ова в его великих открытиях.  Но  со  временем  петербургские  вельможи
прибрали  все  к  своим  рукам, перевели  главное  правление  из  Иркутска в
Петербург.  Они  стали получать миллионы чистого дохода.  За последние  годы
дело,   начатое    иркутянами,    "перешло",   как   выражался   Иннокентий,
порассказавший  кое-что  губернатору  и  подливший  масла в  огонь,  "в руки
лютеран"  -  придворных  немцев.   Компания  была  монополистом,  не   знала
конкуренции.  Акционеры  ее богатели, а служащие в  "колониях" думали лишь о
сохранении дивидендов на прежнем уровне.
     Муравьев заметил, что  Завойко  всегда жалуется  на что-нибудь, охает и
клянет свою  судьбу. Поначалу это удивляло губернатора.  Но теперь он понял,
что  это  жалобы  человека,   который  одновременно  отлично  все  делает  и
преуспевает. Жалобы  и проклятья  не мешали Завойко жить и обзаводиться всем
необходимым. И  не  только обзаводиться, но  и стяжать  себе добрую славу  в
Компании, быть на отличном счету.
     Василий Степанович надел  фуражку и повел губернатора. - Ох! - вздохнул
он,  подходя к огромному амбару.-  Боже  мой! Сейчас увидите все наши грехи,
что мы еще не успели вывезти, хотя тысячу лошадей уже  отправили и возим все
лето и
     всю осень...
     Сильной рукой Завойко распахнул широкую дверь бревенчатого пакгауза. До
потолка громоздились  кожаные  тюки  с пушниной, привезенные из американских
владений. Это  все было добыто охотниками: индейцами, алеутами и русскими на
Аляске, Прибыловых и Алеутских островах.  Со времени Шелехова осталась та же
упаковка, та же сортировка.
     -  Вот морские котики! -  сказал Завойко.-  Отсюда они пойдут  по новой
дороге на Маю, в Якутск, а оттуда в Иркутск и Кяхту для продажи в Китай. Эти
коты  - наше  золото,  чем богата  Компания и все  акционеры.-  Завойко стал
рассказывать, как идут запросы из Петербурга, много ли забито котов, сколько
отправлено, каких, куда...- А как этих котов бьют  нынче все иностранцы - то
бишь  силеры1, как они себя сами называют,- так про  то. ни слова, хоть  я и
писал уже не раз.  Наши богатства  разве так  надо охранять!  Право же, ваше
превосходительство, если не спохватимся вовремя, то все погубим...
     Дощатый пол в узких коридорах между тюками был выструган  и чист. Пахло
салом  шкур  и свежерубленым  деревом. Эти  два запаха  - новых  построек  и
пушнины - преследовали губернатора все время, пока он обходил Аян.
     "Так  вот  они, знаменитые амбары Компании!" -думал он, глядя на  груды
драгоценных мехов.
     Муравьев не был достаточно богатым  человеком, чтобы не завидовать тем,
кто  получает  миллионы  от  продажи  этих  шкур,  не  зная  даже,  как  они
добываются. В  душе у него накипело против Компании. Брать миллионы и ничего
не  давать! Завойко,  родственник  председателя Компании, и тот уверяет, что
богатства не охраняются, гибнут, что иностранцы разбойничают!
     Другой сарай был заставлен бочками с красной рыбой.
     - Только что закончился лов  ее,-  сказал  Завойко.- Это  хлеб здешнего
населения. Так же как и  на Камчатке! Я наладил сам вылов и сам плел невода,
учил всех, и теперь все сыты.
     Часть  сарая была отведена под магазин, где хранились товары: попроще -
для  туземцев,  а получше - на продажу иностранным китобоям. Завойко сказал,
что среди шкиперов  есть у него знакомые, и  что все они большие канальи, но
его боятся, и что  сигары, которыми  он вчера угощал, доставлены из Ма-ниллы
одним   из  этих  шкиперов,  и  что  тысяча  штук  будет  упакована  Николаю
Николаевичу к отъезду, так как таких сигар нельзя сыскать в Петербурге ни за
какие деньги.
     Солнце  поднялось высоко,  когда  губернатор и Завойко вышли,  закончив
осмотр. Море, ярко-синее, как на юге, ослепительно  сверкало. Листва  и иглы
опадали.  На вершинах сопок отчетливо видны были лиственницы и белые березы,
издали похожие на слабую щетину.
     1 Котиколов, охотник за котиками (искажен, англ, sealer).
     63
     -  Мне  приходилось кормить  все население  по побережью,-  рассказывал
Завойко.- Если  же  нет  улова,  сущее  несчастье. Тогда  я  вызываю оленных
тунгусов  из глубины материка и снабжаю население оленьим  мясом на выгодных
условиях.
     - На выгодных условиях? - переспросил губернатор.
     - Да,  на весьма выгодных... К тому  же раздаю рыбу, помогаю окрестному
населению, пекусь об инородцах, так как сознаю, что они тоже  есть подданные
императора.
     А море, едва вышли из строений, напоминало о Невельском...
     - А  что  же  представляет  собой  Аян в военном  отношении?  - спросил
Муравьев.
     -  Очень  выгодный  пункт. Сопки  дают  возможность  господствовать над
морем!..
     Но  чем  больше  говорил  о своей  деятельности  Завойко,  тем  мрачней
становился Муравьев.  На  душе его  было  тяжело,  словно он  предчувствовал
какое-то новое, еще неведомое несчастье...
     - Завойко  вчера говорил, что слухи, видимо, ложны, но сегодня  сказал,
будто бы один из тунгусов видел гиляков, на глазах которых "Байкал" потерпел
крушение по выходе из лимана,  а команду  действительно перерезали,- говорил
губернатор, возвратившись домой
     Екатерина Николаевна с тревогой посмотрела на мужа.
     -  Я  как без  рук,-  в  горькой  досаде воскликнул  Муравьев.- Завойко
прекрасный хозяин, но заменит ли он Невельского! Мне нужен Амур...
     Екатерина Николаевна много слыхала о Невельском и давно ожидала встречи
с этим офицером. За последнее время муж и все его спутники только и говорили
о нем,  и  она  желала видеть  этого  смелого моряка, о котором было столько
разговоров.
     - Хотя бы карты описи сохранились! - вымолвил Николай Николаевич.
     Екатерина Николаевна  отлично понимала,  что теряет  ее  муж с  гибелью
"Байкала". Он  возлагал большие надежды на путешествие  этого судна! Сколько
неприятностей ждет  мужа в Петербурге - ведь Невельской ушел на открытие без
инструкции. Она  представляла  себе гибель этого  отважного офицера там,  на
подводных  скалах  Амура, пожертвовавшего  собой, как  ей  казалось, ради ее
мужа. Теперь надо ехать, впечатлениями до-
     64
     роги рассеять гнетущее чувство.  Но ей  жаль  умного, смелого человека.
Она была по натуре добра, часто заступалась за тех, кого наказывал муж...
     - Ты расстроена?
     - Все это очень неприятно!
     -  Да... Невельской погиб из-за нашей вечной небрежности и опасений!..-
воскликнул  Муравьев.-  Теперь  планы  мои  подвергнут  сомнению,  и  я буду
выглядеть пустозвоном.
     Вечером Муравьев пригласил к себе Завойко.
     - Какие новости? - спросил он.
     - Да  все подготовлено,  и  коней  уже  пробовали завьючивать,- ответил
Завойко.
     - Я не об этом, Василий Степанович.
     - Приготовлена  "качка" для Екатерины Николаевны. Удобно  будет  ехать,
как в гамаке.
     Муравьев помолчал, хмурясь.
     - А "Байкала" все нет? - тихо спросил он.
     - Нет,  ваше превосходительство,-  ответил  Завойко с таким  выражением
лица, словно хотел сказать: "Простите, ваше превосходительство, тут я ничего
не могу..."
     - Я доволен  вашей деятельностью,  Василий Степанович. Но вот вы живете
здесь много лет...
     - Семь лет, ваше превосходительство!
     - А не занимаетесь вопросами Амура,- продолжал Муравьев.
     - Да  как же  не занимаюсь?! - изумился Василий Степанович.-  А  кто же
первый  возбудил  вопрос? Я день  и ночь думал  об этой реке п в  свое время
развил в этом направлении деятельность.
     - Что же это за деятельность?
     -  Да  я посылал  товары,  людей к мысу Коль.  Вот и  нынче туда поехал
Орлов. Мыс Коль у самого лимана. Совсем неподалеку! Я всегда помнил об этом.
     - Но не хотели бы вы еще раз заняться исследованием самого устья?
     - Конечно, мог бы! Я согласен вполне, что надо еще раз исследовать...
     Муравьев слушал, постукивая пальцами по столу.
     - Ведь если лиман доступен, это было бы отлично? - спросил он.
     - Только то невозможно! - ответил Завойко.
     - Но если бы?
     - Конечно, было бы отлично! - подхватил Василий Степанович.
     -  Так  нужно произвести  исследования  снова! Ведь могла  быть ошибка!
Поймите!  -  Муравьев  прошелся  по  комнате...-  В  будущем  центр  тяжести
международных  отношений  перенесется  с  Запада на  Восток. Будущее  Тихого
океана  огромно. Как  мы можем  быть безразличны к судьбе наших владений  на
Востоке?!  Нам  надлежит занять пункт, господствующий на океане.  Нам  нужен
Амур! Пусть,  пусть недоступен лиман. Перегрузку будем делать  на устьях. Мы
должны Амуром подкрепить Камчатку. Подвоз  всего необходимого по  Амуру  нам
необходим!
     -  Да я же все меры уже принимал! Так, ваше превосходительство, уж если
нужно новое исследование,  так и будем делать, как  вы желаете. Исследование
Амура мы можем продолжать с Камчатки!  Там у нас будут  суда,  и это  вполне
возможно сделать. Уж  как я начал это дело, то не  позволю пропасть  ему  и,
будучи на Камчатке, не оставлю дела  без  своего внимания. Орлов бывал там и
прежде, он опытный человек, и я опять его
     туда пошлю.
     Но Завойко в душе тревожился. "А что, если дядюшка ошибся?" - думал он.
Сам он верил до сих пор Фердинанду Петровичу, как великому ученому.
     Отпустив Завойко,  Муравьев почувствовал, что  на душе у него не легче.
Муравьев ценил  родственные связи  Завойко с семьей  Врангелей. Он надеялся,
что для Камчатки они будут полезны. "У меня пока ни тут, ни  там ничего нет,
а у Компании и средства, и суда, и товары". По всем признакам нельзя было  и
желать лучшего губернатора для Камчатки.
     Он  разглядывал карту  Камчатки,  потом  перевел  взор  на  Аляску,  на
Калифорнию, на острова южных морей.
     Но стоило взглянуть туда, где прямой синей дорогой из Забайкалья к морю
прочерчен был Амур, как настроение падало.  Великие планы общения с огромным
миром будущего  проваливались. Чем лезть через  хребты, губить  по нескольку
тысяч лошадей в год на  тракте, чего  бы проще  и удобней  сплавлять  все по
реке! Он чувствовал, что без Амура все дутое, все пустое.
     Вечером  в Аян стали прибывать якуты  с  лошадьми, которых пасли  они в
отдалении от Аяна, за хребтом, на лугах. Появились олени.  Завойко, готовясь
к отправке губернатора, проверял
     66
     копыта  лошадей,  сам  ходил  в  шорную, где срочно  заканчивали делать
особые  седла, и  обо  всем  докладывал  губернатору.  Рано  утром  Муравьев
поднялся не в духе.
     - Ты опять так грустен? - ласково тронув  руку мужа и  заглядывая ему в
глаза, спросила  Екатерина Николаевна.- Ведь мы скоро будем  дома!  Там ждет
нас  так  много  интересного.  И не обижай их,  этих простых, преданных тебе
людей...
     - Жаль Невельского! -ответил он.- Без него я как без рук.
     Оставив  дела, губернатор  отправился на  прогулку;  он ушел  к морю  и
долго, в одиночестве, ходил по песчаной отмели, поглядывая вдаль.
     - Ни паруса,- сказал он жене, воротясь.
     Элиз сидела тихо  - она знала, что погибли прекрасные молодые офицеры и
в Петербурге во многих аристократических домах наденут траур.
     Муравьев рассказал, что по  дороге изругал Струве. Он подошел к  столу,
стал разбирать бумаги.
     - Все рухнуло. Все мои надежды погибли...  Екатерина Николаевна  хотела
теперь лишь одного - чтобы
     муж уехал отсюда поскорее, в дороге ему будет легче.
     - У нас в России вот так всегда из-за подлости и трусости гибнут лучшие
люди...- сказал  он.- Если  даже он жив  где-нибудь, то теперь, после гибели
судна, понесет  ответственность...  Конечно,  никакие исследования  долго не
будут теперь возможны...
     Муравьев решил, что, чего  бы то ни стоило, надо искать Невельского. Он
уже отдал приказание Завойко немедленно, не ожидая Орлова, снарядить берегом
экспедицию за счет правительства на поиски людей, спасшихся с "Байкала".
     За завтраком Муравьев сидел  молча, не вмешиваясь  в  разговор  жены  с
Элиз. Камердинер подал икру, крабов и водку.  Губернатор выпил  рюмку и стал
закусывать. Вдруг на улице раздался крик:
     - Корабль в море!
     За столом все замерли. Муравьев вскочил с салфеткой на груди и бросился
к окну. Поднялись и женщины.
     -  Николай Николаевич!  -  вбежал,  гремя  новыми сапогами,  Корсаков.-
"Байкал" показался у входа в Аянскую гавань...
     -  Трубу! - приказал Муравьев, протягивая одну руку за трубой  и ударом
другой распахивая окно.
     б*
     67
     Екатерина  Николаевна подала  трубу.  Вдали  виднелось судно под  всеми
парусами.
     -  Корабль!  - вымолвил губернатор. Он взглянул на жену мутным, тяжелым
взором  отчаявшегося,  который не  верит  в избавление  и  просит  отзвука и
подтверждения.
     Лицо Екатерины Николаевны сияло.
     Муравьев решительно, всем корпусом, повернулся к Корсакову:
     -  Немедленно отправляйтесь  навстречу!..  Живо!..  Да!.. Передайте ему
инструкцию немедленно. Приготовить мой катер! Завойко ко мне! Где Струве?..
     Корсаков быстро вышел.
     Чиновники и офицеры суетились во дворе. Корсаков, отдавая распоряжения,
направился к берегу. К бухте бежали люди.
     v-  Василий  Степанович!  -  вскидывая  обе руки,  радостно  воскликнул
Муравьев, обращаясь к вошедшему в парадной форме Завойко.-Едем встречать...
     -  Катер  готов,  ваше  превосходительство!  -  доложил  тот.  Муравьев
заметил, что Завойко волнуется.
     -  Катенька, я  еду сейчас  же к Невельскому,- сказал  жене губернатор,
целуя ее в лоб.- Собирайтесь все, господа! - обратился он к своим спутникам,
вошедшим вслед за Завойко, чувствуя, что приближается историческая минута.
     -  Элиз,  Элиз!  - воскликнула губернаторша, проводив мужа и подходя  к
мадемуазель  Христиани,  смотревшей в  окно,  и обнимая ее за плечи.-  Какое
счастье, они живы!
     Слезы радости заволокли ее глаза.
     В  окно  видно было, как небольшое двухмачтовое судно огибало  косу, на
которую выбегали волны. Шлюпка с Корсаковым уже направлялась к нему.
     На берегу губернатора ждал катер  с  гребцами. Все уселись. Завойко сел
рядом с рулевым.
     -  Весла  на  воду!  - скомандовал  он.-  Навались! Гребцы что было сил
налегли на весла. Завойко поднял на
     корме  андреевский флаг.  Катер  понесся. Берег,  скалы,  лес в  желтых
осенних пятнах поплыли  прочь.  Дома  фактории с белыми  широкими  крышами и
новые  светлые  строения Аяна становились все меньше.  Навстречу приближался
"Байкал". Вот  уж  видны офицеры на  юте, густая толпа  офицеров,  на солнце
поблескивают пуговицы и кокарды. Сразу видно, что это не компанейское судно,
где обычно всего один штурман, а что при-
     68
     шел балтийский военный корабль. Офицеры не  спускают с катера подзорных
труб. Впереди  офицер  низкого  роста,  с рупором,  взмахивая рукой,  иногда
что-то кричит, оборачиваясь к матросам. Это, конечно, сам Невельской!
     Черный борт судна подымается все выше. Уже  видны белые буквы на корме:
"Байкал".
     - Он!  Прибыл, цел и невредим! - проговорил Муравьев, щуря  свои острые
глаза и чувствуя, что восторг и волнение охватывают его.
     Теперь  уж  ясно  видно крупный  нос  под  фуражкой и  загоревшее  лицо
Невельского. Капитан ниже всех,  но в нем что-то богатырское, и не в фигуре,
хотя она крепка, а в осанке. У него сейчас такой  вид, словно он притащил на
себе все это судно вместе с командой и офицерами.
     На  палубе  раздались  слова  команды.  Матросы  строились  с  ружьями.
Готовилась официальная встреча губернатора.
     -  Геннадий  Иванович! - подымаясь  в шлюпке,  с нетерпением воскликнул
Муравьев.- Где вы были? Я всюду искал вас! Откуда же вы явились?
     Невельской отдал рупор,  кинулся к  борту  и, положив на него обе руки,
вытянул шею.
     - Сахалин -  остров! - раздалось над морем.- Вход в лиман и в реку Амур
возможен  для  кораблей  с  севера  и с юга! Вековое заблуждение рассеяно! -
хрипло кричал он,  видимо сильно волнуясь и торжествуя свою победу.-  Истина
обнаружена! - И он поднял руку.
     - Суши весла! - приказал раскрасневшийся Завойко.
     На  судне  грянула команда.  Звякнули  ружья почетного караула.  Шлюпка
подошла к уже поставленному парадному трапу. Офицеры кинулись к губернатору,
но тот  отстранил  их  руки и,  не держась за поручни, взбежал  по  трапу  и
кинулся с протянутыми руками к Невельскому...
     -  Дорогой  мой,  Геннадий  Иванович!  - воскликнул  он, горячо обнимая
капитана.- Как я рад! Боже, как я рад!
     Невельской загорел и на  вид очень молод. Из-под черного  лакированного
козырька  гордо  сверкают  юные синие  глаза. Лишь  привычная  дисциплина  и
привычка самому  повелевать держала  его, как оковы, но от этого пылкая душа
бушует  и  рвется  еще  сильнее.  Голова  его  приподнята  с  решительным  и
энергичным  выражением.  Черты  лица крупны  и  приятны,  хотя кое-где  есть
рябинки от перенесенной в раннем детстве оспы.
     - Получили  инструкцию, Геннадий Иванович?  Ты  передал  инструкцию?  -
строго обратился Муравьев к Корсакову, вытирая платком глаза.
     - Да, ваше превосходительство.
     -   Мы   ждали   ее   в   лимане...-   спокойно   заметил   Невельской.
Почувствовалось, что это человек твердый и с характером.
     - Вы встретили Орлова?
     - Да, но  о он не доставил  инструкцию,  а "Байкал" зря стоял у входа в
лиман и ждал...
     Невельской посмотрел на Завойко.
     - Знакомьтесь, Геннадий Иванович,- представил Муравьев Завойко.
     Две  крепкие руки протянулись друг  к  другу. Капитан рад  был встрече,
зная, что Завойко один из русских пионеров на охотском берегу.
     - Так я хочу немедленно видеть карты! - сказал губернатор.
     -  Идемте  в каюту,  Николай  Николаевич, идемте,  господа,-  пригласил
капитан всех гостей и своих офицеров.
     Невельской, сбегая  по трапу, остановился  посредине, как бы не  пуская
дальше губернатора.
     -  Стопушечные корабли  войдут в  устье Амура! - вдруг  воскликнул  он,
радуясь,  как  ребенок,  приблизив  лицо   к  лицу  Муравьева,  который   от
неожиданности  несколько  отстранился,  и  подергивая  его  за  пуговицу  на
мундире, словно губернатор слушал его  недостаточно внимательно.- Дуб растет
на берегах!
     Он сбежал и распахнул дверь капитанской каюты.


Глава 10 НА БОРТУ "БАЙКАЛА"

     Каюта была обшита полированной желтой финляндской сосной. Из нее же,  в
тон  стенам, стол, мебель и полки  с  книгами. Тут целая выставка предметов,
которые не сразу различишь, хотя яркое осеннее дальневосточное солнце льется
в  иллюминаторы  через обручи  сверкающей желтой меди. На  стенах  -  низкие
конические белые шляпы из бересты, чуть ли не в аршин диаметром, с черными и
красными аппликациями
     70
     из березовой заболони, кожаные и  деревянные  щиты,  старые  деревянные
латы, крытые лаком, копья с древками из бамбука и со стальными наконечниками
чуть  ли не  в фут длиной, трубки с длинными  мундштуками  из бамбука же и с
маленькими медными чашечками, кисеты и сумы из оленьей кожи, сапоги и куртки
из  нерпичьих  шкур,  напоминавших  желтый бархат,  халат  из  рыбьих кишок,
похожий  на  топорщившуюся  пергаментную   бумагу,  испещренную  швами,  как
татуировкой.
     Чувствовалось,  что это каюта  человека, вернувшегося после открытий из
стран таинственных и своеобразных.
     В углу  -  узкий темный  штурманский стол с  ящиками для  карт, немного
похожий на  комод. Посредине -  другой, обшитый  клеенкой.  Таков  маленький
салон  при  каюте  капитана.  Тут  все сдвинуто  тесно,  но  все  есть, даже
деревянный диван и кресло.
     - Прежде всего, чей  Амур, Геннадий Иванович? - спросил Муравьев, войдя
в каюту и держа обе руки  с раскрытыми ладонями,  словно  желая схватить ими
капитана за плечи.
     - Ничей, Николай Николаевич! -  в тон  ему воскликнул Невельской, точно
так же раскидывая ладони.- На  устье  Амура  живут  независимые гиляки, дани
никому не платят. И хотя  некоторые  из  них и называют себя маньчжурами, но
никакой  власти над собой  не признают. Мы встречали  ги