесконечные толпы, проложить себе наконец доступ к
ее недрам.
     Для того чтобы мы были поняты лучше и то,  чего мы желаем,  предстало в
названиях более близких,  мы обычно называем  один  из  наших способов,  или
путей, предвосхищением ума, а другой -- истолкованием природы.
     Есть  у  нас  еще  одно  пожелание.  Мы,  конечно,  стремились  в своих
размышлениях и приложили  старание к тому, чтобы предлагаемое нами не только
было истинно, но имело бы незатрудненный и беспрепятственный  доступ к душам
людей,  хотя и весьма занятым  и  обремененным.  Однако по справедливости мы
можем ожидать (в особенности  в столь великом восстановлении  наук), что те,
кто  пожелает  что-либо  высказать  об  этом  нашем труде  на  основании  ли
собственного понимания, или  множества авторитетов, или  форм  доказательств
(которые теперь стали как бы судебными законами), не попытаются сделать  это
мимоходом и как бы между прочим. Пусть они прежде надлежащим  образом изучат
предмет; пусть они  сами понемногу испытают тот путь, который мы указываем и
пролагаем;  пусть  они привыкнут  к тонкости  вещей, запечатленной в  опыте;
пусть они, наконец, исправят  посредством своевременного и как  бы законного
промедления превратные  и  глубоко  укоренившиеся  наклонности ума;  и тогда
наконец (если  будет угодно), после того как  это  станет им по силам, пусть
они воспользуются своей способностью суждения.
        "АФОРИЗМЫ"
        "ОБ ИСТОЛКОВАНИИ ПРИРОДЫ И ЦАРСТВЕ ЧЕЛОВЕКА"
        "I"
     Человек, слуга и  истолкователь природы, столько совершает  и понимает,
сколько постиг  в ее  порядке  делом  или размышлением,  и свыше этого он не
знает и не может.
        "II"
     Ни голая рука, ни  предоставленный самому себе разум  не  имеют большой
силы. Дело  совершается  орудиями и вспоможениями, которые нужны  разуму  не
меньше,  чем  руке.  И как орудия  руки  дают или направляют движение, так и
умственные орудия дают разуму указания или предостерегают его.
        "III"
     Знание и могущество человека совпадают, ибо незнание причины затрудняет
действие. Природа побеждается только подчинением ей, и то, что в  созерцании
представляется причиной, в действии представляется правилом.
        "IV"
     В действии  человек не может ничего  другого,  как только  соединять  и
разъединять тела природы. Остальное природа совершает внутри себя.
        "V"
     Изучению природы предаются в  своих делах  механики, математики, врачи,
алхимики  и  маги, но  при  данном положении  вещей успехи слабы  и  попытки
незначительны.
     VI
     Было бы безумным и в себе противоречивым ожидать, что будет сделано то,
чего до сих пор  никогда не было,  иначе как средствами, никогда  доселе  не
испытанными.
     VII
     Мы видим в книгах и в  предметах многочисленные порождения  ума и руки.
Но  все  это  разнообразие  состоит  в  дальнейшем изощрении  и  комбинациях
немногих уже известных вещей, а не в множестве аксиом[2].
        "VIII"
     Даже тем,  что уже открыто,  люди обязаны больше  случаю и  опыту,  чем
наукам[3]. Науки  же, коими мы  теперь  обладаем, суть не что иное.
как некое сочетание уже известного, а не способы  открытия  и указания новых
дел.
        "IX"
     Истинная причина и корень всех  зол  в науках лежит в одном: в том, что
мы обманчиво поражаемся силам человеческого  ума, возносим  их и не ищем для
них истинной помощи.
        "Х"
     Тонкость природы во много раз превосходит тонкость чувств и разума, так
что все  эти прекрасные созерцания, размышления, толкования -- бессмысленная
вещь; только нет того, кто бы это видел.
        "XI"
     Как науки, которые теперь имеются, бесполезны для новых открытий, так и
логика, которая теперь имеется, бесполезна для открытия знаний.
        "XII"
     Логика,   которой   теперь  пользуются,   скорее  служит  укреплению  и
сохранению заблуждений, имеющих свое  основание в общепринятых понятиях, чем
отысканию истины. Поэтому она более вредна, чем полезна.
        "XIII"
     Силлогизм  не  приложим  к  принципам знаний[4], он  бесплодно
прилагаем  к  средним аксиомам,  так  как далеко не  соответствует  тонкости
природы. Поэтому он подчиняет себе мнения, а не предметы.
        "XIV"
     Силлогизмы  состоят из предложений,  предложения из  слов, а слова суть
знаки  понятий. Поэтому если сами понятия, составляя основу всего, спутаны и
необдуманно отвлечены от  вещей, то нет ничего прочного в том, что построено
на них. Поэтому единственная надежда -- в истинной индукции.
        "XV"
     Ни в  логике, ни в физике в понятиях нет ничего здравого. "Субстанция",
"качество",  "действие",  "страдание",  даже  "бытие"  не  являются хорошими
понятиями;  еще  менее  того  --  понятия:  "тяжелое",  "легкое",  "густое",
"разреженное", "влажное", "сухое", "порождение", "разложение", "притяжение",
"отталкивание",  "элемент", "материя", "форма" и прочие такого же  рода. Все
они вымышлены и плохо определены.
        "XVI"
     Понятия   низших   видов  --   "человек",   "собака",  "голубь"   --  и
непосредственных  восприятии  чувства  -- "жар", "холод",  "белое", "черное"
--не  обманывают  нас  явно,  но  и  они  иногда  становятся смутными  из-за
текучести материи и смешения вещей. Остальные же  понятия, которыми люди  до
сих пор пользуются, суть уклонения, должным методом  не отвлеченные от вещей
и не выведенные из них.
        "XVII"
     Уклонений и произвола не меньше в построении аксиом,  чем в образовании
понятий,  даже и  в тех началах, которые зависят  от простой индукции, и еще
больше  этого  в  аксиомах   и  в  низших  предложениях,  которые  выводятся
посредством силлогизма.
        "XVIII"
     То,  что до сих пор  открыто науками, почти целиком относится к области
обычных  понятий.  Для  того чтобы  проникнуть  в  глубь  и в  даль природы,
необходимо более  верным и осторожным  путем отвлекать от вещей как понятия,
так и аксиомы и вообще необходима лучшая и более надежная работа разума.
        "XIX"
     Два  пути  существуют  и могут  существовать для отыскания  и  открытия
истины. Один воспаряет от ощущений и частностей к наиболее общим аксиомам и,
идя от этих  оснований и их непоколебимой  истинности, обсуждает и открывает
средние аксиомы.  Этим путем  и  пользуются ныне. Другой  же  путь:  выводит
аксиомы из ощущений  и частностей, поднимаясь непрерывно и  постепенно, пока
наконец не  приходит  к  наиболее общим аксиомам. Это  путь истинный,  но не
испытанный.
        "XX"
     Разум, предоставленный самому себе, вступает на тот  же путь,  на какой
ведут правила диалектики, а именно на первый.  Ибо дух стремится подняться к
наиболее  общему,  чтобы   там   успокоиться,  и   слишком   скоро  начинает
пренебрегать  опытом.  Но  это зло еще  увеличила диалектика своими  пышными
диспутами.
        "XXI"
     Разум, предоставленный самому себе,  если это ум трезвый, терпеливый  и
упорный (особенно, если  ему не  мешают усвоенные  ранее  учения),  пытается
отчасти идти по второму, истинному пути, но с малым успехом, Ибо разум, если
им не управляют  и не помогают ему, бессилен и вовсе не способен  преодолеть
темноту вещей.
        "XXII"
     Оба  эти пути исходят из ощущений и  частностей и завершаются  в высших
общностях. Но различие их неизмеримо. Ибо один лишь  бегло касается опыта  и
частностей,  другой  надлежащим образом задерживается на них. Один сразу  же
устанавливает некие общности, абстрактные и  бесполезные,  другой постепенно
поднимается к тому. что действительно более сообразно природе.
        "XXIII"
     Немалое различие существует  между идолами человеческого  ума и  идеями
божественного  разума, т. е. между пустыми мнениями и истинными признаками и
подлинными чертами созданий природы, каковыми они открываются.
        "XXIV"
     Никоим   образом   не   может   быть,  чтобы   аксиомы,   установленные
рассуждением, имели силу для  открытия  новых  дел, ибо тонкость  природы во
много раз превосходит тонкость рассуждений.  Но аксиомы, отвлеченные должным
образом из  частностей, в  свою  очередь легко указывают и определяют  новые
частности и таким путем делают науки действенными.
        "XXV"
     Аксиомы, которыми ныне пользуются, проистекают из  скудного  и простого
опыта  и   немногих   частностей,   которые   обычно  встречаются,  и  почти
соответствуют этим фактам и их объему.  Поэтому нечего удивляться, если  эти
аксиомы не  ведут  к  новым  частностям. Если  же, паче  чаяния, открывается
пример,  который   ранее  не   был  известен,  аксиому  спасают  посредством
какой-либо прихотливой дистинкции, между тем как  истиннее было бы исправить
самое аксиому.
        "XXVI"
     Познание, которое мы обычно применяем в изучении природы, мы будем  для
целей обучения  называть предвосхищением природы,  потому что оно поспешно и
незрело. Познание же, которое должным образом  извлекаем из вещей, мы  будем
называть истолкованием природы.
        "XXVII"
     Предвосхищения составляют  достаточно твердое  основание  для согласия.
Ведь если люди станут безумствовать по одному образу и форме, они достаточно
хорошо могут прийти к согласию между собой.
        "XXVIII"
     Для  достижения  согласия  предвосхищения  даже   много   сильнее,  чем
истолкования,  ибо,  почерпнутые  из  немногих примеров, и  притом  из  тех,
которые чаще  всего встречаются, они  тотчас  захватывают разум и  наполняют
фантазию, тогда  как  истолкования,  почерпнутые из разнообразных  и  далеко
рассеянных вещей, напротив, не могут сразу пронизать  наш разум. Поэтому они
для общего мнения  должны казаться странными и непонятными, как бы подобными
таинствам веры.
        "XXIX"
     Пользование предвосхищениями и диалектикой уместно в науках, основанных
на мнениях и воззрениях, ибо их дело достигнуть согласия, а не знания вещей.
        "XXX"
     Если бы  даже гении  всех времен сошлись и объединили свои усилия, то и
тогда с  помощью  предвосхищений они все же не могли бы повести науки далеко
вперед,  ибо  коренные   ошибки,  сделанные   при  первых  усилиях  ума,  не
излечиваются превосходством последующих действий и лекарств.
        "XXXI"
     Тщетно ожидать  большого прибавления в  знаниях от введения  и прививки
нового  к старому. Должно быть совершено обновление до последних основ, если
мы не хотим вечно вращаться в круге с самым ничтожным движением вперед.
        "XXXII"
     Честь  старых,  да  и  всех  вообще  авторов  остается  нерушимой,  ибо
производится  сравнение  не умственных способностей  или дарований,  а путей
познания. Я же исполняю не дело судьи, а дело указующего.
        "XXXIII"
     Нельзя  (скажем это  открыто) из  предвосхищений (т.  е. из  оснований,
коими  обычно пользуются)  вывести правильное суждение о нашем пути и о том,
что  этим путем  найдено.  Ибо не  должно прибегать  к  суду  того, чти само
подлежит суду.
        "XXXIV"
     Нелегко найти способ для объяснения и передачи того. что мы предлагаем.
Ибо то, что само по себе ново, будет понято только по аналогии со старым.
        "XXXV"
     Борджиа сказал о  походе французов  в Италию, что они  пришли с мелом в
руках, чтобы отмечать себе пристанища, а не с оружием, чтобы силой проложить
себе дорогу[5]. Таков и  наш способ: пусть  наше  учение постепенно
проникает в души, способные и готовые его принять. Споры неуместны  там, где
мы расходимся в началах, в самих понятиях и даже в формах доказательств.
        "XXXVI"
     Нам остается  единственный и простой путь передачи.  Мы должны привести
людей  к самим  частностям,  к их  рядам  и сочетаниям. Пусть люди на  время
прикажут себе  отречься от своих понятий и пусть  начнут свыкаться с  самими
вещами.
        "XXXVII"
     Рассуждения  тех, кто  проповедовал акаталепсию, и наш путь  в  истоках
своих  некоторым образом соответствуют  друг другу. Однако в  завершении они
бесконечно   расходятся   и  противополагаются  одно  другому.   Те   просто
утверждают, что ничто не может быть полезно. Мы же утверждаем, что в природе
тем  путем,  которым  ныне пользуются,  немногое  может быть  познано. Те  в
дальнейшем  рушат  достоверность  разума  и  чувств,  мы  же   отыскиваем  и
доставляем им средства помощи.
        "XXXVIII"
     Идолы и  ложные понятия,  которые  уже  пленили  человеческий  разум  и
глубоко  в  нем  укрепились, так  владеют  умом людей, что  затрудняют  вход
истине,  но,  если даже  вход ей  будет  дозволен и предоставлен, они  снова
преградят путь  при самом обновлении наук  и  будут ему препятствовать, если
только люди, предостереженные, не вооружатся против них, насколько возможно.
        "XXXIX"
     Есть  четыре вида идолов, которые осаждают  умы людей[6].  Для
того чтобы изучать их, дадим им  имена.  Назовем  первый  вид  идолами рода,
второй --  идолами пещеры, третий -- идолами площади и  четвертый -- идолами
театра.
        "XL"
     Построение  понятий и аксиом  через истинную индукцию есть, несомненно,
подлинное средство для того, чтобы подавить и изгнать  идолы. Но и  указание
идолов  весьма полезно. Учение  об  идолах  представляет  собой  то  же  для
истолкования  природы,  что  и  учение  об  опровержении  софизмов   --  для
общепринятой диалектики.
        "XLI"
     Идолы рода находят основание в  самой природе человека, в  племени  или
самом  роде  людей,  ибо ложно утверждать.  что  чувства  человека есть мера
вещей[7]. Наоборот, все восприятия  как чувства, так и ума покоятся
на  аналогии  человека,  а  не  на аналогии мира.  Ум человека  уподобляется
неровному  зеркалу,  которое,  примешивая  к  природе  вещей  свою  природу,
отражает вещи в искривленном и обезображенном виде.
        "XLII"
     Идолы пещеры  суть заблуждения  отдельного человека[8]. Ведь у
каждого  помимо ошибок,  свойственных роду человеческому, есть  своя  особая
пещера, которая ослабляет  и искажает свет  природы. Происходит  это или  от
особых  прирожденных свойств каждого,  или от воспитания и бесед  с другими,
или  от  чтения  книг  и от авторитетов, перед какими кто  преклоняется, или
вследствие  разницы во впечатлениях, зависящей от того,  получают ли их души
предвзятые и предрасположенные или же души хладнокровные и спокойные, или по
другим причинам. Так что дух человека, смотря по  тому,  как он расположен у
отдельных людей,  есть вещь переменчивая, неустойчивая  и как  бы случайная.
Вот почему Гераклит правильно сказал, что  люди ищут знаний в малых мирах, а
не в большом или общем мире.
        "XLIII"
     Существуют  еще  идолы,  которые происходят  как  бы  в  силу  взаимной
связанности  и  сообщества  людей.  Эти  идолы  мы  называем,  имея  в  виду
порождающее  их  общение  и  сотоварищество  людей,  идолами  площади.  Люди
объединяются  речью.  Слова  же устанавливаются  сообразно разумению  толпы.
Поэтому  плохое и нелепое  установление слов  удивительным  образом осаждает
разум. Определения и разъяснения,  которыми привыкли вооружаться и  охранять
себя ученые  люди,  никоим образом не  помогают  делу.  Слова прямо насилуют
разум,  смешивают  все  и ведут  людей  к  пустым  и бесчисленным  спорам  и
толкованиям.
        "XLIV"
     Существуют,  наконец,  идолы, которые вселились в  души людей из разных
догматов философии,  а также  из превратных  законов  доказательств.  Их  мы
называем  идолами  театра, ибо  мы считаем,  что, сколько есть принятых  или
изобретенных  философских систем,  столько  поставлено  и  сыграно  комедий,
представляющих вымышленные  и искусственные миры. Мы говорим это не только о
философских системах,  которые существуют  сейчас  или существовали некогда,
так как сказки такого рода могли бы быть  сложены и составлены во множестве;
ведь вообще у весьма различных ошибок бывают почти одни и те же причины. При
этом  мы   разумеем   здесь  не  только   общие  философские  учения,  но  и
многочисленные  начала  и аксиомы  наук,  которые получили  силу  вследствие
предания, веры и беззаботности. Однако о каждом из этих родов идолов следует
более  подробно и определенно сказать в отдельности, дабы предостеречь разум
человека.
        "XLV"
     Человеческий разум в силу  своей  склонности легко предполагает в вещах
больше порядка  и  единообразия, чем их находит. И  в  то время как многое в
природе  единично  и  совершенно  не  имеет  себе  подобия,  он  придумывает
параллели, соответствия и отношения,  которых нет. Отсюда толки о том, что в
небесах все движется по совершенным кругам. Спирали же и драконы[9]
совершенно  отвергнуты,  если  не считать названий. Отсюда  вводится элемент
огня со  своим кругом для того,  чтобы  составить  четырехугольник вместе  с
остальными   тремя   элементами,  которые   доступны   чувству[10].
Произвольно вкладывается в то, что зовется элементами, мера пропорции один к
десяти   для   определения   степени   разреженности    и   тому    подобные
бредни[11].  Эти бесполезные  утверждения  имеют место  не только в
философских учениях, но и в простых понятиях.
        "XLVI"
     Разум человека  все привлекает  для поддержки и  согласия с тем, что он
однажды  принял, -- потому ли, что это  предмет  общей веры, или потому, что
это ему нравится. Каковы бы ни были сила и число фактов, свидетельствующих о
противном,  разум или  не замечает их, или пренебрегает ими,  или  отводит и
отвергает их  посредством различений с  большим  и  пагубным предубеждением,
чтобы достоверность тех  прежних заключений осталась ненарушенной. И  потому
правильно  ответил  тот,  который,  когда ему показали выставленные в  храме
изображения  спасшихся  от  кораблекрушения  принесением  обета и  при  этом
добивались  ответа, признает ли теперь  он могущество  богов, спросил в свою
очередь:  "А  где  изображения   тех,  кто  погиб,  после  того  как  принес
обет?"[12]. Таково основание почти всех суеверий -- в астрологии, в
сновидениях, в поверьях, в предсказаниях и  тому подобном. Люди, услаждающие
себя подобного рода суетой, отмечают то событие, которое исполнилось, и  без
внимания проходят мимо того, которое обмануло, хотя последнее бывает гораздо
чаще. Еще  глубже проникает это зло в философию и в науки. В них то, что раз
признано,  заражает и  подчиняет  себе  остальное,  хотя бы  последнее  было
значительно лучше и тверже. Помимо того,  если бы даже  и не имели места эти
указанные  нами  пристрастность   и  суетность,  все  же  уму  человеческому
постоянно  свойственно заблуждение,  что  он более  поддается  положительным
доводам,  чем  отрицательным, тогда как по  справедливости  он должен был бы
одинаково относиться  к  тем и  дру