чиновники.  Приехал  и  Фролов.  Невельской  не  подал  ему руки,  сдержанно
поклонился.
     Фролов очень беспокоился  за своего родственника, приказчика  Березина,
который вел караван в Аян. Невельской догонит его в тайге на тракте. Что там
будет?  Как  он  накинется  на  Березина  и  сорвет на  нем зло?  А  Березин
единственный  человек,  на которого можно положиться. Но  как  втолкуешь это
Невельскому?  Фролов  и боялся капитана,  и  рад  был бы замять  происшедшую
ссору, и  не мог  решить,  как  поступить, писать ли  жалобу. Подозревал, не
нарочно ли сказаны Невельским оскорбления. Он ведь друг генерала!
     Вечером, в  двухстах верстах от Якутска, на станции, которая находилась
в юрте,  крытой дерном, Невельской сказал Мише,  показывая на молодую полную
якутку, выносившую ведро с молоком:
     - Смотри, какова! Глаза  черные и разрез  как у чилийской красавицы.  А
формы?
     - Не в моем вкусе...
     - Посмотри, сколько в ней живости, женственности, при ее полноте. Какая
свежесть!
     Над тайгой летели караваны гусей и лебедей.
     А еще через неделю в глухой и по-весеннему голой тайге
     414
     Корсаков  и  Невельской прощались,  стоя среди  кочек, там,  где  тропа
двоилась. Правая -  аянская  - шла  прямо в воду,  в болото, и, как говорили
якуты, надо было ехать десять верст но воде. Левая шла  в горы, но за ними -
по слухам - тоже болота.
     Корсаков  ехал налево, в Охотск,  наблюдать  за перенесением порта,  за
движением грузов по охотской дороге. Невельской - на Аян.
     Проводники попрощались и разъехались на вьючных лошадях. Один из якутов
сидел на иноходце, ожидая капитана и держа в поводу его коня. Казак, спутник
Корсакова, трусил за вьюками, ушедшими на Охотск.
     - Налево пойдешь - коня потеряешь...-пошутил Миша.
     - Направо пойдешь - голову потеряешь...- добавил Невельской.
     Они постояли, глядя друг другу в глаза, и подали руки.
     -  Прощай,  Миша,  дорогой  мой  друг! Прощай, брат!  -сказал  Геннадий
Иванович.- Один ты желал мне всегда добра!
     Корсаков заморгал.
     - Верь мне, кто полюбил в тридцать пять лет, тот никогда не разлюбит. Я
люблю ее и не разлюблю никогда! Прощай!
     Они обнялись и трижды крест-накрест крепко поцеловались.
     Миша  дал  шпоры  своему   коню  и  стал   догонять  поехавшего  вперед
проводника.
     Невельской  сел  в седло  и  тронул  коня. Вскоре  он въехал в болото и
поднял ноги на седло. Лошади шли по брюхо в воде.
     ...Через потоки грязи, болота, тайгу, по рекам пробирался Невельской на
Аян, проклиная новую компанейскую дорогу.
     Не раз винил он себя, что  зря обидел Фролова, что груб с людьми. Но на
станциях  опять  кричал,  требовал  старшин, угрожал.  Грузы  всюду  лежали,
лошадей   не   было,   люди,   назначенные   следить  за   транспортировкой,
пьянствовали.  День ото дня убеждался он, что все остановилось, никто ничего
делать не хочет.
     - Почему же нет коней? - спрашивал капитан на одной из станций.
     -  Нету...- отвечал  горбоносый  низкий якут,  плотный и  широкоплечий,
родовой староста и местный богач, державший, по слухам, всю округу в кулаке.
     - Где двести пятьдесят коней, которых ты обязан был выставить?
     4Н
     Якут молчал.
     Другие якуты, собравшиеся тут же, с ненавистью смотрели на Невельского.
Он  налетел  внезапно.  Якуты были далеки от той цели, которой  их обязывали
служить. Они видели в Невельском только злого чиновника.
     - Приготовить розги! - велел казакам Невельской. Якут встревожился.
     -  Вашескородие,  хороший  господин...-  заговорил  он,  а  глаза   его
забегали.
     - Ты староста? Ты  должен был поставить коней?  Так вот я тебя выпорю и
будешь знать...- сжимая кулак и поднося его к  лицу  старосты, грозно сказал
капитан.
     Пришли казаки с розгами. Явились понятые, двое стариков - один русский,
другой якут.
     - Мер-завец! - крикнул капитан на повалившегося в ноги старосту.- Будут
кони или нет? Или запорю тебя, мерзавца...
     Он схватил богача за ворот и тряхнул его.
     - Будут, будут...
     - Я вас выучу, что значит не исполнять приказание генерал-губернатора !
     Невельской  на  всех  станциях  требовал   собирать  людей  и  распекал
старост... Одна была у него надежда, что впереди идет Березин  с караваном и
грузы, нужные для Камчатки, доставит вовремя.
     В десяти верстах от перевала через хребет сплошь лежал снег. Невельской
измерял его глубину - в среднем было пять четвертей, но чем дальше, тем снег
становился глубже. Кони выбивались из сил.
     Невельской велел  искать  оленей,  а  сам  расположился на компанейской
станции, которая  находилась в землянке.  На  плоской бревенчатой крыше ее -
толстый слой снега, вокруг - ни единой постройки, только загон для лошадей и
тот почти  не виден из-за снега.  Куда ни кинь взор - всюду снег и снег. Тут
уж толщиной в сажень.  Из  сугробов торчат редкие лиственницы  и тощие белые
березы. Вдали за лесом сияет гребень хребта.
     Якут-смотритель послал за  оленями.  Капитан велел делать себе  широкие
охотничьи лыжи.
     Тут еще стояла зима.
     -  Никогда  не  бывало  на  нашей  памяти,-  говорил  один из  казаков,
сопровождающих капитана,-чтобы в эту пору держались такие холода...
     416

Глава 3 ПАРУС КИТОЛОВА

     Василий Степанович Завойко готовился к лоту, к переезду на Камчатку. Он
был  назначен на  должность губернатора Камчатской области, надеялся, что со
дня на день должен стать контр-адмиралом, и беспокоился, почему указ об этом
не приходит.
     Он с  нетерпением  ожидал  вскрытия  льда  и  прибытия  судов,  которые
зимовали  в  Охотске  и  должны были  перевозить людей и  грузы  из  Аяна на
Камчатку. Он чувствовал прилив сил и готов был к деятельности.
     Поздняя  и  холодная  весна связывала ему руки.  Вдали  море  вскрылось
давно, но у берегов широкой и крепкой полосой  стоял лед и вся бухта была во
льду,  а  на сопках  и в тайге лежали глубокие снега.  Завойко знал, что  за
хребтом страшная распутица, что на болотах сейчас утонешь в море грязи и что
Березину  нелегко пробиваться с караваном. Давно уже посланы якуты встречать
Невельского.
     Завойко  уверен был,  что Невельской  запоздает  к  началу навигации  и
упустит время: чего доброго, провалит  все  - вот тогда, полагал он, Николай
Николаевич  и  все высшие  лица в Петербурге увидят,  на кого  они возложили
надежды  и  что  за  человек  Невельской!  Как же можно поручать такое  дело
неопытному человеку,  выдвинутому  по  протекции! Василий Степанович считал,
что теперь дела лучше пошли бы без Невельского.
     "Я сам бы все закончил на Амуре  так же успешно, как начал. Там Орлов -
мой человек,  который доведет  все  до  конца  без  треска и  шума,  получше
Невельского. Орлов еще проверит все его  открытия  как следует. Все это дело
начато Компанией и Компанией должно быть завершено. Так судит и  дядюшка,  и
не может судить иначе. Я же сразу увидел Невельского, каков он! Поручили ему
Амур! Ну вот, пусть п  расхлебывает теперь! Лето на  Амуре  наступило, а его
нет. Они еще поклонятся Завойко, который много лет печется об этом".
     Василий Степанович  сидел в  магазине,  разбирал свой  запас  гаванских
сигар.
     Нужно было четыре тысячи штук приготовить Михаилу Семеновичу Корсакову,
тот  просил  для дяди, сенатора Мордвинова, чтобы послать в Петербург, а еще
нужно перед уходом на Камчатку отправить сигар дядюшке Фердинанду  Петровичу
и  братцу  Василию  Егорычу,  которым  уже  послана  часть по осени и еще по
посылке зимой.
     Прибыв на Охотское побережье, Завойко, как человек  практичный,  быстро
понял,  чем  могут  быть  полезны  китобои.  Апельсины  и бананы  с  Гаваев,
кокосовые орехп, муку, консервы, разные вещи он получал от них. Но апельсины
и бананы  в Питер не пошлешь. А хорошие сигары,  настоящие  гаванские, любит
покурить  каждый  наиважнейший вельможа в  столице, а при  нынешних пошлинах
таких сигар  там не достанешь  ни  за  какие деньги.  У Завойко запас их  не
переводился.
     Послышались колокольцы, и вскоре  прибежал старик  молоканин, живший  в
доме у Завойко, и сказал, что якуты приехали, Березин с караваном на подходе
и, видно, завтра будет.
     - Ну,  слава  богу! -  сказал  Завойко,  поднимаясь  с табуретки, перед
которой двое  компанейских приказчиков в меховых сюртуках, стоя на  коленях,
укладывали сигары.
     -  И  этот...   ну...  приехал...   как  его...  -  продолжал  старик,-
Невельской!
     -  Что ж  ты,  старый дурень,  молчишь! Полтавской галушкой  подавился?
Осел!
     Завойко пошел в дом, переоделся в  мундир и вошел  в гостиную,  где его
ожидал капитан.
     -  Дорогой  Геннадий  Иванович,-  широко улыбаясь  и  раскидывая  руки,
воскликнул Завойко,- как рад  я вас видеть, как рад! Что же, думаю, не  едет
Геннадий Иванович!  Ну  как  же, как  же, наш  дорогой,  проехали  вы, какие
новости, как там: его превосходительство Николай Николаевич?
     - Вот уж могу сказать, что я проклял вашу  дорогу, Василий Степанович,-
полушутя ответил Невельской, слабо  улыбаясь и остро глядя  на Завойко снизу
вверх уставшими, лихорадочно блестевшими  глазами.- Если  бы  не Березин, не
знаю, как бы я добрался.
     "Только приехал, не  успел порога  переступить,  а  уж  колет  глаза",-
подумал Завойко.
     - Вам,  наверно,  не  понравилось,  что  грязно  и через  реки пришлось
переправляться  на  плотах? Так то  тайга, как же  не  быть  воде,  Геннадий
Иванович!
     Капитан стал ругать дорогу, реку Маю, сказал, что измерял фарватер, что
он  узок и извилист и буксирного парохода там завести нельзя.  Потом сказал,
что транспорты стоят, лошадей
     418
     нот,  подрядчики -  мерзавцы, грузы не перевозят, а якутские  чиновники
бездельничают.
     - Все запущено! Какая лень, бестолочь, пьянство! Вешать мало!
     "Что он такой разъяренный приехал? - удивился  Завойко.- В своем ли  он
уме? Как можно, войдя в дом, наводить такую критику и говорить такие слова!"
     - Двенадцать тысяч пудов казенного провианта, назначенного на Камчатку,
где-то  в пути. На Алдан прибыло три тысячи шестьсот пудов. Половина  пойдет
на  лодках...  Чтобы  доставить  остальной груз,  надо  еще  две  тысячи сто
пятьдесят лошадей... Я послал нарочного  в Якутск,  чтобы выгоняли  народ из
селений на тракт!
     Завойко не ожидал от Невельского таких забот о провианте  для Камчатки.
"Что он так беспокоится?"
     - А от Амги до Маи  двести верст -  сплошное болото. Сколько же времени
пойдут транспорты? Дай бог, чтобы в августе прибыли в Аян!
     Капитан ругал скопцов, живущих у тракта.
     - Реки боятся! Тут нужны не скопцы, а чтобы потомство росло и привыкало
к местным условиям.
     Невельской совсем не хотел обидеть Завойко. Говорил он от души, делился
тягостными впечатлениями и не сознавал, как больно ранит собеседника. Он все
время помнил свое. Боль  жила в его душе,  и капитан не видел из-за нее, что
было  каждому  очевидно,  он  становился  слишком  откровенным,   находил  в
разговорах отдых и облегчение.
     Завойко решил выказать хладнокровие.
     -  Чем вы  так  огорчены  и встревожены,  дорогой  Геннадий Иванович? Я
обеспокоен, не произошло ли с вами несчастья?
     Невельской  остолбенел на миг, раскрыл  глаза, заморгал, уставившись на
хозяина, и немного покраснел.
     "Тут что-то есть!" - подумал Завойко  и сказал: - Мужики  действительно
подлецы, и якутское начальство ленится. Так  против всего этого примем  меры
общими силами, но зачем же так волноваться?
     Невельской решил, что Завойко не может ничего знать.
     - Как же не несчастье! - ответил он сдержанней.- Ведь  срывается все...
Больше скажу, грузы разворовываются под всякими предлогами.
     - Так, пожалуйста, не волнуйтесь, Геннадий Иванович! Ведь вы только что
приехали, и нам еще будет время все обсу-
     дить. А вы мне ничего не  сказали про  Николая  Николаевича, правда ли,
что он болен?
     - Да, он болен... Я был в Петербурге и на обратном пути задержался...
     Начались взаимные расспросы.
     - Так вы задержались в Иркутске?
     -  Николай  Николаевич  просил  меня  об  этом,-  не  смущаясь,  сказал
капитан.-  Он был очень плох...- А как  Орлов? - спросил он после небольшого
раздумья.
     - От  него было  известие. Он прислал письмо с тунгусами,  пишет, что в
мае достиг устья...
     -  Расцеловать вас, Василий Степанович! "Единственный  дельный  человек
среди всей здешней братии!" - думал капитан про Завойко.
     Вышла  Юлия Егоровна. Невельской  передал  ей  поклон  от знакомых и от
братца  Василия  Егоровича. Вечер  прошел  в  разговорах про Петербург и про
политические новости. Потом толковали о предстоящей амурской экспедиции.
     Завойко замечал, что Невельской  временами  рассеян, отвечает невпопад,
все время о чем-то думает.
     -  Ах, Юлинька,- сказал он  жене, когда гость поднялся  на мезонин, где
ему отведена  была комната, и супругам  можно было поговорить  по душам,- за
что ему дали капитана первого ранга? Этого я не  могу понять! За Амур? Так я
могу только  сказать: ха-ха!-яростно, но приглушенно воскликнул Завойко.- За
что? За то,  что  присвоил чужую славу!  Вот что  значит человек  съездил  в
Петербург!  Схватил  то, что мы с тобой добывали годами  тяжкого труда! Это,
Юлинька, сделано,  чтобы  он не  зависел здесь от меня! Несправедливо это! -
сказал  Василий  Степанович,  усаживаясь  на  кровать.-  Я  совсем  не  могу
примириться!  За то, что я начал Амур  исследовать,  а он пришел на готовое?
Теперь он говорит про грузы с таким видом, будто бы я не забочусь... А разве
Березин не мой человек и не  мной послан? Он привел караван, и все в целости
и сохранности. Разве Невельской не видит этого? Разве он  не понимает, что я
все  безобразия  искореняю  и  пекусь о казенном интересе... Нет, Юлинька, я
просто не знаю, что тут будет! Никакой другой человек не выдержал бы на моем
месте! А я еще заботился о нем, послал навстречу ему якутов, никто другой не
ждал бы его на моем месте в такое время!
     - Почему он дядюшку не повидал?  -  сказала Юлия  Егоровна.- Он странно
выглядит,- кажется, чем-то расстроен.
     420
     - Да, он не в  своей тарелке! Не знаю, как это удалось ему в Петербурге
выйти сухим из воды... Но дядюшка не  захотел с  ним встретиться. Невельской
хвастается, что видел дядю Георга у Литке, где были все ученые!
     Юлии Егоровне еще многое было неясно. Невельской  приехал  обласканный,
облеченный полным  доверием,  но в  то  же  время чем-то  огорченный.  Успех
Невельского  - несомненен.  Но его  дерзости  муж  должен  положить  предел.
Хорошо,  что у Василия  Степановича есть  на этот раз гордость. Она  желала,
чтобы честь открытий на Амуре принадлежала ее мужу...
     - Да, два чина! - сказала она.- Он оказался проворным!
     - Он подлый и низкий человек! - вспыхнул муж.- Да разве  мне не следует
два чина? Гораздо больше, чем ему!  И я  это докажу!  Но ведь я,  ты знаешь,
Юлинька, чинам  не придаю  значения, как и дядюшка, который всю жизнь  из-за
этого обойден и обижен...
     Подумав несколько, он сказал:
     -   А  что,  если  я  тоже  потребую  себе  два  чина,  Юлинька?  Пусть
генерал-губернатор даст мне то, что я заслужил. Я напишу ему, что это  очень
оскорбительно для  меня, если Невельскому дали за мои открытия два чина, а я
должен ждать производства...
     - Ты напиши обо всем Михаилу Семеновичу, но без колкостей.
     - Ты думаешь?
     - Это не будет обращением к генералу, но когда Михаил Семенович получит
твое письмо, то от себя непременно напишет об этом Николаю Николаевичу...
     -  Так я и сделаю, Юлинька.  Я напишу  завтра же... Невельской говорит,
что Корсаков раньше  нас отправится  на Камчатку. Я рад этому, и мы с  тобой
примем его  там как самого дорогого  гостя и еще  поговорим  с ним обо  всем
этом... Но, ей-богу, не знаю,  как я  смогу снести все придирки Невельского,
так  мне больно и неприятно! Слышишь, шаги наверху? Это он не  спит и ходит,
что-то придумывает, вместо  того чтобы  спать.  Уверяю  тебя,  Юлинька,  это
ужасный человек...
     -  Мы  не  поговорили  вчера  о  главном,  Василий Степанович,-  сказал
капитан, придя утром в кабинет Завойко.
     - Да  я уж сижу спозаранок  и смотрю ваши бумаги и требования, Геннадий
Иванович,- отвечал Завойко,- но почти ни-
     421
     чего не могу вам дать из того, что вы требуете для снабжения экспедиции
Орлова,  кроме самой малости. Пришел караван  с Березиным, но там вы знаете,
что за грузы: инструменты и товары для Аляски, а из казенного груза - порох.
     - Как же быть?
     -  У  меня нет и фунта гречневой крупы! Мы ее давно  не видели!  И муки
мало. Ей-богу,  так! Сами же  вы видели,  что делается на дороге. Транспорты
стоят и, бог весть, когда они прибудут!
     Невельской на этот раз смолчал.
     -  Когда придут транспорты, тогда  пожалуйста! Но ведь  время уйдет,  и
меня здесь не будет, и вам нельзя ждать...
     Снабдить экспедицию теплой одеждой Завойко также отказался.
     -  У меня  нет  теплой одежды.  Компанейский  товар так  плох, что я не
рискую предлагать. Но  скажу  вам,  что все эти варежки,  кухлянки и валенки
есть в Охотске  в компанейском магазине, это я знаю, только не могу сказать,
сколько штук. Вы  как будете  писать Михаилу Семеновичу, то  просите,  чтобы
приказал  он Лярскому не продавать ничего,  а то и там их не будет.  Я пошлю
нарочного тунгуса, и он ваше письмо доставит в Охотск.
     - Мне кажется,  Василий Степанович, что вы шутите. Я  не могу  поверить
тому, что вы говорите,-глянув неприязненно, сказал Невельской.
     - Я бы и сам так подумал на вашем месте. Но у меня нет ничего. Ей-богу,
так! Все есть в Охотске,  и вы можете потребовать оттуда все необходимое для
экспедиции Орлова. Ведь там главный порт!  - он упрямо называл отряд, шедший
под командованием Невельского, "экспедицией Орлова".
     - Василий  Степанович! - воскликнул Невельской.-  Все сроки  пропущены.
Вместо  того  чтобы готовить экспедицию,  я  ездил в  Петербург,  куда  меня
вызвали, я рассказывал вам вчера... Я не мог ничего подготовить как следует.
Моя надежда была  на вас и на Лярского, вы знаете также, что со  мной поехал
Миша Корсаков, он отправился в Охотск, чтобы следить за перевозкой грузов, и
он также будет помогать  мне и отправит сюда на  кораблях что  возможно.  Но
более всего я надеялся на вас. Я  же не говорю о том, что генерал  пишет вам
своей рукой... Василий  Степанович, я  прошу вас  подумать и  помочь  общему
делу!
     - Как же вы желаете от меня того, что я не могу, а сами
     422
     не  считаетесь  со  мной  и  моими  трудами,  ругаете  аянскую  дорогу.
Подымаете  такой  крик из-за того, что вам неудобство было, когда  вы ехали.
Так  я уже знал, что для вас, как человека непривычного, будут неудобства, и
послал людей встретить вас, и они напрасно ждали вас целый месяц...
     - Как вы меня поняли, Василий Степанович? Если бы  речь шла обо  мне, о
том, чтобы только мне по  этой дороге одному ездить, я бы и не заикался. Мне
удобства не нужны, и я приехал жив и здоров. Но как путь к  океану - аянская
дорога никакой критики не выдерживает!
     "Час от часу не легче! - подумал Завойко.- Вон куда клонит!"
     -  Так  вы уверяете  меня, что  аянская дорога  нехороша?  - спросил он
язвительно.
     -  Это правда, что же скрывать,  и парохода на  здешней роке никогда не
будет при ее извилистом и узком фарватере.
     - Не будем спорить,  история  нас рассудит, Геннадий Иванович. А что до
меня, то я не могу исполнить предписания генерала. Просите все потребное для
экспедиции Орлова в Охотске у Лярского. И  еще я не знаю, что смогу дать для
компанейской лавки, для расторжки с гиляками. Мне еще  требуется подумать об
этом, и я не знаю, смогу ли все представить в должном комплекте.
     "Ничего нет для  меня!" - подумал  Невельской.  Спорить и ссориться  не
хотелось. Он поднялся к себе.
     Вскоре за ни