, - произнес старик  на  стене.  -  Я...
прошу прощения за то, что не могу лично  пожать  вам  руку.  Видите  ли,
отринув земную твердь, я вместо этого перемещаюсь в... в  другое  место.
Неудобное, надо сказать, положение; будем надеяться, что мы скоро сможем
исправить это. Кстати, - продолжал он, - какое  отношение  мистер  Дойль
имеет к нашему делу?
   - Это все он, ваша честь! - заверещал ка. - Он освободил  ка  Байрона
от наложенного нами заклятия повиновения, и он разозлил ягов, и когда  я
потом прыгнул назад в 1684 год, он последовал туда за мной и предупредил
Братство Антея о моем присутствии... - жестикулируя,  он  отпустил  свои
башмаки и взмыл вверх ногами, ударился о  потолок,  вылетел  в  купол  и
начал подниматься  к  его  своду,  -  ...и  они  откуда-то  узнали,  что
пистолет, заряженный грязью, может ранить меня,  и  они  отстрелили  мне
лицо...
   - Брыкнуффыс ичча феффотфоссемьтесс ятьчеттфер тыкотт? -  переспросил
Мастер.
   Романелли, Дойль и ка, ухватившийся за  цепь,  на  которой  держалась
люстра, воззрились на него с одинаково ошалелым выражением на лицах.
   Мастер зажмурился и крепко сжал рот, потом снова открыл его.
   -  Прыгнул,  -  старательно  выговорил  он,  -  в   тысяча   шестьсот
восемьдесят четвертый год?
   -  Я  верю  в  это,  сэр,  -  поспешно  вмешался  Романелли.  -   Они
использовали дыры, проделанные Фике, - они перемещались от одной дыры  к
другой, понимаете? Этот ка, - он махнул рукой, - явно состарился  не  на
восемь лет,  и  сопоставив  факты,  я  нахожу  всю  эту  историю  вполне
убедительной.
   Мастер медленно кивнул.
   - Действительно, было что-то странное в  том,  как  провалилась  наша
операция с Монмутом в 1684 году. - Кушетка сместилась еще  на  несколько
дюймов  вверх,  и  хотя  Мастер  стиснул  зубы  и  промолчал,  одна   из
неподвижных фигур внизу  испустила  протяжный  стон.  Дойль,  вздрогнув,
пригляделся к ним и без особой радости  обнаружил,  что  они  из  воска.
Мастер открыл глаза. - Значит, перемещение во времени, - прошептал он. -
А откуда явился мистер Дойль?
   - Из другого времени, - ответил ка. - Он  с  целой  компанией  прибыл
сквозь такую дыру, и мне удалось захватить его, а его спутники вернулись
тем же путем обратно в свое время. Мне удалось допросить его немного,  и
- послушайте! - он знает, где находится гробница Тутанхамона.  Он  знает
уйму всякого.
   Мастер кивнул, и на лице его появилась улыбка - улыбка, от которой  у
Дойля сжалось сердце.
   - Похоже на то, что мы на  закате  своих  дней  наткнулись  на  самое
могущественное орудие из всех, что  у  нас  были.  Романелли,  возьми  у
нашего гостя немного крови и сотвори ка -  хорошего,  качественного  ка,
полностью сознающего свои действия. Мы не можем рисковать - мало ли  что
у него в голове: он может покончить с собой или  подцепить  какую-нибудь
лихорадку. Приступи к этому немедленно,  а  потом  запри  его  на  ночь.
Допрос отложим на утро.
   Десять минут ушли на то, чтобы достать ка Ромени с потолка - в  своих
попытках спуститься к балкону самостоятельно он преуспел не  более,  чем
паук-сенокосец, пытающийся  выбраться  из  ванны.  В  конце  концов  ему
бросили веревку, после  чего  Романелли  повел  Дойля  обратно  вниз  по
лестнице.
   На  первом  этаже  они  прошли  в  помещение,  где  в  тусклом  свете
единственной лампы привратник  старательно  размешивал  в  длинном  чане
какую-то жидкость, неприятно пахнущую рыбой.
   - Где кубок? - начал было Романелли, но  привратник  уже  показал  на
стол у стены. - Ах, да. - Романелли подошел к столу и  осторожно  поднял
большой медный кубок. - Вот, - сказал он, обращаясь  к  Дойлю.  -  Выпей
это, и ты избавишь нас от необходимости вливать это в тебя  силой  через
выбитые зубы.
   Дойль принял у него кубок и недоверчиво понюхал содержимое.  Жидкость
в кубке резко, едко пахла какими-то химикалиями. Все же, напомнив  себе,
что ему не суждено умереть раньше 1846 года, он поднес кубок к  разбитым
губам и опорожнил его одним глотком.
   - Боже! - только и выдохнул он, возвращая кубок  и  пытаясь  вытереть
слезы.
   - А теперь я попрошу тебя одолжить  нам  несколько  капель  крови,  -
произнес Романелли, доставая из кармана нож.
   - Вставь иголку в вену - и на арену, -  согласились  останки  доктора
Ромени. Он снова держался руками за грузила на башмаках и разгуливал  по
комнате вверх ногами.
   - Кровь? - удивился Дойль. - Это еще зачем?
   - Слышал, что приказал нам  Мастер?  Сделать  твоего  ка,  -  ответил
Романелли. - А теперь я развяжу тебе руки, и не вздумай  делать  никаких
глупостей.
   "Только не я, - подумал  Дойль.  -  Если  верить  истории,  я  должен
покинуть Египет через четыре месяца, в здравом  уме  и  невредимым.  Кой
черт  мне  сворачивать  с  уже  начертанного  пути  ради   сомнительного
удовольствия схлопотать сотрясение или вывих руки?"
   Романелли перерезал веревку, связывавшую запястья Дойля.
   - Подойди к этой ванне, - приказал он. - Я только надрежу тебе палец.
   Дойль  шагнул  вперед,  вытянув  руку  и  с  любопытством  глядя   на
перламутровую жидкость в чане. Вот как, значит, подумал он, они вырастят
мою точную копию...
   "Боже мой, что, если не я, а мой дубликат вырвется на волю и вернется
в Англию, с тем чтобы умереть в сорок шестом году? Это  значит,  я  могу
погибнуть здесь, а в истории ничего не изменится?"
   Куда только подевался его дурацкий оптимизм - Дойль перехватил  кисть
Романелли, и хотя поранил ладонь о нож мага, другая рука его  сомкнулась
на предплечье противника, и отчаянным усилием он толкнул мага вперед, на
чан. Все  же  несколько  капель  крови  из  порезанной  ладони  упали  в
перламутровую жидкость.
   Удостоверившись, что Романелли падает в чан, Дойль резко  повернулся,
пригнувшись, вытащил из штанины свой самодельный кинжал  и  бросился  на
перевернутого ка. Тот в ужасе взвыл и  отпустил  свои  башмаки,  однако,
прежде чем он успел взмыть в воздух, деревянный нож Дойля вонзился в его
грудь.
   В лицо Дойлю ударила струя ледяного, зловонного воздуха, ка слетел  с
конца кинжала и, на глазах съеживаясь,  по  мере  того  как  отравленный
воздух выходил из его тела,  перелетел  комнату,  рикошетом  отлетел  от
стены, начал подниматься к потолку, но сбавил ход и завис, а потом начал
опускаться.
   Романелли беспомощно катался по полу за чаном - судя  по  всему,  ему
удалось сделать отчаянный кувырок через ванну, не задев ее.
   - Взять его! - прохрипел он.
   Между Дойлем  и  выходом  из  помещения  стоял  привратник,  и  Дойль
устремился прямо на него, размахивая кинжалом и  рыча  так  громко,  как
только мог. Тот отпрянул в сторону, но недостаточно быстро. Дойль врезал
ему тупым концом своего кинжала, и он без сознания грянулся о  пол.  Эхо
шагов Дойля уже стихало.
   Романелли все пытался оторваться от грязного  пола,  когда  с  мягким
шелестом падающего в пруд осеннего листа рядом с ним приземлились пустая
кожаная оболочка и одежды доктора Ромени.

***

   Нищие  на  Темз-стрит  даже  не  пытались  приставать  к   маленькому
человечку, шагавшему  по  вечерней  улице,  -  его  потрепанная  одежда,
бледное  ухмыляющееся  лицо  и  всклокоченные  седые   волосы   наглядно
свидетельствовали о том, что он не способен  поделиться  ни  пенсом,  да
вдобавок похоже, что он еще и не в своем уме. Лишь один безногий  калека
на тележке предпринял целых две попытки, следуя за ним  некоторое  время
на своих колесах, однако в конце концов остановился, неуверенно  покачал
головой и развернулся, чтобы возвратиться на свое обычное место.
   Проходя Биллингсгет, человечек миновал маленькую  сцену  с  Панчем  и
Джуди.
   - Ага! - восклицал Панч  своим  кукольным  голосом.  -  Это  один  из
братцев Долорес? Вот я его сей... - Голос осекся, и человечек  покосился
на куклу.
   - Помощь не нужна, а, Панч? - спросил он ухмыляясь.
   Кукла несколько секунд пристально смотрела на него.
   - Э-э, нет, - ответила она наконец. - Мне показалось... нет, ничего.
   Человечек пожал плечами и зашагал дальше, в сторону пустого  причала.
Скоро его изношенные башмаки уже стучали по ветхому деревянному настилу,
и он остановился только на самом краю.
   Некоторое время он молча смотрел на темнеющую поверхность реки  и  на
первые огоньки Суррея за ней, потом тихо рассмеялся.
   - А ну-ка посмотрим, насколько ты  крепок,  Чинни,  -  прошептал  он,
пригнулся, подался вперед и, сложив руки над головой,  рыбкой  нырнул  в
реку. Послышался тихий всплеск, и по воде  разошлись  круги,  но  никого
поблизости не оказалось, так что нырок прошел незамеченным.
   Поверхность воды  уже  успокоилась,  когда  его  голова  вынырнула  в
двадцати футах от берега. Он стряхнул с лица налипшие  мокрые  волосы  и
несколько секунд просто плыл, жадно глотая воздух.
   - Холодно, как вода в седьмой час, - пробормотал он. - Ничего,  шерри
и сухая одежда всего через несколько минут... -  Он  с  довольным  видом
поплыл  дальше,  останавливаясь   время   от   времени   отдохнуть;   он
переворачивался на спину и смотрел на звездное небо. В конце  концов  он
оказался на самой  середине  реки,  вдалеке  от  редких  лодок  и  барж,
проходивших в тот вечер по Темзе.
   Затем он выпустил из легких весь воздух;  остаток  воздуха  вырывался
изо рта уже пузырями, так как голова его скрылась под водой.
   Еще пять минут на маслянистой поверхности  реки  продолжали  вскипать
пузыри. Потом их не стало, и река без помех продолжала свой бег.

***

   Весь поединок проходил в ближнем бою, но в конце концов старый  Гарри
Анджело, стоявший на своем любимом месте у окна, увидел, как его любимый
ученик расставляет своему сопернику ловушку для приема, который  Анджело
рекомендовал в бою с фехтовальщиком-левшой.
   Поединок длился уже больше пяти минут, а ни одному из  соперников  до
сих пор не удалось нанести укол,  и  Ричард  Шеридан,  подойдя  к  кучке
зрителей со  стаканом  бренди  в  руке,  заметил  вполголоса  известному
боксеру Джексону по кличке Джентльмен, что лучшего боя ему не доводилось
видеть  с  тех  пор,  как  Анджело  открыл  свой  зал  в  Опера-Хаус  на
Хеймаркете.
   Ученик Анджело, неоднократный чемпион, известный  публике  как  Чинни
Великолепный, ложным  выпадом  оторвался  от  соперника  и  тут  же  сам
атаковал его сначала по внешней линии сиксты и сразу  вслед  за  этим  в
направлении кварты с другой стороны клинка  соперника,  и  тому  удалось
парировать оба удара, хотя встречной атаки провести он так и не смог.  В
свои пятьдесят четыре года Гарри Анджело обладал неоспоримой  репутацией
лучшего учителя фехтования в Англии - собственно, этот титул принадлежал
ему уже четверть века, с тех пор как его легендарный  отец  удалился  от
дел. Поэтому он видел замысел ученика так же ясно,  как  если  бы  Чинни
произнес его вслух: еще одна сикста и повторный уход, только на этот раз
с переходом не в кварту, а в удар под клинок соперника,  в  незащищенную
нижнюю зону.
   Анджело улыбнулся, увидев ожидаемую  сиксту,  и  тут  же  нахмурился:
вместо стремительного ухода кончик рапиры продолжал трепетать на  месте.
Соперник Чинни начал парировать ожидаемую кварту,  однако,  увидев,  что
тот остается на месте, стремительно нырнул вперед, и пробковый шарик  на
конце его рапиры ударил в холщовый жилет на животе Чинни.
   Анджело, на протяжении всей этой абсурдной сцены  затаивший  дыхание,
перевел  дух,  шепотом   пробормотав   проклятие.   Чинни   Великолепный
отшатнулся назад и чуть не упал; несколько зрителей бросились подхватить
его. Соперник Чинни сорвал маску  и  швырнул  ее  вместе  с  рапирой  на
дощатый пол.
   - Боже, я не ранил тебя, Чинни? - вскричал он. Чемпион стащил  маску,
выпрямился и тряхнул головой, как бы приходя в себя.
   - Нет, нет, - хрипло ответил он. - Просто дух  перехватило  немножко.
Ерунда. Поза неловкая, вот и результат.
   Анджело недоуменно  поднял  седую  бровь:  за  три  года  напряженных
тренировок ему еще не  приходилось  слышать,  чтобы  Чинни  Великолепный
называл позицию ан-гард неловкой позой.
   - Ну, мы не будем, разумеется, засчитывать результат, раз ты был не в
форме, - заявил соперник Чинни.  -  Мы  продолжим  поединок  с  нулевого
счета, как только ты придешь в себя.
   Чинни довольно улыбнулся, но покачал головой.
   - Нет, - сказал он. - Потом. Сейчас мне нужно на воздух.
   Старый Ричард Шеридан помог  ему  дойти  до  двери,  а  Анджело  брел
следом. Остальные присутствующие, пожав плечами,  возвращались  к  своим
занятиям. Две пары фехтовальщиков заняли места по концам выкрашенных  на
полу дорожек.
   - Надеюсь, с ним все в порядке, - пробормотал кто-то.
   Выйдя из зала, Чинни махнул своим провожатым.
   - Я сейчас, - заявил он. Однако, стоило им неохотно вернуться в  зал,
как Чинни сбежал по  лестнице  на  улицу,  хлопнул  за  собой  дверью  и
устремился прочь по Бонд-стрит.
   Дойдя до Пиккадилли, он сбавил ход, глубоко вдохнув холодный  осенний
воздух, а выйдя на Стрэнд, глянул направо, в сторону реки.
   - Как дела, Чинни, сынок? - прошептал он. - Что, холодно? -  Прохожий
на тротуаре уставился на него, узнав, но тут же отшатнулся, когда  Чинни
разразился  безумным   хихиканьем   и   отбил,   хоть   и   не   слишком
профессионально, на тротуаре чечетку.
   Он продолжал бормотать про себя всю дорогу по  Флит-стрит  до  самого
Чипсайда.
   - Ха! - воскликнул он в конце концов, подпрыгивая. - Не хуже Беннера,
право слово. Да что там, лучше! И почему это мне раньше не  приходило  в
голову заняться делами в Вест-Энде?

***

   Первая  половина  сна  была  не  так  страшна,  и  Дерроу  до  самого
пробуждения не вспоминал, что это снилось ему уже много раз.
   Густой туман обволакивал все вокруг,  и  он  видел  вперед  всего  на
несколько ярдов, и почерневшие от сырости кирпичные стены по обе стороны
улицы виднелись только потому, что были слишком близко. На улице тишина,
нарушаемая лишь редким стуком где-то впереди,  -  как  будто  незапертая
ставня хлопает на ветру.
   Он   собирался   срезать   дорогу,   чтобы   выйти   переулками    на
Лиденхолл-стрит, но заплутал и уже с час бродил по лабиринту проулков  и
двориков. До сих пор ему не встретилось ни души,  но  теперь  он  замер,
услышав во мраке впереди чье-то покашливание.
   - Хелло, - окликнул он и сам устыдился робости, с  которой  прозвучал
его голос. - Хелло, вы, там, - продолжал он настойчивее. -  Не  поможете
ли вы мне найти дорогу?
   Он услышал приближающиеся шаги и увидел проявляющуюся в стене  тумана
темную фигуру, и наконец человек подошел к нему настолько, что  он  смог
разглядеть его лицо - это был Брендан Дойль.
   Рука схватила Дерроу за плечо, и следующее, что он помнил, - это  то,
что он сидел у себя в постели, стискивая зубы,  чтобы  не  закричать  во
весь голос то, что вырвалось у него во  сне,  отдаваясь  эхом  в  вязком
тумане:
   - Простите меня, Дойль! О Боже, простите меня!
   - Прошу прощения, сэр, - произнес молодой человек, разбудивший  его..
- Я не хотел напугать  вас.  Вы  сами  просили  разбудить  вас  в  шесть
тридцать.
   - Все верно, Пит, - прокряхтел Дерроу, опуская ноги на пол и протирая
глаза. - Я буду в кабинете. Когда  тот  человек,  которого  я  описывал,
придет, пришли его ко мне, ладно?
   - Слушаюсь, сэр.
   Дерроу встал, пригладил рукой седые волосы и пошел в кабинет. Первое,
что он сделал, - это налил себе стакан бренди и опрокинул в  себя  одним
глотком. Потом поставил стакан, уселся в кресло за столом и стал  ждать,
пока алкоголь выветрит из головы образы недавнего сна.
   - Может, эти проклятые сны уйдут вместе  с  телом?  -  прошептал  он,
выуживая из шкатулки сигарету и прикуривая от фитиля лампы.  Он  глубоко
затянулся, откинулся на спинку и выдохнул  дым  на  полку  возле  стола,
набитую деловыми  бумагами.  А  не  поработать  ли  немного,  прикидывая
наиболее перспективные вложения капитала, подумал Дерроу, но работать не
хотелось. Некуда спешить. Он и так стремительно богател,  а  работа  без
компьютеров или хотя бы калькуляторов слишком утомляет.
   Вскоре по лестнице загрохотали шаги, и в дверь кабинета постучали.
   - Войдите, - отозвался Дерроу, стараясь, чтобы голос звучал  ровно  и
уверенно.
   Дверь отворилась,  и  в  кабинет  вошел  высокий  молодой  человек  с
самодовольной улыбкой на приятном, чисто выбритом лице.
   - Доставлено, ваша честь! - гаркнул он, делая перед столом  идиотский
книксен.
   - Ладно, потише. Док обследует вас через несколько минут, но я  хотел
сначала сам посмотреть. Как ноги ходят?
   - Как новенькие французские рессоры. Знаете, что  меня  больше  всего
поразило? Все запахи по дороге сюда!  Да  и  того,  что  можно  так  все
видеть, я тоже не ожидал.
   - Ладно, вам мы тоже найдем что-нибудь получше. Голова  не  болит?  А
живот? Хоть он и чемпион, но все же...
   - Ничего такого. - Молодой человек налил бренди себе, выпил  и  налил
еще.
   - Накатывайте поосторожнее, - посоветовал Дерроу.
   - Чего-чего?
   - Ну, накатывайте, квасьте, глушите... - пейте. Хотите заработать мне
язву?
   С выражением обиды на лице молодой человек поставил стакан на стол  и
потянул руку ко рту.
   - И пожалуйста, не грызите ногти, - добавил Дерроу. - Скажите, вам...
вам не приходится сохранять какие-то  мысли  предыдущего  хозяина  тела,
оставшиеся у него в голове? Скажем, могут ли оставаться  в  старом  теле
такие вещи, как сны?
   - Аво... я хотел сказать, да, ваша честь, думаю, что да. Не то  чтобы
я слишком уж обращал внимание на такие штуки, но порой мне снятся места,
где я не был, так что я думаю, это куски из жизней тех парней. Но  точно
не скажу. И еще, - он  помолчал  немного,  сжав  брови,  -  когда  порой
дремлю, перед тем как уснуть, я вижу...  ну,  вроде  как  стою  на  баке
корабля с эмигрантами, глубокой  ночью,  а  они  штабелями  вдоль  стен,
словно книжные полки, представляете? И вообразите себе,  будто  они  все
говорят разом во сне...
   Дерроу потянулся через стол, взял наполненный стакан и выпил его.
   - Этому желудку уже все равно,  -  буркнул  он,  отодвигая  кресло  и
вставая. - Пошли, покажемся доку.

***

   Феннери Клейр, ноги которого еще покалывало после долгого  стояния  в
теплом пруду  за  фабрикой  стального  проката  у  Причала  Висельников,
выбрался из портового района и побрел по воде в  сторону  Лаймхауз-хоул,
пытаясь углядеть ориентиры, что приметил еще утром. Вечерело, и с каждой
минутой становилось все темнее, так что две дымовые трубы на том  берегу
уже невозможно было разглядеть, а  кран  на  третьем  от  него  причале,
похоже, передвинулся с тех пор, как он смотрел на него в последний  раз.
И хотя прилив еще только начинался, вода уже доходила ему  до  груди,  а
как почти все Илистые Жаворонки, он не умел плавать.
   Черт бы побрал этих мальчишек-ирландцев, подумал он. Если бы  они  не
шатались по Хоул все утро, я бы давно уже достал мешок и забрал его -  с
любым из местной шпаны я справлюсь. А вот эти рыжие отобрали  бы  его  у
меня, это точно, а такая удача выпадает,  может,  только  раз  в  жизни:
мешок, забытый одним из мастеровых, что обшивали  здесь  на  той  неделе
большой корабль... так вот, мешок, доверху наполненный медными гвоздями!
   От одной мысли о деньгах, что он может получить за  это  сокровище  в
скобяной лавке - не меньше восьми пенсов, а то и шиллинг  с  мелочью,  -
рот мальчишки наполнился  слюной,  и  он  твердо  решил,  что,  если  не
нащупает мешок на дне босыми ногами, пойдет на риск быть смытым течением
и будет искать его руками, ползая по дну на карачках. Игра стоила свеч -
ведь на шиллинг он сможет несколько дней роскошно жить, ничего не делая,
а когда деньги подойдут к концу, он  сможет  провернуть  обычный  зимний
трюк: попасться на краже угля с одной из  барж  в  Уоппинге,  чтобы  его
отправили в исправительный дом, где ему дадут пальто и башмаки, и носки,
и  будут  кормить  несколько  месяцев,  и  ему  н