E

     aabab
     b
     аа
     bb aa
     bba
     aa
     baa
     Maner
     "е"
     te
     vo lo
     don
     ec
     ven(ero)
     Приведем  еще  один,  более   полный   пример  такого   шифра,  дающего
возможность писать все посредством всего.
     Внутреннее письмо
     Пусть им будет письмо спартанцев, посланное ими некогда на скитале:
     "Perditae  res: Mindarus  cecidit: milites  esuriunt:  neque  hinc  nos
extricare, neque hic diutius manere possumus".
     (Все погибло. Миндар убит. Воины  голодают.  Мы не можем ни уйти отсюда
ни оставаться здесь дольше.)
     Внешнее письмо
     Пусть им будет  отрывок из первого  письма Цицерона; в него должно быть
вставлено письмо спартанцев:
     "Ego omni officio, ас  potius  pietate  erga  te,  caeteris  satisfacio
omnibus: mihi ipse nunquam satisfacio. Tanta est enim magnitudo tuorum, erga
me meritorum, ut  quoniam  tu, nisi perfecta re, de me non  conquiesti: ego,
quia non idem in tua causa efficio, vitiam mihi esse acerbam putem. In causa
haec sunt: Ammonius  regis  legatus aperte pecunia nos  oppugnat. Res agitur
per  eosdem creditores, per quos, cum  tu aderas, agebatur. Regis  causa, si
qui sunt, qui velint, qui pauci sunt,  omnes ad Pompeium rem deferri volunt.
Senatus religionis calumniam,  non religione,  sed  malevolentia, et  illius
regiae largitionis invidia, comprobat, etc."
     Учение о шифрах  влечет за собой другое учение, связанное с первым. Это
учение о дешифровке, или раскрытии, шифров, если  даже ключ к ним совершенно
неизвестен.  Это, конечно,  очень  трудное дело, требующее  в  то  же  время
большой  изобретательности; это  искусство  (точно так  же, как и  искусство
шифра)  используется в секретных  государственных  делах. Но  если  проявить
достаточно  ловкости  и  предосторожности,  то  можно было  бы  сделать  это
искусство  бесполезным, хотя, судя  по нынешнему положению дел, оно приносит
немалую пользу. Ведь  если  бы  были  приняты  надежные и хорошие шифры,  то
большинство из  них было бы абсолютно недоступно для дешифровки, исключалась
бы всякая  возможность  их  раскрытия, хотя они и  оставались бы  достаточно
удобными и легкими  для  написания и прочтения. Но неопытность  и невежество
секретарей  и  служащих  при  королевских  дворах  столь  велики,  что  даже
важнейшие  документы в большинстве случаев  доверяются  шифрам ненадежным  и
легко дешифруемым.
     Между тем у кого-нибудь может возникнуть подозрение, что мы, перечисляя
науки и, так сказать, проводя их  смотр, стремимся вызвать как можно  больше
удивления, увеличивая и умножая  число наук, которые мы выстраиваем как бы в
боевой порядок, тогда как в таком коротком исследовании можно, пожалуй, лишь
похвастаться их числом и едва ли можно  действительно развернуть их силы. Но
мы будем честно придерживаться принятого нами плана и, создавая этот  глобус
наук,  не  хотим  пропустить  на  нем  даже  самых  маленьких  и  отдаленных
островков.  Кажется, мы коснулись этих наук отнюдь не  поверхностно, хотя  и
вкратце; наоборот, острым пером мы извлекли из  огромной  массы их материала
главное  зерно, самое  сущность этих наук. Судить об  этом мы  предоставляем
людям  действительно  опытным в  этих  науках.  Ведь очень многие,  желающие
показаться  широко образованными,  умеют  лишь  то и дело щеголять  научными
терминами  и показной ученостью, вызывая  изумление невежд и насмешки людей,
глубоко владеющих этой наукой.  Мы  надеемся, что  наше сочинение произведет
совершенно  противоположный  эффект, привлечет  самое  пристальное  внимание
людей,  наиболее  сведущих  в  каждой из этих наук, а для остальных не будет
представлять  какой-нибудь ценности.  Если  же  кто-нибудь считает,  что  мы
слишком большое внимание уделяем наукам, которые могут  показаться  не столь
уж  важными,  то  пусть  он  посмотрит  вокруг  себя  и  увидит,  что  люди,
считавшиеся, бесспорно,  значительными  и знаменитыми  в  своих  провинциях,
приехав  в метрополию  и  оказавшись  в столице,  почти смешались  с толпой,
потеряв свое былое величие; точно  так же нет ничего удивительного  и в том,
что эти менее важные науки рядом с фундаментальными и высшими науками теряют
свое значение, тогда как для тех, кто целиком посвятил себя их изучению, они
представляются  особенно важными  и  прекрасными. Но о  средствах  изложения
сказано достаточно.
        "Глава II"
     Учение  о методе изложения является основной и главной частью искусства
сообщения.   Эта   дисциплина   получает   название   мудрости    сообщения.
Перечисляются различные методы и указываются их преимущества и недостатки
     Перейдем к  учению  о  методе  изложения.  Обычно его  рассматривают  в
диалектике. Находит  оно  свое место и в риторике под именем "расположение".
Однако  то  обстоятельство,  что  эту дисциплину  рассматривали  всегда  как
служанку других наук, явилось причиной  того, что очень многое из того,  что
могло бы быть полезным для познания метода, оказалось упущенным. Поэтому  мы
решили установить  основополагающее  и  главное учение о методе, которому мы
даем общее наименование "мудрость сообщения". Итак, будем  стараться  скорее
перечислить   различные  роды  метода  (а  они  весьма   разнообразны),  чем
установить   их  подразделения.  Не   имеет   никакого  смысла   говорить  о
"единственном методе"  и  о бесконечных дихотомиях ^. Ведь это было какое-то
помрачение науки, которое  быстро прошло,  нечто,  безусловно, несерьезное и
одновременно в высшей степени вредное для нее.  Ибо, когда сторонники такого
подхода  извращают  явления в угоду законам  своего  метода,  а все,  что не
подходит  под их дихотомии, либо  отбрасывают, либо, не считаясь с природой,
искажают,  они  тем самым уподобляются  людям,  выбрасывающим  зерна наук  и
оставляющим себе  лишь сухую и никому не нужную шелуху. Такой подход рождает
лишь бессодержательные компендии, разрушая самое основание наук.
     Итак,  установим  первое  различение  метода:  метод  может  быть  либо
магистральный,  либо  инициативный.  Иод  словом  "инициативный" мы повес не
понимаем то, что этот метод должен давать нам только начала (initia) знаний,
в то время как первый излагает науку в полном виде; наоборот, заимствуя этот
термин из священных  обрядов, мы называем инициативным такой  метод, который
раскрывает и обнажает перед нами  самые глубокие тайны науки.  Магистральный
метод наставляет, инициативный приобщает. Магистральный  требует веры в свои
слова,  инициативный  скорее  стремится  подвергнуть  их  испытанию.  Первый
передает  знания  всем  без исключения учащимся,  второй  -- только сыновьям
науки.  Наконец,  для  первого  цель  наук  (в  их настоящем  состоянии)  --
практическая  польза;  для второго же такой  целью  является  продолжение  и
дальнейшее  развитие  самих  наук. Второй метод представляется заброшенной и
заваленной дорогой:  ведь  до  сих пор  науки преподаются у нас обычно таким
образом, как будто и учитель, и ученик, словно по уговору, взаимно стремятся
к заблуждениям. Ведь тот, кто учит, стремится в первую очередь к тому, чтобы
вызвать максимальное доверие к своим словам, а вовсе  не к тому, чтобы найти
наиболее удобный  способ  подвергнуть их проверке и испытанию; тот  же,  кто
учится, стремится немедленно получить  удовлетворяющие  его сведения и вовсе
не нуждается ни в  каком  исследовании;  для него  значительно  приятнее  не
сомневаться, чем не заблуждаться.  Таким образом, и учитель из-за честолюбия
боится  обнаружить  непрочность  своей  науки,  и  ученик   из-за  нежелания
утруждать  себя не  хочет  испытать  собственные силы.  Знание же передается
другим,  подобно  ткани,  которую  нужно  выткать  до конца,  и  его следует
вкладывать в чужие умы таким же точно методом (если это возможно), каким оно
было  первоначально найдено. И этого, конечно, можно  добиться только в  том
знании,  которое  приобретено  с  помощью  индукции;  что  же  касается того
предвзятого (anticipata) и незрелого знания, которым мы располагаем, вряд ли
кто-нибудь легко  сможет  сказать,  каким  путем он пришел  к  нему.  Однако
всякий, разумеется, в состоянии в  большей  или меньшей степени пересмотреть
собственные  познания  и  вновь  пройти  путь  становления  своего  знания и
обретения доверия к нему и тем самым пересадить знание в голову слушателя  в
таком  виде,  в каком оно выросло в его  собственной голове. Ведь  с науками
происходит то же, что  и с растениями: если просто нужно  какое-то растение,
то  судьба  корня для тебя безразлична, если же  ты хочешь пересадить его  в
другую почву, то с  корнями нужно  обращаться осторожнее, чем  с отростками.
Так же и тот метод изложения, который получил распространение  в наше время,
открывает нам своего  рода стволы наук,  может  быть даже и  прекрасные,  но
совершенно лишенные корней; они, без сомнения, очень хороши для плотника, но
совершенно  бесполезны для  садовника.  Поэтому если ты стремишься  к  тому,
чтобы развивались науки, то не нужно слишком заботиться о стволах, нужно все
старания приложить к тому, чтобы,  извлекая из земли корни, не повредить их;
пусть даже на них останется приставшая к ним земля. С этим методом изложения
имеет некоторое сходство метод математиков, применяемый ими в их науке;  что
же  касается общего применения  такого  метода, то мне  нигде не приходилось
видеть  его,  точно  так  же  как  и  того, чтобы кто-нибудь  занимался  его
исследованием. Поэтому  мы отнесли  этот метод к  числу предметов, требующих
исследования  и  разработки,  и будем  называть  его  "передача факела", или
"метод, обращенный к потомству".
     Следующее различение метода, близкое к первому по своей  цели,  на деле
является почти полной  его  противоположностью.  Общим  для  того и  другого
является  то,  что  они  отделяют толпу  слушателей  от избранных  учеников,
противоположным же то,  что здесь  первый метод  использует более  доступный
способ  изложения,  тогда как второй, о котором мы сейчас будет говорить, --
более  сложный  и  недоступный.  Таким  образом,  второе  различение  метода
сводится  к  тому,   что   первый   метод  --  экзотерический,   второй   --
акроаматический '^ Дело  в том, что то различие,  которое  древние проводили
при  издании своих сочинений, мы решили перенести на сам метод изложения. Но
и сам акроаматический метод широко использовался древними, которые применяли
его разумно и обдуманно. В более поздние  времена этот акроаматический,  или
энигматический,  способ  выражения  был скомпрометирован  многими  авторами,
использовавшими его для создания  неверного и обманчивого света, при котором
им  легче было  сбыть  свой фальшивый  товар. Назначением  же такого  метода
является,  как   мне  кажется,  стремление  не  допустить  к  тайнам   науки
непосвященную чернь, используя покровы, представляемые сложным изложением, и
допускать в науку только  тех,  кто  либо  со слов  учителей познакомится  с
истолкованием   смысла  аллегорий,  либо   своим  собственным   талантом   и
проницательностью сможет проникнуть за покров тайны.
     Следующее  различение метода  имеет  огромное значение для  науки. Речь
идет  о  том,  что знания могут  передаваться  или с помощью  афоризмов, или
методически. Прежде всего необходимо заметить, что во многих случаях у людей
вошло в привычку на основании самых незначительных аксиом и наблюдений сразу
же  воздвигать чуть ли  не законченное  и величественное учение, поддерживая
его кое-какими соображениями, пришедшими им в  голову, украшая всевозможными
примерами и связывая воедино определенным способом. Другой же тип изложения,
с  помощью  афоризмов,  несет  с  собой  множество  преимуществ, недоступных
методическому изложению. Во-первых, такой  способ  дает нам  представление о
том, усвоил ли автор свою науку поверхностно и несерьезно, или же  он изучил
ее глубоко  и  основательно. Ведь афоризмы неизбежно  должны выражать  самое
сущность,  самое  сердцевину  научного  знания,  иначе  они  будут  попросту
смешными.  Ибо  здесь  отбрасываются  всякие  украшения  и отступления,  все
разнообразие  примеров,  дедукция  и связь,  а также описание  практического
применения, так что у афоризмов не остается  никакого иного материала, кроме
богатого  запаса   наблюдений.  Поэтому  никто   не  возьмется  за  создание
афоризмов,  более того,  даже не осмелится мечтать об этом,  пока не увидит,
что  он  обладает достаточно  широкими и  основательными знаниями  для того,
чтобы писать их. При методическом же изложении
     ...приятность
     Много зависит от связи идей, от порядка -- их сила ^,
     что  очень  часто придает видимость какого-то  замечательного искусства
тому,  что  при  более  глубоком  рассмотрении,  если освободиться от  всего
внешнего и обнажить  сущность,  оказывается совершенно  ничтожным  пустяком.
Во-вторых,   методическое   изложение   обладает  способностью   убеждать  и
доказывать,  но в значительно  меньшей  степени дает  указания практического
порядка;   ведь   такого   рода  изложение   использует  как   бы   круговое
доказательство, где отдельные части взаимно разъясняют друг друга, и поэтому
интеллект скорее удовлетворяется им; но так  как действия в обычной жизни не
приведены  в  строгую  систему,  а  беспорядочно  перемешаны,  то  тем более
убедительными для  них  оказываются  и разрозненные доказательства. Наконец,
афоризмы, давая  только  какие-то части и отдельные куски науки,  приглашают
тем  самым  всех  прибавить  что-нибудь  к  этой  науке  также  и  от  себя;
методическое  же   изложение,   представляя  науку   как  нечто  цельное   и
законченное,  приводит  к  тому,  что  люди  успокаиваются,  думая,  что они
достигли вершины знания.
     Следующее также  чрезвычайно важное  различение метода сводится к тому,
что  знания  можно  передавать  либо  в  форме  утверждений,  сопровождаемых
доказательствами, либо в  форме вопросов,  за  которыми следуют определения.
Если слишком злоупотреблять  вторым методом, то он  может  нанести  такой же
вред развитию науки, какой  могли  бы нанести  успешному продвижению  вперед
какого-нибудь  войска  беспрерывные  задержки   и   остановки  перед  каждой
маленькой  крепостью или  городком. Ведь  если  одержать победу  в  решающем
сражении и сосредоточить все силы  на главном направлении, то все эти мелкие
укрепленные пункты сами сдадутся добровольно.  Но  я,  однако, согласен  и с
тем,  что далеко не всегда  безопасно  оставить у себя  в тылу  какой-нибудь
значительный  и хорошо укрепленный  город.  Пользуясь этим сравнением, можно
сказать, что при изложении научных знаний следует соблюдать меру во  всякого
рода  возражениях, использовать их осторожно и только  в  том случае,  когда
необходимо разрушить какие-то значительные предрассудки и заблуждения ума, и
ни  в коем случае не прибегать  к ним для искусственного возбуждения всякого
рода пустячных сомнений.
     Следующее   различение   метода   выражается   в    том,    что   метод
приспосабливается   к   предмету  изложения.  Ведь   по-разному   излагаются
математические  дисциплины,  являющиеся   самыми  абстрактными  и   простыми
(simplicia) среди наук, и политические дисциплины, которые являются наиболее
конкретными  и  сложными  науками. Как мы уже  сказали,  вообще невозможно к
многообразной материи успешно применить единообразный метод.  Поэтому  точно
так  же, как мы  приняли  частные  виды топики в  открытиях,  мы  в какой-то
степени хотим применять 'частные методы и при изложении материала науки. Это
различение  метода  требует  обдуманного  подхода  к  изложению  знаний. Оно
определяется  наличием  тех  или иных  сведений и  представлений  о предмете
преподавания  в  умах  учащихся. Ведь по-разному  следует преподавать науку,
которая является совершенно  новой и  незнакомой  для  слушателей,  и науку,
которая  оказывается  близкой  и  родственной  уже  воспринятым и  усвоенным
представлениям.  Поэтому-то   Аристотель,  желая  упрекнуть   Демокрита,   в
действительности хвалит его, говоря, что "если мы хотим рассуждать серьезно,
то мы  не  должны стремиться к уподоблениям"  ^ и т.  д„ ставя  в вину
Демокриту то, что он  слишком злоупотребляет сравнениями.  Но ведь  тем, чьи
доказательства основаны  на общеизвестных  положениях,  не  остается  ничего
другого, как рассуждать и логически подтверждать свои выводы. Наоборот, тем,
чьи  взгляды  выходят  за проделы общеизвестных истин,  приходится выполнять
двойную  работу:  во-первых,  необходимо добиться понимания  того,  что  они
утверждают,   а  во-вторых,  доказать  истинность  этих  утверждений;  таким
образом,  им  по  необходимости  приходится прибегать к  помощи  сравнений и
метафор для того,  чтобы их мысли стали  доступны  человеческому восприятию.
Именно  поэтому   мы  видим,  что  в  эпохи  менее  образованные,  в  период
младенчества наук, когда те понятия, которые теперь стали уже общеизвестными
и   банальными,   были  еще   необычными  и  неслыханными,  на  каждом  шагу
употреблялись  метафоры и  сравнения.  А  иначе  все  новые  мысли либо,  не
встретив  должного  внимания,   остались  бы  незамеченными,  либо  были  бы
отброшены как парадоксальные. Ведь  существует своего рода правило искусства
изложения,   на  основании  которого  "всякое   знание,  не  совпадающее   с
предшествующими  представлениями,  должно  искать  себе  опору в аналогиях и
сравнениях" '^.
     Вот что следовало сказать о различиях в методах, которые до  сих пор не
были отмечены  другими исследователями. Что  касается  остальных методов  --
аналитического,   систатического,  диеретического,  а  также  криптического,
гомерического  ^  и  т.  п.,  то  они  совершенно  правильно  установлены  и
распределены,  так что, как мне кажется,  нет никакой нужды задерживаться на
них.
     Таковы  разновидности метода. Частей  же  у  метода две:  первая  часть
касается  архитектоники  всего  труда,  т. е. содержания  какой-либо  книги,
вторая -- ограничения предложений.  Ведь искусство архитектуры занимается не
только строением всего здания  в целом, но  и формой колонн, балок  и  т. п.
Метод  же --  это  своеобразная архитектура  науки, в этом  отношении  Рамус
скорее заслуживает  благодарности за  то,  что  он  восстановил великолепные
старинные правила  (katholoy proton, kata panthos, kath'  auto  ^ и  т. д.),
нежели за свой единственный метод и дихотомии. Однако неизвестно почему (как
это часто  изображают  поэты) всегда  самое  драгоценное,  что  существует у
людей,  поручается  самым опасным и  ненадежным сторожам.  И  действительно,
попытка Рамуса тщательно обработать  предложения привела  его  ко  всем этим
эпитомам и  посадила его на мель  в науке.  Ведь  нужны  поистине счастливые
предзнаменования  и  покровительство какого-нибудь  доброго гения  тому, кто
попытается сделать научные аксиомы обратимыми, не превращая их в то же время
в круговые или обращающиеся в самих же себя. Тем не менее я не отрицаю того,
что попытка, предпринятая Рамусом в этой области, была несомненно полезной.
     Остаются  еще  два  вида  ограничения  предложений  (помимо  того,  что
предложения становятся обратимыми): один из них касается  расширения, другой
-- продления  предложений. Действительно, при правильном взгляде на  вещи мы
заметим, что наука помимо глубины обладает еще  двумя другими измерениями, а
именно шириной и  длиной.  Глубина характеризует истинность и реальность той
или иной науки, а именно определяет ее основательность. Что же касается двух
остальных  измерений,  то  ширина  может  быть  постигнута  и  измерена  при
сопоставлении одной науки с  другой, длина же рассматривается как расстояние
от самого высшего до самого низшего предложения одной и той же науки. Первая
включает в себя  установление истинных пределов и  границ каждой  науки  для
того, чтобы научные  положения  рассматривались  в  соответствующих областях
на