тылку виски, протянул ее Кирку. Джим долил виски прямо в
чашку и вернул бутылку.
   Спок прекратил жевать, посмотрел  в  свою  чашку,  потом  на  Маккоя,  на
бутылку в его руке. Джим закусил губу, чтобы не рассмеяться.
   - Я правильно понял, - серьезно спросил вулканец, -  что  твой  секретный
ингредиент.., алкоголь?
   - Виски, - уточнил Маккой. - Виски из Кентукки. Тебя беспокоит храп? - он
протянул бутылку Споку.
   - И гром, - добавил Джим.
   - Гром? - Спок нахмурил брови. - Я не знал, что этанол употребляют  таким
способом, и не вижу связи между громом и этанолом.
   - Скоро ты услышишь эту связь, -  рассмеялся  Кирк.  -  Виски  и  бобы  -
отличное взрывчатое вещество. Но, - он обратился к доктору,  -  ты  думаешь,
Спок выдержит такую нагрузку?
   - Я не думал об этом, я просто добавил в бобы немного спиртного. А может,
и много. Я не помню. Но насколько я знаю, бобы не могут дурно  подействовать
на обмен веществ вулканца. Зато на меня сегодня все дурно действует.
   Он замолчал, нахмурился и, как бы досадуя на себя за  оговорку,  принялся
сосредоточенно жевать. А Кирк смотрел на него, на  свою  чашку,  прикидывая,
сколько спирта сохранилось в ней после духовки. И сколько  доктор  употребил
его, пока они со Споком бродили по лесу, собирая хворост?  Пил  в  одиночку,
тайком - не к добру это.
   - А не имеет ли этот древний способ приготовления бобов другой физический
эффект,  помимо  отравления?   -   спросил   Спок,   прерывая   затянувшееся
принужденное молчание.
   Доктор озорно усмехнулся и кивнул на Кирка, как бы предоставив ему  право
на ответ, но Кирк, в свою очередь, сам спросил Спока:
   - А зачем тебе это знать?
   - Возможно, я тоже подвергнусь  нежелательному  для  меня  эффекту,  ведь
доктор любит подчеркивать, что я - наполовину человек.
   Улыбка доктора моментально испарилась, и он ответил серьезно:
   - Насколько я тебя знаю, Спок, тебе это не грозит.
   - Спасибо доктор, - ответил удовлетворенный Спок.
   - Железный парень, - задумчиво проговорил доктор. - Его оскорбляешь, а он
тебя  в  ответ  благодарит,  как  будто  благославляет  на  доброе  дело.  И
потянешься к доброму делу из чистого любопытства - какой  мерой  отмерит  он
тебе за твою доброту?
   Он опустился на колени, приоткрыв  крышку  горшка,  нацедил  себе  мутной
жижицы. Кирк вопросительно смотрел на чашку, соображая,  какая  концентрация
"секретного ингредиента" собралась в  ней  без  бобов?  Доктор  заметил  его
взгляд, лицо его помрачнело, и он сердито спросил:
   - Удивляешься? А чему? Тому, что я выпил и еще хочу? Так  рядом  с  тобой
самый стойкий трезвенник превратится в последнего алкоголика! И  не  он  сам
превратится, а ты его превратишь!
   - - Я? - удивился Джим.
   - Нет, он, - с горькой усмешкой кивнул доктор на Спока. - Вали на него  -
он все стерпит.
   - Да что я такого сделал? - с обидой спросил Джим.
   И доктор заговорил с такой страстью,  что  даже  Спок,  забыв  о  еде,  с
напряженным вниманием слушал его монолог:
   - Ты оскорбляешь меня, Джим, одним своим видом  -  ты  ведешь  себя  так,
словно ничего не произошло ни вчера, ни сегодня...
   Он неожиданно размахнулся и швырнул ложку  поверх  головы  Кирка,  и  она
исчезла в чащобе можжевельника. Проследив за нею взглядом, доктор  задумчиво
продолжал:
   - Человеческая жизнь - слишком ценная штука, чтобы швыряться ею, как этой
ложкой, выкидывая сумасшедшие  номера,  какие  ты  выкидываешь  в  последнее
время. Создается  впечатление,  что  ты  возомнил  себя  Самсоном  в  капище
филистимлян. Но мы со Споком - не филистимляне, а ты - не Самсон. Самсон был
ослеплен своими  врагами,  у  него  не  было  выбора,  и  он  воспользовался
единственной возможностью. А ты, как дикий бык, ослепленный красной тряпкой,
разъяренно бросаешься от одной  опасности  к  другой...  Тебе  не  пришло  в
голову, что сегодня ты убился бы, не окажись рядом Спока?
   - Это пришло мне в голову, - коротко обрезал Джим.
   Его злило, что он вынужден защищаться, открывая уязвимые места, и что  во
многом доктор прав и добьется-таки реванша.
   - Ну, и... - не давал ему опомниться Маккой.
   Кирк отхлебнул из чашки и, словно этот глоток вытеснил  из  него  остатки
враждебности, замкнутости, откровенно ответил:
   - Со мной происходило что-то странное.  И  не  понимая  происходящего,  я
бросался из крайности в крайность, стараясь забыть обо всем в  экстремальных
ситуациях. Падение со скалы, кажется, открыло мне глаза.
   Он потянулся рукой к чашке, но передумал  и  с  не  понятным  ему  самому
чувством вины, с долгими паузами произнес:
   - В первое мгновение падения была  краткая  вспышка  страха..,  но  потом
страх исчез.., и даже падая головой вниз, я знал.., что не разобьюсь.
   Маккой снисходительно прихлопнул себя по голове и язвительно отозвался:
   - А я-то, старый дурак, считал, что рядом со мной подвизается  лишь  один
бессмертный, - кивком головы он указал на Спока. - Но оказывается, я окружен
бессмертными. Ты что, - он подался всем телом к Джиму и озабоченно спросил:
   - в самом деле считаешь себя бессмертным, или мания величия не дает  тебе
покоя?
   Кирк отрицательно покачал головой и возразил:
   - Вы не так меня поняли. Бессмертным я себя не считаю, и мания величия не
угрожает мне. Я говорю о другом. Это трудно объяснить...
   Он замолчал, подыскивая нужные слова и неожиданно для самого себя изрек:
   - Я знал, что не умру, потому что вы были рядом со мной.
   Маккой чуть было не опрокинул чашу,  стремительно  опуская  ее  на  землю
между широко расставленных ног,  его  тускло-голубые  глаза  округлились  от
изумления:
   - Как ты сказал?
   Спок торопливо дожевал очередную порцию бобов и упростил вопрос доктора:
   - Капитан, я не понял.
   Кирк задумчиво  уставился  в  ярко-оранжевое  пламя  костра.  Только  что
сказанное им поразило его самого не меньше, чем его друзей. И тем  не  менее
он знал, что все это - правда.  Они  озабочены  его  странным  поведением  и
пытаются спасти его от смерти. И по-своему они правы. Но...
   - Я всегда, - он повторил это слово, - я всегда знал, что умру  только  в
одиночестве.
   Его обдало морозным ознобом от собственных слов,  озноб  был  жутким,  не
имеющим ничего общего с кратким мигом  страха  при  падении  со  смертельной
высоты.
   Доктор вымученно улыбнулся, не зная, что ответить Кирку, а Спок насупился
и обратился к нему:
   - Капитан...
   - Джим, - поправил его Кирк.
   - Джим, - механически повторил Спок, - я не могу понять,  как  вы  можете
утверждать  такие  вещи,  не  будучи  прорицателем?  Настоящие   прорицатели
попадаются чрезвычайно редко, и их предсказания не столь категоричны.
   - Я тоже не понимаю, Спок, - вздохнул Джим. - В этом нет никакой  логики,
как и в нашей дружбе.
   Выражение лица доктора приобрело меланхолический вид - то ли от виски, то
ли от темы разговора. Он задумчиво уставился на огонь, задумчиво проговорил:
   - Какая-то тайна свела нас.
   Спок озадаченно спросил:
   - Вы предполагаете, доктор, что мы приехали в Йосемит только потому,  что
капитану угрожала опасность? Вы снова намекаете на предвидение?
   - Спок, я назвал бы вас бездушным, если бы не знал вас  так,  как  вы  не
знаете самого себя. Подумайте хотя бы о  том,  что  мы  нашли  вас,  спасли,
вернули к жизни почти мертвого, - и все это по интуиции, по предвидению,  по
прямому указанию свыше, - как вам угодно, так  и  называйте  узы,  связующие
нас.
   Заметив, что рискует  показаться  сентиментальным,  Маккой  отхлебнул  из
чашки, как  будто  хотел  подбодрить  себя  перед  тем,  как  погрузиться  в
потаенные глубины их дружбы.
   - Мне кажется, что между  нами  существуют  своего  рода,  скажем  грубо,
психические  узы.  Они  намного  выше  нашего  сознания   и   не   поддаются
исследованию.  Не  зная,  какая  субстанция  лежит  в  их  основе,  мы  лишь
опосредованно, через наш личный опыт приобщаемся к  некой  тайне,  связующей
нас. Не подозревая  о  тайне,  не  задумываясь  о  ней,  мы  просто  ощущаем
потребность друг в друге, обусловленную слаженностью наших  общих  действий.
Мы понимаем, что в космосе мы нужны друг другу - и это нас не  удивляет.  Но
вот мы очутились на нашей родимой земле, нам выпадает нежданный  отпуск,  мы
освобождены от каких-либо обязанностей по отношению друг к другу. И наконец,
у каждого из нас есть семья, в кругу которой мы могли бы наслаждаться  всеми
прелестями оседлой жизни. И  что  же  мы  делаем?  Мы  все  трое  уходим  от
остального мира, но и тут собираемся вместе.
   - Все это звучит слишком заумно, - тоскливо сказал Джим. - Семьи  есть  у
других людей, но не у нас.
   Затянувшееся рассуждение доктора напомнили ему о Дэвиде, о Кэролл Маркус.
Серая пелена опустошенности опустилась на него.
   - Не  правда!  -  возразил  Спок,  не  заметив  предупреждающего  взгляда
доктора. - У капитана есть племянник, с которым он отлично провел бы  время.
У вас, доктор, есть дочь и, если не ошибаюсь, внучка, с которыми вы могли бы
спокойно жить. И у меня на  Вулкане  есть  семья,  которую  я  оставил  ради
общения с вами.
   Джим с кривой улыбкой на губах почтительно склонил голову:
   - Спасибо, мистер Спок, за то, что вы избавили меня от мук жалости к себе
и напустили еще больше тумана в логические хитросплетения доктора.
   - А в наказание за ваше пренебрежительное отношение к логике, Джим,  -  с
облегчением пригрозил доктор, - я заставлю вас  по  возвращению  на  корабль
рассмотреть четыре десятка голограмм моей внучки. А вы,  Спок,  разочаровали
меня.
   Он запрокинул голову, допивая остатки "секретного ингредиента".
   - Не понял, - вопросительно уставился на него Спок.
   -  Вы  не  подвергли  сомнению  мою  идею  о  психических  узах.  А   без
критического анализа она останется всего лишь гипотезой.
   Спок отставил от себя  пустую  чашку,  взял  в  руку  тоненькую  ветку  и
ответил:
   - Фактически я согласен с вашей теорией. Прежде всего потому, что у нас с
вами были затруднения при расторжении нашей связи после "Фал тор пан". Тогда
капитан путем телепатии сумел восстановить со мной контакт. Это подтверждает
вашу теорию.
   Он взмахнул веткой так, словно эта была дирижерская палочка.
   Кирк улыбнулся в ожидании чего-то хорошего:
   - Что вы собираетесь делать, Спок?
   - Прежде чем покинуть корабль, я побывал в компьютерной библиотеке, чтобы
ознакомиться с обычаями кемпинга. И полагаю,  нам  пора  заняться  ритуалом,
известным под названием "коллективное пение".
   Откинувшись на спину, беспомощно разведя руки в стороны, Джим воскликнул:
   - Спок, вы - само совершенство! Кто, кроме вас, мог бы  напомнить  нам  о
ритуале хорового пения? Да я не пел у костра со  времени  своего  детства  в
Айове. Но разрешите узнать, какое отношение к ритуалу имеет веточка в  ваших
руках?
   - Наличие коллектива предполагает и наличие руководителя...
   - И вы, стало быть, будете нашим дирижером?..
   Джим катался  по  траве,  как  будто  он  снова  превратился  в  ребенка,
по-детски  безудержно  зайдясь  в  веселом  смехе.   А   почувствовав   себя
освободившимся от всего мрачного, что угнетало  его  в  последнее  время,  и
утирая выступившие от смеха слезы, ударил в ладоши:
   - Браво, маэстро Спок! Поздравляю вас с новым  для  вас  амплуа  дирижера
тире певца. Ну, и какую же песню вы  предлагаете  нам  исполнить  под  вашим
руководством?
   - К моему сожалению, компьютер не выдал ни одной песни.
   - Еще раз браво, маэстро! - зааплодировал  Джим  и,  обратясь  к  Маккою,
намекая на оплошность его рассуждений, сказал:
   - Видите, доктор, все гениальное - просто. Не знаешь ни слов,  ни  музыки
песен - иди в дирижеры, и успех обеспечен.
   Плечи доктора тряслись от беззвучного смеха, и на подколку Джима он  лишь
отмахнулся расслабленным движением руки. Но Кирк не унимался:
   - Как насчет репертуара, дружище? С чего мы начнем?
   Маккой сморщился, как сморчок, нахмурил брови, словно с трудом припоминая
что-то забытое; и предложил:
   - Да хотя бы "Рейс в Кейптаун".
   - "Упакуйте свои заботы", - не задумываясь, оборвал Джим.
   - Мы что, уезжаем, капитан? - обернулся к нему Спок.
   Маккой был наверху блаженства и, перехватив  инициативу,  ответил  вместо
Кирка:
   - Что вы, Спок? Было бы преступлением раньше времени покинуть эти  места.
Мы перебираем песни, ищем подходящую для нашего трио.
   - "Кажется, она меня любила", - вмешался Джим.
   - Нет,  -  забраковал  песню  Маккой,  -  слишком  сентиментально.  О!  Я
вспомнил: "Греби, греби, греби на своей лодке".
   - Отлично, - поддержал его Джим. - Ты, конечно, знаешь ее, Спок?
   - Никогда не слышал.
   - Это не имеет значение. Ты выучишь ее за считанные секунды. Слова просты
и грубы, как весло... Слушай и запоминай:  "Греби,  греби,  греби  на  своей
лодке вниз, вниз по реке, весело, весело, весело. Но жизнь - это  грезы",  -
продекламировал Джим.
   Спок выгнул бровь:
   - Слова простые, но в них нет логики.
   - Песни не всегда логичны, Спок. И какое тебе  дело  до  логики  в  такой
хороший вечер? Мы с  доктором  начнем,  а  когда  дадим  тебе  знак,  можешь
присоединяться к нам, если захочешь.
   Доктор прокашлялся, облизал губы и на всякий случай предостерег  себя  от
критики:
   - Но не говорите потом, что это - моя затея.
   Он запел хриплым, не очень приятным голосом,  но  в  нужной  тональности.
Когда он в третий раз повторил "греби", Джим присоединился к  нему  и  после
трижды повторенного "весело" сделал знак Споку вступать, но тот отрицательно
покачал головой, хотя и продолжал слушать с видимым интересом.
   Оборвав песню, Кирк с легким раздражением спросил:
   - Что случилось, Спок? Почему ты не присоединяешься к нам?
   - Я пытался вникнуть в смысл слов, - ответил Спок, - и должен признаться,
что я...
   Доктор безнадежно взмахнув руками, простонал:
   - О, ты, сын зеленокровного вулканца, пойми ты, что это - песня. Ее нужно
просто пе-еть. Слова неважны. Важно хорошо провести время, исполняя песню.
   Спок молча выслушал упрек и спросил с глубочайшей искренностью:
   - Прошу прощения, доктор Маккой, но разве мы плохо проводим время?
   Маккой закатил глаза к небу:
   - Сдаюсь! Я потерял последнюю надежду полюбить  его  живого  больше,  чем
мертвого. Прости меня, Боже!
   - Кажется, мы отпели свое у костра. Так почему  бы  нам  не  назвать  это
позднее время ночью и не отправиться бай-бай? - спросил Джим.
   Веселое настроение не покинуло его,  но  "секретный  ингредиент"  начинал
оказывать  свое  действие  на  его  усталое  и  не  совсем  здоровое   тело.
"Отдохнуть, выспаться, - подумал Кирк, - а утром  со  свежими  силами  опять
сойтись с Эль Кэпом лицом к лицу".
   - Через мой труп! Только через мой труп! - с  истеричным  хрипом  возопил
Маккой, возвращая Кирка к действительности.
   Оказывается, он произнес в слух то, о чем про себя размышлял весь остаток
дня. Укоряя себя за потерю контроля над собой, за излишнюю  расслабленность,
он ответил:
   - Не надо так громко, дружище. До утра тебе, по крайней мере, не придется
умирать.
   И в отчужденном молчании они начали укладываться спать.
   Минут двадцать Кирк маялся в своем спальном мешке,  стараясь  уснуть,  не
обращая внимания на громкий храп Маккоя. Он  уже  погружался  в  сон,  когда
раздался голос Спока, который несомненно знал, что он не спит:
   - Капитан?
   - Мы в отпуске, Спок, называйте меня Джимом.
   - Джим?
   - Что такое, Спок?
   После драматической паузы, Спок глубокомысленно изрек:
   - Жизнь - не грезы.
   - Усните, Спок. Сон - лучшее доказательство того, что такое жизнь. ***

***

   В задней комнате  Парадиз-салона  сидели  все  три  дипломата:  Дар,  как
застывшая восковая кукла, держалась прямо, не касаясь до  омерзения  грязной
спинки кресла; Телбот, придвинув свое кресло вплотную к  Кейтлин,  утопал  в
нем по самую грудь, спрятав под столом свои длинные ноги;  Коррд  полусидел,
полулежал, заняв своим обширнейшим задом  кряхтящее  от  непомерной  тяжести
кресло, а перегруженной алкоголем головой и подложенными под  нее  и  широко
распластанными руками - стол. Он был невменяем от перепавшей ему перед самым
пленом дармовой выпивки и, судя  по  бессмысленной  ухмылке,  с  которой  он
изредка отрывал свою голову от стола, - как никогда счастлив. Он не видел ни
своих коллег, в тягостном молчании ожидавших  неизвестно  чего,  ни  жалкого
вида поселенца, топтавшегося у выхода с ружьем в руках.
   Телбот завидовал Коррду острой завистью и  жалел,  что  не  составил  ему
компанию за стойкой бармена, а потратил все то время на дурацкий, никому  не
нужный коммутатор. Хорошо было бы пристроиться на столе рядом с Коррдом и  с
блаженной ухмылкой идиота плевать на все и вся и.., не думать, не думать.
   Он оторвал дрожащую руку от подлокотника кресла, провел ею  по  покрытому
испариной лбу - ладонь стала влажной и липкой. И Телботу захотелось  выпить,
так захотелось, что за глоток самого низкопробного алкоголя он отдал бы  все
на свете и свою жизнь включительно. Недавние оглушительно-не  правдоподобные
события слишком быстро  отрезвили  его,  в  голове  прояснилось,  и  он  мог
соображать, то есть думать.
   А думать ему вовсе не хотелось. Тем более  о  том,  что  поселенцы  и  их
лидер-маньяк могут сделать с ними. Смерти он не боялся  и  не  мог  бояться,
давно утратив интерес к жизни. Он не хотел думать потому, что это  для  него
означало вспоминать. Вот Коррд ничего не вспоминает и  блаженствует,  потому
что он не живет, так хотя  бы  существует  в  настоящем  времени.  А  всякое
воспоминание - это жизнь в  прошлом,  которого  Телбот  стыдился,  боялся  и
которое ненавидел - не столько само прошлое, сколько самого себя в прошлом.
   Между тем, лет семь тому назад Святой Джон  Телбот  был  одним  из  самых
уважаемых, если не самым уважаемым дипломатом в Федеральной службе. Уважение
было вполне заслуженным. Ведь не кто-то другой, а именно  он,  Джон  Телбот,
предотвратил межзвездную войну, добившись временного перемирия,  а  затем  и
вечного мира между Капеллой и Ксенаром.
   Почести не заставили себя ждать. Сначала его имя  официально  увеличилось
на эпитет "Святой", затем перед  эпитетом  появились  желанные  для  всякого
политика  слова  "Лауреат  Премии  Мира  Сукариана",  а  затем   последовало
вожделенное назначение на Андору.
   Может, кто-то и завидовал ему, не хотел признавать  его  заслуг,  но  сам
Джон Телбот считал, что ничего необычного в его  головокружительной  карьере
не было.
   Сын состоятельных родителей, он учился в самых  элитарных,  закрытых  для
простых смертных колледжах. И все ему удавалось. Не было того предмета,  той
области знаний, которые давались бы ему  с  трудом.  Целенаправленно  готовя
себя к дипломатической службе, Джон Телбот, любознательный, трудолюбивый,  с
одинаковым рвением погружался и в дебри законоведения, и в не менее дремучие
дебри политических интриг.
   Молодой, красивый, талантливый, богатый, напичканный знаниями, он даже не
заметил тех церемониальных процедур, которые для непосвященных были закрытым
шлагбаумом Федеральной  службы.  А  эрудиция;  личное  обаяние,  несомненное
красноречие сделали его желанным членом любой миссии, отстаивавшей  интересы
Федерации в галактическом сообществе. Очень скоро из  второстепенного  члена
миссии он стал первостепенным, затем  главным  и,  наконец,  утвердился  как
"Полномочный Представитель".
   И он был неплохим Полномочным Представителем. Девизом его дипломатии была
пущенная им же в оборот фраза: "Не пролить  ни  капли  крови".  Неуклонно  и
последовательно проводя свой девиз в жизнь, Джон Телбот и заслужил  прозвище
Святой. Сейчас, когда все триумфы остались позади,  Телбот  пытался  понять,
когда нормальный человек по имени Джон Телбот переродился в  самовлюбленного
болвана,  скатившегося  до  того,   что   искреннюю   признательность   двух
человеческих  содружеств,  избежавших  благодаря  е