ся, - невнятно пробормотал Ромени.
   Фургон раскачивался  и  подскакивал  на  ухабах  и  рытвинах  проселочной
дороги, ведущей в другую сторону от Бейсуотер-роуд и дальше  на  юг,  огибая
полосу леса у поля. В таборе никто не стоял у шатров и  не  зажигал  костры.
Фургон встречали только собаки. Они  подскочили  к  пришельцам,  обнюхали  и
кинулись к шатрам - оповестить хозяев  на  собачьем  языке,  виляя  хвостом,
кружась и подпрыгивая: явились свои,  цыгане,  беспокоиться  нечего.  Вскоре
появились двое цыган и не спеша подошли к фургону.
   Ромени соскочил на землю и некоторое время стоял, содрогаясь всем  телом,
- пружины на башмаках сжались при ударе о землю и теперь вибрировали.
   - Ты, Ричард, заберешь пленника в свой шатер, - сказал Ромени.  -  Сделай
так, чтобы ему не причинили вреда, но надо  исключить  малейшую  возможность
бегства.
   - Аво, руа, - покорно отозвался старый цыган. Ромени уже чудно  запрыгал,
направляясь к полосе леса, отделяющей это поле от следующего - того  самого,
если верить Уилбуру, где материализовались смертельно опасные незнакомцы.
   Ричард вспомнил, как Уилбур дерзко следил за Ромени,  и  внезапно  принял
решение последовать его примеру.
   - Забери его в мой шатер, Уилбур, - сказал он, - и зашнуруй покрепче, как
старый башмак. Я скоро вернусь.
   Он  многозначительно  подмигнул  Уилбуру,  призывая  сохранить  тайну,  и
последовал за шефом.
   Ричард взял немного левее - он хотел  подойти  к  деревьям  на  несколько
сотен футов  западнее  Ромени.  Он  слышал,  как  старик  пробирается  между
деревьями  справа  от  него.  Ромени  тоже  двигался   осторожно,   стараясь
производить как можно меньше шума, хотя это у него получалось  хуже,  чем  у
цыгана. Когда Ромени наконец нашел место за толстым стволом дерева на  самом
конце поля, Ричард уже давно притаился за небольшим пригорком и приготовился
наблюдать.
   Кареты проследовали на середину поля, все  пассажиры  вышли  и  толпились
неподалеку от карет. Ричард насчитал всего семнадцать, среди  них  несколько
женщин.
   - Вы слушаете меня? - Очень старый человек произнес эти  слова  громко  и
отчетливо. - Мы не можем больше его искать. О черт! Мы только что  оказались
здесь. В нашем распоряжении всего несколько секунд. Еще  чуть-чуть,  и  дыра
закроется. Дойль, очевидно, решил...
   Раздался глухой удар, и все они безвольно упали на  землю.  Затем  Ричард
заметил, что бесформенные предметы на земле - всего лишь  одежда:  люди,  ее
носившие, ушли. Лошади и кареты остались в  поле,  залитом  холодным  лунным
светом.
   - Они мертвые чели, - прошептал Ричард, охваченный ужасом. -  Привидения!
- И он привычно  забормотал  охраняющие  заклятия.  Он  увидел,  как  Ромени
поспешно идет по полю. Прятаться уже не имело смысла. Ричард встал с земли и
вытащил из-под рубашки обезьянку. - Ты никогда мне даже не  рассказывала,  -
прошептал он ей.
   Он поспешил назад, к табору.

***

   Дойль почувствовал резкий запах эфира. У  него  не  хватало  сил  открыть
глаза. Тяжесть сдавила голову, во рту - знакомый вкус антисептика... Да,  он
в кабинете дантиста. Или в комнате для отдыха, где можно прийти в себя после
наркоза, когда выдрали зуб. Дойль ощупал языком  зубы,  пытаясь  определить,
какой зуб ему выдрали на этот раз. Смутно припоминалась карета с  зажженными
фонарями, его куда-то везли... И он жалобно недоумевал: куда  же  подевалась
няня с горячим шоколадом?
   Дойлю удалось-таки неимоверным усилием воли разлепить отяжелевшие веки...
Что это? Он не в кабинете дантиста... Дойль попытался размышлять,  но  дикая
головная боль и страшная тяжесть,  в  которой  он  барахтался,  все  еще  не
отпускали его. Но он не  оставлял  попыток  восстановить  ускользающую  цепь
событий.  Его  следующее  умозаключение  было  вполне  логично  и  позволяло
надеяться, что он не окончательно  утратил  разум:  если  я  не  в  кабинете
дантиста, следовательно, мне не дадут горячего шоколада.
   Да, он отнюдь не в кабинете дантиста - он в палатке,  большой  палатке  -
вернее это назвать шатром... В шатре горит фонарь, рядом стол. Около стола -
два смуглых человека. Оба с усами  и  большими  серьгами  в  ушах.  Ну  вот,
уставились... Чего им от меня надо? Вид у  них  порядком  испуганный.  Один,
тот, который постарше, почти седой, почему-то тяжело дышал. Он что, пробежал
марафонскую дистанцию? Странный у него костюм для соревнований по бегу.
   Дойлю показалось, что руки его не слушаются  -  он  попытался  пошевелить
рукой, но без всякого результата.  Тут-то  он  внезапно  вспомнил,  что  это
Англия. Он должен был прочесть лекцию  о  Кольридже  для  чокнутого  старика
Дерроу. Да... вроде все правильно. А ведь он меня  уверял,  что  предоставит
мне номер в отеле. Дойль не на шутку рассердился. Отель! Он называет  отелем
эту чертову палатку? И кто эти люди?
   - Где он? - проворчал Дойль. - Где Дерроу?
   Эти двое только испуганно попятились, продолжая пялиться  на  него  самым
беззастенчивым образом, как на заморскую диковину в балагане.
   Странно, однако, ведут себя эти двое. Ну и бандитский же вид у них. Дойль
предположил, что, возможно, они вовсе и не работают на Дерроу.
   - Где тот старый человек? Мы  были  вместе.  -  Дойль  уже  начал  терять
терпение. - Где он?
   - Ушел, - отозвался один, тот, который тяжело дышал.
   - Прекрасно. Ну так вызовите его!  Номер,  возможно,  есть  в  телефонной
книге.
   Они аж рты пооткрывали от изумления и безмолвно уставились на него.  Тот,
который  никак  не  мог  отдышаться,  выхватил  из-под   рубашки   маленькую
деревянную  обезьянку  и  зажал  ее  голову  между  большим  и  указательным
пальцами.
   - Мы не будем для тебя вызывать никаких призраков джорджо. Ты  пришел  из
бездны, ты - порождение Бенга! - прошипел он. - Так-то вот, а  что  касается
номера... Число Зверя< Число Зверя (Антихриста)
   666. Апокалипсис 13.13>, конечно, есть в этой... в Книге джорджо.
   В этот момент в шатер вбежала собака, сделала  круг  и,  поджавши  хвост,
торопливо убралась вон.
   - Руа возвращается, - сказал тот, с обезьянкой. - Сматываемся, Уилбур.
   - Аво, - охотно согласился Уилбур.
   И они  незамедлительно  выбрались  наружу.  Поднырнув  под  свешивающееся
полотнище ткани. Дойль уставился на  вход,  полузавешенный  каким-то  ветхим
ковром. Собака, когда вбегала в шатер, немного отодвинула в сторону полог на
входе, и он мельком увидел деревья в  лунном  свете,  почувствовал  холодное
дуновение ночного воздуха за стенами шатра. Его память  наконец-то  сбросила
одуряющие пары эфира, и механизм мозга включился. И Дойль мысленно прокрутил
все подробности этого вечера... Да, прыжок удался, все сработало как надо. И
затем город, район трущоб... И да, конечно,  самое  главное  -  Кольридж!  И
миссис Тибодю поцеловала его... Внезапно у него внутри что-то оборвалось  от
леденящего ужаса, накатившего волной. Лоб покрылся каплями холодного пота  -
Дойль вспомнил того лысого в таверне. Вспомнил, как лысый  схватил  его.  "О
мой Бог, я пропустил прыжок возвращения, я же был за пределами  поля  в  тот
момент, когда дыра захлопнулась", - думал он в ужасе.
   Полог откинулся, и в шатер вошел тот самый страшный лысый старик, который
похитил его из "Короны и якоря".
   Лысый достал из кармана сигару, подошел к  столу  и  прикурил  от  лампы.
Постоял некоторое время, попыхивая сигарой. Направился к койке,  схватил  за
волосы  голову  Дойля  и  потянул  вниз.  Дойль  дернул   головой,   пытаясь
высвободиться, но мощная рука зажала голову, как в  тисках.  В  другой  руке
старик держал зажженную сигару. Он медленно поднес горящий  конец  сигары  к
левому глазу Дойля. В панике Дойль выгнулся дугой, сгибал и разгибал  крепко
стянутые веревкой ноги, делая нечеловеческие усилия вырваться. Он беспомощно
барахтался - веревки крепко держались,  и  старик  продолжал  прижимать  его
голову к койке. Дойль напрягал все силы  в  бесплодной  борьбе,  но  ему  не
удалось ни на дюйм сдвинуть голову. Он зажмурил глаза и тут же  почувствовал
жар горящей сигары. Наверное, сигара не дальше чем в нескольких  миллиметрах
от его глаза.
   - О Боже мой, прекратите! - еле слышно выдохнул Дойль.  Отчаяние  придало
ему сил, и он дико заорал:  -  Помогите!  Прекратите  это!  Эй,  кто-нибудь,
уберите его от меня!
   И  с  облегчением  понял,  что  горящая  сигара  отодвинулась  и   голову
отпустили. Он замотал головой, из левого глаза текли слезы.  Он  заморгал  и
постепенно  сквозь  пелену  слез  смог   достаточно   отчетливо   разглядеть
окружающие предметы. И он увидел лысого. Тот задумчиво стоял рядом с  койкой
и попыхивал сигарой.
   - Я  хочу  знать  все,  -  неторопливо  произнес  лысый.  -  Ты  мне  все
расскажешь:  откуда  пришли  твои  люди,  как  вы  используете   врата   для
перемещения, как вы открыли врата? Я узнаю все это. Ты понял меня?
   - Да, - с трудом выдавал Дойль.
   "Боже, покарай Дерроу, - в ярости подумал он, - и  пусть  рак  съест  его
живьем! И да будет так! Аминь. А ведь это вовсе не было моей обязанностью  -
пойти вызывать кареты!"
   - Да, я расскажу вам все. Фактически я могу сделать вас сказочно богатым,
если вы в свою очередь сделаете мне одолжение и...
   - Одолжение? - повторил старик, не скрывая изумления.
   - Да. - По щеке Дойля бежали слезы, и щека чесалась. Его  уже  сводила  с
ума невозможность поскрести щеку и избавиться от невыносимого  зуда.  -  Да,
это правда. Я не пытаюсь обвести вас вокруг пальца. Поверьте, я не обманщик,
я  действительно  могу  сделать  вас  богатым.   Я   могу   сказать,   какую
собственность  выгодно  приобрести,  куда   выгодно   вкладывать   деньги...
Возможно, я даже скажу, где найти спрятанное сокровище, если  у  меня  будет
время подумать... золото в Калифорнии... гробница Ту-танхамона...
   Ромени захватил пару колец  веревки,  обмотанной  вокруг  грудной  клетки
Дойля, и мощной рукой приподнял его с койки. Он нагнулся к лицу Дойля  почти
вплотную.
   - Твои люди знают это? . - прошипел он. - Где? Говори!
   Дойль  повис  на  веревках,  и  они  болезненно  врезались  в  тело.   Он
почувствовал такую сильную боль, что стал терять сознание. Он  только  успел
понять, что каким-то образом вызвал недовольство своего мучителя.
   - Что сказать?  -  попытался  уточнить  Дойль.  -  Где  гробница  фараона
Тутанхамона? Да отпустите же меня, я не могу дышать!
   Ромени разжал руку, и Дойль хлопнулся  на  койку.  Его  голова  безвольно
отскочила от натянутой парусины.
   - Итак, где это? - спросил Ромени угрожающе-спокойным голосом.
   Дойль дико оглянулся кругом. В шатре опять появился тот, с обезьянкой,  и
опять испуганно уставился на Дойля,  невнятно  бормоча  какое-то  незнакомое
слово, повторяя его снова и снова.
   - Хорошо, - начал неуверенно Дойль, - давайте заключим сделку. Я полагаю,
мы сторгуемся...
   И только спустя некоторое время Дойль осознал, почему у него стоит звон в
ушах, а щека горит огнем, - старик зверски ударил его кулаком по голове.
   - Ну, где это? - тихо повторил Ромени.
   - Иисусе Христе! Ну зачем все так воспринимать? Внезапно Дойль понял, что
его мучитель уже  знает  местонахождение  гробницы  и,  в  сущности,  просто
пытается его запугать. Он увидел, что Ромени опять отвел руку для удара.
   - В Долине Царей, - выпалил  он,  -  под  захоронением  мастера,  который
построил гробницу какого-то другого фараона! Рамзеса или что-то вроде этого.
   Старик нахмурился и  несколько  нескончаемо  долгих  мгновений  никак  не
реагировал на слова Дойля, только дымил сигарой.
   - Ты мне расскажешь все, - вымолвил он наконец. Старик  подтащил  стул  и
уселся, собираясь продолжить допрос, но в  это  мгновение  в  шатер  вбежала
собака, сделала круг и, негромко ворча, направилась к выходу.
   - Джордже,  -  испуганно  прошептал  тот,  с  обезьянкой.  Он  пристально
вглядывался во тьму за приоткрытым пологом шатра. -  Да  помогут  нам  боги!
Руа, это джорджо!
   Дойль сделал глубокий вдох, набирая как можно больше воздуха,  как  перед
прыжком в воду с трамплина, и что есть силы заорал:
   - На помощь!
   Реакция последовала незамедлительно: тот,  с  обезьянкой,  размахнулся  и
метким ударом ноги сшиб фонарь. Фонарь  разлетелся  вдребезги,  разбрызгивая
капли горящего масла по стене шатра. Одновременно  Ромени  зажал  рукой  рот
Дойля и развернул его голову так, что он мог теперь  видеть  только  грязный
пол. Дойль успел услышать вопль "Помогите! Пожар!" за мгновение до того, как
кулак Ромени обрушился на его голову и тьма опять поглотила его.

***

   Он видел пламя двух горящих  шатров.  Попытавшись  сфокусировать  взгляд,
Дойль с досадой убедился, что у него это плохо получается: все расплывалось,
глаза застилал туман. Он решил пока не думать о кляпе, имеющем  на  редкость
неприятный вкус шерсти, и  о  веревках,  больно  врезающихся  в  тело.  Если
попытаться забыть о том, что запястья туго стянуты,  да  и  ногами  тоже  не
шевельнешь, то можно попытаться насладиться зрелищем пожара,  вот  только  в
глазах все плывет и он не может в полной мере  насладиться  столь  эффектной
картиной. Он смутно припомнил, что его усадили, прислонив спиной  к  дереву.
Кажется, тот самый страшный лысый старик. Он сбросил  Дойля  у  дерева,  как
мешок, прислонил к стволу и пощупал пульс, а затем приоткрыл пальцем веки  и
настойчиво заглянул в глаза, проверяя реакцию  зрачков.  Видимо,  результаты
медицинского осмотра его успокоили,  и  старик  поспешил  обратно  к  шатру.
Оттуда слышались крики сбежавшихся к месту происшествия цыган. Дойль  понял,
что привело его  в  сознание  -  боль  от  заскорузлого  пальца  старика  на
обожженном веке.
   Дойль откинул голову назад и увидел две луны. Он не на шутку перепугался.
Мозг работал кое-как и с перебоями, как машина, нуждающаяся  в  отладке,  но
Дойль все-таки понял, что это значит -  видеть  две  луны  на  небе.  А  это
значит, просветленно подумал он,  что  он  видит  сейчас  все  удвоенным!  А
следовательно, горит только один шатер, а не  два!  С  видимым  усилием  ему
удалось заставить две луны объединиться и стать одной привычной луной. Дойль
привел голову в первоначальное положение и увидел одно зарево пожара.  Волна
прохладного ночного воздуха, казалось, проходила, как сквозь шлюз, через его
разгоряченный и помутившийся  рассудок,  омывая  его  и  принося  ясность  и
успокоение. Он внезапно отчетливо  осознал  все  -  траву,  мелкие  камешки,
белевшие  в  лунном  свете,  шершавую  кору  дерева  за   спиной,   веревки,
врезающиеся в тело.
   Без всякого предупреждения на него накатила  волна  тошноты,  поднимая  к
горлу изысканные закуски, которыми его потчевал  Дерроу.  Но  Дойль  остался
непреклонен и громадным усилием воли заставил  закуски  опуститься  обратно.
Ночной  ветерок  приятно  холодил  лоб,  покрывшийся  испариной  от   такого
невероятного усилия. Дойль  старательно  отгонял  мысли  о  том,  что  могло
случиться, если бы его  вырвало  чуть-чуть  раньше,  когда  он  валялся  без
сознания с кляпом во рту. И он решил,  что  пора  попытаться  избавиться  от
кляпа. Работа предстояла тяжелая и кропотливая  -  протолкнуть  кляп  языком
немного  вперед,  зажать  зубами,  придерживая  кляп  так,  чтобы  язык  мог
отодвинуться назад, и толкать опять... И так  раз  за  разом,  пока  ему  не
удалось ценой  неимоверных  усилий  протолкнуть  кляп  под  кожаной  петлей,
удерживающей его на месте, и выплюнуть кляп изо рта.  Затем  он  долго  тряс
головой до тех пор, пока кожаный ремень не свалился  на  траву  у  его  ног.
Теперь Дойль мог открыть рот и вдохнуть полные легкие  свежего  воздуха.  Он
немного успокоился и попытался собраться с мыслями.  Вроде  туман  в  голове
рассеялся, но все равно не удавалось припомнить, в результате  каких  именно
событии он очутился здесь, у дерева. Зачем его  бросили  здесь  смотреть  на
горящий шатер? Но он мог вспомнить только сигару старика и сильный  удар  по
лицу. Дальше -  пустота.  Почти  бессознательно  он  оттолкнулся  спиной  от
дерева, повалился плашмя и покатился по земле, стараясь оказаться как  можно
дальше от этого места.
   Очень скоро у Дойля закружилась голова, и он потерял завоеванную с  таким
трудом ясность мышления, но упорно продолжал перекатываться  по  траве.  Для
человека со связанными руками и  ногами  кататься  по  траве  -  не  простая
задача. Дойль  проделывал  этот  акробатический  трюк  в  несколько  этапов:
сначала переместить центр тяжести и приподнять одну сторону  тела,  напрягая
мышцы ноги и приподнимая  плечо,  крутануться  всем  телом  вперед  и  затем
расслабиться, предоставляя телу сделать следующие полоборота по инерции, под
действием момента вращения, который и позволяет начать следующий оборот... И
так далее. Дважды Дойль вынужден был  останавливаться,  так  как  его  опять
начинало сильно подташнивать, и он чувствовав глубокую благодарность судьбе,
что удалось избавиться от кляпа. Спустя некоторое время он, по правде говоря
уже не чувствовал  глубокой  благодарности  и  вообще  н  чувствовал  ничего
определенного,  а  только  слегка   удивлялся,   почему   он   занят   столь
специфической формой пере движения. Полностью сбитый с толку рассудок тут  ж
услужливо подсказал  логически  обоснованный  ответ:  о  карандаш  и  просто
катится к краю стола, хотя не исключено, что он горящая сигара и скатывается
с ручки кресла... Но нет, что угодно, только не сигара.  Он  не  хотел  даже
думать ни о каких сигарах.

***

   Совершенно неожиданно земля ушла, он судорожно сжался и  почти  сразу  же
плюхнулся в обжигающе-ледяной поток. Он отчаянно рванулся вверх, но  не  мог
заставить скованные холодом легкие сделать хоть один глоток  воздуха  и,  не
удержавшись на плаву, камнем  пошел  ко  дну.  Он  тщетно  пытался  ослабить
веревки.  Здесь-то  я  и  умру,  подумал  он,  но  продолжал   брыкаться   и
барахтаться, медля принять неизбежное. И когда ему удалось еще раз  высунуть
голову из воды, он все-таки сделал глубокий вдох.
   Ему  удалось  немного  успокоиться,  и,   когда   первоначальная   паника
приутихла, он с удивлением обнаружил, что вовсе не так  уж  и  трудно  плыть
ногами вперед и каждые тридцать секунд  высовывать  голову  и  делать  вдох.
Вполне возможно, что эта речушка проходит через отмели, прежде чем влиться в
Темзу. А если меня вынесет течением на отмель, думал  он,  я  уж  как-нибудь
доберусь до берега.
   Тут его пятка наткнулась на какое-то препятствие, его  развернуло,  и  он
стукнулся плечом о камень, вскрикнув от боли. В следующий камень он врезался
животом и еле-еле восстановил дыхание. Течением его прижимало к камню  -  он
вполне бы мог удержаться, но, когда он попытался  вскарабкаться  на  камень,
это ему не удалось: он беспомощно скреб ногтями по  мокрому  камню.  В  этот
момент вся его самонадеянность исчезла, и стало  совершенно  ясно,  что  без
посторонней помощи на берег ему не выбраться.
   - На по-о-омощь! - дико завопил он, и этот крик и попытка  ухватиться  за
камень тут же вызвали в памяти события этой ночи. Он вспомнил, что уже  звал
на помощь.
   Да помогут нам боги, руа, подумал  он,  пытаясь  высунуться  из  воды  из
последних сил.
   Он взывал о помощи еще дважды. Его несло течением, кружило, как бревно, и
он то плыл вперед ногами, то разворачивался головой по  течению.  И  в  этот
момент, когда он с отчаянием понял, что у него достанет сил  еще  только  на
один призыв о помощи, что-то холодное и острое  зацепило  его  за  пальто  и
рвануло против течения.
   Он вытолкнул воздух в завывающем изумленном вопле.
   - О Господи, да никак человек! - услышал он  испуганный  голос.  -  Давай
сюда, его надо вытащить!
   - Ой, ты сломал ему хребет, отец! - Дойлю  показалось,  что  это  сказала
девочка.
   - Сядь, Шейла. Ничего такого я не делал. Вот сюда, с этой стороны,  а  то
лодка перевернется, когда я буду его втаскивать сюда.
   Дойля куда-то волокли. Он извернулся,  посм