с   некоторыми
ограничениями, которые  полагались  обычаями.  Это  называлось  пользоваться
своим феодом.
   После того как вечное владение феодами положило начало выкупной  пошлине,
дочери получили возможность наследовать  феоды  за  отсутствием  наследников
мужского пола. Отдавая феод дочери, сеньор увеличивал число случаев  выкупа,
так как муж обязан был платить е
   го наравне с женой.  Это  установление  было  неприменимо  к  коране:  не
находясь ни от кого в зависимости, она не могла подлежать и праву выкупа.
   Дочь Вильгельма V, графа Тулузского,  не  наследовала  ему.  Впоследствии
Алиенора наследовала Аквитанию, а Матильда -  Нормандию;  право  дочерей  на
наследование настолько уже утвердилось в то время, что Людовик Младший после
расторжения своего брака с Алиен
   орой. не задумываясь, отдал ей Гнснь; а  так  как  два  последних  случая
последовали очень  скоро  за  первым,  то  надо  думать,  что  общий  закон,
разрешавший же-нщинам наследовать феоды, был  введен  в  Тулузском  графстве
позже,  чем  в  других   областях   коро-левстваГосударственное   устройство
различных европейских  государств  соответствовало  положению  феодов  в  то
время, когда эти государства были основаны. Женщины  не  наследовали  ни  во
французском королевстве, ни в империи, потому что в  период  основания  этих
двух мона
   рхий  женщины  не  наследовали   в   феодах;   но   они   участвовали   в
престолонаследии в государствах, основанных  после  того,  как  установилось
вечное  владение  феодами.  Так  было  в  государствах,   образовавшихся   в
результате норманских завоеваний или войн с маврами;
   наконец, так было в таких государствах,  которые  возникли  вне  немецких
пределов и в более близкие к нам времена  и  как  бы  возродились  благодаря
принятию христианства.
   Когда феоды были временными, их давали людям, которые  в  состоянии  были
нести  соединенную  с  этим  службу,  причем  не  могло  быть   и   речи   о
несовершеннолетних. Но когда  владение  феодами  сделалось  вечным,  сеньоры
стали брать их в свои руки до наступления соверш
   еннолетия вассала с целью увеличить свои  доходы  или  дать  воспитаннику
военное образование. Это и есть то, что наши обычаи обозначают  термином  1а
агае поЫе. Учреждение это основано на иных началах, чем опека, и не имеет  с
ней ничего общего.
   Когда феоды были пожизненными, то желающие приобрести  их  совершали  акт
коммендации, и действительная передача, совершавшаяся посредством  скипетра,
установляла феод, подобно тому как это теперь делается  посредством  оммажа.
Мы не видим, чтобы графы и даже
   уполномоченные короля принимали оммаж в провинциях.  Об  этом  ничего  не
говорится и в инструкциях, которые давались этим чиновникам и сохранялись  в
капитуляриях. Правда, они приводили  иногда  всех  подданных  к  присяге  на
верность; но эта присяга очень мало п
   оходила  на  установившийся  впоследствии  оммаж.  Она  стала  лишь   его
придатком, который то предшествовал этому изъявлению, то  следовал  за  ним,
мог совсем отсутствовать  и  во  всяком  случае  был  менее  торжественен  и
совершенно отличен от него.
   Графы  и  королевские  посланные  требовали  также  иногда  от  вассалов,
верность которых подвергалась сомнению,  удостоверения,  носившего  название
ПгглИаз, но это удостоверение не могло быть оммажем, так как государи давали
его друг другу.
   Если аббат Сугерий говорит  о  кафедре  Дагоберта,  с  которой,  согласно
древним свидетельствам, французские короли обыкновенно принимали от сеньоров
оммаж, то очевидно, что он в этом случае следует  языку  н  понятиям  своего
времени.
   Когда феоды стали переходить по наследству,  порядок  признания  вассала,
носивший в первые времена случайный  характер,  принял  строго  определенные
формы; он стал  совершаться  с  большим  блеском  и  с  соблюдением  больших
формальностей. потому что должен был увек
   овечить память о взаимных обязанностях сеньора и вассала.
   Я допускаю, что оммаж получил начало при короле Пи-пине, когда, как я уже
сказал, много бенефициев было роздано в вечное владение; но я допускаю это с
большой оговоркой и  только  на  основании  предположения,  что  составители
древних франкских летописей не б
   ыли невеждами и не  описали  церемониал  принесения  присяги  в  верности
герцогом  баварским  Тассильоном  Пипину  на  основании   обычаев,   которые
применялись в их время.
   ГЛАВА XXXIV Продолжение той же темы
   Пока феоды были временными или пожизненными, они имели отношение только к
государственному праву, поэтому о  них  так  мало  говорятся  в  гражданских
законах того  времени.  Но  после  того  как  они  стали  наследственными  и
появилась возможность передавать их посре
   дством дарения, продажи и отказа по завещанию, они сделались предметом не
только государственного, но и гражданского  права.  Феод  как  обязательство
нести военную службу  имел  отношение  к  государственному  праву;  как  род
имущества, находящегося в обороте, он составлял предмет гражданского  права.
Отсюда возникли гражданские законы о феодах,
   Когда феоды сделались наследственными, законы о наследовании должны  были
принять в основание начало вечного владения феодами. Таким образом,  вопреки
определению  римского  права  и  салического  закона   установилось   начало
французского права: Ргоргез пе гетпоп
   1еп1 рош1,  т.  е.  собственность  не  наследуется  в  восходящей  линии.
Феодальная повинность подлежала исполнению; но дед и двоюродный дед были  бы
плохими вассалами для сеньора. Поэтому правило это первоначально применялось
только к феодам, как мы это узнаем
   от Бутилье.
   Когда феоды сделались наследственными, сеньоры, на которых лежала  забота
о том, чтобы  исполнялась  феодальная  повинность,  стали  требовать,  чтобы
дочери, к которым феод переходил по наследству, а иногда,  как  я  думаю,  и
мужские наследники не вступали в брак  без  их  согласия,  так  что  брачные
договоры  у  дворян  получили  значение  одновременно   и   феодального,   и
гражданского акта.  В  подобном  акте,  совершаемом  на  глазах  у  сеньора,
делались распоряжения относительно наследования в будущем с таким  расчетом,
чтобы нас
   ледники  могли  исполнять  связанные  с  феодом  обязательства.   Поэтому
первоначально только  одни  дворяне  могли  посредством  брачного  контракта
свободно распоряжаться порядком наследования в будущем, как это уже заметили
Бойе и Офрернй.
   Было бы излишне  говорить  о  том,  что  основанный  на  старинном  праве
родственников  выкуп  родового  имущества,  составляющий  тайну  французской
старинной юриспруденции, о которой по недостатку времени я  не  стану  здесь
распространяться, не мог иметь применения к феодам, прежде чем владение  ими
сделалось вечным.
   ИаНат, ИаНат146... Я заканчиваю рассуждение о феодах там, откуда  большая
часть авторов его начинала.



   ОПЫТ О ВКУСЕ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ПРИРОДЫ И ИСКУССТВА


   При данной форме восприятия душа испытывает три рода  удовольствий:  одни
она черпает из самого своего существа, другие - в результате своего единения
с телом и, наконец, третьи основываются на нравах и предрассудках, внушенных
ей некоторыми установ-лепи
   ями, обычаями и привычками.
   Эти  различные  удовольствия  и  составляют  предмет   вкуса,   как   то:
прекрасное,  хорошее,  приятное,   безыскусственное,   деликатное,   нежное,
изящное, нечто неуловимое, благородное, великое, возвышенное, величественное
и пр. Например, испытывая удовольствие при ви
   де полезного для нас предмета, мы называем  его  хорошим;  когда  же  нам
доставляет  удовольствие  созерцание  предмета,  лишенного  непосредственной
полезности, мы называем его прекрасным.
   В древности не вполне разбирались  в  этом.  Все  относительные  качества
нашей души рассматривались тогда как положительные. Это привело к тому,  что
диалоги, в  которых  Платон  заставляет  рассуждать  Сократа,  диалоги,  так
восхищавшие древних, в наши дни не выде
   рживают  критики,  ибо  они  основаны  на  ложной  философии.   Все   эти
рассуждения о хорошем, прекрасном, совершенном, мудром,  безумном,  твердом,
мягком, сухом, влажном как о положительных понятиях  лишены  теперь  всякого
содержания.
   Следовательно, источник прекрасного, хорошего, приятного и т. п.  кроется
в  нас  самих,  и  отыскивать  его  причины  -  значит  отыскивать   причины
наслаждений, испытываемых нашей душой.
   Исследуем же нашу душу, изучим ее в проявлениях и страстях, будем  искать
ее там, где она выражается  ярче  всего,  т.  е.  в  удовольствиях.  Поэзия,
живопись, скульптура, архитектура, музыка,  танцы,  различные  виды  игр  и,
наконец, произведения природы и искусст
   ва доставляют нам удовольствие. Посмотрим, почему, как  и  когда  мы  его
получаем, отдадим себе отчет  в  своих  чувствах.  Это  может  содействовать
развитию нашего вкуса, а он есть не что иное, как способность чутко и быстро
определять меру удовольствия, достав
   ляемого людям тем или иным предметом.
   Об удовольствиях души
   Помимо чувственных  удовольствий  мы  испытываем  еще  и  такие,  которые
присущи нашей душе и от чувств  не  зависят.  Таковы  радости,  доставляемые
любознательностью,  сознанием  нашего  внутреннего  величия  и  совершенств,
ощущением жизни, противопоставленным чувству небытия, широтой  нашей  мысли,
способной охватить все сущее, видеть большое количество предметов и  т.  п.,
сравнивать, обобщать и разъединять идеи. Эти удовольствия  свойственны  душе
независимо от ощущений, так как они доступны всякому мыслящему существу.
   Для нашего исследования не важно, испытывает ли их душа  как  субстанция,
связанная или же не связанная с телом, ибо они ей присущи и служат предметом
вкуса, поэтому мы не станем разграничивать здесь удовольствия, вытекающие из
природы души, и те, которые
   порождаются ее  единением  с  телом.  Мы  назовем  все  эти  удовольствия
естественными и будем отличать их  от  приобретенных  удовольствий,  которые
душа создает себе сама на основе естественных удовольствий. Таким же образом
и  по  той  же  причине  мы  будем  различать  вкус  естественный   и   вкус
приобретенный.
   Небесполезно знать источник удовольствий, мерилом  которых  служит  вкус:
познание  естественных  и  приобретенных  удовольствий  может  содействовать
развитию вкуса, как естественного, так  и  приобретенного.  Для  того  чтобы
получить возможность измерить эти удовол
   ьствия, а иногда их и ощутить. следует исходить из существа нашего "я"  и
познать свойственные ему удовольствия.
   Если бы душа не была едина с телом, ей легче бы давалось познание, и есть
все основания полагать, что она любила бы то,  что  познала;  теперь  же  мы
любим почти исключительно то, чего не знаем.
   Форма нашего  восприятия  совершенно  случайна.  Мы  могли  быть  созданы
такими, каковы мы есть, или другими. Но если бы мы были созданы иначе, то  и
чувствовали бы иначе. Имей наш организм одним  органом  больше  или  меньше,
наше красноречие, наше понимание поэзи
   и  изменились  бы;  отличное  от   существующего   расположение   органов
опять-таки привело бы к другому пониманию поэзии.  Так,  например,  если  бы
строение наших органов сделало нас способными к более длительному напряжению
внимания, все правила изложения сюжета,
   основанные  на   данном   состоянии   нашего   внимания,   перестали   бы
существовать. Если бы мы  были  способны  к  большей  проницательности,  все
правила,  основанные  на  данном  состоянии  нашей  проницательности,  также
перестали бы существовать. И, наконец, если бы наш о
   рганизм был другим,  то  и  все  законы,  основанные  на  его  теперешнем
строении, были бы иными.
   Будь наше зрение  более  слабым  и  туманным,  потребовалось  бы  меньшее
количество  орнаментов   и   большее   единообразие   в   составных   частях
архитектурного целого. Наоборот. если бы наше зрение было острее, а сознание
способно воспринять сразу больше предметов, то в  произведениях  архитектуры
потребовалось бы увеличить количество орнаментов. А если  бы  наш  слух  был
похож на слух некоторых животных, пришлось бы  изменить  многие  музыкальные
инструменты. Я прекрасно знаю, что соотношение между предметами  сохранилось
бы
   ; однако в силу того, что изменилось бы соотношение  между  предметами  и
нами, те из них,  которые  при  данных  обстоятельствах  производят  на  нас
известное впечатление, перестали бы его производить. И так как  совершенство
в искусстве заключается в том, чтобы
   представить вещи в форме, наиболее способной доставить нам  удовольствие,
пришлось бы внести изменение в различные виды искусств, поскольку  изменился
бы  способ,  посредством  которого   можно   было   бы   получить   максимум
удовольствия.
   Можно подумать, что достаточно познать различные источники удовольствия и
прочесть все сказанное на этот счет философией, чтобы приобрести вкус, после
чего остается смело судить о произведениях искусства. Но естественный вкус -
это не теоретическое знани
   е, а быстрое  и  замечательное  применение  неизвестных  нам  правил.  Не
обязательно знать, что наслаждение. доставляемое нам предметом,  который  мы
находим прекрасным, порождается  удивлением,  для  этого  достаточно,  чтобы
предмет нас поразил и поразил в должной
   мере, а не больше того и не меньше.
   Итак, что бы мы здесь ни говорили  и  какие  бы  правила  ни  давали  для
развития вкуса, эти правила могут относиться только к приобретенному  вкусу,
т. е. могут относиться к нему непосредственно, хотя косвенно  они  относятся
также и к естественному вкусу. Дейст
   вительно,  приобретенный  вкус  направляет,  изменяет,  увеличивает   или
уменьшает естественный  вкус,  так  же  как  естественный  вкус  направляет,
изменяет, увеличивает или уменьшает приобретенный вкус.

   Вот самое общее определение всякого вкуса, каким бы он ни был хорошим или
плохим: вкус - это то, что привлекает нас к предмету посредством чувства. Но
не следует  думать,  что  вкус  не  распространяется  на  понятия  духовного
порядка:
   познание  их  доставляет  такое  наслаждение  душе,  что   оно   является
единственным счастьем, доступным некоторым философам. Мы познаем посредством
идей и чувств и получаем удовольствие и от идей, и  от  чувств;  хотя  мы  и
противопоставляем идею чувству, но, позна
   вая какой-нибудь предмет, мы одновременно его и ощущаем, и нет в духовном
мире  ничего,  чего  душа  не  воспринимала  бы  или  не  считала  бы,   что
воспринимает, а следовательно, нет и ничего, чего она не ощущала бы.
   Об уме вообще
   Существует несколько разновидностей  ума:  гениальность,  здравый  смысл,
рассудительность, справедливость, талант и вкус.
   Ум  заключается  в  правильном  строении  органов  применительно  к   тем
областям, на которые он направлен.  Если  эта  область  -  нечто  совершенно
обособленное, то ум называется талантом. Если ум направлен скорее  на  некое
утонченное наслаждение светских людей, то  он  носит  название  вкуса.  Если
упомянутая  обособленная  область  является  самодовлеющей  у  какого-нибудь
народа, как, например, военное искусство  и  сельское  хозяйство  у  римлян,
охота у дикарей и т. п., то талант называется духом.
   О любознательности
   Душа создана для того, чтобы мыслить, т. е. чтобы наблюдать, мыслящее  же
существо должно быть любознательным. Все предметы связаны общей  цепью.  Эта
связь влечет  за  собой  и  связь  идей,  причем  каждая  идея  вытекает  из
предшествующей и в свою очередь служит
   причиной последующей.  Поэуому  нельзя  находить  удовольствие  при  виде
одного предмета и не желать увидеть другого. И не испытай мы такого  желания
по отношению к первому предмету, мы не получили бы никакого удовольствия  от
второго. Таким образом, когда нам
   показывают лишь часть картины, мы стремимся увидеть и ту  часть,  которая
от нас  скрыта.  При  этом  сила  нашего  желания  соразмерна  удовольствию,
доставленному виденной частью картины.
   Итак, удовольствие, полученное от одного предмета, влечет нас к  другому;
вот  почему  душа  всегда  ищет  нового  и  никогда  не   успокаивается   на
достигнутом. Таким образом, можно сказать с уверенностью,  что  мы  испытаем
удовольствие при виде множества предметов
   или больше того, чем мы надеялись увидеть.
   Этим объясняется удовольствие, доставляемое нам хорошо возделанным садом,
а также диким местом или полем. Эти следствия порождаются  одной  и  той  же
причиной. Так как нам  нравится  видеть  большое  количество  предметов,  мы
желали бы расширить поле нашего зрен
   ия, быть в одно и то же время в нескольких  местах,  охватить  как  можно
больше пространства, словом, душа наша избегает  границ  и  стремится,  если
можно так выразиться, расширить сферу своего присутствия;
   вот почему большое удовольствие доставляет нам вид дали. Но как  быть?  В
городах наш взор ограничен домами, среди природы - тысячью  препятствий:  мы
едва можем созерцать одновременно три или четыре дерева. Искусство  приходит
нам на помощь и обнаруживает пр
   ироду, которая от нас ускользает. Мы любим искусство и любим ег(c) больше
природы, т.  е.  природы,  скрытой  от  наших  глаз.  Но  когда  мы  находим
живописные места, когда наш взор  может  беспрепятственно  любоваться  вдали
лугами, ручьями, холмами и теми. ландшаф
   тами, которые словно нарочно созданы для этого,  наше  восхищение  бывает
сильнее, чем перед садами Ленотра, ибо природа  не  повторяется,  тогда  как
произведения  искусства  всегда  похожи  друг  на  друга.  Вот   почему   мы
предпочитаем пейзаж в живописи плану прекрас
   нейшего  в  мире  сада:  художник  берет  природу  только  там,  где  она
прекрасна, разнообразна, где она ласкает взор, там, где глаз может  охватить
всю необъятность горизонта.
   Мысль называется обычно глубокой, когда  за  высказанным  она  раскрывает
много невысказанного и сразу позволяет понять  вещи,  для  усвоения  которых
потребовалось бы прочесть множество книг.
   Флор147 излагает в немногих словах все ошибки Ганнибала. "В то время, как
он мог, - говорит этот писатель, -  воспользоваться  победой,  он  предпочел
наслаждаться ее плодами:
   сит у1с1огш рое! иИ, }гт та1иП" (Флор, II, 6)(742).
   Тот  же  автор  дает  нам  представление  обо  всей  Македонской   войне,
утверждая: "Войти в Македонию - значило  победить:  ш1го}85е  У1с1огт  /и/г"
(Флор, II, 7).
   Он рисует всю жизнь Сципиона, говоря об его юности:
   "Здесь растет Сципион на погибель Африки(742) Ыс егИ  8сзрю  цш  т  ехИшт
А/псае сге&сП" (Флор. II, 6). И вам  кажется,  что  вы  видите,  как  растет
ребенок, чтобы стать исполином.
   - Наконец, он показывает нам благородство характера Ганнибала, положение,
существовавшее в мире. и все величие римского народа, говоря: "Изгнанный  из
Африки Ганнибал по всему свету искал врага римскому  народу:  ш,  ргоииз  ел
А/пса, 1юет рори1о готапо Мо ог
   Ье циаегеЬаЬ> (Флор, II, 8).
   Об удовольствиях порядка
   Недостаточно  показать  нам  большое  количество  предметов,   необходимо
показывать их в известном порядке,  ибо  тогда  мы  вспоминаем  о  виденном,
начинаем представлять то, что увидим,  и  бываем  счастливы  размахом  своей
мысли и своей проницательностью. Но, когда н
   ам показывают произведение, где нет порядка, мы чувствуем, как ежеминутно
нарушается  и   тог   порядок,   который   сами   стремимся   туда   внести.
Последовательность, созданная автором, и та, которую создаем мы, приходят  в
столкновение. Мы ничего не запоминаем, нич
   его не предвидим. Мы унижены  разбродом  своих  мыслей  и  той  пустотой,
которая получается в  результате,  испытываем  ненужное  утомление  и  не  в
состоянии  получить  никакого  удовольствия.  Вот  почему   всегда   следует
упорядочить даже самый беспорядок, если цель зак
   лючается не в  том,  чтобы  его  показать  или  выразить.  Так  живописцы