познания, воздействует на свой  интеллект  отраженными
лучами. Следовательно, выходит, что философия делится  на три учения: учение
о божестве, учение о природе, учение о человеке. А так как различные отрасли
науки нельзя  уподобить  нескольким линиям, расходящимся  из одной точки,  а
скорее  их можно сравнить  с  ветвями дерева, вырастающими из одного ствола,
который  до того,  как разделиться  на  ветви, остается на некотором участке
цельным  и  единым, то, прежде чем  перейти  к  рассмотрению частей  первого
деления, необходимо  допустить  одну всеобщую науку, которая  была бы как бы
матерью  остальных наук и в  развитии  их  занимала такое же  место, как тот
общий участок пути, за которым дороги начинают расходиться в разные стороны.
Эту науку мы назовем "первая  философия", или  же  "мудрость"  (когда-то она
называлась  знанием  вещей  божественных и  человеческих). Этой  науке мы не
можем противопоставить никакой другой, ибо она  отличается от остальных наук
скорее своими границами, чем содержанием и предметом, рассматривая вещи лишь
в  самой общей  форме. Я не  вполне уверен, следует  ли отнести  эту науку к
разряду тех, которые требуют дальнейшего исследования, однако все  же думаю,
что это следует сделать.  Ведь мы имеем по существу лишь какую-то  мешанину,
сырую,  непереваренную  массу  научных  знаний,  собранных  из  естественной
теологии, логики, отдельных разделов физики (например,  о первых началах и о
душе),  и   эту-то  мешанину   некоторые  самовлюбленные  люди,  прикрываясь
высокопарными  речами, пытаются  поставить  над всеми  науками. Мы же весьма
скромно  стремимся  лишь к тому,  чтобы существовала  наука, которая была бы
собранием аксиом не одной какой-нибудь науки, а многих наук.
     Никто  не  станет  спорить  с  тем, что  такого рода  аксиом существует
множество. Например: "Если к  неравным величинам прибавить равные, то  суммы
будут  также  неравны" -- это  правило математики.  Но  то же правило  можно
применить  и  к  области  этики,  во  всяком  случае  в  том,  что  касается
"справедливости  распределения",  так как  в  применении  к  "справедливости
обмена"   принцип  равенства   требует,   чтобы   неодинаковым   воздавалось
одинаковое,  тогда как при "справедливости распределения",  если  не воздать
неодинаково  неодинаковым, произойдет величайшая  несправедливость *.  "Если
две  величины  равны  третьей,  то  они равны и  между  собой" --  это  тоже
математическое правило; но оно в то же  время настолько  важно в логике, что
становится основанием силлогизма. "Природа проявляет себя  преимущественно в
самом  малом"  --  этот  важнейший  физический  принцип  привел  к  созданию
Демокритом теории атомов. Но этот же принцип был удачно применен Аристотелем
к области политики, когда он начал изучение государства с семьи. "Изменяется
все,  но не  гибнет ничто" --  этот  общий  принцип формулируется  в  физике
следующим образом: "Количество  материи не увеличивается  и не уменьшается".
Но  этот же принцип  в  применении к естественной  теологии принимает другой
вид: "Создать нечто  из  ничего и  обратить нечто в  ничто  -- доступно лишь
всемогущему  Богу", что подтверждает  и  Священное писание: "Я знаю, что все
творения Бога -- вечны, и мы ничего не можем ни прибавить к ним, ни убавить"
^  "Сведение вещи к первоначалам  --  предотвращает  ее уничтожение"  -- это
принцип физический,  но он же,  как верно заметил  Макиавелли, применим  и в
политике, так как лучшее средство предотвратить гибель государства -- это их
преобразование  и  возвращение  к  старинным  нравам *. "Развивающаяся  язва
заразнее созревшей" -- эта истина из области естественных наук, но она может
быть с  успехом  применена  и к области этики,  ибо  самые испорченные люди,
самые  страшные  преступники  наносят  значительно  меньше  вреда  состоянию
общественных нравов, чем люди, у которых  их недостатки и пороки уживаются с
некоторой видимостью добродетели  и благоразумия. "То, что сохраняет большую
форму, производит более сильное действие" -- это физический принцип, ибо, не
давая  возможности распасться всеобщей  связи  вещей, препятствуя тем  самым
образованию,  как  говорят,   вакуума,  он  способствует   сохранению  всего
мироздания. Но его можно применить и к более узкой области лишь плотных тел,
ибо он  объясняет притяжение  тяжелых  тел  массой земли. И первое  действие
преобладает. Этот же принцип применим и в политике, ибо то, что способствует
сохранению самого государства, по своей природе  оказывается  более сильным,
чем то,  что  способствует  лишь  благу  отдельных  его членов. Подобным  же
образом  этот принцип действует  и в теологии, ибо  среди всех теологических
добродетелей выделяется милосердие  -- добродетель  наиболее  всеобъемлющая.
"Сила действия возрастает благодаря противодействию противоположного" -- это
физический закон. Но он же удивительным образом имеет силу и в политике; ибо
ярость любой группировки возрастает вместе с усилением враждебной ей группы.
"Диссонанс,  сразу  же  сменяющийся  созвучием,  образует  гармонию"  -- это
музыкальное правило. Но оно  же применимо и в области этики,  и в  отношении
различных аффектов. Известная музыкальная  фигура,  когда неожиданно  уходят
от, казалось  бы, уже наступившей  концовки,  или так  называемой  каденции,
соответствует риторической  фигуре  "обмана ожидания" ^ Дрожащий звук струны
доставляет  слуху  такое  же  наслаждение,  какое  доставляет  зрению  свет,
отраженный от воды или драгоценного камня:
     ...и блистает под светом трепещущим море °.
     Органы чувств действуют по принципу  отражения. Это  имеет  место  и  в
области зрительного  восприятия  -- ведь глаз подобен стеклу  или воде;  и в
области слухового восприятия -- ведь орган  слуха  можно сравнить  с  пустой
полостью,  отражающей звук.  Этих  немногих примеров,  полагаю,  достаточно,
чтобы  понять мою мысль. Более того,  ведь и персидская магия, о которой так
много  говорили, занималась  главным  образом  поисками  соответствий  между
явлениями  природы и  общественной жизни. Все то, что  мы назвали,  и многое
другое  в  том же роде  не  является  простым совпадением (как это, пожалуй,
могло  бы показаться людям  недостаточно  проницательным)  ,  но  совершенно
очевидно представляет  собой  общие знаки и  приметы  природы,  которые  она
запечатлела  на самых  различных своих созданиях и  в разных областях. Никто
еще серьезно не  занимался этим вопросом. Может быть в сочинениях выдающихся
авторов и можно  изредка  встретить отдельные из этих истин,  причем  всегда
только  применительно к данному  содержанию, но еще никто не создал  полного
собрания таких аксиом  и  принципов, которые были  бы  применимы как общие и
основополагающие  в различных науках. А между тем  именно это могло бы лучше
всего показать единство природы, что и является задачей первой философии.
     Существует  и другой раздел первой  философии, который может показаться
уже  старым и  известным, если  судить  лишь по  словам, и  который является
совершенно  новым и  неразработанным,  если иметь  в  виду поставленную нами
цель. Речь идет об исследовании привходящих качеств сущего (ens), которые мы
можем назвать  трансценденциями, т.  е. таких понятий, как большое и  малое,
подобное и различное, возможное и невозможное, а также бытие (ens) и небытие
и  т.  и. Поскольку все эти  вопросы,  собственно,  не  относятся  к области
физики,  а  диалектика  изучает их  скорее с точки зрения развития искусства
доказательства,  чем  познания   сущности  явлений,  то  во   всяком  случае
целесообразно, чтобы исследование такого рода вопросов, само  по себе весьма
важное и полезное, не было совершенно забыто, а нашло себе по  меньшей  мере
хоть какое-то место в нашем разделении наук. Конечно, мы прекрасно понимаем,
что это исследование  должно вестись совершенно иначе, чем оно обычно велось
до сих пор. Например, никто из тех, кто писал о понятиях "многое" и "малое",
не  попытался понять  и  объяснить,  почему  в  природе существует  и  может
существовать такое обилие  одних вещей  и так малочисленны  и  редки другие;
действительно,  не может быть так, чтобы в природе существовало так же много
золота,  как и  железа,  так же  много  роз,  как  и  травы,  так' же  много
модифицированного,  как  и немодифицированного.  Равным образом из тех,  кто
писал о понятиях  "подобное" и "различное",  никто  не  объяснил  достаточно
убедительно,  почему почти всегда между  различными видами  существуют некие
промежуточные  виды,  обладающие   признаками  того  и  другого  вида,  как,
например: мох  -- между плесенью и растением;  рыбы,  которые  прикреплены к
камням под водой и не могут  передвигаться,  --  между растением и животным;
мыши,  крысы и т. п., занимающие сроднее  место между животными, родившимися
из  гниения, и  животными, рождающимися из  семени,  летучие мыши  --  между
птицами и четвероногими; летучие рыбы (теперь уже широко известные) -- между
птицами и рыбами;  тюлени -- между  рыбами  и четвероногими и  т. д.  Далее,
никто не попытался выяснить  и причину того, почему, если подобное стремится
к подобному, железо не притягивает железо, а магнит делает это; точно так же
и золото не притягивает  золото, хотя и притягивает ртуть. Относительно всех
этих  и подобных им вопросов  исследования о трансценденциях хранят глубокое
молчание, ибо авторы их больше заботятся о красотах и тонкостях стиля, чем о
точном  и  основательном  знании вещей.  Поэтому  мы  и хотим, чтобы  первая
философия включила в себя подлинное и глубокое изучение этих трансценденций,
или привходящих признаков сущего, основывающееся на законах природы, а не на
правилах красноречия.  Вот  что следовало  сказать о первой  философии,  или
мудрости,  которую  мы  с полным  основанием относим к  тем  наукам, которые
нуждаются в дальнейшем развитии.
        "Глава II"
     О  естественной  теологии;  учение  об  ангелах  и   духах,  являющееся
приложением к этой науке
     Итак, отведя положенное место общей родительнице наук, которая, подобно
Берекинтии (Кибеле) ", радуется, видя столь  многочисленное  потомство богов
--
     Всех -- небожителей, всех -- обитающих крайние выси ",
     вернемся к нашему разделению философии на три учения: о Боге, о природе
и  о человеке.  Действительно,  естественная  теология  совершенно правильно
называется также  и божественной  философией. Ее определяют как такое знание
или скорее даже искру знания, которое можно получить о Боге с помощью  света
самой природы  и созерцания  его  творений, как науку, которая  вполне может
считаться божественной (имея  в виду характер ее  объекта) и в  то же  время
естественной дисциплиной (имея  в  виду  метод  ее изучения). Подлинные цели
этой науки  сводятся  к  изобличению  и  опровержению  атеизма,  а  также  к
раскрытию  законов  природы,  и она  не  ставит  своей задачей  установление
религии. Ведь  Бог никогда не творил чуда  для  того, чтобы обратить в  веру
атеиста,  ибо  тот может  прийти к познанию Бога  и с  помощью  самого света
природы;  чудеса же существуют для  обращения  идолопоклонников и суеверных,
которые уже познали божество,  но не нашли достойного  его почитания, потому
что света  природы  недостаточно  для  понимания  воли  божьей или  познания
достойного его  почитания. Подобно тому как  творения мастера раскрывают нам
его талант и мастерство, но ни в  коей  мере не могут нарисовать его  образ,
так и творения создателя  говорят об его всемогуществе и  мудрости, но ни  в
коей мере не рисуют его образ. И  здесь представления язычников отступают от
святой истины. Ведь они  считали мир образом  Бога,  человека  же -- образом
мира. Но Священное писание не удостаивает подобной  чести  мир и считает его
отнюдь  не  образом  божьим,  но  лишь творением  рук  его; человека же  оно
называет  непосредственным  образом  и подобием божьим. Поэтому то,  что Бог
существует, что он управляет миром, что он всемогущ, что он мудр и знает все
наперед, что он добр, что он воздает всем по заслугам и наказывает виновных,
что он заслуживает поклонения, можно  доказать лишь  с помощью его творений;
эти же творения могут раскрыть нам и многие удивительные тайны его атрибутов
и  еще  в  значительно  большей  степени  --  тайны  его  мудрого управления
Вселенной. Эта тема была весьма плодотворно исследована рядом писателей. Но,
как  мне  кажется,  весьма рискованно, опираясь на созерцание  материального
мира  и  принципы  человеческого разума, рассуждать  о  таинствах веры,  или
убеждать кого-то более или менее настойчиво,  или,  наоборот, с любопытством
исследовать все это и пытаться  проникнуть в то,  каким  образом совершается
это  таинство.  "Отдай вере  то,  что  ей принадлежит". Ведь  даже  язычники
приходят  к тому  же самому выводу в своем знаменитом, поистине божественном
мифе о золотой цепи, ибо  ни люди, ни боги не смогли сбросить Юпитера с неба
на землю; Юпитер же,  наоборот, сумел поднять  их с земли на  небо ^ Поэтому
напрасно потратит  свои (илы  тот, кто попытается подойти  к небесным тайнам
религии  с  мерками  нашего  разума.  Вместо  этого следует  с  восторгом  и
преклонением обратить  наши мысли к престолу небесной истины. Таким образом,
я не вижу никаких  недостатков в этой части естественной теологии, скорее уж
здесь можно найти некоторые излишества, и, для  того чтобы указать на них, я
сделал  это  небольшое   отступление,  имея  в  виду  огромные  трудности  и
опасности, угрожающие в результате как религии,  так и  философии, поскольку
именно это  обстоятельство  порождает как религиозную ересь, так  и пустую и
ложную философию.
     Совсем иначе  обстоит  дело с природой ангелов и духов, которую  нельзя
назвать непознаваемой и запретной для  человеческого ума, наоборот, доступ к
ее познанию в  значительной  мере облегчен  тем родством, которое существует
между нею и человеческой душой. Правда, Священное писание предупреждает нас:
"Пусть никто  не  обманет вас  высокопарными  речами  и почитанием  ангелов,
вмешиваясь в то, чего он не знает" '°. Однако если внимательно продумать это
предостережение,  то  мы  обнаружим лишь  две вещи,  которые  нам  запрещают
делать: первое -- чтить ангелов  наравне с Богом,  второе  -- придерживаться
сумасбродных  представлений о  них,  считая  их отличными  от всех остальных
творений   или   претендуя   на   такое  знание   их  природы,   которым   в
действительности никто не обладает. Но разумное их исследование,  пытающееся
подняться к  познанию их природы по лестнице  телесных вещей либо увидеть ее
как в зеркале в человеческой душе, никогда не встречает никаких препятствий.
То  же самое  следует сказать и  о нечистых  духах, утративших свое  прежнее
состояние. Общение  с ними  и использование их  помощи  непозволительны, тем
более какое  бы  то  ни  было  их почитание и поклонение  им. Но изучение  и
познание их природы,  могущества и коварства  с помощью не только  отдельных
мест  Священного  писания, но  и путем  размышления и опытного  исследования
занимает отнюдь  не последнее  место в  духовной мудрости". Ведь  именно так
говорит  апостол: "Нам известны  их хитрые замыслы" '^. Поэтому  с  таким же
правом можно  исследовать в  естественной теологии природу демонов, как  и в
естествознании природу ядов,  или  в этике природу пороков. Однако не  стоит
относить эту часть науки, посвященную  изучению  ангелов  и демонов, к числу
требующих дальнейшего исследования, поскольку об этом писали уже достаточно.
Скорее  следовало   бы   уличить  немалую  часть  такого   рода  авторов   в
несерьезности, суеверии или бесполезных тонкостях.
        "Глава III"
     Разделение естественной философии на теоретическую и практическую.  Эти
две  части  должны  рассматриваться отдельно  и  в  намерении  автора,  и  в
содержании трактата
     Оставив,  таким  образом, в стороне естественную теологию (к которой мы
присоединяем  в качестве  приложения исследование о духах), обратимся теперь
ко второй части, т.  е. к  учению  о природе,  или к естественной философии.
Очень хорошо сказал Демокрит: "Знание природы скрыто в глубинах рудников или
на дно колодцев" '^ Неплохо говорят и химики о том, что Вулкан -- это вторая
природа  и,  более того, что он  значительно быстрее  совершает  то,  на что
природа обычно тратит много времени, долго  не находя  правильного пути. Так
почему  бы нам не разделить философию на две части -- на рудник и плавильную
печь,  а  самих  философов -- на рудокопов и кузнецов?  Действительно,  хотя
сказанное  и кажется  шуткой, однако  мы считаем  в высшей степени  полезным
такого рода деление. Пользуясь знакомыми схоластическими терминами, мы можем
сказать,  что  следует разделить  учение о природе на  исследование причин и
получение результатов:  на  части -- теоретическую  и  практическую.  Первая
исследует  недра  природы,  вторая  переделывает  природу,  как   железо  на
наковальне. Мне прекрасно известно, как тесно связаны между собой  причина и
следствие, так что иной раз  приходится при изложении этого вопроса говорить
одновременно  и  о  том  и о другом.  Но  поскольку всякая  основательная  и
плодотворная естественная философия  использует два противоположных  метода:
один --  восходящий  от опыта  к общим аксиомам, другой -- ведущий от  общих
аксиом к новым открытиям, я считаю самым разумным отделить эти две  части --
теоретическую и практическую -- Друг от друга и в намерении автора трактата,
и в самом его содержании.
        "Глава IV"
     Разделение теоретического учения о природе на физику  и  метафизику, из
которых  физика  исследует  действующую  причину  и  материю,  метафизика --
конечную  причину  и форму.  Разделение физики  на  учение о  началах вещей,
учение о строении  Вселенной,  или о Мире,  и  учение о  разнообразии вещей.
Разделение  учения о разнообразии  вещей на учение о конкретном и учение  об
абстрактном.   Разделение  учения  о  конкретном  совпадает  с  подобным  же
разделением естественной истории. Разделение учения об абстрактном на учение
о  состояниях  (schematismi) материи и учения  о движениях. Два приложения к
теоретической  физике: проблемы естествознания,  мнения  древних  философов.
Разделение метафизики на учение о формах и учение о конечных причинах
     Ту часть  естественной философии, которая является чисто теоретической,
мы  считаем нужным  разделить  на собственно физику  и метафизику.  При этом
делении читатели должны  обратить внимание на то, что мы  употребляем термин
"метафизика" совсем в ином смысле, чем это обычно принято. Мне  кажется, что
здесь  уместно сказать  о  нашем  общем принципе  употребления  терминов. Он
сводится к тому, что, как и в вышеприведенном термине "метафизика", так и во
всех остальных случаях,  там, где понятия и  значения оказываются  новыми  и
отступающими  от общепринятых, мы  с  величайшим уважением  сохраняем старый
термин, надеясь на то, что  сам порядок и ясный характер объяснения, которое
мы пытаемся дать в таком случае, избавят читателя от неправильного понимания
употребляемых  нами терминов, в остальных  же  случаях  мы вообще  стремимся
(насколько, разумеется,  это  возможно  без ущерба  для научной истины)  как
можно меньше отступать  от мыслей  и способов выражения  древних авторов.  В
этом  отношении  вызывает удивление самоуверенность Аристотеля,  который  из
какого-то духа  противоречия  объявляет войну  всей  древности  и  не только
присваивает себе право по своему произволу создавать новые  научные термины,
но  и  вообще  старается уничтожить  и предать  забвению всю  предшествующую
науку, так что  нигде  даже не  упоминает ни  самих  древних авторов,  ни их
учений,  если не считать, конечно,  тех случаев, когда он  критикует их  или
опровергает их точку зрения. Конечно, если он стремился  прославить свое имя
и  приобрести  толпу последователей, то  такое отношение к  предшестве