взглядами вахтенных на борту корабля Его Величества  "Делиция",
отправилась из гавани Нью-Провиденс в свое последнее путешествие.

Глава 24

   Яркое утреннее солнце освещало выходящий на юг мраморный балкон солидного
особняка на вершине холма над Спаниш-Тауном. Временами  утренний  прохладный
бриз колыхал ветви перечного дерева, и солнечные лучи падали прямо  на  лицо
мужчины с элегантной  бородкой,  завтракавшего  за  столиком,  и  тогда  тот
инстинктивно загораживал лицо рукой, поскольку для него было важно сохранить
моложавость, избегая  морщин.  Во-первых,  инвесторы  больше  полагались  на
мнение молодых бизнесменов, когда дело касалось состояния рынка и цен,  а  с
другой стороны, теряется весь смысл погони за богатством, если ты достигаешь
его только к старости.
   От громкого стона, раздавшегося сверху, рука  у  него  дрогнула,  и  чай,
который  он  наливал,  пролился  на  блюдце.  Проклятие,  подумал   человек,
называющий себя Джошуа Хикс, с раздражением ставя чайник на стол.  Разве  не
может  человек  спокойно  позавтракать  на  собственном  балконе  без   этих
стенаний? Еще шесть дней, напомнил он себе, и мой договор с  этим  проклятым
пиратом будет выполнен, он проделает свои трюки, заберет ее отсюда и оставит
меня наконец в покое.
   Однако он понимал, что надеяться на это не приходится.
   "Он никогда не оставит меня в покое, пока  я  хоть  немного  остаюсь  ему
полезен.
   Может, мне следовало бы покончить  с  моей  полезностью,  ведь  нашел  же
бедняга Стид Боннет мужество в подобной ситуации с Тэтчем: сдаться  властям,
сознаться во всем... Черт, ведь я же встречался с Боннетом пару  раз,  когда
скачки  цен  на  рынке  сахарного  тростника  приводили  его  по   делам   в
Порт-о-Пренс, и он вовсе не был ни героем, ни святым".
   Нет, признался он себе, глядя поверх полированных  перил  балкона  сквозь
пальмовые листья, колышущиеся в прохладном бризе, на спускающиеся  террасами
белоснежные дома, где селились обитатели Спаниш-Тауна,  и  красную  черепицу
уцелевшей части Порт-Ройяла. Он взял  со  стола  хрустальный  графин,  вынул
пробку и налил в чай коньяка, отсвечивающего в лучах солнца золотом.
   "Да, кто бы он там ни был, этот Боннет оказался храбрее, чем я, я никогда
не смогу поступить так, как он,  и  Улисс  это  тоже  знает,  черти  бы  его
побрали. Если мне приходится жить  в  клетке,  то  я  предпочитаю  роскошную
клетку с решеткой, которая хоть и крепче, чем любая железная, но невидима  и
неосязаема".
   Он выпил чай с коньяком и поднялся, изобразив на лице улыбку, прежде  чем
повернуться к гостиной... к остекленевшим глазам собачьей головы, повешенной
на стену, словно охотничий трофей.
   Он прошел через гостиную в холл, продолжая  изображать  улыбку  на  лице,
потому что и там на стене висела собачья голова. Он с содроганием  припомнил
тот день в сентябре вскоре после его прибытия  сюда,  когда  он  покрывалами
завесил все собачьи головы и испытал блаженное чувство уединенности. Но  уже
через час в дом без стука вошла огромная негритянка и, пройдя по всему дому,
поснимала все покрывала. Она даже и взгляда  не  бросила  в  его  сторону  и
ничего не сказала - впрочем, этого она и не могла бы сделать  с  подвязанной
челюстью. Этот визит настолько выбил его из колеи,  что  он  уже  больше  не
пытался прятаться от соглядатаев Улисса.
   Слегка взбодренный порцией коньяка и уверенный в том, что  в  такую  рань
негритянка не явится, он поднялся по  лестнице  и  замер,  прислушиваясь,  у
двери комнаты его гостьи. Внутри больше не стонали, и он отодвинул  щеколду,
повернул ручку и открыл дверь.
   Молодая женщина спала, но тут же пробудилась с легким вскриком, когда он,
пробираясь на цыпочках в полумраке,  случайно  наткнулся  на  ее  нетронутый
обед, оставленный у двери. Деревянная миска взлетела, ударилась  о  стену  и
покатилась, рассыпая зелень по ковру. Девушка села на постели, прижав одеяло
к груди.
   - Боже мой, это ты, Джон?
   - Нет, черт побери, - сказал Хикс. - Это всего лишь я. Я услышал, как  вы
плачете, и зашел удостовериться, все ли в порядке. Кто этот Джон? Вы уже  не
в первый раз путаете меня с ним.
   - А. - Бет Харвуд откинулась на постель, надежда исчезла из  ее  глаз.  -
Да, все в порядке.
   В этой маленькой комнатке  висело  сразу  три  собачьих  головы,  и  Хикс
выпрямился во весь рост и, указав на разбросанные  листочки  зелени,  грозно
произнес:
   - Я этого не потерплю. Улисс желает, чтобы вы это ели,  а  я  обеспечиваю
выполнение его распоряжений. - Он вовремя спохватился и удержался,  чтобы  в
праведном гневе не кивнуть песьей голове, прибитой над кроватью.
   - Мой отец - чудовище, - прошептала  она.  -  И  когда-нибудь  он  и  вас
принесет в жертву.
   Хикс тотчас же позабыл о собачьих головах и встревоженно сдвинул брови. В
первые дни ее пребывания здесь его забавляли утверждения  Бет,  будто  Улисс
Сегундо ее отец. Ведь она постоянно твердила, будто у отца одна  рука,  а  у
Улисса  их  явно  было  две.  Однако  в  очередное  посещение  пирата   Хикс
присмотрелся к правой руке Сегундо и в душе у него поселилось сомнение.  Да,
она была настоящей,  живой,  но  до  странности  розовой  и  пухлой,  как  у
младенца, без мозолей и морщин.
   - Что ж, - сказал он хрипло, - до  Рождества  осталась  всего  неделя,  и
тогда я наконец избавлюсь от вас.
   Молодая женщина откинула покрывало в сторону, спустила ноги и  попыталась
встать, но колени подогнулись, и она снова  повалилась  на  постель,  тяжело
дыша.
   - Черт бы побрал вас и моего отца, -  выдохнула  она.  -  Ну  почему  мне
нельзя поесть по-человечески?
   - А это, по-вашему, что? - наклоняясь и поднимая  лист  шпината,  рявкнул
Хикс, тряся им перед носом Бет. - В комнату уже нельзя войти, того и гляди -
споткнешься.
   - Подайте мне пример - съешьте это.
   Хикс с сомнением оглядел лист и, фыркнув, отшвырнул  его,  давая  понять,
что не хочет иметь ничего общего с ее детскими выходками.
   - Хотя бы пальцы оближите, - настаивала Бет.
   - Я... Мне ничего не нужно вам доказывать.
   - А что должно произойти в субботу? Вы упоминали какую-то процедуру.
   Хикс был рад, что окна были закрыты шторами, потому что почувствовал, как
краска прилила к лицу.
   - Вы же должны принимать это чертово лекарство, вы же должны все время...
- "Дремать, - мысленно закончил он, - а не задавать вопросов, на которые при
всем желании трудно ответить  прямо".  -  Кроме  того,  ваш  оте...  капитан
Сегундо, я хочу сказать, наверняка прибудет сюда к тому времени,  и  мне  не
придется... Я хочу сказать, разбирайтесь с ним тогда сами.
   Он решительно кивнул, повернулся, но испортил торжественный выход, потому
что невольно взвизгнул и отскочил назад, когда  заметил  стоящую  на  пороге
негритянку, бесшумно появившуюся несколько минут назад.
   Бет Харвуд хохотала, негритянка глядела на него пустыми, рыбьими глазами.
Хикс поспешно ретировался, подумав: "Почему  же  ее  одежда  всегда  наглухо
зашита, а не застегнута, и почему, если уж она помешана на шитье, не  зашьет
оторванные карманы,  и  почему,  черт  возьми,  она  все  время  расхаживает
босиком? И еще, - подумал он уже на лестнице, вынимая платок, чтобы вытереть
испарину, выступившую на лбу, - почему другие негры так ее  боятся?  Да  что
там, моя прежняя кухарка лишь только увидела ее, так выпрыгнула в окно прямо
со второго этажа, да и остальных чернокожих,  сколько  ни  секи,  в  дом  не
загонишь. Мне пришлось нанимать белых слуг,  да  и  то  многие  из  них  уже
поувольнялись".
   Он вернулся за свой столик  на  балконе,  но  утреннее  спокойствие  было
нарушено, и он яростно выплеснул остатки чая и налил в чашку коньяка.  "Черт
бы побрал Улисса и его присных, - подумал он.  -  Не  стоило  мне  оставлять
Гаити и менять имя".
   Он отпил коньяка и скорчил гримасу, припомнив, как  красноречив  поначалу
был Улисс Сегундо. В начале августа  он  прибыл  в  Порт-о-Пренс  и  тут  же
предъявил  векселя  крупных  европейских   банков.   Он   произвел   хорошее
впечатление в обществе, прекрасно  говорил  по-французски,  был  воспитан  и
образован, богат, являлся владельцем отличного  корабля,  который  стоял  на
причале поодаль от берега, по слухам, из-за того, что  на  борту  находилась
женщина, только что перенесшая мозговую лихорадку.
   Когда  Хикса  представили  ему,  на  него  произвели  впечатление   явная
независимость и богатство этого человека, и когда  несколькими  днями  позже
Сегундо пригласил его отобедать и предложил принять участие в паре не совсем
этичных, но весьма выгодных  предприятий,  Хикс  был  поражен  еще  и  столь
глубоким знанием торговли в Новом Свете. Явным  стало  и  то,  что  ни  одна
сделка или мошенничество, как бы давно они ни произошли, не были  скрыты  от
взгляда Сегундо: он прекрасно знал  о  них  и  безжалостно  использовал  эти
данные. Хиксу даже подумалось: чтобы ориентироваться в таких тонкостях, надо
быть либо телепатом, либо иметь связи с загробным миром.
   И вот однажды вечером в середине августа Сегундо появился в доме Хикса  с
плохой вестью. Хикс сонно уставился на Сегундо и отправил слугу за бренди.
   - Боюсь, - начал Сегундо, -  что  вы  в  опасности,  мой  друг.  Человек,
который теперь называл себя Хиксом, только  что  проснулся,  и  вначале  ему
показалось, что Сегундо говорит о разбойниках или о беглых рабах, которые  в
эту минуту приближаются к его дому.
   - Опасность? - спросил он, протирая глаза и зевая. - В доме десять  слуг,
на которых я готов положиться, с дюжиной заряженных ружей, что...
   - Я не об этом, - прервал его Сегундо с улыбкой. - Я  говорю  о  грозящей
вам опасности по закону, о судебном разбирательстве.
   Хикс мгновенно пробудился. Он взял бокал с  бренди  с  подноса,  отпил  и
осторожно покосился на Сегундо.
   - А на каком основании?
   - Гм, - отозвался Сегундо, усаживаясь на один из стульев  в  гостиной.  -
Трудно сказать. У нас с вами... имеется деловой партнер, и  боюсь,  что  он,
оказавшись захвачен и пытаясь облегчить собственную  участь,  выдал  властям
всех и вся, кого только мог.  Контрабанда,  скупка  краденого,  насколько  я
понимаю, но за ним водились грешки  и  другого  рода:  похищения,  убийства,
подлоги. Благодарю вас, - кивнул он, когда слуга подал ему бокал с бренди.
   Хикс сел на стул напротив. - Кто это?
   Сегундо бросил косой взгляд  на  зевающего  слугу,  наклонился  вперед  и
проговорил:
   - Ну назовем его Эд Тэтч. Вам это имя ничего не говорит?
   Хикс осушил бокал, хотел  было  велеть  слуге  наполнить  его  снова,  но
передумал и приказал ему оставить графин и убираться вон.
   - И о каких же, - спросил он, когда слуга вышел и закрыл за собой створки
дверей, - нелегальных сделках он поведал закону?
   Бог свидетель, Тэтч действительно помог ему во многом, начиная с тетушки,
которую пришлось утопить, потому что она вечно совала нос куда  не  следует,
когда ему понадобилось распустить слух, будто его брат мертв.  -  В  этом-то
все и дело, понимаете? Мне это неизвестно, но предполагаю,  что  он  выложил
все, что знал.
   Хикс застонал и спрятал лицо в ладони. Сегундо  взял  графин  и  наполнил
бокал.
   - Не отчаивайтесь, - сказал он.  -  Полно,  взгляните  на  меня.  Я  тоже
замешан, по крайней мере не меньше вас, и что,  я  отчаиваюсь?  Можно  найти
выход из любого тупика, кроме вашего последнего.
   Хикс поднял глаза:
   - Что можно сделать?
   - Проще простого: оставить Гаити. Вы можете отплыть на борту моего судна.
   - Но, - вяло запротестовал Хикс, - где мне раздобыть достаточно  средств,
чтобы жить в достатке? И притом власти наверняка станут меня разыскивать.
   Улисс Сегундо подмигнул.
   - Нет, не станут, если вы все еще остаетесь здесь. Например, что, если  в
вашей спальне будет найдено тело в вашей  ночной  рубашке,  вашего  роста...
Тело с полностью уничтоженным выстрелом в упор лицом. Вдобавок может найтись
прощальная записка, написанная вашей собственной рукой.
   - Да... но... кто же...
   - А что, у вас разве не  найдется  какого-нибудь  белого  на  плантациях,
которого не станут слишком разыскивать?
   - Ну... я полагаю...
   - Что касается денег,  я  готов  сразу  заплатить  за  все:  за  дом,  за
плантацию.  Предвидя  подобное  развитие  событий,  я  дал  указания  своему
поверенному подготовить документы: купчие, векселя и закладные,  пометив  их
задним  числом  за  последние  два  года.  Все  для  того,   чтобы   создать
впечатление, будто  вы  потеряли  все  и  все  теперь  в  руках  кредиторов.
Понадобится целая армия бухгалтеров и годы, чтобы  добраться  до  всех  этих
мнимых кредиторов, анонимных компаний, тайных партнеров  и  в  конце  концов
выйти на меня. - Сегундо  лучезарно  улыбнулся.  -  И  это  даст  мотив  для
самоубийства, понимаете? Финансовый крах! Я полагаю,  вы  многим  должны,  и
когда они попытаются взыскать долги, вся история и выплывет наружу.
   Так они и поступили. Хикс подписал все бумаги и после того,  как  Сегундо
отбыл, отправился в бараки,  где  проживали  батраки,  и,  разбудив  мужчину
приблизительно его телосложения и возраста, велел следовать за  ним  в  дом.
Ничего не объясняя, он  провел  батрака  в  спальню,  напоил  его  вином  со
снотворным, и когда тот забылся в тяжелом сне, раздел  его,  сжег  одежду  в
камине и обрядил безвольное тело в собственную ночную рубашку. Потом зарядил
ружье  кольцами,  золотыми  монетами  и   упаковал   оставшееся   золото   и
драгоценности в три сундука. Перед рассветом Сегундо вернулся с  несколькими
изможденными, но выносливыми моряками, и  последнее,  что  сделал  Себастьян
Шанданьяк перед тем, как оставить отчий дом и принять имя  Джошуа  Хикса,  -
это разрядил ружье в лицо спящему батраку. Отдача  вывихнула  ему  запястье,
мощный выстрел повредил стену, разнеся  голову  спящего  на  куски,  которые
через окно улетели в сад.
   Сегундо  пребывал  в  отличном  настроении  и,   отъезжая   на   фургоне,
запряженном четверкой лошадей, объявил, что  ощущает  запах  крови,  который
принес ночной ветерок.
   - Именно это мне сейчас и нужно, - сказал он, охаживая лошадей кнутом.  -
Богатства теперь мне хватит, и единственное,  в  чем  я  нуждаюсь,  так  это
морская вода и кровь, много крови, просто безумное количество свежей красной
крови.
   Его веселый, мальчишеский смех стих в  чаще  кокосовых  пальм  и  хлебных
деревьев, посаженных вдоль дороги, ведущей к гавани.
   И вот теперь на балконе богатого дома на Ямайке Себастьян Шанданьяк уныло
пил свой коньяк, кривя губы в натянутой улыбке.
   "Глупец, - подумал он, - надо было выждать  и  не  лезть  в  петлю.  Ведь
Сегундо я нужен  лишь  как  абсолютно  преданный  слуга,  кукла  с  хорошими
манерами, чтобы приглядеть за этой девицей, и в случае если тот не  вернется
к Рождеству, чтобы... -  как  это  сказал  Сегундо?  -  осуществить  ритуал,
который превратит ее в пустой сосуд, готовый к наполнению". Молю Бога, чтобы
он вернулся к Рождеству, и не только потому, что сама мысль об осуществлении
этого гнусного ритуала, последовательность которого  Сегундо  заставил  меня
выучить наизусть, противна моему существу, но и из-за того, что в эту  самую
ночь я устраиваю званый вечер. После того, как с таким  трудом  мне  удалось
отрастить  эту  чудовищную  бороду,  чтобы  во  мне  ненароком  не  опознали
Себастьяна Шанданьяка, появиться на таком важном для меня вечере в крови,  в
перьях и воняя могильной землей... Нет, немыслимо!"
   Шанданьяк печально покачал головой, ему вспомнилось поместье,  плантация,
которые он оставил в Порто-Пренсе, и  ради  чего?  Один  из  банков  Сегундо
платил ему регулярное жалованье, и все: вопрос о выплате денег  за  все  его
имущество даже не  обсуждался.  И  лишь  неделю  назад  во  время  беседы  с
почтальоном ему удалось наконец выяснить, что на самом деле Тэтча  убили,  а
вовсе не взяли в плен, еще в середине ноября, ровно за три  месяца  до  того
полуночного визита, когда Сегундо убедил Шанданьяка, будто  Тэтч  схвачен  и
выдает всех, кого знает.
   Он услышал, как наверху захлопнулась  дверь,  а  затем  раздался  скрежет
латунного засова. Он рывком поднялся, залпом допил  все,  что  оставалось  в
чашке, схватил графин и кинулся в дом,  надеясь,  что  успеет  запереться  в
своей спальне, пока эта ужасная негритянка будет спускаться вниз.

Глава 25

   Джек Шэнди опустил наконец подзорную трубу. Он сидел, обхватив ногами рею
и опершись спиной о мачту, и вот уже с четверть часа пристально рассматривал
волны, редкие  облачка  над  головой,  но  главным  образом  разбухавшую  на
восточном горизонте сизую, гигантскую тучу. Все знания, которые почерпнул он
у Ходжа и Дэвиса, а также личный опыт говорили о том,  что  Веннер  оказался
прав. Было бы мудрее  вернуться  к  Гранд  Кайману,  пробраться  мимо  рифов
РомПойнт-Чендла  и  вытащить  там  "Дженни"  на  берег.  Решение  надо  было
принимать  незамедлительно,  поскольку  надвигающийся  шторм  двигался  куда
быстрее "Дженни", да и ветер, похоже, стихал.
   Шэнди охватило отчаяние. Ведь сегодня  двадцать  третье  декабря,  и  уже
послезавтра Харвуд должен осуществить свой магический ритуал, чтобы  изгнать
душу Бет из тела.
   "Мне надо найти этого Улисса  Сегундо,  как  теперь  называет  себя  этот
проклятый старик, сегодня или завтра, иначе я мог бы вообще не  выходить  из
гавани, - думал Шэнди. - Если же мы развернемся и будем пережидать  шторм  в
безопасном месте, то теряем как минимум день. Имею ли я право подвергать всю
команду опасности и идти навстречу шторму?  А,  пропади  все  пропадом,  это
неотъемлемое право капитана, - подумал он, кинул  подзорную  трубу  матросу,
который ждал на палубе, и стал спускаться. - Моя работа не  только  избегать
рискованных ситуаций, а еще и вести людей сквозь опасности и преграды. Да  и
не поверю я, что Печальный Толстяк, если уж на то  пошло,  позволит  стихии,
пусть даже и тайфуну, помешать высадке на Ямайку".
   Он спрыгнул на палубу и уверенно улыбнулся Скэнку.
   - Мы прошмыгнем под этим штормом, пусть даже  половина  экипажа  валяется
вдрызг пьяная, - заметил Шэнди. - Идти прежним курсом.
   - Матерь Божья, Джек... - начал было Скэнк, но тут вмешался Веннер.
   - Почему бы не повернуть. - Он махнул рукой  за  корму.  -  Гранд  Кайман
всего в нескольких часах пути.  Даже  если  ветер  совсем  стихнет,  чертово
течение принесет нас туда!
   Шэнди неторопливо обернулся к Веннеру:
   - Я не обязан объясняться, но так  и  быть:  мы  не  доберемся  до  Гранд
Каймана, этот шторм непременно нагонит нас, и нам лучше встретить его  лицом
к лицу. -  Веннер  стоял  перед  ним  набычившись,  и  Шэнди  заставил  себя
рассмеяться. - И что за  черт,  приятель!  Ведь  знаменитый  Сегундо  где-то
здесь, забыл, что ли?! Ловцы черепах сказали вчера, что еще утром видели его
корабль. У него на борту не только добыча с дюжины захваченных кораблей,  он
наверняка плавает на старине  "Кармайкле".  Это  наш  корабль,  это  морское
судно, гораздо  лучшее,  и  в  отличие  от  "Дженни"  оно  способно  достичь
Мадагаскара и Индийского океана, где  только  нам  и  раздолье  в  эти  дни.
Взгляни, что стало с Тэтчем, когда он стал плавать только на шлюпе.
   - И у этого Улисса та женщина, - со  злостью  прошипел  Веннер,  -  и  не
пытайся нас уверить, будто  это  не  единственная  причина,  по  которой  ты
собираешься догнать его! Что ж, может, она для тебя и  значит  больше  твоей
собственной шкуры, но мне на нее плевать, я не  хочу  рисковать  головой.  -
Веннер  обернулся  ко  всем  остальным.  -  Парни,   подумайте,   ну   какая
необходимость разыскивать этого Улисса, или Харвуда, сегодня, что нам мешает
сделать это на следующей неделе?
   Последние несколько ночей Шэнди почти не спал.
   - Сегодня, потому что я так сказал, - бросил он резко.
   Печальный Толстяк встал рядом с Шэнди. В его тени Веннер потонул целиком.
   - Мы плывем на Ямайку,  -  объявил  он.  Несколько  д