лет. Белые  простыни,  ослепительно
белые стены палаты. Маккой отвел взгляд  от  стен,  уставился  на  небольшой
терминал данных пациента. На верхней строке прочитал: Маккой Дэвид А.
   И доктор Маккой сделал ошеломляющее его открытие: цвет смерти не  черный,
как это утверждалось на  протяжении  многих  веков,  а  белый,  ослепительно
белый.
   - Маккой, - взывал скелет.
   Доктор заставил себя посмотреть на желтое, восковой прозрачности  лицо  -
состарившееся, искаженное страданием.  Всю  свою  жизнь  он  знал  это  лицо
другим.
   Всего лишь три месяца тому назад Дэвид Маккой был  широкоплечим  цветущим
мужчиной восьмидесяти одного года,  имевшим  большую  врачебную  практику  в
Атланте. Он и думать не думал о покое, об отставке даже тогда, когда  узнал,
что заразился страшной болезнью, известной как "пюронойритис".
   Болезнь была очень редкой, завезенной с одной из  планет-колоний  и,  как
всякое неизвестное доселе заболевание, - неизлечимой.  Наиболее  характерным
признаком этой болезни была постоянная,  не  дающая  передышки,  мучительная
боль. Болело все. В огромном, сложном человеческом организме не было  такого
потайного места, куда бы не добиралась боль.
   Но  в  первую  очередь  поражались  и  отмирали  периферические   нервные
окончания. По мере отмирания нервов  отмирали  и  мускулы.  Парализованному,
наполненному болью человеку ничего не оставалось делать, как лежать и ждать,
когда погибнут нервы, отвечающие  за  работу  основных  органов  и  наступит
долгожданная смерть.
   Нечто похожее на пюронойритис было когда-то известно на Земле как  "рак":
те же боли, та же неизлечимость,  но  рак  поражал,  как  правило,  один  из
внутренних органов и разъедал его. Пюронойритис,  как  неразборчивый  шакал,
набрасывался на весь человеческий организм сразу, не давая  никакой  надежды
на спасение.
   За  три  месяца  болезни  Дэвид  Маккой  -  худощавый,  как  и  его  сын,
спортивного вида мужчина, потерял пятьдесят четыре фунта  веса.  Он  не  мог
пошевелиться, не мог видеть, не мог  дышать,  все  за  него  делала  система
искусственного жизнеобеспечения. Живым в нем оставался  только  мозг,  чтобы
принимать сигналы боли и отзываться на них. Обезболивающие препараты  больше
не помогали - Дэвид Маккой жил не  телом  и  даже  не  сознанием,  а  одним,
затянувшимся до бесконечности, приступом боли.
   - Леонард, - в который раз донеслось из темноты провала рта закутанной  в
простыни мумии.
   - Я здесь, папа, - к своему собственному удивлению ответил доктор твердым
голосом.
   Отец поднял на него невидящие глаза и прошептал:
   - Боль. Останови боль.
   - Мы делаем все, что можем, папа, - задыхающимся голосом ответил  сын.  -
Постарайся потерпеть еще.
   - Не могу. Избавь меня...
   Сын в ужасе отшатнулся назад:
   - Не могу! Пойми меня, папа - ты же сам врач.
   Отец больше не пытался говорить. Он застонал долгим, протяжным,  жалобным
стоном. Сын не мог закрыть уши и  не  мог  слышать  этого  стона.  Дрожащими
руками он один за другим отключил все элементы системы, потом бережно поднял
невесомое тело отца на руки,  вглядываясь  в  желтое  лицо,  сознавая  и  не
сознавая, что его отца, Дэвида Маккоя, больше нет...
   Сибок стоял рядом, но не как обвинитель, а как исследователь,  пытавшийся
установить истину:
   - Зачем ты это сделал? - голос был мягким, сочувствующим.
   - Чтобы сохранить его достоинство. Ты же видел, во что он превратился.
   - А было ли у тебя право на это?
   - Я - его сын, - голос Маккоя задрожал от предчувствия того,  что  должно
последовать. И оно последовало.
   - Но это было не самое страшное, не так ли?
   Маккоя затрясло от внезапных рыданий. Склонив голову вниз, прикрыв  глаза
руками, глотая слезы, он с трудом выговорил:
   - Прошу тебя.., не надо...
   - Поделись и этим, - мягко, но настойчиво потребовал Сибок. - Поделись  -
и тебе станет легче.
   ...Маккой бережно положил тело отца на подушки и поспешил  в  лабораторию
при больнице. Он не помнит, сколько дней и ночей провел  над  микроскопом  и
бесчисленными склянками, не знает, какова доля его труда в общем  деле  всей
лаборатории, но через несколько месяцев был  создан  новый  препарат  против
болезни. И  пюронойритис,  как  и  его  давний  предшественник  -  рак,  был
побежден.
   - Так за что ты себя винишь? - спросил Сибок.
   - Он мог бы прожить еще  долгие  годы,  -  все  еще  всхлипывая,  ответил
Маккой.
   - Предварительно промучавшись бесконечно долгие месяцы,  -  закончил  его
мысль Сибок. - А ты можешь ответить, что перетянет на весах вечности, - один
миг страдания или год бесцельного прозябания?
   - Нет, не могу, - уверенно сказал доктор.
   - Так не мучай себя воспоминаниями, отринь  свою  вину,  и  боль  оставит
тебя.
   - Ты в этом уверен? - нерешительно поднял голову Маккой.
   Сибок ответил ему кивком и глазами.
   Спок со все возрастающей тревогой наблюдал  за  трагическими  сценами  из
истории семьи Маккоев. Мало того, что он помимо своей воли  стал  свидетелем
чужой, сугубо личной жизни, он  к  тому  же  стал  свидетелем  и  того,  что
телепатические возможности Сибока  возросли  до  пугающих  пределов.  Всякое
насилие над чужим разумом уже само по себе издавна считалось  преступлением,
а проделывать его, да еще в самых что ни на есть зримых образах,  на  глазах
посторонних  наблюдателей,  было  недопустимо  чудовищным  актом.   Трагедию
Маккоев Спок переживал как свою  личную  и  вместо  избавления  почувствовал
такой острый приступ боли, что с отвращением наблюдал за Сибоком.
   Сибок заметил это и назидательно изрек:
   - Все мы склонны считать свою собственную боль за отголосок  чужой,  свои
собственные переживания - за сопереживания.
   - Ты так считаешь? - попытался избежать спора Спок. -  Но  я  не  скрываю
никакой боли.
   Сибок усмехнулся снисходительной усмешкой. Взгляды братьев скрестились, и
старший сказал младшему:
   - Я о тебе знаю намного больше того, что ты сам знаешь.
   - Даже так? - принял вызов младший брат.
   - Даже так, - уверенно сказал старший.
   - Тогда показывай.
   - Спок, не ввязывайся, - вмешался Кирк. - Не стоит он того.
   - Все нормально, капитан, - успокоил его Спок.
   Он  знает,  на  что  идет.  И,  бросая  вызов  Сибоку,  вовсе  не   думал
сопротивляться его вторжению в свой разум. Он понимал, что все его  средства
защиты будут разрушены с печальным для него результатом.  А  получше  узнать
возможности Сибока, узнать что-то новое о самом  себе  -  ради  этого  можно
пойти на временную потерю своего "я".
   Наступила темнота, и раздался пронзительно-громкий крик женщины.  Долгим,
многократным  эхом  отразился  он  в  гулких  невидимых   сводах   какого-то
замкнутого пространства и затих. Темнота,  как  бы  утончаясь,  теряла  свою
непроглядную  насыщенность,  из  нее  один  за  другим  проявлялись  образы:
высокие, аккуратно обработанные стены пещеры,  яркие  факелы,  отбрасывающие
полосы света и тени на мучающуюся в родах женщину. Ее крика больше не слышно
- грохот церемониальных барабанов наполнил пещеру нескончаемым гулом...
   Спок с недоумением всматривался в представленную ему картину и,  наконец,
вспомнил: как церемония  женитьбы,  как  ритуал  погребения,  так  и  ритуал
рождения оставался неизменным на протяжении многих  тысячелетий  -  ни  один
вулканец не избежал этого  ритуала.  Даже  доводы  самого  Сурака  оказались
бессильными перед мощью древних обычаев.
   Для Кирка открывшаяся картина показалась такой необычной, ни  на  что  не
похожей, что он не мог удержаться от вопроса:
   - Что это за сцена из доисторических времен?
   - Я предполагаю, - ответил Спок, - что мы присутствуем при моем появлении
на свет. Перед ними появился Сибок и подтвердил:
   - Ты прав, и если ты действительно ничего не боишься, иди  за  мной  -  я
покажу тебе твое прошлое.
   Спок молча поднялся и молча пошел за ним.
   Они прошли в дальний угол пещеры, и Спок узнал в юной женщине, лежавшей в
родовых муках на соломенной подстилке, свою мать Аманду. Под церемониальными
одеждами  выпукло  обозначался  большой  живот,  перекошенное   болью   лицо
покрылось  испариной.  В  жрице  Спок  узнал  царственную   Т'Лар,   которая
впоследствии слилась с его телом и духом.
   "Как это может быть, - подумал Спок, - что та, которая  дала  мне  вторую
жизнь, присутствовала при моем появлении в первый раз?"
   Рядом  с  Т'Лар  стоял  Сарек,  отец  Спока,  сдержанно  наблюдавший   за
происходящим.  Сдержанность  объяснялась  присутствием  Т'Лар,   но   больше
поведения отца Спока поразила молодость его родителей. Волосы у Сарека  были
черными, как смоль, а у Аманды - золотисто-каштановыми, без малейшего намека
на седину.
   Снова раздался громкий  крик  Аманды,  церемониальные  барабаны  ускорили
дробь, насколько это было возможно, и резко замолчали,  как  только  ребенок
появился на свет. Наступила торжественная тишина -  тишина  ожидания  самого
жизнеутвердающего звука. И он раздался, этот звук, -  короткий,  но  звучный
детский крик.
   Т'Лар,  принимавшая  ребенка,  осторожно  передала  его  отцу.  Сарек   с
блаженной улыбкой всмотрелся в него и сказал:
   - Как похож на землянина!
   Споку показалось, что нотка разочарования промелькнула в голосе его отца,
но взгляд его оставался таким же блаженным, когда он передал ребенка матери.
   Аманда прижала  сына  к  своей  груди,  провела  тонким  пальцем  по  его
крошечным остреньким ушкам и произнесла:
   - Это дитя не будет принадлежать ни Земле, ни Вулкану,  но  всегда  будет
нашим сыном.
   Кирк с большим интересом наблюдал за сценой, доступной далеко не  всякому
мужчине, но мельком взглянув на Спока, он озабоченно тронул его за плечо:
   - Спок?
   Его Первый офицер впервые  не  отреагировал  на  голос  своего  капитана,
оставаясь безмолвным  и  бесчувственным.  Капитан  с  яростью  посмотрел  на
Сибока:
   - Что ты сделал с моим другом?
   - Ничего, - пожал плечами Сибок, - твои друзья остались твоими  друзьями.
Разве ты этого не видишь?
   Вопрос застал Джима врасплох, и все-таки он ответил:
   - Нет, не вижу!
   - Тогда узнай кое-что о себе самом, - Сибок придвинулся ближе.
   Отвернувшись в сторону, чтобы не встречаться  взглядом  с  Сибоком,  Кирк
ответил:
   - Обойдусь без твоих услуг!
   Очнувшийся от его выкрика Маккой успокаивающе положил ему на  плечо  свою
руку.  В  его  глазах  светилось  что-то  неопределенное,  какая-то   помесь
фанатизма и рассеянности,  ожидания  подсказки.  На  видеозаписи  заложников
такие глаза были у Кейтлин Дар.
   "Еще один зомби", - подумал Кирк и с горечью  осознал,  что  оказался  на
грани потери двух самых близких друзей по прихоти какого-то безумца.
   Он отбросил руку Маккоя со своего плеча и обернулся к Сибоку:
   - Что я должен тебе открыть? - почти кричал он. - То,  что  я  сделал  не
правильный выбор в своей жизни? Что я сворачивал налево,  когда  должен  был
идти направо? Так я и без тебя знаю все свои слабости...
   И с каждой высказанной им мыслью окружающие его образы меркли, погружаясь
в водоворот теней, уходили на задний план, а на переднем.., сияющий красавец
"Энтерпрайз", подобно молнии, разрезал своим раскаленным корпусом  сумрачную
твердь небосклона,  устремляясь  к  Источнику  Всего  Сущего.  Он  напоминал
падающую звезду, спешащую навстречу своей смерти. Или не звезду, а...
   "Дэвид - сын мой, кровь и плоть моя, ты умер до того, как я по-настоящему
узнал тебя. Ты - невосполнимая потеря для твоей матери Кэрол. Мне  не  нужен
никакой шарлатан, вроде Сибока, чтобы..."
   - Джим, почему бы тебе не расслабиться и не  позволить  ему  говорить,  -
посоветовал Маккой.
   - И превратиться в зомби в угоду безумцу? И это мне советуешь ты, доктор?
Вспомни, что ты совсем недавно говорил!
   - Я был не прав, - повинился  Маккой.  -  Этот,  как  ты  его  называешь,
безумец избавил меня от страданий. Ни один психиатр  во  всей  Вселенной  не
смог бы...
   - К черту! Опомнись! Ты же - доктор! И не можешь не знать, что  ни  боль,
ни вина не исчезнут по одному  мановению  волшебной  палочки.  Они  навсегда
остаются с нами и делают нас людьми. Потеряв их, мы теряем и самих себя. А я
не хочу терять себя. Я не могу забыть Дэвида и Кэрол, я не хочу  избавляться
от своей вины перед ними. И прежде всего и больше  всего  я  боюсь  потерять
"Энтерпрайз". Я болею за него, и мне нужна эта боль.
   - Джим, послушай меня, - воспользовался паузой  Маккой,  но  был  прерван
голосом Ухуры, сидевшей за передатчиком. Он дрожал от возбуждения:
   - Сибок, это мостик. Мы приближаемся к Великому Барьеру!
   За иллюминаторами постепенно исчезал звездный свет,  поглощаемый  красным
маревом. Лицо Сибока горело нетерпением, и он сразу же приступил к делу:
   -  Капитан  Кирк,  боюсь,  что  вам  придется  остаться  здесь  в  гордом
одиночестве. А доктор и Спок пойдут со мной.
   Он, не оглядываясь, уверенно направился на выход.  Маккой  встал,  сделал
вслед ему несколько шагов,  потом  остановился,  нерешительно  посмотрел  на
Кирка и Спока, сидевшего рядом со своим капитаном.
   Кирк  одарил  Первого  помощника  благодарным  взглядом  и   вздохнул   с
облегчением. А Сибок был уже у двери, когда вдруг осознал, что идет один. Он
обернулся и с нетерпением позвал брата:
   - Спок, я жду тебя.
   - Я никуда с тобой не пойду, - ответил, как отрезал, Спок.
   - Почему? - голос Сибока звучал с раздражением и обидой.
   - Я остаюсь верным своему капитану.
   - Не понимаю.
   - Наконец-то ты сознался, что не  все  тебе  доступно.  Да,  ты  меня  не
понимаешь, потому что не  знаешь  меня  -  своего  брата.  Я  вовсе  не  тот
младенец, которого ты вызвал  из  небытия  волей  своего  внушения.  С  того
времени я не только вырос, но и нашел себя  и  свое  место  во  Вселенной..,
здесь, среди моих товарищей по экипажу.
   Маккой внимательно слушал эту речь, и глаза его мало-помалу  прояснялись.
Твердым шагом он вернулся назад и сел рядом со Споком и Кирком.
   - Полагаю, что тебе придется вычеркнуть и меня со своей команды, Сибок, -
заявил Маккой и виновато обратился к Джиму:
   - Прости меня, я только...
   - Не надо объяснений, старина. Теперь это  не  имеет  никакого  значения.
Главное - ты с нами. - Кирк положил руку на плечо доктора.
   К общему удивлению всех троих, Сибок с похвалой отозвался о них:
   - Узы вашей дружбы оказались намного прочнее, чем я думал, - хвала вам за
то. Но окончательная победа будет все-таки за мной.
   Двери раскрылись, показались солдаты, терпеливо ждущие в коридоре.
   - Подожди, - окликнул Сибока Кирк. Сибок остановился в дверном  проеме  и
оглянулся.
   - Мы никогда не пройдем Великий Барьер!  -  выкрикнул  Джим  в  последней
отчаянной попытке образумить Сибока. - Как ученый, ты должен это знать. Наши
щиты...
   Сибок не дал ему договорить:
   - Но если мы пройдем?.. - он сделал загадочную паузу. - Это убедит  тебя,
что меня ведет не безумие, а предвиденье?
   - Твое предвиденье? - ужаснулся Кирк, осознавая, что должно  произойти  с
минуты на минуту.
   - Да. Оно дано мне Самим, - отчетливо выговорил Сибок. -  Тем,  кто  ждет
нас по другую сторону.
   Он с удовольствием наблюдал за реакцией своих слушателей.
   - Ты потерял рассудок, - безнадежно выкрикнул Кирк.
   - Я? - На какое-то мгновение глаза Сибока потухли от холода сомнения,  но
тут же вспыхнули огнем фанатичной веры:
   - До встречи по ту сторону Барьера.
   Дверь за ним закрылась.

Глава 15

   В последний раз  нащупав  фазер  под  форменным  ремнем,  Виксис  глубоко
вздохнула и нажала кнопку звонка в капитанскую каюту. Дверь распахнулась так
неожиданно скоро и так широко, что ей пришлось отскочить в сторону.
   Очевидно, Клаа ждал ее.
   - Заходи, - пригласил он хриплым от волнения голосом.
   Виксис тоже волновалась, а когда дверь захлопнулась за ее спиной,  не  на
шутку встревожилась.
   "Ни Клаа, ни Мореку доверять нельзя, - соображала она. - Если  Клаа  меня
ждал, значит, Морек меня выдал".
   Она следила за каждым  движением  капитана,  готовая  и  к  защите,  и  к
нападению. А он молча сел за свой столик и  сосредоточил  свое  внимание  на
мониторе. Но выражение его лица говорило о том,  что  он  чем-то  доволен  и
радуется злобной радостью.
   С минуту она простояла перед  столом,  разглядывая  каждую  черточку  его
лица, пытаясь найти признаки безумия. Но он напряженно обдумывал что-то,  то
ли демонстративно, то ли и в самом деле забыв о ее приходе.
   - Ах, это ты, Виксис, - наконец спохватился капитан и, указав  на  кресло
напротив себя, пригласил:
   - Садись.
   Она села. Клаа уже не казался ни рассеянным,  ни  задумчивым.  Он  оперся
локтями о стол, сцепив пальцы рук, опустил на них подбородок:
   - Ну? - выжидательно спросил он.
   Нет, он положительно нравился ей, этот капитан Клаа, и если  он  все-таки
безумец и ему суждено умереть, то не от руки такого ничтожества, как  Морек,
а от ее собственной руки. И она, забыв все приготовленные  для  этой  минуты
фразы, сказала:
   - Я пришла предупредить вас.
   - О чем? - он слегка приподнял брови,  но,  казалось,  не  удивился.  Тем
лучше, не надо разыгрывать спектакля, можно сыграть ва-банк:
   - О заговоре против вас. Некий член нашей команды...
   - Морек? - перебил ее Клаа.
   - Да, Морек  убежден,  что  "Оркона"  погибнет,  войдя  в  зону  Великого
Барьера. - Она помолчала со значением и перешла на "ты"  -  Он  послал  меня
отвлечь тебя. У меня нет сомнения в том, что он хочет избавиться от  тебя  и
взять на себя управление кораблем.
   - Ах, так! - волна ярости пробежала  по  лицу  Клаа  и  тут  же  исчезла,
сменившись улыбкой благодарности.
   - Все идет так, как я и предполагал, Виксис. И можешь не сомневаться -  я
по достоинству оценю твою преданность.
   Она ни в чем не сомневалась: если даже Клаа и сумасшедший, он  все  равно
благодарен ей за голову Морека, и когда она сочтет необходимым  убрать  его,
доступ к Клаа ей обеспечен.
   - Морек настроил на меня капкан, а тебе отвел роль приманки,  но  ловушка
прихватит его, а не меня... Мои поздравления, Первый помощник, ты  выдержала
испытание.
   Он развернул монитор таким образом, чтобы Виксис могла видеть  график  на
экране. Это была схема защитного устройства "Энтерпрайза"  -  фантастическое
переплетение   мерцающих    нитей,    которые    образовывали    миниатюрные
двенадцатигранники, плотно прилегающие друг к другу.
   - Щиты "Энтерпрайза"? - удивилась Виксис, как зачарованная уставившись на
экран. Их структура  отличалась  от  всего  того,  что  она  видела  раньше.
Каким-то образом Клаа удалось, используя сканеры "Орконы", скопировать их. И
она поняла мотивы поведения своего капитана. Он вел себя как сумасшедший для
того, чтобы проверить свою команду на верность капитану, он  вынудил  Морека
пойти на преступление и теперь он избавится от него на  законном  основании,
не опасаясь мести его родственников. И в это же  самое  время  он  тщательно
изучал устройство щитов "Энтерпрайза". Первый офицер с обожанием смотрела на
своего капитана и не смогла сдержаться от восторга:
   - Поражена вашей проницательностью, капитан! Гениально!
   Он снисходительно улыбнулся и указал ей пальцем на экран:
   - Щиты "Энтерпрайза", эти  щиты  подверглись  радикальному  изменению.  И
произошло это всего несколько часов назад. Татар первый заметил изменения  и
сообщил мне. После тщательного анализа с помощью компьютера я сделал  вывод,
что и нам нужны подобные щиты. Этим сейчас и занят Татар.
   Не в силах скрыть своего восхищения, не отрывая  указывающего  пальца  от
экрана, Клаа продолжал:
   - Эти новые щиты - работа настоящего  гения.  Неизвестно,  где  Федерация
откопала такой мощный интеллект, но теперь она сможет посылать свои  корабли
и за Великий Барьер.
   - Но никто еще не входил в зону Великого Барьера, - напомнила  Виксис,  -
точнее, никто не возвращался оттуда, - поправила она сама себя.
   - Тем лучше, - ус