Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
раве с цветами. Это, конечно, из маленького имения
его дяди, Ришье. Катя с радостью встретила учтивого и веселого Пехтеря, п он
понял, что будет с ней счастлив.
Явилось сразу множество дел.
Оказывается, уже не те капоры, другая отделка, немного иной покрой.
Несколько журналов из Парижа и Петербурга лежали дома. Это события! Заказы в
магазины столицы посылались заранее. Кажется, пока путешествовали на курорт,
жизнь сделала необычайный скачок. Посылки пришли на этих же днях; все именно
такое, как в журналах. Такая радость! Не только пейзажи, как уверял дядя, но
и вид новых платьев излечивает Душу.
Но подвенечного еще не заказывали.
Муравьевы выехали в Петербург. И среди дам это толковалось в том
смысле, что Николай Николаевич будет хлопотать о разрешении на выезд с женой
за границу на отдых, в Париж, к ее родным.
Дядя в "контрах" с Николаем Николаевичем. Он остался не доволен
некоторыми его распоряжениями, а более всего тем, что Муравьев не его, а
Запольского оставил за себя. Дядя сказал раздраженно, что собирается уезжать
на будущий год из Восточной Сибири.
Где-то в глубине души Катя знала, что Муравьев едет в Петербург далеко
не из-за желания выхлопотать жене поездку в Париж.
580
...Начинался такой же веселый сезон, как и в прошлом году. Молодежь
собиралась то в одном доме, то в другом. Пехтерь был прелестен, танцевал
прекрасно. Но чего-то не хватало. Платья и новинки ненадолго увлекли
Екатерину Ивановну. Хотелось чего-то другого. Опять стало скучно, она
говорила сестре, что ищет каких-то новых горизонтов, что здесь люди
ничтожны, читала Грибоедова, и ей казалось, что живет в обществе Фамусова.
Она чего-то ждала. Свадьба представлялась ей избавлением.
- Но что, если я люблю господина Невельского? - спрашивала она сестру.
- Да, ты его не забываешь...- кокетливо ответила сестричка.- А вчера
любила Пехтеря?
Саша тоже не забывала Геннадия Ивановича. Но в любовь Кати плохо
верила.
"Ах, Катя! Впрочем, как говорят, любовь зла... Пехтерь -лучший жених,
полуфранцуз... Правда, у него нет поместья, но он из семьи дворян. Но
дворянину без службы нельзя, он и поступил к Николаю Николаевичу, и
прекрасно служит, а получит сестрино приданое и будет русский помещик, но с
присущим ому особым лоском".
Однажды у Волконских зашел разговор о литературе и о браке.
Катя сказала, что, по ее мнению, браки должны быть равными, чтобы были
общие интересы и общая деятельность. Это тысячу раз сказанное всеми в устах
Кати имело значение.
- Но такие браки редки,- заметил ее жених, втайне очень польщенный.
- Да, может быть, это еще редко, но это тот идеал, к которому должна
стремиться женщина!
Варвара Григорьевна, уверенная, что Катя, судя о книжных героях,
подразумевает себя, сказала с улыбкой, что племянница ее потому так говорит,
что находит свое счастье в равном браке.
Мария Николаевна смолчала. Она с интересом приглядывалась к Кате. Она
поняла девушку совсем по-другому. Чем старше становилась Екатерина Ивановна,
тем оригинальнее были ее суждения. "У нее должно быть будущее",- думала
Волконская.
Дядя как-то странно держался с Пехтерем, словно недолюбливал его. А с
Невельским он был дружен, но тоже как-то странно. Иногда его хвалил, а
иногда сомневался в нем. Он
581
молчал, слыша мнение тети и всех остальных, порицавших Геннадия
Ивановича. По особенности своего характера, он никогда не спорил.
А подвенечного платья не заказывали, и Катя не торопила. Ей казалось,
что были какие-то разговоры между дядей и тетей. Наконец свадьба была
назначена...
И вдруг дядя пришел и рассказал, что получил письмо от Невельского, оно
ужасно запоздало. О подвигах Невельского он говорил при всех с похвалой. Он
даже сказал, что Невельской герой. Тетя была смущена и раздосадована.
Катя, взволнованная, зашла в кабинет к дяде. Она случайно и невольно
прочла в письме несколько строк, как раз те, где Невельской писал, что
боготворит ее, будет любить вечно, но что желает ей счастья с Пехтерем,
просит простить, пишет о себе, что идет снова к своей цели...
Катя почувствовала, что душа ее забушевала, что там псе темнеет, как на
море в бурю, что она сама готова теперь к борьбе, что ее, кажется, обманули.
Что-то прежде неведомое, сильное явилось в ней.
В этот день был первый осенний бал и Катя танцевала вальс с Пехтерем.
Тот тоже получил письмо от Невельского и втайне очень гордился, что поставил
дерзкого и отважного капитана на колени. Победа была полная, и впервые за
все это время он назвал капитана "Генашей".
Катя высокомерно взглянула на жениха, как бы говоря: "Еще рано!"
Она сказала, что очень уважает ум и благородство господина Невельского.
Опять музыканты на хорах играли все быстрей и быстрей, Пехтерь легко
скользил по паркету. Это был полет по воздуху, а не танец. Катя вспоминала
прошлогодний бал у Муравьевых. И сейчас, под звуки вальса, еще
величественней казались жизнь Невельского п его трагическая судьба, судьба
человека, в несчастье отважившегося на подвиг. Он там, может быть, погибал,
но его помнят здесь...
- Тетя, я не буду шить подвенечного платья! - сказала утром Екатерина
Ивановна.
- Что ты? Что ты? Как можно! Ты хочешь отказать Пех-терю?
Тетя была вне себя и обвинила дядю, зачем он рассказал про письмо. Ведь
девичьи годы идут быстро! Но дядя совсем не
582
хотел возбуждать в племяннице чувства к Невельскому. Он не думал, что
так получится.
А из Аяна пришло еще одно известие, что Невельской блестяще все
исполнил.
- Невельской занял Амур! - говорил дядя.
Общество говорило, что Геннадий Иванович неблагонадежен, что он
фантазер, плохой человек и т. д. Но уже раздались другие голоса. О нем
заговорили у Волконских. И Мария Николаевна сказала при Кате, что сыну Мише
желала бы в жизни того, что совершил Невельской.
"Это был мой мир, он дарил мне его! А я поверила в разговоры и
пренебрегла всем ради всеобщего спокойствия, ради дяди и тети, чтобы не идти
наперекор мнению общества. А дядя сам в восторге от него! Я изменила "ему" и
его делу. Я изменила своей любви!"
Катя заметно охладевала к жениху, она стала посмеиваться над ним, в ней
явилось легкое пренебрежение, которое означает, что любви уже нет...
Но Пехтерь был умен, он знал, о чем тревожится Катя, он умело и
терпеливо развлекал ее.
Невельской явился в Иркутск и на другой день ускакал в Петербург. Он
сказал Волконскому, которого на старости лет сильно стали занимать личные и
семейные дела приятных ему людей, что "кто полюбил в тридцать пять лет, тот
никогда не разлюбит". Это дошло до Зариных.
Дядя сказал, что Невельскому на этот раз, кажется, несдобровать, будут
ему неприятности.
Поспешный отъезд капитана в Петербург, его краткие визиты всем
должностным лицам, его подчеркнутое достоинство произвели в Иркутске на
чиновников неприятное впечатление.
- Свет не зря говорил - он неблагонадежен! - заявила Варвара
Григорьевна.
На этот раз дядя не возразил.
Через две недели после отъезда Невельского пришло известие, что его
ждет разжалование и это решено окончательно. Так сказал дядя, выйдя после
прочтения срочной почты к чаю в пять часов вечера.
- Как хорошо, что я спасла тебя,- сказала тетя младшей племяннице.
Та вспыхнула, поднялась и вышла.
5S3
Глава 25 ПИСЬМО
Его действия оказались противны воле высшего правительства,- объясняла
тетя, придя в комнату девиц.- Его поступку придано особое значение...- И
тетя стала рассказывать все, что слышала только что в разговоре один на один
от дяди.-Это хорошо, что ты вовремя отказала ему! - восклицала она, слегка
сжимая Катины руки,- а то было бы очень неудобно...
При слабом мерцании свечей Катя странно посмотрела. Сейчас лицо ее было
бледно, и казалось, что глаза черны и черны волосы.
- Что с тобой, моя душа? - тревожно спрашивала тетя. Катя слабо тронула
рукой лоб, чуть склонив голову, как бы
в глубоком раздумье.
- Тетя! - вдруг умоляюще спросила она.- Неужели он погибнет?
- Его разжалуют! - ответила тетя, как бы изумляясь, в чем тут еще можно
сомневаться.- Все понимают это.
- Это ужасно! - слабо вымолвила Катя и жалко закусила скомканный
платочек.
- Его винят в том, что он обманул государя.
- Тетя! Это такая неправда! Все это не так, я знаю. Он ни в чем не
виноват. Поверьте мне, я знаю все... Он мне все рассказывал.
- Он все рассказывал тебе? - с изумлением спросила тетя.
- Да! - с гордостью ответила Катя.
Тетя невольно смолкла. Катя поднялась, выражение силы мелькнуло в ее
глазах.
- Он совершил действия вне повелений,- делая рукой точно такой же
резкий жест, как обычно делал Невельской, с чувством сказала Катя, и лицо ее
стало быстро покрываться густым румянцем.- Я знаю, что он прав. Но ведь и
все знают об этом, и дядя сам мне говорил, и все восхищались его смелостью и
патриотизмом, и все ставили ему до сих пор это в заслугу. Но у него враги в
Петербурге. Он говорил, что ему мешают. Я не могу переменить о нем своего
мнения. Я совершила ужасную ошибку. Я знаю, что эта игра ужасна. Я знаю все.
584
Я думала о нем все это время. Он желает величья и счастья России! Он не
жалеет себя. Это герой, герой! - слезы потекли из ее открытых глаз,
Варвара Григорьевна была поражена.
- Но я знаю, что это за человек, и не верю ему... Я совсем не хотела
тебя обмануть... Я вижу... Бедная девочка...
- Тетя, все это не так, я знаю... Он мне все рассказывал...
- Ах, Катя...
Тетя понимала, будет продолжение ужасного скандала - еще один спектакль
для всего города.
Лицо Кати сразу осунулось, слезы лились неудержимо, и локоны
распустились, липли ко лбу и щекам.
- Боже мой, боже мой! - восклицала тетя, пытаясь обнять ее.- Успокойся,
я не могу видеть твоих слез.
- За что? За что так обошлись с таким человеком? - с горьким отчаянием
воскликнула Катя, сжимая в кулачке платок.
"Она любит его, бедная девочка!"-подумала тетя и сама заплакала.
Зарина пришла к мужу в сильном расстройстве.
- Я не могла скрывать,- призналась она и рассказала все, что произошло.
- Конечно, Николай Николаевич пустит в ход все связи,- заговорил
Владимир Николаевич, выслушав жену.- Но противники сильны. Нессельроде,
Чернышев... Боже упаси связаться с ними! Это, знаешь, наглые, надменные
выскочки. А наш Невельской режет правду в глаза.
- И на самом деле, за что человека разжаловали? - воскликнула тетя.- Ты
знаешь, он мне не очень нравится, он мал ростом, невидный и не пара Кате, но
все же надо быть справедливыми...
"Как я могла так не понять его,- винила себя Катя.- Ах, господин
Невельской, если бы вы знали, как хорошо я помню все, что вы говорили... Но
что теперь будет с вашими мечтами?.."
И невольно перед ее мысленным взором вдруг явился образ Марии
Николаевны. Волконская, с суровым, добрым лицом, ободряюще смотрела на Катю,
словно говорила ей: "Вот, Катя, теперь твоя очередь..."
585
"Я на все готова,- думала Катя,- но если бы я могла спасти его... Я бы
ничего не пожалела. Что с ним сейчас? Быть может, вот в эту именно
минуту..."
Она вздохнула, представив, как огромные усатые жандармы в касках
окружили маленького бледного Невельского в арестантском халате, а он смотрит
на них пристально своими горящими глазами... "Ах, господин Невельской, как
же теперь осуществятся ваши мечты... Кокосовые острова... Да, да! Ведь я
помню все, что вы говорили..."
Ей вспомнилось детство в Смольном, придирки и грубость воспитательниц;
жестокие условия содержания доводили многих там до отчаяния. Не все терпели
покорно. Находились девочки, которые, бывало, ночью перед иконой клялись
подругам, что станут "отчаянными". Давшие такую клятву становились врагами
воспитательниц. Никакие наказания не могли их сломить. Тайно им
сочувствовали и помогали все, за исключением наушниц. И все знали, что
обреченная "отчаянная" ни за что не отступится от своей клятвы. •
Кате тогда казалось странным так жертвовать собой.
...Сестра Саша не спала.
Катя вскочила с постели и схватила ее за руку, подвела к иконе, и обе
встали на колени.
- Клянусь тебе, пресвятая богородица,- говорила Катя,- что я люблю
Геннадия Ивановича, и буду любить вечно, и отдам ему всю свою жизнь. Может
быть, я смогу спасти его своей любовью, помоги мне...
В ночных рубашках девушки помолились и потом уснули вместе на Сашиной
кровати.
Ночью Катя ушла от сестры. Она зажгла свечу и достала бумагу из ящика.
Она умылась, оделась без помощи горничной и села писать.
Она взялась за перо и почувствовала, что руки ее дрожат. Руки были
мертвенно-белы и жалки. Она сжимала их и терла, нервно встала из-за стола,
ломая пальцы, прошла по ковру п быстро села на место.
"Дорогой Геннадий Иванович! - написала Катя и отложила перо. Она долго
и тщательно вытирала слезы платочком, глядя покрасневшими глазами на
бумагу.- Все это время я мысленно с вами,- взявшись за перо, продолжала
она.- Я слыхала про ваше несчастье. Но что бы ни было, я люблю вас и
согласна стать вашей женой. Я готова пойти с вами куда угодно, где бы
58в
вы ни были. Простите меня, что я так глупо вела себя. Я полюбила вас
при первой встрече. Молю бога, чтобы все обошлось благополучно. Да пребудет
с вами его благословение.
Любящая вас Катя".
Она перечитала написанное и вдруг улыбнулась счастливо, хотя слезы еще
текли по щекам.
Потом она написала Екатерине Николаевне в Петербург, вложила конверт
для Невельского в ее пакет, запечатала все и снова улеглась и уснула крепким
сном подле своей милой Саши.
Глава 26 ВТОРОЙ ГИЛЯЦКИЙ КОМИТЕТ
Прибыв в Петербург, Невельской нашел губернатора в гостинице "Бокэн",
где Муравьев всегда останавливался и где в прошлом году стоял капитан.
"Как он помолодел и похорошел! Каким красавцем выглядит! - подумал
Муравьев.-Кажется, ничего не подозревает . "
Невельской остановился в этой же гостинице. Он успел переодеться. На
нем новый мундир с иголочки. Он еще ничего не знал, что делается в
Петербурге.
Щеки его румяны, пышут здоровьем, сам крепкий, рука твердая. "На Амуре
так расцвел илп это его морозом разрумянило?"
Губернатор рассмотрел карты и рапорт, сказал, что все готово к
комитету, но что поднялась буря, какой еще не бывало.
Взгляд капитана не дрогнул, выражение лица его, счастливое и сильное,
не изменилось.
То, о чем он думал по дороге и к чему он приготовился, было гораздо
страшней того, что могло быть на самом деле. Он вычистился, побрился, как
солдат перед боем, надел "белую рубаху" и сейчас готов был грудью встретить
врагов. Он был готов пожертвовать собой и бросить этим вызов, если не внимут
разуму. Он был спокоен, даже не спешил к губернатору, как бы зная уже, что
там его не ждет ничего хорошего.
Муравьев был поражен его выдержкой.
"Он железный или бесчувственный человек! Или же безум-
587
ный". После всего, что сделал Невельской на Амуре, после ужасного
потрясения в Иркутске он не только не поник, но еще и сиял. "Может ли
человек быть доволен в таком положении? Неужели он так надеется на меня?
Этого не может быть".
Перед приездом Муравьева все бумаги, присланные им, рапорт Невельского
и представление на высочайшее имя царь прочел, был разгневан поступком
Невельского и велел все рассмотреть в комитете министров. Это дало повод
распространиться слухам, что офицер, посланный Муравьевым, разжалован. Но
ему и в самом деле грозило разжалование.
- Геннадий Иванович, опасность от иностранцев - вот нага козырь!
Сгущайте краски! Вы правы, они только этого боятся. Составляйте новый
рапорт, да так, чтобы припугнуть их. Смелей, Геннадий Иванович!
Вошел Миша. Он уже давно в Петербурге и на днях собирается к родным в
Москву.
В день заседания гиляцкого комитета Невельской оставался в гостинице.
Губернатор в Петербурге, и присутствие капитана па этот раз в комитете не
потребовалось. Но его могли пригласить в любой час...
Это было время, когда постарел царь и постарели его несменяемые
министры. Правительство состояло из уже дряхлых и жестоких, но молодившихся
людей. Эти старцы были своеобразным символом слабевшего, но жестокого
николаевского режима. Они не хотели уходить из политической жизни, как бы не
желая верить, что они старики. Они глушили и уничтожали все молодое во всех
порах жизни.
Но Муравьев не испугался. Он знал этих людей и, хотя пользовался их
покровительством, знал и то, что есть другие люди, которые могут стать на их
место. За годы жизни в Сибири он привык к самостоятельности. Он почувствовал
свою силу, умение действовать и держался тут как равный с равными.
- Экспедиция, посланная на Амур,- говорил он на комитете,- доказала
нам, что там нет никого, кроме гиляков! Офицер, отправленный мной, основал
там, согласно высочайшему повелению, пост в заливе Счастья. Обстоятельства
были таковы, что он вошел в реку и там поставил пост, который мы можем снять
или оставить. Но он должен был так поступить, так как английские описные
суда подошли к устью... Из этих же причин он оставил объявления иностранцам
о принадлежности края
588
России! Прошло полгода. Если бы земля там была нерусская, так были бы
протесты. Но их нет. Капитан привез с собой на судне гиляков, которые
объявили в Аяне, что они независимы, никогда не платили дани маньчжурам. Они
желают, чтобы русские жили у них. Их просьба записана в присутствии
губернатора Камчатской области контр-адмирала Завойко и подлинность ее
подтверждена также присутствовавшим в это время в Аяне преосвященным
Иннокентием, нашим знаменитым миссионером, который удостоил гиляцкую
депутацию вниманием и беседовал с ними. Вопросы его преосвященства, равно
как и ответы гиляков, я имел честь представить комитету с остальными
документами. Из них явствует совершенная подлинность всего того, что
представляет нам о своих исследованиях в земле гиляков капитан первого ранга
Невельской. Вот действия капитана, которыми он стремился удержать ту страну
для России. Эти документы не могут не рассеять недоверие, оказанное ему и
его открытию.
- Эти свидетели из гиляков, на которых вы ссылаетесь.- сказал с места
тучный Сенявин, вскидывая густые черные брови,- так же не заслуживают
доверия, как и сам Невельской.
- Это все дело ваших рук! - раздраженно заговорил министр финансов
Вронченко.- Да как это подчиненный вам офицер смел оставить такое объявление
самовольно! Вы и должны ответить за его действия!
- Его действия согласны с моими намерениями! - спокойно ответил
Муравьев. Он объявил, что все действия Невельской совершил с его ведома. Он
шел на риск, инстинктом угадывая, что это вернейший ход.
- Вы памятник себе хотите воздвигнуть! - грубо крикнул Муравьеву
военный министр граф Чернышев.
Тут Муравьев вспыхнул...
- А этого офицерика, господа...- заговорил Вронченко.
- Разжаловать! - поджимая губы, вымолвил Берг, глядя вдаль черными
колючими глазами, в которых было опьянение собственным величием.
- Разжаловать! Разжаловать! - раздались голоса