о невозможно! - заявил Байрон. - Я был  в  Греции...  я  точно
помню, что был в Греции в субботу... в субботу, двадцать второго.  -  Он
поерзал в кресле, наклонился и начал расшнуровывать башмаки. - Черт, как
жмут эти башмаки, - вздохнул он, потом снял  один  из  них  и  удивленно
уставился на него. - Откуда, черт возьми, у меня такие?  Они  не  только
малы, они еще и  сто  лет  как  вышли  из  моды.  Красные  каблуки...  и
посмотрите только, какие пряжки! И откуда, скажите на  милость,  на  мне
этот плащ? - Он уронил башмак и заговорил таким напряженным голосом, что
Дойль понял, как ему страшно: - Бога ради, скажите мне,  мистер  Эшблес,
какое сегодня число на самом деле и что вам известно обо мне с тех  пор,
как я покинул Грецию? Насколько я могу понять,  я  болел.  Но  почему  я
тогда не у друзей или матери?
   - Сегодня двадцать шестое сентября, - осторожно ответил  Дойль,  -  и
все, что мне известно о ваших действиях, - это то, что за последние пару
дней вы угостили  за  свой  счет  половину  населения  Лондона.  Но  мне
известно, кто мог бы рассказать вам, что же произошло на самом деле.
   - Так пойдемте же к нему тотчас же! Я не вынесу...
   - Этот человек здесь. Это вы. Нет, поверьте  мне  -  всего  несколько
минут назад вы вспоминали фрагменты чужих  разговоров.  Попробуйте  еще.
Попробуйте - и  прислушайтесь  к  себе.  Давайте...  Итак:  "Аво,  руа".
Попробуйте услышать эти слова, произнесенные другим голосом.
   - Аво, руа, - произнес Байрон, и взгляд его снова стал бессмысленным.
- Аво, руа. Он здорово кушто с этим. Он уметь  обращаться  с  пистолеты,
точно. Это хорошо, Уилбур. Впрочем, особого  мастерства  от  него  и  не
требуется - в момент выстрела он будет  находиться  всего  в  нескольких
шагах от него. А вот сможет ли он выхватить  его  достаточно  быстро?  Я
предпочел бы, чтобы он находился у него в кармане,  однако  боюсь,  даже
лорда обыскивают перед августейшей аудиенцией. О,  аво,  руа,  маленький
кобура под мышкой в самый раз. Посмотреть сами: в его  рука  он  быстро,
как змея! И он стреляет без колебания? Аво, от кукла  остаться  кусочки,
так быстро он стрелять...
   Байрон вскочил как ужаленный.
   - Боже праведный! - вскричал он своим собственным голосом. - Я должен
был убить короля Георга! Что за мерзость! Я же был  просто  марионеткой,
сомнамбулой,  я  следовал  этим  диавольским  инструкциям,  как...   как
прислуга послушно накрывает на стол! Бог мой, да я, ни минуты не  медля,
должен  вызвать  его  на  дуэль...  это...  это  жестокое   оскорбление!
Мэттьюз... или Дэвис передадут  мой  вызов  этому...  этому...  -  Он  с
размаху ударил кулаком правой руки по ладони левой. - Ну, вы  понимаете,
кому. Дойль кивнул:
   - Кажется, понимаю. Но на вашем месте я бы не стал так горячиться.  В
любом случае, прежде чем бросаться в это очертя голову,  вспомните,  что
вам еще известно. Попробуйте, скажем, "да, Хорребин" - тем  же  голосом,
что задавал вопросы в этом последнем диалоге. Вы ничего  не  вспоминаете
при этих словах?
   Все еще хмурясь, Байрон сел обратно.
   - Да, Хорребин. - Лицо его снова утратило выражение. - Да,  Хорребин,
этого тоже придется убить. Это  должно  работать,  как  часы,  и  вполне
возможно, он знает достаточно для  того,  чтобы  в  определенный  момент
испортить все. Лучше уж перестраховаться.  Кстати,  Братство  Антея  еще
существует? Я имею в виду, продолжают ли они еще собираться и все такое?
Если продолжают, их тоже надо уничтожить.  В  свое  время  они  порядком
досаждали. Сотню лет назад - возможно,  ваша  милость,  но  сегодня  это
всего-навсего сборище дряхлых старцев. Я тоже слышал старые предания,  и
если верить им - они действительно представляли собой угрозу; но  теперь
это лишь жалкие остатки того, что было, так что ликвидация может  только
привлечь к их истории совершенно ненужное внимание. Что ж, логично...  и
все же расставь  своих  людей  там,  где  собирается  это  старье...  на
Бедфорт-стрит, ваша милость, комнаты над  кондитерской...  и  пусть  они
докладывают, если заметят что-то  подозрительное...  ладно,  не  бери  в
голову.  Я  начинаю  бояться  несуществующих  угроз.  Лучше  возьми  его
лордство и повторите с ним его роль. -  Взгляд  Байрона  снова  сделался
осмысленным, и он с досадой прикусил язык.  -  Это  какая-то  бредятина,
Эшблес. Я не помню ничего, кроме бессмысленных диалогов, и до сих пор не
имею ни малейшего представления о  том,  каким  образом  попал  сюда  из
Греции. Правда, я помню, как мне добираться до лагеря в случае чего -  и
я вернусь-таки, но только с парой дуэльных пистолетов!  -  Он  порывисто
встал и подошел к окну -  Дойль  испугался,  что  он  снова  вернется  в
сомнамбулическое состояние, но тот просто стоял у окна, скрестив руки  и
мстительно глядя на лондонские крыши.
   Дойль раздраженно тряхнул головой:
   - Милорд,  боюсь,  этот  человек  -  не  джентльмен.  Я  вполне  могу
представить, что он примет ваш вызов и потом прикажет  одному  из  своих
людей вышибить вам мозги выстрелом в затылок.
   Байрон резко повернулся и бросил на него яростный взгляд:
   - Кто он? Я не могу вспомнить, как его зовут. На кого он похож?
   Дойль поднял свои пышные брови:
   - Почему бы вам самому не попробовать вспомнить это? Тот голос:  "Да,
Хорребин, этого тоже придется убить". Попытайтесь не только услышать, но
и увидеть.
   Байрон прикрыл глаза и почти сразу же удивленно произнес:
   - Я в шатре, полном каких-то египетских древностей;  самый  уродливый
клоун в мире сидит на чем-то, похожем на птичью  клетку.  Он  говорит  с
каким-то лысым стариком...  О  Господи!  Это  же  мой  греческий  доктор
Романелли!
   - Ромени, - поправил Дойль. - Он грек?
   - Нет, Романелли. Ну, мне кажется, он итальянец, но  он  лечил  меня,
когда я болел в Патрах. Как могло случиться, что я до сих пор  не  узнал
его? Наверное, мы с ним вернулись в Англию вместе... но зачем  Романелли
смерть короля? И зачем для этого тащить меня  из  Греции?  -  Он  сел  и
посмотрел на Дойля в упор, довольно воинственно. - Я не шучу,  приятель,
- мне надо точно знать, какое сегодня число.
   - Это одна из немногих вещей, в которых я уверен, - спокойно  ответил
Дойль. - Сегодня  среда,  двадцать  шестое  сентября  1810  года.  И  вы
говорили, что всего четыре дня назад находились в Греции?
   - Черт побери! - прошептал Байрон. - Похоже, вы не  шутите!  Поверите
ли, я помню, как лежал в лихорадке в Патрах, и это было не больше недели
назад. Да, в прошлую субботу я точно находился в Патрах, и этот  негодяй
Романелли со мной. - Он улыбнулся. - Знаете ли, Эшблес, все  это  как-то
смахивает на колдовство! Даже...  даже  если  бы  через  весь  континент
протянулась цепочка пушек, из которых бы меня выстреливали каждый раз  в
нужную сторону, я и то не успел бы попасть  сюда  в  срок,  чтобы  вчера
поить лондонцев за свой счет. Юлий Секвенций  описывал  такие  случаи  в
своей книге о чудесах.  Не  иначе  как  Романелли  подвластна  воздушная
стихия!
   Эдак мы далеко зайдем, подумал Дойль.
   - Возможно, - осторожно кивнул он. - Но если Романелли лечил вас там,
то он... он наверняка остался там. Ибо этот доктор  Ромени  -  очевидно,
это его близнец - был здесь и раньше.
   - Близнец, говорите? Ну, этот лондонский близнец очень скоро  выложит
мне все как на духу, если  потребуется  -  под  дулом  пистолета!  -  Он
решительно встал, потом брезгливо осмотрел свой наряд и ноги в чулках. -
Проклятие! Я не могу себе позволить вызов на дуэль,  когда  на  мне  эта
гадость! Надо сначала зайти к галантерейщику.
   -  Вы   намерены   пугать   чародея   пистолетом?   -   саркастически
поинтересовался Дойль. - Да его... э-э... воздушные стихии уронят вам на
голову ведро, чтобы вы не смогли прицелиться. Полагаю, сначала нам стоит
нанести визит этому  Братству  Антея:  если  когда-то  они  представляли
реальную угрозу для Ромени и его людей, они,  может  быть,  помнят,  как
противостоять их чарам. Байрон нетерпеливо щелкнул пальцами.
   - Полагаю, вы правы. Вы сказали "мы"? У вас что, тоже с ним счеты?
   - Мне необходимо узнать от него кое-что, - ответил Дойль  вставая.  -
Кое-что, что он... вряд ли расскажет мне... добровольно.
   - Отлично. Так пошли же к этим... как их? Братству Антея? Тем более у
нас есть время, пока не будет готова моя новая одежда  и  обувь.  Антея,
говорите? Это не те ли, что имеют  обыкновение  расхаживать  босиком  по
грязному полу?
   Это напомнило Дойлю о чем-то, но он не успел понять,  о  чем  именно,
так как Байрон поспешно влез в свои ненавистные башмаки и  устремился  к
двери.
   - Вы идете?
   - Да, конечно, - откликнулся Дойль, надевая  плащ  Беннера.  "Запомни
это - насчет босых ног и грязи, - сказал он себе. - Это связано с чем-то
очень важным".

***

   Капельки  пота  сползали  по  лбу  доктора  Ромени,   как   крошечные
хрустальные улитки. Усталость мешала ему сосредоточиться, но  он  упорно
пытался связаться с Мастером в Каире. Вот в чем дело,  догадался  доктор
Ромени, эфир слишком восприимчив, потому что, не пройдя и  десяти  миль,
его послание начинает рассеиваться конусом, теряя энергию, вместо  того,
чтобы узким лучом устремляться к  свече,  постоянно  горящей  в  чертоге
Мастера, оно останавливается и возвращается  к  его  собственной  свече,
отзываясь громким, искаженным эхом, которое так бесит его  самого  и  до
смерти пугает цыган.
   Он еще раз поднес горящую  лампу  к  почерневшему  фитилю  магической
свечи. Это была уже двенадцатая попытка, и как только появился маленький
шар пламени, он физически ощутил, как силы покидают его.
   - Мастер! - хрипло  произнес  он.  -  Вы  меня  слышите?  Это  я,  ка
Романелли, из Англии. Мне необходимо поговорить с  вами!  У  меня  такие
новости, может быть, придется остановить всю операцию. Я...
   -  Фименна  злижедди?  -  Его   собственный   голос,   искаженный   и
замедленный, вернулся к нему так громко, что он отшатнулся от  свечи.  -
Эддьяка, Раббибелли задингли. Бнене оббготимма... - Идиотское эхо  резко
оборвалось, оставив только слабый шум -  словно  далекий  ветер  хлопает
занавеской. Это не назовешь успешным  контак-том,  и  все  же  это  хоть
чем-то отличается от предыдущих попыток.
   - Мастер? - с надеждой в голосе спросил он. Так и не превратившись  в
человеческий голос, далекий шелест начал складываться в слова.
   - Кес ку сехер сер сат... - шептала пустота, - тук кемху а пет...
   Огненный шарик погас, когда свеча, сбитая кулаком Ромени, ударилась о
полог. Он поднялся в холодном поту, дрожа  и  пошатываясь,  выбрался  из
шатра.
   - Ричард! - рявкнул он злобно. -  Куда  ты  провалился,  окаянный?  А
ну...
   - Акай, руа! - откликнулся старый цыган, спеша на его голос.
   Доктор Ромени оглянулся. Солнце уже клонилось к  закату,  прочерчивая
на вересковой  пустоши  длинные  тени;  оно  явно  было  слишком  занято
неизбежным погружением в Дуат и последующим плаванием  на  ладье  сквозь
двенадцать ночных часов, чтобы оглядываться на  то,  что  происходит  на
этом  лугу.  На  траве  возвышалась  высокая   поленница,   похожая   на
двадцатифутовый пролет моста, и резкий запах бренди в  вечернем  воздухе
не оставлял сомнений в  том,  что  его  угрозы  подействовали  и  цыгане
все-таки вылили на дрова весь бочонок, не оставив себе ни капли.
   - Когда вы вылили бренди? - спросил он.
   - Минута назад, руа, - отвечал  Ричард.  -  Мы  бросать  жребий,  кто
помогать тебе.
   - Отлично. - Романелли  протер  глаза  и  глубоко  вздохнул,  пытаясь
выбросить из головы шепот, который слышал  только  что.  -  Принеси  мне
жаровню с углями и ланцет, - произнес  он  наконец.  -  И  мы  попробуем
вызвать эти духи огня.
   - Аво. - Ричард поспешил прочь, бормоча охранительные  заклинания,  и
Ромени снова обернулся к солнцу, которое уже коснулось тьмы. И пока  его
страж погружался во тьму, слова, что он слышал, все громче звучали в его
голове: "Кес ку сехер сер сат, тук кемху а пет..." ...Кости  твои  падут
на землю, и не увидеть тебе небес...
   Он услышал шаркающие шаги Ричарда за спиной, пожал плечами и,  приняв
решение, начал нащупывать пальцами вену на левой руке.
   Будем надеяться, что они удовольствуются кровью ка, подумал он.

***

   Старик в побитом молью  халате  по-обезьяньи  нахмурил  седые  брови,
когда Дойль отважился наполнить свой маленький стакан дешевым  шерри  из
графина.
   - Наливайте, наливайте, милорд, - с  кислой  улыбкой  сказал  старик,
когда Байрон потянулся за графином во второй раз.
   - Да... гм... так о чем это мы? - дребезжащим голосом продолжал он. -
Ах, да! Так вот, помимо...  э-э...  тихих  радостей  приятного  общения,
основной целью нашего Братства является, как бы это сказать, искоренение
ростков скверны в старой доброй Британии. - Трясущейся рукой он  высыпал
на тыльную сторону ладони изрядную порцию табака, втянул ее  ноздрей,  и
Дойлю показалось, что  старик  вот-вот  рассыплется  от  сокрушительного
чиха.
   Байрон неодобрительно скривился и поболтал остатками шерри в стакане.
   - Спасибо! Прошу - апчхи! - прошу прощения, милорд.  -  Старик  вытер
слезы носовым платком. Дойль нетерпеливо подался вперед.
   - И как именно вы искореняете эту, как вы выразились, скверну, мистер
Мосс? - Он огляделся по сторонам: пыльные  шторы,  гобелены,  картины  и
книги надежно ограждали комнаты Братства Антея от свежего осеннего ветра
на улице. Его начинало мутить от  запахов  свечного  воска,  шотландской
нюхательной смеси и истлевших кожаных переплетов. - А? О, ну,  мы...  мы
пишем  письма.  В  газеты.  Мы  протестуем...  э-э...  против  смягчения
иммиграционных законов, мы выдвигаем предложения  касательно...  запрета
цыганам, неграм и... э-э... ирландцам появляться в крупных городах. И мы
печатаем  и  распространяем...  э-э...  памфлеты,  что,  -   он   бросил
неприязненный взгляд на  Байрона,  -  приводит,  как  вы,  должно  быть,
понимаете, к значительным расходам средств из нашего  банка...  то  есть
фонда. И мы спонсируем пьесы морального содержания...
   - Но почему Братство носит имя Антея? - перебил Дойль в  страхе,  что
слабая надежда, затеплившаяся в нем при упоминании о Братстве,  окажется
беспочвенной.
   - ...которые... что? О! Ах да, мы считаем, что сила  Англии,  подобно
Антею из... э-э... античной мифологии, основана на неразрывной  связи  с
землей... с почвой... так сказать, с истинно британской... э-э...
   - С почвой, - яростно кивнул Байрон,  отодвигая  стул  и  вставая.  -
Замечательно. Благодарю вас, мистер Мосс, это  весьма  вдохновляет.  Вы,
Эшблес, можете остаться - вдруг услышите чего-нибудь еще не менее ценное
на случай, если нам придется отбиваться от диких негров или ирландцев. Я
лучше подожду у галантерейщика. Поскучаю немного, ничего страшного. - Он
повернулся на пятках, сдержавшись,  чтобы  не  поморщиться  от  боли,  и
вышел. Звук его шагов, приглушенный коврами, становился все тише,  потом
хлопнула входная дверь.
   - Простите нас, - сказал Дойль окаменевшему от  подобного  неуважения
Моссу. - Лорд Байрон - человек порывистый.
   - Я... ну, конечно, молодость... - пробормотал Мосс.
   - Но послушайте, - продолжал Дойль, подавшись вперед, что  вызвало  у
Мосса  нескрываемую  тревогу,  -  вы  никогда  не  были  более...  более
воинственными? Я хочу сказать, лет сто назад, когда обстановка... ну, не
знаю... была серьезнее, что ли... тогда вы тоже ограничивались  письмами
в "Таймс"?
   - Ну, тогда действительно  имели  место...  э-э...  силовые  меры,  -
осторожно отвечал Мосс.  -  Тогда  Братство  размещалось  на  Лондонском
мосту,  у  его  южной   оконечности.   В   наших   архивах   сохранились
упоминания...
   - Архивах? Скажите, а я мог бы ознакомиться с ними?  Прошу  вас.  Гм,
лорд  Байрон  особо  подчеркивал,  что  хотел  бы  лучше  знать  историю
Братства, прежде чем решиться вступить в него, -  поспешно  добавил  он,
заметив, что Мосс снова начинает хмуриться. - В конце концов, должен  же
он хорошо представлять себе организацию, в которую готов вложить немалое
состояние?
   - Что? Ну да, конечно, - проскрипел  Мосс,  с  усилием  отрываясь  от
стула. - Правда, вы не член Братства,  но,  полагаю,  мы  можем  сделать
исключение из...  э-э...  правил.  -  Опираясь  на  трость,  он  наконец
выпрямился, насколько это ему удалось, и заковылял  к  двери  в  дальней
стене. - Если вы захватите лампу  и...  э-э...  последуете  за  мной,  -
пригласил он, и упоминание о  немалом  состоянии  заставило  его  нехотя
добавить, обращаясь к Дойлю, "сэр".
   Дверь отворилась со скрипом, не оставляющим сомнений  в  том,  что  в
последний раз ее открывали довольно  давно,  и  когда  Дойль  переступил
порог следом за Моссом, он понял почему.
   От пола до  потолка  комната  была  заполнена  штабелями  тетрадей  в
кожаных переплетах, частично уже обрушившихся, рассыпав по полу  обрывки
пожелтелой от времени бумаги. Дойль протянул руку к ближайшему бумажному
сталагмиту, доходившему ему только до груди, но оказалось, что протекшая
крыша превратила всю стопку в пресованную массу трухи.  Вторжение  Дойля
вспугнуло колонию пауков, так что он на всякий случай отошел в сторону и
решил удовольствоваться осмотром полки с  несколькими  парами  старинных
башмаков. На одном башмаке что-то блеснуло, и, приглядевшись, он  увидел
золотую цепь около трех дюймов длиной, прикрепленную к рассохшейся  коже
каблука. Оказалось, что такие же цепи есть  на  всех  башмаках,  хотя  в
основном не золотые, а медные, давно позеленевшие от времени.
   - А цепи зачем?
   - А? О, это просто... э-э... старая традиция, прикреплять  к  правому
каблуку цепь. Право, не знаю,  откуда  она  взялась.  Скорее  всего  это
просто причуда вроде... э-э... пуговок на манжетах, лишенная...
   - Что вам известно о происхождении этой традиции?  -  рявкнул  Дойль;
это, как и слова  Байрона  насчет  босых  ног  и  грязных  полов,  снова
напомнило ему о чем-то важном. - Подумайте!
   - Но  послушайте,  сэр...  зачем  так...  не  надо  кричать...  дайте
подумать. Кажется, члены Братства времен Карла Второго постоянно  носили
цепи... ну да, конечно, только они  не  просто  цепляли  их  к  каблуку,
как... э-э... теперь, но пропускали их через отверстие в башмаке... и  в
чулке... и обматывали верхнюю часть ее  вокруг...  э-э...  лодыжки.  Бог
знает зачем. Разумеется, с годами все... э-э... упростилось... и ногу не
натирает...
   Дойлю  удалось-таки  найти  более  или  менее  сохранившуюся   стопку
тетрадей и перелистать несколько верхних. Он обнаружил,  что  они  лежат
строго в хронологическом  порядке  и  что  содержание  их,  датированное
восемнадцатым   веком,   ограничивается   записками   сугубо   светского
характера: обед, на котором ожидался,  но  так  и  не  появился  Сэмюэль
Джонсон,  недовольство  плохим  качеством  портвейна,   протест   против
введения золотых и серебряных галунов... Впрочем, ближе  к  семнадцатому
веку записи стали более редкими, но зато более загадочными;  по  большей
части они велись не на страницах, а на вклеенных  явно  позже  отдельных
листках.  Дойль  никак  не  мог   уловить   смысл   этих   записей,   то
зашифрованных,  то  похожих  на  планы   с   неразборчиво   сокращенными
названиями улиц, но в конце концов нашел  тетрадь,  целиком  посвященную
событиям одной ночи, четвертого  февраля  1684  года.  Вложенные  в  нее
листки  были  нацарапаны  наспех  на  относительно  внятном  английском:
похоже, что у писавших не было времени зашифровать записи.
   Хотя писавшие, видимо, рассчитывали  на  то,  что  читатель  в  курсе
событий и интересуется только подробностями:
   "...и мы последовали за ним и за его диавольской свитой по льду, там,
где Порк-Чопп-лейн переходит в Саутварк-сайд, - читал Дойль на одном  из
обрывков бумаги. - Наш отряд поспешал на лодке, несущейся на колесах  по
льду аки посуху, направляемой Б. и нашим безымянным Информатором, и хотя
мы всеми силами избегали сты