и  рассказать
подробности ее смерти.
   Эшблес расправил плечи и зашагал вниз по  тропинке  встретить  своего
убийцу на полпути.
   Человек поднял глаза и,  казалось,  удивился  идущему  ему  навстречу
Эшблесу. Интересно, что у  нас  за  ссора  выйдет,  подумал  Эшблес.  По
крайней мере он не молод - его борода так же  седа,  как  моя.  Судя  по
загару, ему тоже пришлось путешествовать. Черт, его лицо кажется странно
знакомым.
   Когда их разделяло только десять ярдов, Эшблес остановился.
   - Доброе утро, - произнес он и порадовался тому, как ровно звучит его
голос.
   Другой  человек  моргнул  и  принужденно  улыбнулся,  и  Эшблес  чуть
вздрогнул, поняв, что тот совершенно безумен.
   - Ты - он, - хрипло выдавил из себя незнакомец. - Правда ведь?
   - Кто - он?
   - Дойль. Брендан Дойль.
   Дойль ответил, и снова ему удалось скрыть свое изумление:
   - Да... но я не пользовался этим именем  больше  тридцати  пяти  лет.
Как? Мы знакомы?
   - Я тебя знаю. И, - добавил тот, вытаскивая меч,  -  я  пришел  убить
тебя.
   - Я так и думал,  -  спокойно  ответил  Эшблес,  отступая  на  шаг  и
выхватывая из ножен свой меч. - Могу я спросить, за что?
   - Ты знаешь, за что, - ответил он, делая выпад одновременно со словом
"знаешь". Эшблесу удалось отбить его.
   - Но я правда не знаю, за что, - выдохнул Эшблес,  пытаясь  сохранить
равновесие на скользком склоне.
   - За то, - бросил человек, делая быстрый выпад и  сразу  же  отступая
назад; Эшблес парировал удар круговым движением, - что ты жив. - Меч его
сверкнул в воздухе  и  устремился  в  грудь  Эшблеса,  и  тому  пришлось
отступить еще на шаг назад. - А я - не  могу!  -  Меч  на  излете  задел
правую руку Эшблеса ниже локтя, и Эшблес  ощутил,  как  острие,  прорвав
куртку и рубаху, входит в его плоть, со стуком задев кость.
   Эшблес был так поражен, что чуть не забыл отбить следующий  удар.  Но
это неправильно, в отчаянии подумал он, я же знаю,  что  меня  не  могут
найти с раненой рукой!
   И рассмеялся, вдруг поняв все.
   - Сдавайся или умрешь! - почти весело крикнул он своему противнику.
   - Сам умрешь! - буркнул загорелый человек,  делая  замах  и  прерывая
его, как бы приглашая Эшблеса  атаковать  из  неудобного  положения.  Но
Эшблес не купился на этот трюк, он поймал лезвие меча противника на эфес
своего, резко швырнул его  в  сторону  и  сразу  же  устремился  вперед,
погрузив свой меч в живот загорелого человека. Он ощутил, как его острие
остановилось, уперевшись в позвоночник.
   Человек  сел  на  сырую  траву,  сжимая  живот   мгновенно   ставшими
скользкими от крови руками.
   - Быстро! - прохрипел он. - Стань я тобою!  Эшблес  смотрел  на  него
сверху вниз; все возбуждение схватки куда-то испарилось.
   - Ну же, - молил тот, роняя меч и начиная ползти к Эшблесу по  траве.
- Действуй! Где же обмен?!
   Эшблес отступил на шаг. Его противник прополз еще ярд или два,  потом
вытянулся и затих.
   Прошло несколько минут, прежде чем Эшблес тронулся с места,  и  когда
он сделал это, он опустился  на  колени  у  бездыханного  тела  и  мягко
положил руку ему на плечо.
   Если и существует награда после  смерти,  подумал  он,  для  созданий
вроде тебя, клянусь, ты заслужил ее.  Бог  знает,  как  ты  добрался  до
Англии из Каира и как нашел меня. Может быть, тебя просто влекло ко  мне
- как призраков, по слухам, влечет на место, где они умерли. Ну что ж, в
некотором роде ты все-таки станешь мною,  войдя  в  мою  биографию  -  в
качестве трупа.
   Немного спустя Эшблес вытер меч пучком травы, встал  и  убрал  его  в
ножны, потом  оторвал  кусок  шарфа  и  перевязал  им  порезанную  руку.
Холодный весенний ветер унес из его головы все  мысли  о  прошлом,  и  с
ожиданием приключения - ощущением, которого он не испытывал уже не  одно
десятилетие, - он спустился по тропе к привязанной лодке, оставив лежать
на траве тело ка, созданного из него доктором Романелли  так  много  лет
назад.
   Начиная с  этой  минуты,  никто  не  знает,  что  со  мной  случится,
задыхаясь от восторга, думал он, отвязывая веревку. Может, я через  пять
минут переверну лодку и утону, а может, проживу еще двадцать лет!
   Он шагнул в лодку и вставил весла в уключины, и в  три  гребка  вывел
лодку на  чистую  воду.  И  гребя  дальше,  навстречу  подлинной  судьбе
человека,   что   был   Бренданом   Дойлем,    и    Немым    Томом,    и
Эшвлисом-сапожником, и Вильямом Эшблесом, и больше не был  ни  одним  из
них, он развлекал речных  птиц  всеми  битловскими  песнями,  какие  мог
вспомнить...
   ...кроме "Yesterday".



   Тим ПАУЭРС
   НА СТРАННЫХ ВОЛНАХ






   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://bestlibrary.rusinfo.com


   Джиму и Вики Блэйлокам, самым
   Радушным и преданным из друзей,
   А также памяти Эрика Бэтсфорда и
   Ноэля Пауэрса посвящается

ПРОЛОГ

   Удел неприкаянных душ - затеряться
   В неведомых людям могучих приливах,
   Игрушкою быть тех ветров, что ярятся,
   Но шевельнуть даже волос не в силах.
   Вильям Эшблес

   "...Живей! В разгаре брачный пир,
   Жених - мой близкий друг. Все ждут давно, кипит вино,
   И весел шумный круг".

   Тот держит цепкою рукой
   "И был, - он молвит, - бриг".
   Сэмюэл Тейлор Кольридж

   Даже легкий морской бриз, несущий  вечернюю  прохладу,  не  мог  развеять
влажной духоты, накопившейся в густых зарослях  за  долгий  жаркий  день,  и
стоило Бенджамену Харвуду углубиться в джунгли, следуя за  проводником,  как
его лицо покрыли бисеринки пота. Харвуд рубанул мачете, стиснутым в левой  -
и единственной - руке, и тревожно вгляделся  в  ночные  тени;  за  пределами
освещенного факелом круга они теснились и нависали, и рассказы о  каннибалах
и  гигантских  удавах  казались  теперь  до  ужаса  правдоподобными.  Белому
человеку  трудно  поверить   в   спасительную   силу   (даже   если   имеешь
доказательства обратного) коллекции бычьих хвостов,  мешочков  со  священной
золой и амулетов, свисающих с пояса чернокожего. Как ни  старайся  думать  о
фетишах как о чудодейственных гардез, аррес, дрогу, а о  спутнике  -  как  о
могущественном бокоре, в этом первобытном дождевом лесу такое помогало мало.
   Чернокожий проводник ткнул факелом в сторону и оглянулся через плечо.
   - Теперь налево, - сказал он, тщательно выговаривая английские  слова,  и
скороговоркой прибавил на исковерканном французском,  обычном  на  Гаити:  -
Смотри под ноги - тропу размыло.
   - Тогда не торопись, чтобы я  видел,  куда  ты  ступаешь,  -  раздраженно
отозвался Харвуд  по-французски.  "Интересно,  -  подумал  он,  -  насколько
прекрасное произношение, приобретенное в школе, пострадало за месяц  общения
с людьми, говорящими на этой странной тарабарщине?"
   Вскоре подъем стал круче, и Харвуду пришлось убрать мачете,  чтобы  рукой
хвататься за ветви и подтягиваться  вверх.  Сердце  его  бешено  колотилось;
казалось, оно вот-вот  лопнет  от  натуги,  несмотря  на  дрогу,  подаренный
чернокожим шаманом. Но вскоре они выбрались наконец из зарослей, и сразу  же
легкий вечерний бриз с моря овеял  лицо  приятной  прохладой.  Тяжело  дыша,
Харвуд остановился и окликнул своего чернокожего  проводника.  Ему  хотелось
хоть немного отдышаться и дать высохнуть взмокшим светлым волосам и рубашке.
   Ветерок шуршал листьями пальм, и между редко  растущими  здесь  деревьями
виднелась поблескивающая рябь пролива, называемого здесь Языком Океана.  Они
пересекли  его  сегодня  днем,  приплыв  с  острова  Нью-Провиденс.   Харвуд
вспомнил, что еще тогда заметил холм, на котором они  теперь  находились,  и
заинтересовался  им,  хоть  необходимость  управлять  парусом   под   ругань
недовольного колдуна оставляла мало времени для размышлений.
   На картах это место было обозначено как остров Андрос, но  все  окрестные
жители, с которыми последнее время Харвуду доводилось общаться больше всего,
звали его Isle de Loas Bossals, что, как он понял, значило: остров Диких  (а
точнее, Злых) Духов (или, как толковалось в некоторых случаях,  Богов).  Про
себя же называл его "Берег Персефоны", где, как он надеялся, ему  наконец-то
удастся приоткрыть завесу над тайнами Годеса.
   Позади послышалось бульканье, и,  обернувшись,  он  успел  заметить,  как
проводник затыкает пробкой одну из бутылок. В свежем чистом воздухе разлился
аромат рома.
   -  Проклятие!  -  разозлился  Харвуд.  -  Ведь  мы  приготовили  ром  для
призраков. Бокор пожал плечами.
   - Взяли чересчур много, - пояснил он. - Чересчур  много,  слишком  многие
придут.
   Его однорукий спутник не ответил и в который уже раз пожалел,  что  знает
недостаточно, чтобы проделать весь ритуал самому.
   - Совсем немного идти осталось, -  сказал  колдун,  укладывая  бутылку  в
кожаный мешок на плече.
   Они снова двинулись по влажной тропинке,  но  в  окружающем  мире  теперь
что-то изменилось: Харвуд явственно ощущал  чье-то  пристальное  внимание  к
себе и своему спутнику. Его спутник это тоже почувствовал. Он  повернулся  к
Харвуду и ухмыльнулся, обнажив не только белые зубы, но и белесые десны.
   - Они чуют ром, - объявил он.
   - Ты уверен, что это не просто те бедолаги-индейцы?
   - Они спят, - бросил проводник, не оборачиваясь. -  Это  духи  следят  за
нами.
   И хотя он знал, что пока еще нельзя заметить ничего странного,  однорукий
нервно огляделся. И впервые ему пришло в голову, что все окружающее не столь
уж необычно - такие же тропические заросли, морской бриз,  ночное  небо  над
головой можно встретить и в Средиземном море;  и  этот  карибский  островок,
возможно, весьма походит на тот остров, где тысячелетия назад Одиссей прибег
к почти такому же ритуалу, как тот, что они сами собирались осуществить этой
ночью.

***

   Лишь только когда они наконец достигли прогалины на вершине холма, Харвуд
осознал, с каким затаенным  испугом  он  ожидает  предстоявшего  события.  В
окружающем не было ничего зловещего: расчищенная полоска утоптанной земли  с
хижиной на краю, посреди площадки - небольшой навес на четырех  столбах  над
деревянным ящиком.  Но  Харвуд  знал,  что  в  хижине  спят  два  накачанных
наркотиками индейца-аравака,  а  с  другой  стороны  прогалины  приготовлена
выстеленная брезентом канавка длиной в  шесть  футов.  Чернокожий  прошел  к
ящику под навесом - алтарю ли, трону ли, кто  знает,  -  и,  сняв  несколько
статуэток с пояса, бережно расставил их  на  крышке,  поклонился,  попятился
прочь, а затем обернулся к Харвуду.
   - Ты знаешь, что дальше? - спросил колдун. Харвуд знал, что это проверка.
   - Побрызгать ромом и насыпать муку вокруг канавы, - ответил он,  стараясь
говорить уверенно.
   - Нет, - сказал бокор, - дальше, но перед  этим.  -  В  его  тоне  теперь
сквозило явное недоверие.
   - А, вот ты о чем, - пробормотал Харвуд,  лихорадочно  соображая,  какого
ответа от него ждут. - Мне казалось это само собой разумеющимся. - Что, черт
возьми, имеет в виду этот тип?
   С чего там начинал Одиссей? Неизвестно, по крайней мере в  мифе  об  этом
ничего не говорится. Впрочем, Одиссей жил во времена, когда магия  удавалась
сравнительно легко... да и извратить ее не успели.  А!  Вот,  пожалуй,  что:
обряд, отвергающий зло, - при их сомнительной затее  это  необходимо,  чтобы
укротить чудовищ, которых может привлечь жертва.
   - Ты о мерах предосторожности, да?
   - Которые состоят из чего?
   Когда в Восточной Европе применяли столь  могучую  магию,  какие  же  там
существовали  меры  предосторожности  против  духов  и  сил   зла?   Чертили
пентаграммы, что ли?
   - Отметины на земле.
   Чернокожий удовлетворенно кивнул:
   - Да. Вервер.
   Он аккуратно  положил  факел  на  землю  и,  запустив  пальцы  в  кожаную
наплечную сумку, вытащил из нее маленький мешочек, развязал,  выудил  щепоть
серой золы.
   - Мука Гвинеи, мы так ее называем, - пояснил он и принялся рисовать ею на
притоптанной земле сложный геометрический орнамент.
   Белый человек позволил себе  немного  расслабиться.  Сколько  можно  было
всего узнать  от  этого  народа!  Бесспорно,  примитивны,  бесспорно,  сущие
дикари, но до сих пор в тесном контакте с той живой мощью,  отзвуки  которой
сохранились лишь в искаженных пересказах  в  более  цивилизованных  областях
мира.
   - Вот, - сказал бокор. Он сдернул  с  плеча  сумку  и,  не  оборачиваясь,
протянул ее Харвуду. - Можешь пока заняться мукой, ромом... там же  леденцы.
Духи падки на сладкое.
   Харвуд взял сумку и отнес ее к канаве. Его тень вытянулась  перед  ним  в
прыгающем свете факела к стволам пальм на другой стороне  прогалины.  Харвуд
остановился у края канавы, бросил мешок на землю, потом  наклонился,  достал
из сумки бутыль с ромом, вытащил зубами пробку и принялся  обходить  канаву,
поливая ароматным  напитком  почву.  Когда  круг  замкнулся,  в  бутыли  еще
плескалось около стакана рома. Харвуд выпил его одним  глотком  и  отшвырнул
бутылку в темноту зарослей. Потом он достал муку и  мешочек  с  леденцами  и
принялся раскидывать их горстями, со смущением подумав, что сейчас похож  на
пахаря, удобрившего и засевающего поле.
   Он обернулся, когда со стороны хижины раздался  металлический  скрежет  -
бокор с усилием толкал перед собой тачку, в которой лежали два  одурманенных
индейца. Это зрелище вызвало в Харвуде смесь противоречивых чувств: ужаса  и
надежды одновременно. В нем на миг возникло  сожаление  о  том,  что  нельзя
заменить человеческую кровь овечьей, как то было во времена Одиссея,  однако
он, стиснув зубы, помог чернокожему колдуну положить тела на землю так,  что
головы свисали с края канавы.
   Бокор, у которого был острый короткий нож, протянул его однорукому:
   - Хочешь?
   Харвуд отрицательно мотнул головой и хрипло произнес:
   - Делай сам.
   Он отвернулся и уставился на факел, который чадил все больше, разбрасывая
по земле искры. Чернокожий присел на корточки  рядом  с  жертвами,  и  когда
несколькими мгновениями позже  раздалось  хрипение,  а  кровь  забулькала  и
полилась на брезент, Харвуд невольно зажмурился.
   - А теперь слова, -  выдохнул  колдун  и  начал  речитативом  произносить
что-то  на  ужасной  смеси  французского,  негритянского  мандонго  и  языка
карибских индейцев, а белый человек,  по-прежнему  не  открывая  глаз,  стал
вторить ему на древнееврейском.
   Речитатив на разных языках становился  все  громче,  как  будто  стремясь
заглушить новые звуки, доносящиеся со всех сторон из джунглей: тихий смех  и
плач, осторожное шуршание в ветвях, скрежет как от  трущихся  друг  о  друга
оброненных змеями шкурок.
   И неожиданно голоса обоих мужчин слились  -  их  декламация  зазвучала  в
унисон, и совпадение это было полнейшим, хотя по-прежнему  говорили  они  на
разных языках. Пораженный этим (хотя нечто подобное он и предвидел),  Харвуд
ощутил дрожь истинного благоговения перед столь невероятным совпадением.  За
острым ароматом пролитого рома и терпким запахом крови неожиданно  почудился
новый запах  -  запах  раскаленного  металла,  запах  магии,  гораздо  более
сильный, чем Харвуд ощущал когда-то прежде...
   И как-то сразу вдруг пришло понимание, что они здесь уже не  одни  -  вся
прогалина была заполнена призрачными силуэтами людей,  и  хотя  свет  факела
проходил сквозь них, он все  же  слегка  тускнел,  когда  между  пламенем  и
Харвудом их оказывалось несколько. И все эти бесплотные  существа  жались  к
канаве, жалобно и умоляюще щебеча при этом по-птичьи.  Харвуд  и  бокор,  не
сговариваясь, оборвали декламацию.
   Появились и другие  создания,  которые,  не  пересекая  невидимой  черты,
проведенной колдуном по периметру поляны,  собрались  на  границе  джунглей,
выглядывая из-за стволов или сидя на  ветвях.  Харвуд  разглядел  теленка  с
пылающими глазницами, фиолетовую голову, повисшую в воздухе  в  ожерелье  из
кишок, нескольких существ, больше смахивающих на насекомых, чем на людей,  и
хотя привидения  внутри  магического  периметра  беспрестанно  гомонили,  те
снаружи хранили молчание.
   Колдун отгонял привидения от канавы яростными взмахами ножа.
   - Поторопись, - пропыхтел он. - Ищи того, кто тебе нужен.
   Харвуд сделал шаг  к  краю  канавы  и  стал  всматриваться  в  прозрачные
силуэты. Под его взглядом некоторые тени  делались  более  различимыми,  как
сворачивающийся яичный белок в кипящей воде.
   "Бенджамен! - позвал его кто-то скрипучим  голосом,  перекрывая  всеобщий
гомон. - Бенджамен, это я, Питер! Я был шафером на твоей  свадьбе,  помнишь?
Пусть он даст мне поесть!"
   Чернокожий вопросительно посмотрел на Харвуда.
   Бенджамен отрицательно покачал головой, нож шамана яростно сверкнул, едва
не  рассекая  надвое  просителя.  Тень  отчаянно   вскрикнула   и   исчезла,
рассеявшись, точно дым.
   "Бен! - вскричал другой голос. - Будь благословен, сынок! Ты  позаботился
о моем ужине, я знал..."
   - Нет, - сказал Харвуд. Он плотно сжал губы, нож сверкнул, и еще одно эхо
затерялось в шелесте неумолчного бриза.
   - Не могу сдерживать их целую вечность, - выдохнул бокор.
   - Еще чуть-чуть, - бросил Харвуд и позвал: - Маргарет!
   В толпе призраков слева засуетились, и из общей  массы  выплыло  туманное
облачко.
   - Бенджамен, как ты здесь оказался?
   - Маргарет! - В его восклицании сквозило больше боли,  чем  торжества.  -
Она, - рявкнул он на шамана. - Пропусти ее!
   Шаман перестал махать ножом и стал наносить удары призракам - всем, кроме
одного. Туманное облачко подплыло к канаве, затем  формы  его  расплылись  и
проявились снова уже в коленопреклоненной позе.  Женская  фигура  потянулась
было к крови, потом остановилась и просто коснулась пасты из муки и рома  на
краю канавы. На мгновение  очертания  в  свете  факела  приобрели  плоть,  и
задетый пальцами шарик леденца откатился  на  несколько  дюймов.  -  Нам  не
следовало бы быть здесь, Бенджамен, - сказала она, и голос ее  стал  немного
более громким.
   - Вкуси же крови! - взмолился Харвуд, падая на колени по  другую  сторону
канавы.
   Беззвучно призрак  начал  расплываться  и  растворился  в  воздухе,  хотя
холодное железо в руках шамана ничем не угрожало ему.
   - Маргарет!  -  взревел  мужчина  и,  прыгнув,  перелетел  через  канаву,
оказавшись в самой гуще призраков. Они расступились перед ним,  как  паутина
меж деревьев, и он больно ударился подбородком о землю. Звон в ушах заглушил
затихающий хор печальных голосов. Несколько мгновений спустя  Харвуд  тяжело
сел и, щурясь, огляделся. Призраки пропали, и пламя факела посветлело.
   Колдун уставился на него:
   - Надеюсь, ты получил, что хотел?
   Харвуд  не  ответил.  Он  устало  поднялся  на  ноги,  потер   ушибленный
подбородок и  откинул  с  лица  свесившуюся  прядь  светлых  волос.  Монстры
по-прежнему теснились за пределами прогалины, за все это время никто из  них
даже не шелохнулся.
   - Наслаждаетесь, да? - выкрикнул Харвуд по-английски, тряхнув  в  воздухе
единственным кулаком. - Надеетесь, что опять прыгну через  канаву?  -  Голос
его истерично зазвенел, и, часто моргая, он шагнул к  краю  прогалины,  тыча
пальцем в одного из наблюдателей - гигантскую свинью, из шеи  которой  росла
целая гроздь петушиных голов. - Вот вы, сэр, - продолжил Харвуд с  фальшивым
дружелюбием, - поделились бы с  нами  вашими  ценными  наблюдениями.  Может,
повашему, мне лучше нацепить на себя картонный нос и  устроить  здесь  целый
балаган, а? Что молчите?..
   Бокор ухватил Харвуда сзади за локоть и развернул его лицом к себе. В его
глазах англичанин прочитал удивление и сочувствие одновременно.
   - Прекрати, - сказал колдун тихо. - Многие из них даже не  слышат,  и  не
уверен, что кто-то понимает английский.  На  рассвете  они  исчезнут,  и  мы
спустимся.
   Харвуд вырвал локоть, отошел к алтарю и сел неподалеку от канавы  и  двух
обескровленных трупов. Запах нагретого металла, запах магии, пропал, но даже
прохладный бриз не мог развеять удушливый запах крови.
   Хотя до рассвета еще оставалось девять или десять час