делается.  Панч  затянул  петлю,
вздернув  Джека  в  воздух  -   ноги   куклы   дергались   как-то   особенно
правдоподобно. Панч засмеялся и обернулся к публике, широко раскинув руки.
   - Ура! - выкрикнул он. - Теперь Смерти нет, и все мы  можем  делать  все,
что захотим!
   Занавес позади него снова распахнулся, и грянула  бравурная  музыка.  Все
куклы пустились в пляс вокруг виселицы -  Панч  рука  об  руку  с  призраком
Джуди. Двое мальчишек и  старый  бродяга,  недовольно  бормоча,  отправились
восвояси.
   Панч с призраком Джуди танцевали  у  самого  края  сцены.  Занавес  снова
опустился, музыка смолкла - они остались одни.
   - Леди и джентльмены, - пропищал Панч, - вы смотрели Новое,  исправленное
Представление Панча.
   Панч медленно обвел взглядом публику,  сократившуюся  в  числе  до  двоих
старых бездельников, троих мальчишек и Дойля. Затем, исполнив несколько  па,
он непристойно ущипнул привидение.
   - Хорребин - ваш покорный  слуга,  готовый  оказать  вам  парочку  добрых
услуг, - сказал он. - И те из вас, кого это интересует, могут поговорить  со
мной за сценой.
   Он бросил на Дойля пристальный взгляд,  странно  многозначительный,  если
учесть, что  глаза  стеклянные.  Тут  как  раз  опустился  внешний  занавес.
Представление закончилось.
   Старик и мальчик обошли вместе с Дойлем  вокруг  тесного  балагана.  Панч
появился над занавесом и призывно помахал рукой.
   - Мои почитатели! - взвизгнул он. - Все в сборе - и лорд  Иностранец  тут
как тут.
   Чувствуя себя идиотом, Дойль стоял около явно слабоумного  мальчика;  тем
временем старик протискивался в  балаган.  Очередь,  как  в  конфессионал  в
Страстную Пятницу, хмуро подумал он. Сходство усиливали приглушенные вопросы
и ответы, доносившиеся изнутри.
   Дойль  скоро  обнаружил,  что  некоторые   прохожие   странно   на   него
посматривают. Хорошо одетый господин вел за руку ребенка - он  посмотрел  на
Дойля, и во взгляде его читалась жалость  пополам  с  брезгливостью.  Бодрый
старик уставился на него с откровенным сожалением.  На  это  можно  было  не
обращать внимания, но Дойля встревожило, что и  полицейский  так  пристально
его рассматривает, словно вот-вот арестует. Дойль представлил, как  выглядят
потрескавшиеся жалкие туфли,  которые  Крис  и  Мэг  дали  ему  в  обмен  на
элегантные ботинки.  Как  бы  там  ни  было,  думал  он,  если  здесь  можно
заработать деньги и дело не окажется слишком незаконным, я  соглашусь  -  на
время, до тех пор, пока мне не удастся встать на ноги в этом проклятом веке.
   Старик отдернул занавеску в сторону и  вышел,  не  взглянув  на  Дойля  и
мальчика, и Дойль, наблюдавший, как он затерялся в толпе, не мог понять, был
ли старик огорчен или обрадован.
   Мальчик вошел внутрь, и вскоре послышался радостный смех. Почти тотчас же
мальчик вышел и убежал вприпрыжку, зажав в  руке  блестящий  новый  шиллинг.
Дойль заметил на  спине  мальчишки  нарисованный  мелом  крест,  определенно
отсутствовавший раньше.
   Он заглянул в ящик и встретил пристальный  стеклянный  взгляд  пышнотелой
куклы Джуди, выглядывающей из-за занавеса.
   - Заходи, побалуемся, - прошептала она и заморгала.
   "Мальчишка получил шиллинг, - напомнил он себе, шагнув вперед, - потом  я
проверю, чтобы не было следов мела на моем пальто".
   Кукла  исчезла  за  минуту  до  того,  как  Дойль  откинул  занавеску   и
протиснулся внутрь. В полумраке он разглядел табуретку и опустился на нее.
   Дойль едва различал очертания  фигуры  на  расстоянии  вытянутой  руки  -
голову в высокой остроконечной шапке и верхнюю часть туловища  в  костюме  с
гротескно подбитыми плечами. Фигура зашевелилась, наклоняясь вперед, и Дойль
понял, что это и есть его благодетель.
   - А теперь, разорившийся иностранец, -  услышал  он  скрипучий  голос,  -
попробуйте посмотреть на вещи проще... Откуда вы приехали?
   - Гм... из Америки, И  я  совершенно  без  денег.  Поэтому,  если  у  вас
найдется какая-нибудь работа, я согласен!
   Задвижная крышка неяркой  лампы  с  лязгом  открылась,  и  темный  силует
оказался клоуном. Лицо его было нелепо размалевано красной, зеленой и  белой
краской. Горящие глаза широко открыты и косят, удивительно длинный  язык  не
умещается во рту. Да ведь это тот самый клоун на ходулях,  которого  он  уже
видел на рынке, прототип куклы Хорребина.
   Хотя  клоун  убрал  язык  и  перестал  корчить   рожи,   все   равно   не
представлялось возможным понять выражение этого размалеванного  лица.  Клоун
устроился, скрестив ноги, на табуретке.
   - Вижу, что вы уже израсходовали все свои дрова, - сказал клоун. - И чуть
было не начали  топить  стульями,  занавесками  и  книгами.  Хорошо,  что  я
встретил вас сегодня - завтра или послезавтра было бы уже поздно. От вас  бы
ничего не осталось.
   Дойль закрыл глаза, и у него защемило сердце. Он  встревожился,  заметив,
что  даже  столь  скудное  проявление  сочувствия  вызвало  у  него  желание
заплакать. Он глубоко вздохнул и открыл глаза.
   - Если у вас есть что предложить, то я вас слушаю, - сказал он спокойно.
   Клоун оскалился, показав ряд желтых зубов, торчащих в разные стороны, как
могильные камни на старом кладбище.
   - Что же, не стоит пока пускать на  растопку  паркет,  -  заметил  он.  -
Хорошо. Лицо у вас умное и благородное. Видно, что вы хорошо воспитаны и  не
привыкли  ходить  в   таких   обносках.   Вы   когда-нибудь   интересовались
драматическим искусством?
   - Да... нет, не особенно.
   - Как вы думаете, смогли бы вы выучить роль, а потом,  в  зависимости  от
того, с какой публикой предстоит работать, - изменить вашу роль  так,  чтобы
следовать ее вкусам, создавая характеры, наиболее ей импонирующие.
   Дойль был озадачен, но все еще лелеял слабую надежду.
   - Думаю, да. Если только я получу за это еду и постель. У меня нет страха
сцены, потому что...
   - Вопрос в том, - перебил его клоун,  -  способны  ли  вы  стать  уличным
пугалом. Речь не о том, чтобы прыгать в драматическом театре.
   - Ну? И это называется уличным представлением?
   -  Да,  -  терпеливо  начал  объяснять  клоун,   -   искусство   уличного
представления - это умение просить милостыню. Мы напишем  для  вас  роль.  В
зависимости от того, на сколь большие жертвы  вы  готовы  пойти,  столько  и
заработаете - иногда даже фунт в день.
   Итак, то, что он принял за симпатию, не более  чем  хладнокровная  оценка
его способности вызвать жалость. Дойль дернулся, как от пощечины.
   - Нищенствовать? - От гнева у него закружилась голова. -  Нет.  Благодарю
вас, - сказал он твердо и поднялся, - у меня есть более достойное занятие  -
продажа лука.
   - Да, я уже имел возможность оценить ваши достижения на этом поприще. Что
же, продолжайте в том же духе. Желаю удачи.  Если  передумаете,  спросите  у
любого в Ист-Энде, где дает представления Хорребин.
   - Я не передумаю, - сказал Дойль, выходя из балагана. Он побрел  прочь  и
не оглядывался до тех пор, пока не оказался у края длинной пристани,  идущей
параллельно улице. Хорребин, снова на ходулях, прошагал мимо,  толкая  перед
собой фургон - по-видимому, тот самый  балаган  в  разобранном  и  сложенном
виде. Дойль вздрогнул и отвернулся, глядя налево,  в  сторону  набережных  и
выискивая шлюпку Криса и Мэг.  Она  уплыла.  Теперь  у  причалов  оставалось
совсем мало лодок. Вот незадача, подумал озабоченно Дойль, не мог  же  рынок
так рано закрыться, ведь до полудня еще  далеко.  По  реке  двигалась  целая
флотилия лодок, и одна из них могла оказаться как раз той,  где  он  оставил
Криса, Мэг и Шейлу. Только вот какая?
   - Эй! - попробовал крикнуть Дойль, но тут же смущенно замолчал: если  так
кричать, едва ли его услышат даже на ближайшем причале.
   - Что случилось?
   Дойль обернулся и наткнулся на недружелюбный взгляд полицейского.
   -  Скажите,  пожалуйста,  сэр,  который  час?  -  спросил  он,   стараясь
проглатывать гласные так же, как все.
   Полицейский выудил из кармана часы на цепочке, взглянул и снова спрятал.
   - Около одиннадцати. А в чем дело?
   - Почему все они уплывают? - Дойль указал на лодки.
   - Но ведь уже почти одиннадцать часов, - ответил  полицейский,  отчетливо
выговаривая слова, словно он говорил с пьяным. - К тому же, может быть,  вам
интересно будет узнать, что сегодня воскресенье.
   - То  есть  вы  хотите  сказать,  по  воскресеньям  рынок  закрывается  в
одиннадцать?
   - Вы правильно меня поняли. Откуда вы? Ваш  акцент  не  похож  на  акцент
Суррея или Суссекса. Дойль вздохнул.
   - Я из Америки, из штата Виргиния. И хотя я... - он медленно провел рукой
по лбу, - хотя я не буду ни в  чем  нуждаться,  как  только  один  мой  друг
приедет в город, сейчас я очень нуждаюсь. Нет  ли  здесь  благотворительного
учреждения, где бы я мог получить пищу и кров, пока мои дела не наладятся?
   Полицейский нахмурился.
   - Есть работный дом при бойнях на Уайтчепел-стрит. Там вам дадут  пищу  и
кров в обмен на помощь в дублении кож и выносе помойных ведер с потрохами.
   - Вы сказали, работный дом? - Дойль вспомнил, что он прочел у Диккенса. -
Спасибо.
   Он, ссутулившись, тяжело зашагал прочь.
   - Минуточку, - окликнул его полицейский. - Если у вас есть с собой деньги
- предъявите их.
   Дойль порылся в кармане и выудил шесть пенсов. - Прекрасно. Теперь  я  не
могу задерживать вас за бродяжничество. Но, быть может,  мы  еще  встретимся
сегодня вечером. - Он коснулся своего шлема. - Всего хорошего.
   Возвратившись на Темз-стрит, Дойль истратил половину своего достояния  на
тарелку овощного супа и ложку картофельного пюре. Это было очень вкусно,  но
он остался по меньшей  мере  таким  же  голодным,  как  раньше,  поэтому  он
истратил остававшиеся у него три  пенса  на  то,  чтобы  взять  еще  порцию.
Продавец даже дал ему глоток холодной воды запить еду.
   Полицейский расхаживал вдоль улицы, крича:
   - Пора закрывать, выходной день! Уже одиннадцать часов, пора закрывать.
   Теперь Дойль, как настоящий бродяга, избегал попадаться ему на глаза.
   Человек примерно его лет шагал по улице. В руке он нес сумку с  рыбой,  а
другой обнимал миловидную девушку. Дойль,  пообещав,  что  это  в  первый  и
последний раз, несмело приблизился.
   - Извините меня, сэр, - пробормотал он. - Я очень нуждаюсь...
   - Короче, - нетерпеливо перебил его парень. - Ты - бродяга?
   - Нет. Но прошлой ночью меня ограбили, и у меня не осталось ни пенни, и я
американец, и мой багаж и бумаги пропали...  Я  хотел  бы  попросить  у  вас
работу или немного денег. Во взгляде девушки мелькнуло сочувствие.
   - Дай что-нибудь этому бедняге, Чарльз,  -  сказала  она.  -  Раз  мы  не
собираемся идти в церковь.
   - На каком корабле ты прибыл? - скептически спросил Чарльз. -  Я  никогда
не слышал такого американского акцента.
   - Э-э... на "Энтерпрайз", - ответил  Дойль,  в  замешательстве  промямлив
первое,  что  пришло  в  голову.  Он  едва  не  сказал:   звездный   корабль
"Энтерпрайз".
   - Вот видишь, дорогая, он мошенник, - гордо сказал Чарльз. - Может  быть,
это и был "Энтерпрайз", но такой корабль не заходил в наш порт  в  последнее
время. Возможно, этот янки отстал на прошлой неделе  от  "Блейлока",  но,  -
заметил он, с  готовностью  оборачиваясь  к  Дойлю,  -  ты  ведь  сказал  не
"Блейлок", не правда ли? Не  поступай  так  с  людьми,  близкими  к  морской
торговле. - Чарльз оглянулся на поредевшую толпу. - Здесь полно  констеблей.
Я был бы не прочь сдать тебя в полицию.
   - Ах, оставь его! - вздохнула девушка. - В любом случае мы опаздываем,  и
к тому же ясно, что с ним действительно что-то случилось.
   Дойль благодарно ей кивнул и поспешил удалиться. Он  немного  побродил  и
рискнул подойти к старику.  Дойль  предусмотрительно  поведал  ему,  что  он
прибыл на "Блейлоке". Старик дал ему шиллинг  и  добавил  в  назидание,  что
Дойль должен будет сам подать нищему,  когда  окажется  при  деньгах.  Дойль
заверил его в том, что именно так и сделает.  Немного  погодя  Дойль  стоял,
прислонившись к кирпичной стене пивной, и обдумывал, стоит ли ему  заглушить
смятение и страх, истратив некоторую часть своего достояния на кружку  пива.
Как вдруг почувствовал, что его схватили за  штанину.  Дойль  перепугался  и
чуть было не заорал. Он посмотрел вниз и увидел безногого калеку,  обросшего
буйной бородищей.
   - Чем ты промышляешь и с кем ты?  -  произнес  тот  голосом  опереточного
злодея.
   Дойль попробовал  уйти,  но  безногий  мертвой  хваткой  вцепился  в  его
плисовые штаны, и тележка покатилась вслед  за  Дойлем,  как  прицеп.  Дойль
остановился - на них и так уже оборачивались прохожие.
   - Я ничем не промышляю, и я ни с кем, - свирепо прошипел Дойль, - и  если
вы не отпустите меня, я спрыгну с набережной в реку!
   Бородач рассмеялся:
   - Прыгай, держу пари, что я уплыву дальше тебя. Оценив ширину  его  плеч,
Дойль с отчаянием понял, что это правда.
   - Я сейчас видел, как ты подходил к двоим и второй что-то тебе дал.  Либо
ты новенький из команды Капитана Джека, либо ты работаешь на Хорребина,  или
ты действуешь на свой страх и риск. Ну?
   - Я не понимаю, о  чем  вы  говорите.  Отойдите  от  меня  или  я  крикну
констебля. Я ни с кем!
   Дойлю захотелось заплакать, когда он представил себе,  что  это  создание
никогда его не выпустит и так и будет  сердито  катиться  вслед  за  ним  до
скончания века.
   - Я так и думал, - кивнул безногий. - Ты, похоже, новичок в этом  городе,
поэтому я дам тебе совет - независимые нищие могут  ловить  удачу  восточнее
или севернее этого места. Биллингсгет, Темз-стрит и Чипсайд  закреплены  или
за парнями Копенгагенского Джека или  за  подонками  Хорребина.  Ты  найдешь
такую  же  организацию  западнее  Святого  Павла.  Теперь  ты   предупрежден
Бенжамином Роликом, и если тебя снова  увидят  промышляющим  в  Ист-Энде  на
главных улицах, ты... честно тебе говорю, приятель,  -  сказал  Ролик  почти
беззлобно, - ты потеряешь после  этого  способность  промышлять  чем-нибудь,
кроме милостыни. Поэтому ступай, я видел у тебя серебро, и я  отниму  его  у
тебя, а если ты скажешь - я не смогу, мне придется тебе  это  доказать,  но,
мне кажется, ты в этом не нуждаешься. Ступай!
   Дойль заспешил прочь в западном направлении,  к  Стрэнду,  молясь,  чтобы
газетные киоски не закрылись так же  рано,  как  Биллингсгетский  рынок.  Он
попробует узнать  адреса  редакций  и  пойдет  туда,  и  поэтому  он  должен
справиться с головокружением и слабостью и убедить издателя в  том,  что  он
грамотный и образованный человек. Дойль потер подбородок: брился  он  меньше
чем двадцать четыре часа назад - с этим все в порядке, а вот расческа сейчас
бы не помешала.
   Ну ничего, говорил он себе, пребывая в несколько исступленном  состоянии.
Я покорю его истинным красноречием и силой своей личности!  И  он  расправил
плечи и придал упругость походке.

Глава 4

   Плод Древа Зла будет поражать своим великолепием - ведь он выращен, чтобы
украсить стол  Люцифера  как  новое  изысканное  блюдо,  и  он,  безусловно,
превзойдет все остальные яства -  они  хоть  и  насыщают,  но  уже  утратили
прелесть новизны.
   Томас Дэкер

   Давным-давно, один Бог знает, как давно это было,  провалилось  несколько
уровней древних катакомб под  Лондоном  и  образовался  подземный  грот.  Во
времена описываемых здесь событий этот грот представлял  собой  нечто  вроде
огромного зала, вымощенного камнями, уложенными  еще  римлянами  в  те  дни,
когда Лондиниум был военным аванпостом во враждебной и дикой стране кельтов.
Крышей  гроту  служили  толстые  балки,  поддерживавшие  камни  мостовой  на
Бейнбридж-стрит. На стенах развешаны лампы, но  эти  коптилки,  заправленные
салом, дают ничтожно мало света,  но  зато  неимоверно  чадят,  и  в  клубах
зловонного  дыма,  поднимающегося  от  коптилок,  зловеще  мерцают   красные
отблески еле тлеющих огоньков. В сумеречной  полутьме  покачиваются  гамаки,
прикрепленные канатами к балкам на разных уровнях,  и,  как  пауки,  ползают
какие-то  оборванцы,  устраиваясь  поудобнее.  Сверху   постоянно   струится
тоненький ручеек, исчезая в черном водоеме справа от стены.
   На каменном полу стоит длинный стол, и жалкий седой карлик, поднявшись на
цыпочки, расставляет на льняной скатерти серебро и чудесный фарфор. Он  тихо
ворчит, когда сверху  падают  обрывки  сапожной  кожи  или  когда  обитатели
гамаков прольют на стол несколько капель из карманной фляги. Вдоль  стола  в
ряд расставлены стулья, и один большой  высокий  стул,  предназначенный  как
будто бы для огромного ребенка - в конце ряда, но во главе  стола  стула  не
было. Вместо этого там имелось нечто  вроде  подвесного  сиденья  на  высоте
шести футов от пола, на которое карлик иногда пугливо поглядывал.
   И вот в зал вошли представители  воровской  аристократии  и  заняли  свои
места за столом. От их вызывающе  элегантных  костюмов  в  чадном  полумраке
подземелья становилось жутко. Некий  патриций,  проходя  мимо,  дал  карлику
пинка и рассеянно сказал:
   - Передай это кому-нибудь, кто может увидеть  поверхность  стола.  Хватит
накрывать, тащи еду, и побольше.
   - Данги, вино не забудь! Да поживее! - крикнул карлику другой патриций.
   Карлик, довольный, что  можно  покинуть  зал  хоть  на  несколько  минут,
поспешил прочь по туннелю.  Лорды  вынули  из  карманов  глиняные  трубки  и
трутницы,  и  в  гроте  заклубился  опиумный  и  табачный  дым,  к   радости
аристократов верхних ярусов, которые в погоне  за  дымом  стали  раскачивать
свои гамаки.
   А вокруг стола уже толпилась  воровская  братия  рангом  пониже,  повсюду
шныряли мальчишки в  лохмотьях;  собравшиеся  обменивались  приветствиями  и
обсуждали текущие события. А в самом дальнем темном углу  расположились  те,
кто находился на самой нижней ступеньке здешней  иерархической  лестницы,  -
те, что стояли поближе к столу, этих подчеркнуто игнорировали.
   Эти изгои сидели на корточках на каменных плитах, в темных углах,  каждый
в  одиночестве,  не  обращая  внимания   на   соседей;   они   бормотали   и
жестикулировали скорее по привычке, нежели из желания что-либо сообщить.
   Карлик снова появился, еще больше сгорбленный и  хромающий  под  тяжестью
огромной сетки с бутылками. Он опустил ношу  на  пол  и  принялся  открывать
бутылки штопором.
   Каждый хлопок пробки эхом отзывался от стен  грота.  Карлик  работал  все
быстрее и быстрее - эхо отвечало все чаще и громче.
   - Куда ты торопишься, Данги? - спросил воровской  лорд.  -  Бросок  перед
встречей хозяина?
   - Не тот курс, сэр, - выдохнул старик Данги, вытащив последнюю  пробку  и
вытирая капли пота. - Просто люблю, чтобы работа шла в хорошем темпе.
   Звук вынимаемых пробок теперь прекратился. У  выхода  туннеля  показались
руки  в  белых  перчатках,  потом  появилась  голова.  Размалеванная   маска
Хорребина ухмылялась - и даже надменные воровские лорды в смущении  потупили
взоры.
   - Опять опаздываешь, Данги? - весело пропищал клоун. - Все  приготовления
должны быть закончены к моему приходу.
   - Д-да, сэр, - сказал старый Данги, едва не роняя  бутылку.  -  Просто...
просто  сервировка  стола  требует  постоянного  внимания.  Эх,  старые  мои
кости...
   - Твои старые кости в один прекрасный день будут глодать уличные  собаки,
- закончил дискуссию Хорребин, искусно переступая на  ходулях  по  каменному
полу. Высокий колпак и пестрый наряд клоуна  придавали  всей  сцене  оттенок
карнавала. - И да будет вам известно, что мои несколько более молодые  кости
тоже не в лучшей форме.
   Он захромал, покачиваясь, прямо к подвесному сиденью.
   - Эй, ты, подержи мои ходули, - приказал он.  Данги  поспешно  перехватил
ходули, а Хорребин просовывал руки в ремни и  вдевал  ноги  в  нижние  петли
подвесного сиденья.
   Карлик прислонил ходули к стене.
   - А, вот так-то лучше, - вздохнул  Хорребин,  устраиваясь  поудобнее.  Он
зевнул. - Ага! Обед, похоже, запаздывает. Не хоч