обыкновению  объясняет  совершенно небрежно, полагая, что  достаточно  будет
назвать  это движение насильственным движением  в отличие  от  естественного
(как  они его называют); и  для того, чтобы объяснить этот первый удар,  или
толчок, она удовлетворяется следующим положением: "Два  тела не могут быть в
одном  месте   во  избежание   взаимопроникновения   их   измерений",   а  о
последовательном ходе этого движения совершенно  не заботится.  В  отношении
этого  свойства путевой указатель  состоит  в следующем.  Или  это  движение
вызывается воздухом, несущим  брошенное  тело и  собирающимся  позади  него,
наподобие реки,  несущей  лодку, или ветра, несущего  солому;  или  тем, что
части  самого   тела  не  выдерживают  сжатия   и,   чтобы   ослабить   его,
последовательно   движутся.    Первое    из   этих    объяснений    принимал
Фракасторий[122] и почти все,  кто более внимательно исследовал это
движение.  И  нет сомнения в том, что здесь есть  некоторое участие воздуха;
но,  несомненно, истинно второе движение,  как  это явствует из бесчисленных
опытов. Среди  примеров  креста  в  отношении  этого предмета можно  указать
следующий:  согнув и  сжав  между  указательным и большим  пальцами  упругую
железную  полоску,  или  нить,  или  даже  тростинку, или  перо, разделенное
продольно,  заставим их  отскочить. Очевидно, что это движение не может быть
приписано  воздуху,  собирающемуся  позади тела,  ибо источник  движения  --
посредине пластинки или пера, а не на краях.
     Пусть также исследуется природа  быстрого  и  могущественного  движения
пороха,   расширяющегося   в  огонь,   когда  опрокидываются   такие  массы,
исторгаются такие  тяжести,  как мы это видим на примере подкопов и  мортир.
Путевой  указатель  в  отношении этой  природы состоит  в следующем. Или это
движение  возбуждается исключительно стремлением  тела  к расширению,  после
того   как  оно  воспламенено;  или   также   присоединяющимся   неудержимым
стремлением духа, который  быстро убегает от огня и бурно вырывается из  его
окружения, словно  из темницы. Однако схоластика и  обычное мнение учитывают
только  то  первое   стремление.  Ибо   люди   считают   хорошей  философией
утверждения, что элементарная форма пламени  с необходимостью заставляет его
занимать  более широкое пространство, чем занимало это  же самое тело, когда
оно имело  форму  пороха, и  отсюда следует  это  движение.  Между  тем  они
совершенно не замечают, что хотя бы это и было верно для случая, когда пламя
порождается, однако такая  масса,  которая в  состоянии подавить и заглушить
пламя, может воспрепятствовать его рождению, так что дело  не сводится к той
неизбежности,  о  которой  они говорят. Они правильно судят о  том, что если
рождается  пламя,  то  неизбежно  происходит  расширение  и  отсюда  следует
выталкивание или отталкивание того тела, которое  оказывает противодействие.
Но эта неизбежность совершенно устраняется, если эта твердая масса подавляет
пламя, прежде  чем оно родилось. И мы видим, что пламя,  особенно при первом
зарождении, мягко и спокойно и ищет прикрытия, за которым могло  бы играть и
испытать  свою  силу.  Поэтому  такое  неистовство  нельзя  приписать  этому
предмету,  взятому  самому  по  себе.  На  самом  же  деле  рождение  такого
раздувающегося пламени,  как бы огненного ветра,  происходит из столкновения
двух тел и  их природ,  совершенно противоположных  друг другу. Одно  из них
весьма воспламеняемо.  Это та  природа, которая сильна в сере. Другое боится
пламени.  Это  есть  простой дух,  который  пребывает  в  селитре.  Так  что
происходит удивительное столкновение.  Сера воспламеняется, насколько  может
(ибо  третье тело, а именно ивовый уголь, почти  ничего не производит, кроме
как  сочетает и объединяет эти два тела), в то время как  дух селитры рвется
прочь, насколько может, и вместе с тем расширяется (ибо так делают и воздух,
и  все  простые  тела, и  вода,  расширяясь  от  тепла)  и  этим бегством  и
извержением раздувает пламя серы во все стороны, как скрытые кузнечные мехи.
     Примеры  креста  в отношении  этого  предмета могли бы быть двух родов.
Одни дают тела, наиболее воспламеняемые,  как сера, камфора,  нефть и т. п.,
вместе с их смесями. Они легче и скорее, чем порох, воспринимают пламя, если
только им  в  этом  не  препятствуют,  из  чего  явствует, что стремление  к
воспламенению  само по себе еще не производит этого  ошеломляющего действия.
Другие  примеры дают те тела, которые отвращаются  и убегают от  пламени, --
таковы  все соли. Ибо мы видим,  что если их бросить в огонь, то водяной дух
вырывается с  шумом прежде, чем пламя его  охватит, --  это  также в  слабой
степени происходит с более жесткими листьями, когда водяная часть вырывается
прежде,  чем  огонь  охватывает  маслянистую  часть.  Но  больше  всего  это
замечается на ртути,  которая неплохо именуется минеральной  водой, ибо  она
без воспламенения, а одним только извержением и расширением почти  достигает
силы пороха. Говорят также, что,  будучи примешана к пороху, она увеличивает
его силу.
     Пусть также исследуется  преходящая природа  пламени  и его  мгновенное
затухание.  Ибо  мы  не  наблюдаем  устойчивого пламени,  но оно как  бы  на
отдельные   мгновения   рождается   и  тотчас   гаснет.  Ибо  очевидно,  что
длительность  в  том  пламени,  которое представляется  устойчивым, не  есть
длительность  одного  и  того  же  отдельного  пламени,  но  составляется из
последовательности  новых вспышек,  непрерывно  порождаемых,  так что  пламя
совсем не остается численно тем же. Это легко усмотреть и из того, что пламя
тотчас  же  исчезает,  если  удалить  пищу  пламени,  или  горючее.  Путевой
указатель  в  отношении  этого  предмета состоит  в следующем.  Эта  природа
мгновенности  происходит  или  от  того,  что устраняется  причина,  которая
сначала  рождает  пламя, как  это  происходит  со  светом, звуком или с теми
движениями, которые называют насильственными; или от того, что хотя пламя по
своей природе и могло бы длиться, но его угнетают и разрушают окружающие его
противодействующие природы.
     Итак, в отношении этого  предмета пример  креста мог бы быть следующим.
Мы видим, как высоко поднимается пламя более сильных пожаров. Ибо, насколько
шире  основание  пламени, настолько выше  подъем. Отсюда  видно,  что первое
загасание  пламени происходит по сторонам, где воздух сжимает пламя и вредит
ему. Внутренняя же часть пламени, которой воздух  не касается, но которая со
всех сторон окружена другим пламенем,  остается численно той же и не гаснет,
пока  постепенно не будет  сдавлена  воздухом,  окружающим  пламя  с  боков.
Поэтому каждое пламя имеет пирамидальную форму,  будучи более широко в своем
основании, вблизи  горючего, в вершине же (где воздух враждебен,  а горючего
недостает)  --  острее.  Дым  же,  более  узкий  в  основании,   поднимаясь,
расширяется  и  образует как  бы обращенную  пирамиду, очевидно, потому, что
воздух воспринимает дым, но подавляет пламя. Ибо никто но должен воображать,
что пламя есть зажженный воздух, так как это совершенно разнородные тела.
     Для этого предмета можно было бы дать весьма подходящий  пример креста,
достигнув наглядности посредством пламени двух цветов. Нужно взять маленькую
металлическую чашку  и в  ней укрепить зажженную  маленькую восковую  свечу;
поместить чашку в таз и  кругом налить  винный спирт в умеренном количестве,
чтобы он  не  достигал краев чашки; затем зажечь винный  спирт.  Этот винный
спирт даст  более  синее  пламя,  а свеча  -- более желтое.  Теперь заметим,
остается  ли пламя свечи пирамидальным (а это  пламя легко отличить по цвету
от пламени винного спирта, ибо пламя с  пламенем не  смешивается тотчас, как
жидкости), или оно больше склоняется к шарообразной форме, когда нет ничего,
что бы его сжимало или разрушало[123].  Если  произойдет последнее,
то следует  считать достоверным, что пламя  численно  остается  тем же, пока
заключено внутри другого пламени и не испытывает враждебной силы воздуха.
     О  примерах креста  сказано достаточно. Мы  дольше задержались на них с
той  целью, чтобы люди постепенно  научились и привыкли судить о природе  на
основании  примеров креста  и  светоносных  опытов,  а  не только  вероятных
соображений.
        "XXXVII"
     На  пятнадцатое  место  среди  преимущественных  примеров  мы  поставим
примеры   расхождения,   указывающие  разобщения   таких   природ,   которые
обыкновенно  встречаются  вместе.   Они,  однако,  отличаются  от  примеров,
относимых к примерам сопровождения, ибо те указывают отделенность какой-либо
природы от  какой-либо конкретности,  с которой она  обычно связана,  а  эти
указывают разъединенность одной какой-либо природы от другой. Они отличаются
также  от примеров креста, ибо они ничего не определяют, а только напоминают
об отделенности одной природы  от другой. Их можно использовать для вскрытия
ложных форм и для того, чтобы рассеять легковесные  заключения от тех вещей,
которые находятся под рукой, являясь для разума как бы свинцом или гирей.
     Например, пусть исследуются те четыре природы, которые Телезий называет
"сожительствующими"  и  как  бы  существующими  под  одним  кровом:  теплое,
светлое, тонкое,  подвижное или склонное к движению[124]. Среди них
все же  встречается  много примеров расхождения. Так, воздух тонок и легок в
движении, но не теплый и не светлый; луна светит, но без тепла; кипящая вода
тепла, но не светит; движение железной  иглы на оси легко и быстро, и все же
совершается в холодном, плотном, темном теле; и так далее.
     Пусть также исследуются телесная  природа и естественное  действие. Ибо
очевидно, что естественное действие не встречается кроме как  существующим в
каком-либо теле.  И все же  могут быть  в отношении  этого некоторые примеры
расхождения. Таково магнетическое действие, в силу которого тело  движется к
магниту,  а  тяжелые тела  -- к земному  шару. Можно также указать некоторые
другие  случаи   действия  на  расстоянии,  так  как  действие   этого  рода
совершается и во времени -- не в один миг, а через некоторый промежуток, и в
пространстве -- через ступени и расстояния, и, следовательно,  есть какое-то
мгновение  времени  и  какой-то промежуток пространства, когда эта сила  или
действие пребывает  в  середине между теми  двумя телами, которые производят
движение. Таким образом, рассуждение сводится к следующему: располагают ли и
изменяют  ли  тела, являющиеся пределами движения, посредствующие тела  так,
что путем  преемственности и действительного соприкосновения сила  переходит
от  предела  к  пределу, на  время задерживаясь  в посредствующем теле,  или
ничего  нет,  кроме тел, силы  и  пространства. Возможно также, что в  лучах
света,   в  звуке,  тепле  и  некоторых   других  действиях   на  расстоянии
располагаются и изменяются  посредствующие тела, тем более что посредник для
перенесения такого  действия  необходим. Магнетическая же,  или  сближающая,
сила допускает эти посредствующие  тела как  бы  без различия и не встречает
препятствия ни в  каком посредствующем теле. Но если  эта сила или  действие
никак не связаны с посредствующим телом, то отсюда следует, что на некоторое
время  и в некотором месте есть сила или естественное действие, существующее
без   тела,   ибо  она  не   присутствует  ни   в  предельных  телах,  ни  в
посредствующих.  Поэтому   магнетическое   действие  сможет   быть  примером
расхождения в отношении  телесной природы и  естественного  действия. Отсюда
вытекает еще следующее добавление, которым не следует пренебрегать: согласно
философскому умозрению,  можно предпринять доказательство того,  что  бывают
отделенные  и  бестелесные   сущности  и  субстанции.  Действительно,   если
естественная  сила  или  действие,  исходящие от  тела,  могут  существовать
совершенно без тела  в  некоторое  время  и  в некотором  месте, то к  этому
приближается  то,  что  они  могут  в  своем  происхождении  проистекать  от
бестелесной   сущности.  Ибо   телесная  природа  представляется   не  менее
необходимой  для поддержания передачи  естественного  действия, чем  для его
возбуждения или рождения.
        "XXXVIII"
     Следующие пять родов примеров мы  обозначаем одним  общим названием  --
примерами светильника,  или первого  осведомления.  Это  те примеры, которые
помогают чувству. Ибо  если всякое истолкование природы начинается с чувства
и  по  прямой,  постоянной,  верной  дороге  идет  от  восприятий  чувств  к
восприятиям  разума,  каковыми  являются  истинные  понятия  и  аксиомы,  то
неизбежно:  чем  обильнее  и точнее были  представления самого чувства,  тем
легче и удачнее будет достигнуто все остальное.
     Из этих пяти примеров светильника первые примеры усиливают, пополняют и
исправляют непосредственное действие чувства; вторые  приводят нечувственное
к   чувственному;   третьи   указывают   продолжительность    процесса   или
последовательность тех  вещей и движений, которые большей  частью незаметны,
кроме как в их завершении или  периодах; четвертые заменяют чем-либо чувство
тогда, когда оно  совершенно бессильно; пятые возбуждают  внимание чувства и
его способность замечать, а также  ограничивают тонкость вещей.  Но о каждом
из этих примеров надо сказать в отдельности.
        "XXXIX"
     На шестнадцатое место среди преимущественных примеров мы ставим примеры
дверей, или ворот. Этим  именем мы  называем  те  примеры, которые  помогают
непосредственным действиям чувства. Очевидно, что  среди чувств первое место
в  отношении  осведомления занимает зрение,  для  которого  поэтому особенно
важно изыскать  помощь. Эта  помощь  может  быть  троякой:  или чтобы зрение
воспринимало  то, что  было ему недоступно;  или  чтобы оно  воспринимало на
большем расстоянии; или воспринимало бы точнее и яснее[125].
     К первому  роду относятся (если не принимать во  внимание очки и прочее
такого рода, что служит только для исправления и  облегчения слабости зрения
и потому не осведомляет полнее) те недавно  изобретенные зрительные приборы,
которые, сильно  увеличивая видимые  размеры  тел, показывают их  неявные  и
невидимые  подробности  и  скрытые  строения  и  движения.  С помощью  этого
открытия  мы  не  без  удивления  различаем  в блохе, мухе,  червяке  точные
очертания и линии  тел, а также цвета и  движения,  не замечавшиеся  прежде.
Более того, говорят,  что прямая  линия, проведенная  пером или  карандашом,
представляется  через  эти стекла  очень  неровной  и  извилистой, очевидно,
потому,  что  и движения руки  (хотя бы и  с помощью  линейки), и  нанесение
чернил или  краски в действительности неравномерны,  хотя их неравномерность
столь незначительна, что ее нельзя заметить без помощи подобных стекол. Люди
присоединили  сюда  даже  некоторое  суеверное наблюдение (как это бывает  с
новыми  и удивительными вещами), будто  стекла этого  рода украшают творения
природы и обезображивают творения искусства. Это, однако, объясняется только
тем, что ткани природных  тел  много  тоньше, чем  искусственные.  Ведь  эти
стекла  пригодны только для мелких частиц. Если бы их увидел Демокрит, он бы
возликовал, думая, что открыт способ видеть атом, который, как он утверждал,
совершенно невидим. Однако неприменимость стекол этого рода ни к чему, кроме
мелких  частиц (да  и то, если они  принадлежат не  слишком  большому телу),
ограничивает полезность этой  вещи.  Ибо, если бы можно было  распространить
это изобретение на  большие  тела  или  на частицы  больших  тел,  так чтобы
возможно  было  различать строение  льняной ткани,  как сети,  и подобным же
образом  различать  скрытые  частицы   и   неровности   драгоценных  камней,
жидкостей, мочи, крови, ран и  многих  других  вещей, то, несомненно,  можно
было бы извлечь из этого изобретения большую пользу.
     Ко второму роду  относятся те стекла, которые изобретены достопамятными
усилиями  Галилея. Посредством  них,  как посредством  лодок  или  кораблей,
открывается  и осуществляется  более близкая связь с небесными телами. Таким
путем  было  установлено,  что Млечный  Путь есть пучок  или собрание мелких
звезд,  вполне  исчислимых и разделенных, о чем древние только догадывались.
Посредством этих стекол, по-видимому, можно установить,  что  так называемое
пространство планетных орбит  вовсе не лишено других  звезд, но что  на небе
появляются звезды  еще  до видимого звездного неба, хотя и  меньшие, чем те,
которые можно  заметить  без  этих  стекол. Благодаря указанному изобретению
можно также  рассмотреть хороводы малых звезд вокруг планеты Юпитер, из чего
можно заключить, что в движениях  звезд есть много центров. Таким же образом
можно яснее различить и разместить светлые и темные неровности луны, так что
может быть создана некая селенография. Тем  же способом  можно открыть пятна
на  солнце  и  другие  явления  этого  рода; все это,  конечно, значительные
открытия, насколько можно полагаться  на доказательства этого рода. Я в этом
сомневаюсь прежде  всего потому, что опыт остается в пределах  этих немногих
открытий и  этим способом не открыто многое другое, равным образом достойное
исследования.
     К третьему роду относятся шесты для измерения земли, астролябии  и тому
подобные  орудия,  которые  не  расширяют  чувства зрения,  но исправляют  и
направляют его. Если же есть другие примеры, помогающие остальным чувствам в
их непосредственных и обособленных действиях,  то это примеры  такого  рода,
которые не прибавляют к  осведомлению ничего  сверх того, что уже имеется, и
потому  не  пригодны  для  нашей  теперешней  цели.  Поэтому  мы  о  них  не
упоминаем[126].
        "XL"
     На  семнадцатое  место  среди  преимущественных  примеров  мы  поставим
побуждающие  примеры,  взяв  это  название из  гражданского  права,  ибо они
побуждают  к появлению то,  что прежде не  появлялось.  Мы  зовем  их  также
призывающими примерами: они приводят нечувственное к чувственному.
     Вещи ускользают от  чувства  или вследствие удаленности  предмета;  или
потому, что находящиеся в промежутке  тела преграждают  путь восприятию; или
потому, что предмет не способен создать впечатление для чувства; или потому,
что размер предмета недостаточен для того,  чтобы подействовать  на чувство;
или потому, что время не соразмерно для возбуждения чувства; или потому, что
чувство не переносит действия предмета; или потому, что другой предмет ранее
наполнил чувство и  завладел им, так что для нового движения  нет места. Все
это преимущественно  относится  к  зрению, а затем  к осязанию.  Ибо эти два
чувства осведомляют широко  и об общих  предметах,  тогда как  остальные три
почти не осведомляют, кроме как непосредственно и о близких им предметах.
     В первом роде приведение к чувственному возможно только в случае, когда
к  той  вещи,  которую  чувство  не   может   различить  из-за   расстояния,
присоединяется  или заменяет ее  другая  вещь,  которая  может издали больше
возбуждать  и  поражать  чувство,  как,  например,   при  обозначении  вещей
посредством огней, колоколов и тому подобного.
     Во втором роде вещи, скрытые в глубине и загражденные другими телами, и
те,  которые не могут быть легко вскрыты, приводятся  к чувству  посредством
того,  что  лежит  на  поверхности  или  вытекает  изнутри,  как,  например,
распознается состояние человеческого тела по пульсу, моче и тому подобному.
     В третьем и четвертом роде приведения охватывают весьма многое и должны
изыскиваться отовсюду для исследования вещей. Укажем такой пример. Ясно, что
нельзя ни различить, ни  осязать ни воздух, ни дух, ни другие предметы этого
рода, тонкие в  своем  веществе.  Поэтому в исследовании таких тел, конечно,
необходимы приведения.
     Итак, пусть исследуется  природа действия и движения духа, заключенного
в  осязаемых  телах.  Ибо  все  осязаемое  для  нас   сод