я  десятками,  сотнями  свистящих
пуль, высекающих из стен и мостовой фонтанчики пыли и каменных осколков.
Пороховой дым лез в глаза и горло, не давая разглядеть неприятеля.
   Строй мамелюков смешался, как ряды  китайских  фонариков  под  ударом
пожарного брандспойта. Большинство беев упало со своих лошадей  мертвыми
уже после первого залпа, но даже те,  кто  успел  выхватить  оружие,  не
имели возможности ответить, ибо за исключением албанцев в  нижнем  конце
улицы неприятель оставался невидимым. Несколько мамелюков - Дойль как во
сне увидел среди них Хасана - попытались атаковать их,  однако  получили
по дюжине пуль каждый, не успев пройти и пяти шагов. Несмотря на то  что
халат его несколько раз  рвануло,  Дойль  еще  четыре  или  пять  секунд
оставался цел и невредим, и судя по тому, как  Мельбус  прыгнула  вперед
через груду мертвых тел, она - тоже.  Отчаянный  вопль  Дойля:  "Ну  же,
лошадка, через стену, прыгай!" - затерялся в грохоте залпов,  но  лошадь
уже рванулась вперед, спотыкаясь о трупы. Отрикошетившая пуля - а может,
это был осколок стены - больно ударила Дойля над ухом, он  пошатнулся  в
седле, и тут  же  три  пули  попали  в  него  почти  одновременно:  одна
оцарапала ему правую руку выше локтя, другая  оставила  рваную  рану  на
левом бедре, а третья чиркнула по животу. Возможно, эта  третья  пуля  и
помогла ему удержаться в  седле,  ибо  он,  согнувшись,  рухнул  на  шею
лошади, обхватив ее руками, - как раз когда Мельбус взобралась на  самую
высокую груду тел и с ее вершины  прыгнула  через  стену,  верхний  край
которой все еще оставался для них на  недосягаемой  высоте  как  минимум
восьми футов. Мощный импульс скачка  лошади  подкинул  Дойля,  и  сквозь
пелену слез, боли и клубы порохового дыма он  увидел,  как  приближается
верх стены... они зависли в  верхней  точке,  и  он  смог  заглянуть  за
стену... Еще мгновение - и гравитация неумолимо должна была бы  обрушить
их вниз, в пекло перекрестного огня,  но  лошадь  по-кошачьи  зацепилась
передними копытами  за  кромку  стены,  отчаянным  усилием  подтянулась,
зацепилась задними копытами и, перевалившись через стену, рухнула вместе
с седоком вниз, но уже с наружной стороны.
   Лошадь падала головой вперед, и Дойль непроизвольно откинулся  назад,
увидев в пятидесяти футах под собой наполненный водой ров,  а  потом  он
летел уже сам по себе, в ужасе глядя на стремительно надвигающуюся воду.
   Падение показалось ему мучительно долгим; он дважды  выпускал  воздух
из легких и делал новый вдох, и все же удар о  воду,  когда  он  наконец
произошел, вышиб из него дух, и почти сразу же он больно ударился руками
и ногами о каменное дно рва. У него хватило сил подобрать под себя  ноги
и  оттолкнуться,  рванувшись  вверх  сквозь  двадцатипятифутовую   толщу
неожиданно вязкой воды.
   Он выскочил на поверхность, как пузырь со дна кипящего чайника, и, из
последних сил  молотя  руками,  поплыл  к  высокому  парапету;  человек,
мочившийся в ров, изумленно выпучил на  него  глаза,  торопливо  оправил
одежду и исчез.
   - Тупица грязный! - буркнул Дойль ему вслед. Стоило беглому сапожнику
выползти из рва, ставшего еще грязнее обычного, как  он  тут  же  сорвал
одежды и оружие Амина и зашвырнул подальше - уличные  попрошайки  найдут
им лучшее применение. Он оставил только меч, который завернул в тюрбан и
зажал под мышкой. Он нашел на дороге полоску прокаленной солнцем пыли  и
катался в пыли нагишом до тех пор, пока не просох. Замотанный меч, решил
он, сойдет за посох, оставшийся в наследство от предшественника.
   - Мельбус! - вскричали двое  лавочников,  созерцавших  всю  сцену,  и
кровь застыла у Дойля в жилах, ибо  он  решил  было,  что  им  откуда-то
известна кличка лошади; только спустя пару секунд он сообразил, что  это
слово  означает  "божественное  безумие"  -  помутнение  рассудка  волею
Аллаха. Тут, кстати, и сама лошадь выкарабкалась  изо  рва,  приковав  к
себе жадные взоры нескольких рахарин - египетских цыган.
   - Да забирайте ее! - прохрипел Дойль. - Аво, чал! Несмотря  на  жару,
он продолжал дрожать, пробегая полосы света и тени от одежд, развешанных
для просушки над узкой улочкой. Только усевшись в глубокой дверной  нише
и уронив голову на руки, он понял, что плачет с той самой минуты,  когда
выбрался из воды. Он поднял голову и попытался взять себя в руки.
   В глазах до сих пор стояли, накладываясь на уличный пейзаж и друг  на
друга, картины тех нескольких жутких секунд  на  улице  у  Баб-эль-Азаб;
теперь эти картины стали проявляться все отчетливее и отчетливее,  и  он
как наяву видел - до сих пор мозг его лишь хранил это, не  осознавая,  -
брызги крови и пыли и клочки одежды, разлетающиеся  во  все  стороны  от
коня и всадника, дергающихся людей - шквал перекрестного огня  не  давал
им упасть... мимолетно  промелькнувшее  лицо,  прильнувшее  к  ружейному
прикладу,  целясь  с  верха  стены,  -  лицо,  деловито-сосредоточенное,
поглощенное сложной работой... какой-то  бей  с  простреленной  головой,
слепо тычущий мечом в каменную стену в короткие мгновения между  смертью
коня и своей смертью...
   Дойль застонал и ткнулся лбом в грубую каменную  кладку,  чем  вызвал
еще одно восклицание "Мельбус!" - на  этот  раз  со  стороны  мальчишки,
тащившего по улице бурдюк с водой.
   Звуки доходили до Дойля, как сквозь толстый слой ваты, но он  увидел,
как мальчишка шарахнулся, прижавшись к стене, - по улице проезжал  отряд
наемников-албанцев. Их было двенадцать, и каждый из  двенадцати  в  упор
посмотрел на грязного старого нищего с ужасными язвами на руке,  ноге  и
животе. Старый нищий всхлипывал, опираясь на какую-то замотанную тряпкой
палку. Двое ехавших последними засмеялись, и один  из  них  швырнул  ему
монету.
   Когда они свернули за угол, Дойль подобрал монету,  встал  и  помахал
мальчишке - разносчику воды; тот подбежал и дал ему  напиться  из  горла
бурдюка. Теплая и затхлая  вода  тем  не  менее  помогла  смыть  привкус
пороховой гари, и  жуткие  воспоминания  немного  отступили,  во  всяком
случае, теперь еж мог думать о чем-то другом.
   Да, Амин, вяло подумал он, ты был прав в двух  вещах:  Али  и  впрямь
рассчитывал укоротить  власть  мамелюков  и  не  собирался  арестовывать
четыреста восемьдесят вооруженных до зубов беев. Ты  ошибался  только  в
одном: ехать на пир оказалось далеко не безопасно.
   Он все еще дрожал от холода и потел одновременно, и рука  его  сильно
кровоточила. Нужно найти одежду и врача, подумал он, да и  отомстить  не
помешает. Ниже по течению Нила расположено летнее поместье  Мустафы-бея,
где проводят дни в неге и лености его сыновья и жены...
   Дойль зашагал в ту сторону. Он  имел  для  них  кое-какие  новости  и
кое-какое предложение.

***

   Хотя  солнце  уже  скрылось  за   Мукаттамскими   холмами,   а   луна
отпечаталась на темно-синем бархате небосклона,  как  след  от  покрытой
пеплом монеты, верхушки пирамид продолжали  сиять  золотом  в  последних
лучах заката,  а  разноцветные  фонари,  украшавшие  неуклюжую  повозку,
выезжавшую из старых городских кварталов, наверное, еще целый час  будут
служить только для украшения, не имея необходимости освещать дорогу.
   Дополнявшие декор  развеселые  ленты  и  колокольчики  совершенно  не
соответствовали выражению лиц шестерых ехавших в повозке - на  их  лицах
читались усталость, горе и самое главное - гнев, слишком сильный,  чтобы
его можно было передать словами или жестами.  И  при  всем  карнавальном
убранстве повозки бдительный часовой у дворца неминуемо задержал бы  их,
ибо в то время  как  задние  колеса  -  пусть  украшенные  разноцветными
гирляндами - оставляли в пыли  необычно  глубокий  след,  передние  едва
касались земли, а широкий ковер, свешивавшийся сзади, волочась по земле,
явно скрывал что-то. Однако ни один  часовой  так  и  не  увидел  этого,
поскольку шестерка запряженных в повозку лошадей потащила ее направо, по
старой дороге в Карафе, в некрополис, а не налево - по новой, ведущей  к
Цитадели.
   - Иеминак! - произнес человек, сидевший на прикрытом ковром  предмете
в задней части повозки,  под  матерчатым  навесом,  и  возница  послушно
повернул лошадей еще правее. - Теперь помедленнее. Я  узнаю  это  место,
как увижу. - Он  внимательно  оглядел  гробницы  и  могильные  камни,  в
беспорядке рассыпанные по невысоким холмам. - Вон, - показал он наконец.
- То здание с куполом наверху. И смотри, Тефик, там не видно  ни  одного
часового. Они наверняка ожидают мести  со  стороны  оставшихся  в  живых
мамелюков, но не здесь.
   - Мой хотеть напасть Цитадель лучше, профессор, - буркнул возница.  -
Будь на то мой воля, голова Али оставаться навсегда общественный  сортир
лежать. Но что он выполнять приказы этот маг давать,  мой  слыхать.  Его
мой тоже убивать большая радость.
   - Надеюсь, ты прав, - кивнул Дойль. - Хорошо бы застать  уж  сразу  и
доктора Романелли.
   - Да. - Тефик посмотрел на здание, возвышавшееся в сумерках  в  сотне
ярдов от них. - Здесь?
   - Тебе лучше знать, ты в  таких  делах  лучше  разбираешься.  На  мой
взгляд, нам лучше подойти поближе, чтобы  ворваться  внутрь  сразу,  как
разнесем дверь.
   - Но чтоб они не видеть, что мы делать, - уверенно  кивнул  Тефик.  -
Здесь.
   Дойль пожал плечами и осторожно - одна его  рука  была  перевязана  -
слез с повозки. Он посмотрел вверх, на вход в здание, и  застыл,  увидев
привратника, стоящего у двери и смотревшего на  них,  -  возможно,  того
самого, которого оглушил четыре месяца назад.
   - Быстро! - тихо произнес он. - Они нас видят!
   - На таком расстоянии не страшно, - ответил  Тефик,  доставая  из-под
брезента длинный шест. Он быстро  размотал  увивавшие  его  разноцветные
ленты и сорвал с его конца большую маску.  Под  ней  оказался  массивный
деревянный цилиндр. - Она уже заряжать, нужно только утрамбовать  заряд.
- Он откинул ковер, прикрывавший какой-то тяжелый предмет, и из-под него
выглянуло жерло бронзовой пушки.  Он  сунул  шомпол  в  ствол  и  дважды
надавил на ядро, приминая заряд. - Хорошо. - Он выдернул  шомпол,  потом
повернулся к четверым своим  спутникам  и  рявкнул  по-арабски  какое-то
распоряжение.
   Один из них прикурил сигару от фонаря, болтавшегося в хвосте повозки,
и выпустил огромный клуб дыма. Другой молодой мамелюк  откинул  ковер  с
казенной части орудия и начал быстро  вращать  колесико  -  ствол  пушки
медленно опустился. Дойль оглянулся посмотреть,  как  реагирует  на  это
привратник, и увидел, что тот поспешно нырнул внутрь,  закрыв  дверь  за
собой.
   - Быстрее! -  повторил  Дойль.  Человек  у  пушки  прекратил  крутить
колесико и окликнул человека с сигарой.
   -  Быстрее,  черт  побери!  -  громко  прошипел  Дойль.   Земля   уже
вибрировала, словно где-то в глубине  под  землей,  в  огромном  духовом
органе начал зарождаться звук, слишком низкий,  чтобы  человеческое  ухо
могло его услышать, и  в  свежем  вечернем  воздухе  неожиданно  повеяло
гнилью. Дойль торопливо нагнулся и начал расшнуровывать башмак.
   Человек с сигарой бросился к пушке, но упал на  землю  -  с  верхушки
купола протянулся и ударил прямо в него луч зеленого света. Одновременно
с этим ствол пушки невероятным образом  начал  со  скрежетом  изгибаться
вверх.
   Дойль сорвал башмак, отшвырнул его в сторону, выхватил кинжал и, пока
луч подбирался по земле к орудию, ткнул себя острием  в  босую  пятку  и
крепко прижал ногу к земле.
   Тут зеленое свечение охватило их всех,  захлестнув  волной  удушливой
вони, - Тефик и трое остальных молодых мамелюка рухнули на дорогу.
   Дойль с усилием вытянул руку, прижал ее к горячему стволу пушки  -  и
ствол с тем же противным скрежетом начал выпрямляться. Медленно,  волоча
кровоточащую ногу по земле - сохраняй Связь, твердил он про себя,  -  он
доковылял до казенника, сорвал один из разноцветных фонарей и разбил его
о запальное отверстие.
   И через какое-то мгновение  он  уже  смотрел  в  темнеющее  небо,  не
понимая, почему лежит на спине, почему лицо его  так  горит,  и  мечтая,
чтобы кто-нибудь снял трубки хотя бы двух из десятка  надрывно  звонящих
телефонов. Он повернул голову и увидел то, что  всего  несколько  секунд
назад было  Тефиком.  Под  шевелящейся  кучкой  одежды  еще  угадывалось
что-то, но большая  часть  блестящих  ракообразных  кусков,  на  которые
распалось тело Тефика,  выбралась  из-под  нее  и  расползалась  во  все
стороны. Дойль в ужасе отпрянул от того,  что  подполз  ближе  других  к
нему, и привстал на колене, хватаясь за рукоять меча и дико озираясь.
   Дуло пушки еще слегка дымилось в груде  обломков  повозки,  а  силуэт
здания заметно изменился:  полусфера  купола  раскололась,  как  большое
яйцо. Дойлю  показалось,  что  он  слышит  далекие  крики,  но  в  таком
оглушенном состоянии у него не было никакой уверенности, что он на самом
деле слышит их.
   Он выхватил меч и побежал ко входу в здание. Когда  дверь  открылась,
Дойль находился всего в дюжине ярдов. Он с размаху налетел на  стоявшего
в дверях и даже не слишком удивился, когда у того  оторвались  голова  и
правая рука; они с легким стуком упали на пол, и Дойль  понял,  что  они
вылеплены из воска.
   Еще трое восковых людей стояли в коридоре за дверью; двое  отпрянули,
когда в них полетели остатки их расчлененного товарища. Дойль  парировал
удар мечом третьего и встречным выпадом поразил того в лицо, оторвав ему
нос и полщеки. На шее у того появилась черная трещина, и  он  ударил  по
лицу еще раз, сильнее - голова оторвалась и покатилась по полу.
   Двое остававшихся пока невредимыми отступили назад, подняв оружие,  а
в это время двое других ползали по полу в поисках своих голов. Откуда-то
сверху донесся отчаянный крик на незнакомом, явно не арабском  языке,  и
двое целых восковых людей повернулись и неуклюже побежали к лестнице.
   Дойль бросился следом. Теперь сверху слышался еще один голос  -  этот
говорил  по-арабски,  причем  интонация  его  была  скорее  не   столько
перепуганной,  сколько  раздраженной.  Дойль  уловил  слова  "не  знаю",
"неуязвимый" и "колдовство".
   Перед тем как шагнуть на лестницу, он стряхнул второй башмак и  начал
подниматься босиком, держа  меч  Амина  перед  собой.  Сверху  слышались
пыхтение и кряхтение,  топот  ног,  и  до  него  вдруг  дошло,  что  там
происходит.
   Глаза его сузились, и на лице заиграла недобрая  улыбка.  Ну  что  ж,
подумал он, а почему бы и  нет?  Попробуем-ка  отобрать  лавры  у  Нейла
Армстронга!
   На  верхней  площадке  лестницы  он  заглянул  за  угол,  в   сторону
выходящего в сферический зал балкона. Все было, как он ожидал: помещение
освещалось только сумеречным светом, проникающим через  разбитый  купол.
Истекающий потом привратник стоял в правом углу балкона - левый оказался
разбит ядром, - торопливо привязывая  веревку  к  перилам.  Левая  стена
коридора обрушилась, и Дойль увидел двух восковых людей, копошащихся  на
крыше;  они,  перегнувшись,  заглядывали  в  зал   сквозь   обрушившуюся
восточную часть купола,  потом  подались  вперед  и  стали  пихать  вниз
что-то, явно пытавшееся подняться вверх.
   Надежно привязав конец веревки, привратник начал  выбирать  свободный
конец - тот тянулся откуда-то снизу и  слева  и  подавался  неохотно,  -
каждый раз фиксируя выбранную слабину.
   Дойль дождался, когда он выберет еще ярд веревки, и, прежде  чем  тот
успел завязать ее, нагнулся, схватил его здоровой рукой за пояс и рывком
перекинул через перила. Секунду тот цеплялся за веревку, потом руки  его
разжались, и он рухнул  на  заваленный  обломками  пол  камеры.  Веревка
натянулась. Откуда-то  рядом  послышался  приглушенный  крик,  и  пустая
кушетка  скатилась  на  роликах  по  наклонной  стене  и   остановилась,
врезавшись в груду битого кирпича.
   Дойль повернулся, выскочил через отверстие в стене  на  крышу  и,  не
обращая пока внимания на дергающийся предмет на конце натянувшейся почти
горизонтально веревки, бросился на восковых людей, с трудом удерживающих
равновесие. Он ударил одного ногой, другого - мечом, и оба покатились на
дно круглого зала.
   Не в силах смотреть  на  человека,  которого  ему,  как  он  понимал,
предстояло  сейчас  убить,  он  подошел  к  проему  и  заглянул  внутрь.
Привратник пришел в сознание и сидел, раскачиваясь из стороны в  сторону
и держась за сломанную ногу. Восковые люди, один из которых тоже лишился
головы, бестолково ползали по обломкам.  Дойль  решил,  что  где-то  там
должна быть дверь, по счастью погребенная под обломками того,  что  было
восточной частью купола.
   -  Эй,  Дойль!  -  произнес  голос  за  его  спиной  учтивым   тоном,
свидетельствовавшим о немалой выдержке говорившего. - Нам с тобой есть о
чем поговорить!
   Мастер покачивался в воздухе в двадцати футах от  него,  удерживаемый
лишь  завязанной  у  него  под  мышками  веревкой,  натянувшейся   почти
параллельно кровле. За ним Дойль видел диск луны,  стоявшей  еще  совсем
низко над горизонтом.  Чтобы  смотреть  на  Дойля,  Мастеру  приходилось
задирать голову. Все это походило на воздушного змея в  форме  человека,
или как если бы они с Дойлем смотрели друг на  друга  в  повернутое  под
углом в сорок пять градусов зеркало.
   - Не о чем нам говорить,  -  холодно  ответил  Дойль.  Он  занес  над
головой меч Амина и поискал взглядом, куда лучше ударить.
   - Я могу вернуть тебе Ребекку, - тихо, но разборчиво произнес Мастер.
   Дойль задохнулся, словно его ударили  под  дых,  отступил  на  шаг  и
опустил меч.
   - Ч-что вы сказали?
   Несмотря на то что необычная поза, несомненно,  причиняла  ему  боль.
Мастер оскалился в улыбке:
   - Я могу спасти Ребекку. Удержать ее от смерти.  С  помощью  окон  во
времени, открывшихся по моей вине и  открытых  Дерроу.  Ты  тоже  можешь
помочь. Мы не дадим им сесть на мотоцикл.
   Меч звякнул о каменную плитку крыши, и Дойль опустился на колени. Его
лицо находилось теперь на одном уровне с лицом Мастера в двадцати  футах
от него, и он  в  беспомощном  отчаянии  вглядывался  в  глаза  старика,
блестевшие неестественной чернотой.
   - Откуда... вы знаете... про Ребекку? - прохрипел он.
   - Ты забыл про ка, что мы сделали из тебя, сынок?  Кровь,  упавшую  в
ванну? Мы вырастили из нее твою копию. Не то чтобы  от  нее  было  много
толку в том, что касалось внятной информации, -  ка,  похоже,  получился
слегка не в своем уме; это может означать, а может и не означать, что ты
и сам движешься в этом направлении, - но кое-что  о  тебе  мы  понемногу
узнали.
   - Это блеф, - осторожно возразил Дойль. - Историю не изменить. Я  сам
видел, что нельзя. И Ребекка... мертва.
   - Мертв ее ка. С твоего мотоцикла  упала  не  подлинная  Ребекка.  Мы
отправимся в будущее, вырастим ка, а потом подменим их, с тем чтобы  она
могла вернуться сюда с тобой и, - Мастер снова улыбнулся, - сменила  имя
на Элизабет Жаклин Тичи.
   Эшблес медленно, недоверчиво покачал головой. "И ведь я действительно
в это верю, - подумал он. - Я верю в то, что смотаю эту чертову  веревку
и спасу его. Боже, а я-то думал, он  будет  всего  лишь  предлагать  мне
деньги..."
   - Но ведь настоящая Элизабет Тичи живет где-то.
   - Она умерла, и ее заменила Ребекка.
   - Ах, да... - Дойль взялся за веревку.  Прости,  Тефик,  подумал  он.
Прости, Байрон. Простите, мисс Тичи. Прости, Эшблес, похоже на  то,  что
остаток жизни ты проживешь рабом этой твари. Прости, Бекки, - видит Бог,
не ты выбрала этот путь.
   Куда легче, чем делал это  привратник,  Эшблес  выбрал  ярд  веревки.
Пытаясь привязать ее одной рукой, он покосился на Мастера и  увидел  его
улыбку - та была не просто торжествующей, презрительной и самодовольной,
но и слегка безумной.
   Эта нотка безумия у якобы всезнающего Мастера подействовала на Дойля,
как холодный компресс на пылающем лбу. "Боже, - подумал Дойль, - я  ведь
действительно собирался купить жизнь Ребекки ценой  смерти  этой  девицы
Тичи, которую даже не