Тим ПАУЭРС
ВРАТА АНУБИСА 1-3


   ЛИЦО ПОД ШЕРСТЬЮ
   ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ ТЬМЫ
   НА СТРАННЫХ ВОЛНАХ


ВРАТА АНУБИСА
КНИГА ПЕРВАЯ
"ЛИЦО ПОД ШЕРСТЬЮ"

Тим ПАУЭРС




ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.rusinfo.com
http://bestlibrary.org.ru


   Моей жене Серене посвящается
   Нельзя войти дважды в одну и ту же реку...
   Гераклит.

   ...Плыли они сквозь тьму - и сквозь древность мира...
   Так моряки, некогда полные жизни,
   Видя, что гибнет корабль,
   Ими ведомый,
   Не верят, что неизбежно бегут мгновенья.
   Так морякам
   Больше по вкусу править
   Своим долгожданным, желанным паденьем во тьму,
   Утопленьем неполным.
   Так морякам по душе продлевать стремленье,
   Биться упрямо с потоком
   Полночной глуби.
   Движутся к бездне - от бездны,
   Видят утес бессветный,
   Ищут - уже без надежды - к нему восхожденья.
   Путь их неспешный распался на сотни осколков.
   Так моряками
   Утрачена воля к свету - к живому дыханью.
   Отныне
   Станут искать они лишь глубины могил,
   Лежащих вдали почти что забытого солнца...
   Вильям Эшблес "Двенадцать Часов Тьмы"

ПРОЛОГ
2 февраля 1802 г.

   Хоть много отнято, но многое сбылось
   И нет уже той силы, что в былые дни
   Землею двигала и небом...
   Альфред, лорд Теннисон

   На гребне холма, между двух деревьев,  стоял  древний  старик  и  смотрел
вниз. Там, внизу, у подножия холма собирались в обратный путь  последние  из
приехавших в тот день на пикник. Они складывали  корзины,  седлали  коней  и
один за другим удалялись к югу. Всадники заметно спешили - до Лондона  шесть
миль, а солнце уже клонится к закату, четко рисуя  черные  силуэты  на  фоне
предвечернего неба.
   Старик дождался, пока скроется из виду последний  всадник,  и  повернулся
лицом к заходящему солнцу. Ладья Вечности,  думал  он,  неотрывно  глядя  на
медленно заходящее  светило,  -  Ладья,  несущая  по  небосклону  умирающего
божественного Ра-Гелиоса. Ладья Солнца - ты движешься от  начала  времен  по
Небесному Нилу, с востока на запад, вечно и неизменно  -  к  верховьям  реки
тьмы. И там, в подземном мире, проходишь свой путь  с  запада  на  восток  -
через двенадцать часов тьмы, к дальнему  восточному  пределу,  дабы  явиться
вновь и, как было определено, от начала времен до последнего дня  перевозить
через реку времен обновленное и вечно юное царственное Солнце.
   Или, подумал он горько, бесконечно  удаленный  от  нас  Космос  не  может
вместить необъятное и неподвижное небесное тело из раскаленного газа, вокруг
которого бессмысленно вращается этот маленький шарик планеты, подобно шарику
из навоза, который толкает куда-то жук-скарабей.
   Он осознал, что утратил прежний дар. Ну же, возьми себя в руки,  приказал
он себе и начал медленно спускаться с холма, - и да  будут  даны  тебе  силы
принять смерть по собственной воле, ибо время пришло и выбор  сделан  -  так
пусть же свершится то, чему должно свершиться.
   Ему пришлось идти осторожно, старательно выбирая,  куда  поставить  ногу:
японские сандалии на деревянной подошве -  не  самая  подходящая  обувь  для
спуска с холма по кочкам и скользкой траве.
   Среди шатров и повозок уже горели  костры.  Прохладный  вечерний  ветерок
доносил едкий первобытный запах табора:  привычный  запах  пасущихся  ослов,
запах дыма, запах жарящихся ежей - блюда, к которому его народ  имел  особое
пристрастие. У него перехватило дыхание, когда он почувствовал едва уловимый
запах, исходивший от ящика, доставленного в  полдень,  -  зловоние,  как  от
извращенных приправ, призванных вызывать скорее отвращение, нежели  аппетит,
- запах тем более неуместный, когда его приносит чистый и свежий  ветерок  с
холмов. У шатров его встретили две собаки. Они  подбежали,  обнюхали  его  и
успокоились. Потом одна бросилась вприпрыжку к ближайшему шатру  -  сообщить
хозяину, другая с явной неохотой побрела вслед за Аменофисом Фике в табор.
   На лай из шатра вышел смуглый человек в  полосатом  пальто  и  решительно
направился к Фике. Он, как и собаки, хорошо знал старика.
   - Добрый вечер, руа, будешь какой обед? У них  на  огонь  есть  хочевичи,
пахнут очень кусно.
   - Так кусно, как всегда пахнут  хочевичи,  надо  думать,  -  отсутствующе
пробормотал Фике. - Но нет, благодарю. Вы все берите сами.
   - Я - нет, руа. Моя Бесси готовила кусно хочевичи.  С  тех  пор  как  она
умирать, я их никогда не кушать.
   Фике кивнул, хотя совершенно очевидно, что ничего не слышал.
   - Очень хорошо, Ричард... - Он помедлил, словно надеясь, что его прервут,
но этого не произошло. - Когда солнце зайдет совсем, возьми несколько  чели.
Снесите ящик вниз, по берегу, к шатру доктора Ромени.
   Цыган подергал себя за усы и начал хитрить и изворачиваться.
   - Та самый ящик, что моряк принести сегодня?
   - А какой еще ящик, по-твоему? Разумеется, тот самый.
   - Чели сказали, этот ящик - плохой. Там что-то мертвый, много-много лет.
   Аменофис Фике нахмурился, посмотрел неодобрительно и поплотнев  закутался
в плащ. Последние лучи солнца остались там,  на  вершине  холма,  и  сейчас,
среди сумеречных теней, лицо его казалось не более  живым,  чем  дерево  или
камень.
   - Ну ладно, - произнес он наконец, - в ящике - прах.  И  безусловно,  уже
много-много лет.
   Он одарил оробевшего цыгана улыбкой, которая производила  примерно  такое
же впечатление, как если  бы  обрушилась  часть  холма  и  обнажила  древний
известняк.
   - Но не мертвый. Я... я надеюсь. Во всяком случае, не совсем.
   Это объяснение не  произвело  должного  впечатления  на  цыгана,  который
отнюдь не выглядел успокоенным. Он собрался было открыть  рот  и  произнести
очередную почтительную тираду, но Фике  повернулся  и  величаво  удалился  в
сторону реки. Его плащ развевался по ветру, как надкрылья гигантского жука.
   Цыган вздохнул и, неуклюже переваливаясь, пошел к шатру - он  старательно
изображал хромоту, которая, как он надеялся,  позволит  избежать  участия  в
переноске такого гадкого и страшного ящика.
   Фике неторопливо шел вдоль по берегу к шатру доктора Ромени.
   Вечер был странно безмолвен - только лошадь вздыхала на ветру.  Казалось,
цыгане поняли: сегодня вечером должно  произойти  нечто  очень  важное  -  и
ходили крадучись,  ступая  бесшумно,  как  собаки.  Даже  ящерицы  перестали
резвиться в прибрежном тростнике.
   Шатер  доктора  Ромени  стоял  на  отшибе,  растянутый  на  веревках  меж
деревьями. Во всей этой оснастке он походил на огромный корабль.
   Ко множеству распорок крепились канаты. Сооружение  было  многослойным  и
беспорядочным. Этот шатер, подумал Фике,  напоминает  молящуюся  монахиню  в
зимнем  облачении,  в  страхе  припавшую  к  земле  близ  реки.  Ныряя   под
бесчисленные веревки, Фике пробрался ко входу. Он откинул полог и  ступил  в
шатер, щурясь от  яркого  света.  Мерцающие  светильники  озаряли  роскошное
убранство, пестрые восточные ковры, расшитые золотом драпировки.
   Доктор Ромени встал из-за стола,  и  Фике  испытал  безнадежную  зависть.
"Почему я? - мысленно вопрошал Фике. - Почему  не  Романелли?"  Он  вспомнил
встречу в Каире в сентябре прошлого года.
   Фике стянул с себя плащ и шляпу и отшвырнул их  в  угол.  Голова  Ромени,
лысая, как бильярдный шар из слоновой кости, отражала мерцание светильников.
Доктор Ромени, нелепо  подскакивая  на  пружинящих  подошвах,  направился  к
вошедшему и изобразил дружеское рукопожатие.
   - То, что мы... то, что вы  намерены  предпринять  сегодня  ночью...  Это
будет великое свершение, - сказал он  приглушенным  басом.  -  Единственное,
чего бы я хотел - присутствовать здесь лично.
   Фике слегка нетерпеливо пожал плечами.
   - Мы оба - слуги. Мой пост в Англии, ваш - в Турции.  Я  полностью  отдаю
себе в этом отчет и понимаю, почему вы можете присутствовать здесь не лично,
а как "реплика".
   - Не говоря уже о... - Ромени заговорил нараспев, пытаясь вызвать  эхо  в
задрапированном мягкими тканями шатре. - Если вы сегодня умрете, можете  мне
поверить, ваше тело будет набальзамировано и погребено  с  исполнением  всех
надлежащих обрядов и пением молитв. - Если меня постигнет неудача, - ответил
Фике, - то молиться будет некому.
   - Я не сказал "неудача". Может случиться так, что вы добьетесь  успеха  и
откроете врата, но умрете, так и не завершив начатого, - невозмутимо уточнил
Ромени. - В таком случае вы должны бы желать исполнения надлежащих  обрядов.
- Очень хорошо, - устало кивнул Фике. - Хорошо, - добавил он.
   У входа послышались шаркающие шаги.
   - Руа, - раздался взволнованный голос, - куда лучше поставить эти  врата?
Поспеши. По-моему, духи уже выходят из реки, чтобы посмотреть.
   - Очень может быть, - пробормотал доктор Ромени, глядя на  то,  как  Фике
дает указания цыганам.
   Те торопливо внесли предмет  в  шатер,  опустили  его  на  пол  и  быстро
попятились к выходу, не забывая, однако, о почтительности.
   Два очень старых человека стояли и в молчании смотрели на ящик.  Молчание
длилось. Наконец Фике стряхнул оцепенение и заговорил:
   - Я велел цыганам, чтобы в случае моего... отсутствия они  почитали  вас,
как руа.
   Ромени кивнул, склонился над ящиком и начал отдирать доски.
   Отшвырнув мятую бумагу, он осторожно извлек  маленький  деревянный  ящик,
перевязанный бечевкой, и поставил его на стол. Затем отодрал от упаковочного
ящика оставшиеся доски и, кряхтя,  выудил  бумажный  сверток,  который  тоже
положил на стол. Сверток был почти квадратным - три фута с  каждой  стороны,
шесть дюймов толщиной. Ромени поднял глаза.
   - Книга, - сказал он.
   Явно ненужное замечание: Аменофис Фике и без того знал, что это такое.
   - Если только он смог это сделать там, в Каире, - прошептал Фике.
   - Сердце Британского Королевства, - напомнил доктор Ромени. - Или,  может
быть, вы вообразили, что он способен перемещаться?
   Фике кивнул и вытащил из-под стола стеклянный шар  с  выдвижной  секцией,
который положил рядом со свертком. Он начал развязывать бечевку  на  ящичке.
Тем временем Ромени раскрыл сверток, и взору его предстала шкатулка  черного
дерева, инкрустированная слоновой  костью.  Поверхность  шкатулки  покрывали
древние иероглифы. Крышку придерживал кожаный ремешок, такой ветхий, что  от
одного прикосновения рассыпался  в  прах.  Ромени  открыл  шкатулку.  Внутри
находился потемневший от времени серебряный ларец с такими  же  иероглифами.
Он  откинул  крышку  ларца  и  увидел  золотой  ящичек  филигранной  работы;
поверхность засверкала в свете светильников. Фике открыл деревянный ящичек и
показал закупоренный стеклянный  сосуд,  бережно  завернутый  в  бархатистую
ткань. Фиал содержал в себе унцию густой темной жидкости, в которой виднелся
осадок.
   Доктор Ромени сделал глубокий вдох и откинул крышку золотого ящичка...

***

   И свет померк... Ромени почудилось,  будто  в  шатре  разом  погасли  все
светильники. Он оглянулся - светильники горели все так  же,  но  почти  весь
свет ушел из шатра, и очертания предметов утратили  четкость  линий.  Ромени
видел все, но как сквозь закопченное стекло. Он зябко поежился  и  поплотнее
запахнул пальто. И тепло ушло, безнадежно отметил он.
   И впервые за весь этот вечер  ему  стало  по-настоящему  страшно.  Ромени
заставил себя посмотреть  на  книгу,  которая  покоилась  в  ящичке.  Книгу,
вобравшую в себя и свет, и тепло. На  древнем  папирусе  сияли  иероглифы  -
сияли не светом, но непроглядностью тьмы, которая  высасывала  из  глаз  его
душу. И значения иероглифов ясно и действенно отпечатывались  в  его  мозгу,
словно они были созданы так, чтобы быть понятными любому, даже тому, кто  не
может прочесть древнеегипетский манускрипт. Их начертал бог Тот - отец и дух
языка - в те далекие времена, когда мир был юным.
   Ромени отвел благоговейный взгляд, но чувствовал, что  слова  эти  навеки
запечатлелись в его душе, как огненные знаки, как крещение кровью.
   - Кровь, - с трудом выдавил он. И  даже  способность  воздуха  передавать
звук, казалось, ослабла. - Кровь нашего Мастера, - повторил он, обращаясь  к
туманной фигуре, которая была Аменофисом Фике. - Помести это в сферу.
   Словно в тумане он увидел, как Фике  открывает  стеклянную  сферу,  берет
фиал, подносит его к отверстию и вынимает пробку. Темная жидкость забурлила,
поднялась и окрасила верхушку стеклянного  шара.  Луна  уже  должна  взойти,
осознал внезапно Ромени. Капля упала на  ладонь  Фике,  зашипела  и  обожгла
кожу.
   - Вы... вы сами... - отрывисто бросил доктор Ромени и  неверной  походкой
направился к выходу. Ночной воздух показался теплым в сравнении с  могильным
холодом шатра. Ромени начал отступать к берегу реки. Он по-прежнему двигался
ощупью, пошатываясь и подпрыгивая. Он в ужасе залег  за  пригорком  ярдах  в
пятидесяти вверх по течению и оглянулся на шатер.
   Ромени отдышался, сердце перестало, как бешеное, колотиться о  ребра.  Он
вспомнил о Книге Тота и содрогнулся. На  протяжении  последних  восемнадцати
веков если что-либо и давало возможность изменения привычного порядка вещей,
так только эта Книга. Ромени никогда ранее не видел ее, но знал,  что  когда
Сетнау-эм-Васт тысячи лет назад спустился в гробницу Птахнеферка в  Мемфисе,
с тем чтобы  вновь  обрести  Книгу,  погребальную  камеру  заливало  сияние,
исходившее от Книги.
   И это заклинание, печально думал он, этот великий шаг, который попытаются
сделать сегодня вечером... Ведь это было смертельно опасным еще тогда, в  те
времена, когда магия не давалась таким трудом и не назначала  столь  высокую
цену. Ведь даже если четко  выполнять  все  указания,  результат  все  равно
остается  непредсказуемым.  Даже  в  те  дни,   думал   он,   никто,   кроме
наихрабрейших и наиболее искушенных жрецов, не  осмелился  бы  обратиться  к
этому заклинанию и произнести "хекау" - слова, дающие власть  и  могущество.
Слова,  которые  Фике  собирается  произнести  сегодня.  Слова,   являющиеся
заклинанием и приглашением к обладанию. Слова, обращенные к псоглавому  богу
Анубису - или к тому, что от него осталось ныне,  чем  бы  оно  ни  было.  К
Анубису, который во времена  могущества  Египта  владел  подземным  миром  и
вратами из его мира в мир иной.
   Доктор  Ромени  оторвал  пристальный  взгляд  от  шатра  и  посмотрел  на
противоположный  берег  реки.  Там  простиралась  череда  холмов,   поросших
вереском. Северный пейзаж, подумал он. Ночной ветер донес странный  имбирный
запах.
   Чужой ветер. Чужие холмы. И он вспомнил путешествие в Каир. Четыре месяца
назад  Мастер  призвал  их  -  его  и  Аменофиса  Фике.  Мастер  никогда  не
путешествовал: его пугали неудобства. Он предпочитал  пользоваться  услугами
тайных посредников. Он поставил перед собой цель - очистить Египет от порчи,
как мусульманской, так и христианской. И у  него  были  возможности  сделать
это. Он обладал огромным могуществом и готов был использовать любой  удобный
случай. Кроме того,  Мастер  хотел  избавить  страну  от  турецкого  паши  и
иностранных наемников и возродить великий Египет. Битва при Пирамидах четыре
года назад - тогда казалось, что это поражение. Но вышло так,  что  это  был
первый реальный прорыв к осуществлению задуманного. Итак, французы в Египте.
Ромени прищурился, словно глядя в то далекое время, и  вновь  услышал  треск
французских мушкетов, эхом отражавшийся от глади Нила в тот жаркий  июльский
полдень. Услышал грохот барабанов перед кавалерийской атакой  Мамелюка...  С
наступлением ночи армии египетских  правителей  Ибрагима  и  Мурад-бея  были
разбиты. Французы под предводительством молодого  тогда  генерала  Наполеона
овладели страной.
   Доктор Ромени вскочил на ноги -  дикий,  рвущий  душу  вой  заполнил  все
пространство, эхом отдаваясь от речной глади. Вой длился и  длился.  Прошло,
должно быть, всего несколько коротких мгновений, но они  показались  доктору
Ромени вечностью. И  когда  звук  наконец  затих,  он  услышал,  как  цыгане
испуганно бормочут охраняющие заклинания. Из шатра не доносилось  ни  звука.
Ромени перевел дыхание и опять залег за пригорком. "Удачи тебе, Аменофис,  -
подумал он. - Я хотел бы сказать сейчас: "Да пребудут с тобой наши боги", но
я не могу сказать этого. Пока. Ибо это и есть то, что ты делаешь".
   Когда французы обрели господство над Египтом,  это  выглядело  как  конец
всякой надежды на возрождение старого порядка в стране, И  тогда  их  Мастер
использовал заклинания, которые управляют ветром  и  морскими  течениями.  И
тогда адмирал Нельсон выиграл сражение и уничтожил  французский  флот  менее
чем через две недели после  того,  как  французы  заняли  Египет.  Но  затем
оказалось, что французская оккупация - Египет все равно остался  французским
- пошла  на  пользу  планам  Мастера.  Французы  укротили  надменную  власть
мамелюкских беев и в 1800 году выдворили душивших страну турецких наемников.
И генерал, который принял командование войсками в Каире,  -  это  случилось,
когда Наполеон уже вернулся во Францию, - генерал  Клебер  не  вмешивался  в
политические интриги  Мастера  и  не  препятствовал  его  попыткам  обратить
мусульманское и  коптское  население  в  истинную  веру  и  возродить  культ
Озириса, Изиды, Гора и Ра.
   Французская оккупация фактически сделала  для  Египта  то,  что  прививка
коровьей оспы делает для человеческого тела, - внесла инфекцию  управляемую,
которую легко устранить,  вместо  смертельной,  от  которой  может  избавить
только смерть организма.
   Потом, конечно, как всегда, все  пошло  не  так.  Сумасшедшие  сторонники
какого-то движения из Алеппо убили Клебера на улице  Каира  ударом  кинжала.
Смятение и замешательство длилось несколько месяцев. Тем  временем  Британии
удалось собраться с силами, и в сентябре  1801  года  незадачливый  преемник
Клебера капитулировал в Каире и Александрии. Английские  войска  вступили  в
страну и менее чем за неделю арестовали добрую дюжину  посредников  Мастера.
Новый британский губернатор нашел повод, чтобы  закрыть  храмы,  посвященные
древним богам, - те самые  храмы,  которые  Мастер  воздвиг  в  окрестностях
города.
   Охваченный отчаянием, Мастер послал за  двумя  самыми  старыми  и  самыми
могущественными помощниками - Аменофисом Фике из Англии и доктором Романелли
из  Турции.  Мастер  посвятил  их  в  свой  план.  На  первый  взгляд  могло
показаться, что это не более чем бредни выжившего из ума старика. Но  Мастер
утверждал, что не видит иного способа стереть Британию с политической  карты
мира и восстановить мощь Египта.
   Они нашли Мастера в огромной сводчатой зале, где тот пребывал в  обществе
"ушабти" - четырех восковых  фигур,  заменявших  ему  слуг  и  собеседников.
Мастер, возлежа на своем необычном ложе, напоминавшем скорее выступ в стене,
начал речь с замечания о том, что христианство - безжалостно палящее солнце,
чьи лучи выпарили самую суть  реальности  и  оставили  лишь  сухую  оболочку
магии. Но ныне это солнце затмила пелена облаков сомнения, поднимающихся  от
писаний людей, подобных Вольтеру, Дидро и Годвину.
   Романелли, нетерпеливый к пространным метафорам древнего мага -  так  же,
впрочем, как и ко всему остальному, прервал Мастера,  прямо  спросив,  каким
образом все вышеизложенное может помочь изгнать британцев из Египта.
   - Это процесс магический... - начал было Мастер.
   -  Хм,  магия!  -  тут  же  прервал  его  Романелли  так  презрительно  и
насмешливо, как только посмел. - Ныне это солнце затмила... ну и так  далее.
Позволю себе заметить,  что  "ныне",  как  вы  изволите  выражаться,  у  нас
разбаливается голова и двоится в глазах - не говоря уже о потере пяти фунтов
веса, - если мы пытаемся напустить чары на свору уличных собак и прогнать их
с дороги. Но при всем при этом собаки попросту дохнут на месте. А отнюдь  не
убегают. Куда как проще кричать и  размахивать  палкой.  Я  полагаю,  вы  не
забыли своих страданий после того, как поиграли три года назад с  погодой  у
мыса Абукир<1 авгус