ва повела плечами.
     К  полудню  ветер  достиг  силы в  шесть  баллов. За обедом  в  тарелки
укладывали ложки и вилки, чтоб суп не плескался. В море, да еще в прохладные
дни,  ели  с особенным  аппетитом.  Суп  медленно  набегал  то на  один край
тарелки, то на другой... После обеда Муравьев вышел на полуют.
     -  Не  видно  "Байкала"?  -  спросил  он,  берясь  за  трубу,  поданную
штурманом.
     - Нет нигде...- ответил Поплонский.
     Ветер вдруг переменился и  стал крепчать.  Судно понесло к сахалинскому
берегу.
     "Черт возьми!"  - думал Муравьев, глядя, как  отчаянно боролись матросы
со штормом...
     Наутро видимость была отличная.
     -  "Байкала"  нет нигде. По-моему,  Николай Николаевич, нам не  следует
идти дальше,- говорил Поплонский.- Мы не можем доверять  имеющимся картам...
Продвигаясь  к  югу,  мы рискуем...  Один я готов  бы не задумываясь...-  Он
сказал, что не смеет подвергать опасности судно, на котором губернатор.
     - А если идти дальше? - быстро спросил Муравьев.
     -  Дальше мы рискуем,- повторил  капитан.-  Дальше  начинается загадка.
Море не исследовано, и мы можем подвергнуться разным неприятностям.
     Муравьеву уж и  самому не хотелось идти  дальше, и Екатерина Николаевна
страдала... Все эти моря, пески и скалы осточертели и ей и ему. Но он сделал
вид, что недоволен советом По-плонского, и строго нахмурился.
     Губернатор долго смотрел вперед, туда, где простиралось неведомое море,
направляя свою  трубу в  разные стороны, и долго еще молчал.  Идти  туда  не
хотелось, но и выказать этого нельзя...
     -  В  Аян! -  вдруг  решительно приказал  он, как бы скрепя сердце  и с
большой  досадой, поддавшись уговорам  Поплонского,  и спустился  к  себе по
трапу.
     - На брасы! - услышал он  наверху  повеселевший голос капитана  и,  сам
радуясь, что кончаются эти надоевшие поиски, вошел в каюту. Послышался скрип
штурвала и характерный стук троса. Руль перекладывали, менялся курс.
     44
     - Плавать у Сахалина, да еще с губернатором, по старым картам,- говорил
в это время Поплонский,- выбросит штормом на берег или сядем на мель...
     - А  у нас  еще  француженка,- сияя,  отвечал  молоденький  штурманский
помощник.
     -  Да,  боже упаси,  сраму не  оберешься! - подхватил Поплонский.-  Как
крепишь,  анафема!  -  зверски  заревел  он  в  трубу и,  опустив  ее, снова
обратился к юноше: - А любезная девица, очень пикантная...
     - Я приказал идти  в Аян,- говорил губернатор жене,  которая, кутаясь в
соболью накидку, сидела в салоне с мадемуазель Христиани и гадала на картах.
Екатерина Николаевна бледна и уже третий день не подымается наверх. Желтизна
стала проступать на ее лице.
     - Я уверен, что  Невельской уже в Аяне,- сказал Муравьев, снимая мокрый
плащ.- Он мог закончить опись...
     Через два дня "Иртыш"  проходил вблизи Шантарских островов;  их голубые
хребты с широкими  раз логами  закрывал туман, но на море  тумана не было, и
солнце светило ярко, и видно было, что  туман на берегу  становился все гуще
по мере того, как судно приближалось.
     - Что это такое? - наконец не вытерпел Муравьев.
     - Дым, ваше превосходительство! - отчеканил Поплонский.
     - Дым? Или туман?
     - Нет, это дым... Обычное явление  в здешних местах. Китобои где-нибудь
высаживались на берег, топили жир нли рубили дрова  для вытопки  и  подожгли
лес, чтобы сох, чтобы лучше были дрова на будущий год...
     - Ка-ак! - Муравьев кинулся к борту с таким видом, как будто перед  ним
были  не  Шантарские острова, а  провинившиеся чиновники,  которых надлежало
распечь.- Какое же право имеют китобои жечь наши леса?
     - Они без всякого права делают все, что им вздумается. Таково убеждение
граждан Соединенных Штатов...
     Муравьев  покачал  головой:  не  первый раз  слышал он такой ответ. "Ну
ничего! -  думал  он.-  Эти сведения еще пригодятся.  Все это новые  и новые
подробности для преинтереснейшего,  увлекательного, как  роман,  доклада  на
высочайшее имя".
     Он стоял на  полуюте и снова размышлял о том, что  надо сделать тут, на
Восточном океане.
     45
     Клубы белого дыма подымались из океана, и вскоре черные и синие вершины
Шантаров совсем исчезли в облаках.
     "Боже мой! -  думал  Муравьев под шум волн, как бы игравших  с кормой.-
Дать  жизнь этим великим  просторам! Камчатка,  Сахалин,  Шантары,  Охотский
берег... Что за народ, который занял все эти земли, что за  богатырь. Каждый
бежал отчего-то за Урая,  а потом, на краю света, заняв эти Шантары или реку
Охоту, слал: челобитную в Москву!..  Никому в голову не приходило зажить тут
князьком  самостоятельно...  И  теперь,  когда  Балтийское  море  все  более
превращается  в  большое озеро,  когда вскоре без океана жить  нельзя будет,
весь этот  мужицкий запас земли, припасенный  для Руси  два и три  века тому
назад, все эти Шантары, Охоты и Авачи сослужат еще нам великую службу..."
     Дни губернатор  проводил  в  салоне, составляя  письма  в  Петербург  и
обширную докладную  царю о результатах  своего путешествия и о необходимости
преобразования  в управлении Восточной Сибирью. В перерывах пил ром  с водой
и, разгоряченный, без шинели,  подымался наверх и проводил на  полуюте целые
часы.
     -  Nicolas,  vous  etes  foull  -  с  тревогой  говорила ему  Екатерина
Николаевна.- Ты простудишься в такой холод!
     - Мой дедушка всегда учил нас,- отвечал Николай Николаевич,- мешай дело
с бездельем - с ума не сойдешь...
     Екатерина Николаевна в шторм лежала с книгой, она знала, как вести себя
в любых условиях, кушала  немного,  но  вовремя, никогда не падала  духом  и
часто оживленно разговаривала с Элиз.
     Однажды к вечеру открылся матерый берег. На рассвете за-
     виделся Аян.
     - Вижу корабли в гавани...- доложил впередсмотрящий.
     - В гавани есть суда. Кажется, "Байкал" стоит,- сказал Поплонский.
     Муравьев почувствовал, что с плеч у него сваливается
     гора...
     - Вон и "Байкал"! - сказал он жене, которая поднялась
     наверх.
     - О, "Байкал" здесь!
     - А вон и "Кадьяк",-  заметил Поплонский.- Действительно, это "Кадьяк"!
А за ним "Байкал"!
     1 Николай, вы безумец! (франц.)
     46
     - Вое здесь, слава богу! Какая удача! Если "Кадьяк", то наш Миша тут! -
сказал Муравьев, опять обратившись к Екатерине Николаевне.- А мы искали их!
     Утреннее  солнце светило прямо  на крыши Аяна.  С  моря здания казались
большими.  Как вырезанные из белой бумаги, проступали  они на склонах черных
хребтов.
     "Что  мне  думать  и  искать,- размышлял  Муравьев,-ясно,  губернатором
Камчатки  должен  быть  Завойко.  Вот  его  деятельность,  как  на  ладони".
Губернатор уже познакомился с Завойко. Проезжая через Якутск, он вызвал  его
туда из Аяна и вынес впечатление, что это человек дельный.
     Подтверждения  были сейчас налицо. За время своего путешествия Муравьев
никогда   не  видал  столько  новых  построек.  На  Камчатке  старые  здания
разваливались, новый  госпиталь возводился  двадцать  лет, ОХОТСК был грудой
гнилья, а в Аяне - все новенькое. И место оживленное, корабли стоят. Завойко
- наилучшая  фигура  для  Камчатки! Он  трезв,  делен,  тверд, как  кремень,
здоров. Молодчина! Когда-то под Наварином упал с реи на палубу во время боя,
сломал руку, ребра и остался в строю. Герой и тверд духом.
     Муравьев подумал,  что с  назначением  Завойко следует поспешить,  пока
Компания не дала  ему повышения. Муравьев размечтался,  какое  огромное дело
разовьет  он  с  помощью  Завойко  на  Камчатке!  Порт,  казармы,  дома  для
чиновников!   "Полосатые  будки  выстрою   и   велю   срисовать,  представлю
государю...-  иронически  подумал  он,- чтобы  видел,  что полиция повсюду в
России, даже на берегах Тихого океана..."
     Муравьев  стал  смотреть  снова  на берег. Где-то  там были Невельской,
Завойко, Корсаков. Один пришел из важнейшей экспедиции, другой был виднейшим
администратором,  третий  -  Миша  Корсаков  -  родным,  близким  человеком,
неутомимым исполнителем.
     Муравьев чувствовал  свою силу и  власть над этими людьми, исполнявшими
его замыслы.
     А Поплонского, видимо,  что-то беспокоило. Он то и дело наводил трубу в
глубь бухты.
     - Да-а...- задумчиво и как бы с тревогой наконец вымолвил он.
     Этот маленький, пожилой  человек, смущаясь, необычайно  быстро краснел.
Лицо  его  и на  этот раз побагровело.  Осторожно  шагнув маленькой ножкой к
Муравьеву, он замер, видимо не решаясь заговорить, и  снова стал смотреть на
берег.
     - А  "Байкала" в гавани нет! -  звонким  голоском  заметил  штурманский
помощник, обращаясь к капитану.
     Поплонский покраснел еще сильней. Он давно заметил, что "Байкала" нет в
гавани, что там  стоят бот "Кадьяк",  китобойное судно и старый компанейский
транспорт "Охотск".
     - Нет? - спросил Муравьев, скрывая вдруг охвативший его холод.
     -  Нет "Байкала",  ваше  превосходительство,-  подтвердил капитан.- Это
стоит китобой, двухмачтовое судно, под американским флагом!
     - Что за чертовщина! - невольно вырвалось у губернатора.
     Не обращая больше внимания на Аяи, он стал смотреть на суда.
     -  Вот  это  бот "Кадьяк",  на котором  уходил  Михаил Семенович, а это
старый транспорт "Охотск",- говорил капитан.
     - "Охотск"? - строго переспросил губернатор.
     - Да,  "Охотск". Старое  судно, возит пушнину в Аян  из Америки. Четыре
года тому назад директор Гудзонбайской компании  Симпсон  приходил на  нем в
Охотский  порт  из   Ново-Ар-хангельска,-  рассказывал  Поплонский,  пытаясь
рассеять губернатора.- Да, этим "Охотском"  командовал тогда  Кадин, который
вместе  с Орловым  нашел Аян,  а уж потом тут стали строиться, перевели сюда
факторию.
     Муравьев был  темнее  тучи. Ему хотелось крикнуть:  *"К  черту Аян! Где
Невельской?" Губернатор готов  был схватить Поплонского за ворот, накричать,
затопать ногами.  Но  он молчал  и терпеливо ждал, не  желая  отказаться  от
мысли, что Невельского в Аяне нет.
     "Корсаков вернулся, но вернулся ни с чем,- думал он.- Что же случилось?
Неужели..."
     Мимо проплыли черные утесы, торчавшие среди моря. Тучи  чаек  с криками
носились  над  ними.  Один  утес,  отколовшись  от  берега,  стоял,  подобно
покосившемуся  высокому  черному  памятнику. Белые  чайки усыпали  его,  как
снегом,-  такое их множество. Судно вошло в гавань.  Теперь  ясно были видны
флаги и даже названия судов.
     От берега шла шлюпка. Вскоре на палубу "Иртыша"  поднялся Корсаков.  Он
из известной семьи Корсаковых, из которой] вышло много русских деятелей. Его
отец ныне в отставке, прошлом крупнейший русский инженер. Корсакову двадцать
два года, у него пухлое румяное лицо, светлые усы и голубы
     48
     глаза.  Он высок, плечист, ловок, неутомим  и точен. Это золото,  а  не
человек, как говорит о нем губернатор, лучшего адъютанта и желать нельзя. До
прошлого года он служил в гвардии в Семеновском полку.
     С ним  вместе приехал рослый, рыжеватый человек  с короткими и густыми,
как  шерсть,  волосами,  с  толстыми  красными  губами  и  голубыми  глазами
навыкате, в мундире капитана второго ранга.
     Это был Завойко.

Глава 7 ХОЗЯИН

     Мишa, откуда же ты? - с нетерпением спросил губернатор, переводя взор с
Корсакова на Завойко и опять на Михаила Семеновича.
     - Я был  у Сахалина  и вблизи  лимана  Амура,- ответил  Корсаков, и  по
выражению,  мелькнувшему в его  голубых глазах, Муравьев  почувствовал,  что
случилось несчастье.
     - Где Невельской? - воскликнул он.
     - Николай Николаевич,- глухо проговорил Корсаков,- "Байкал" погиб!
     - Погиб?  О боже! - Муравьев снял фуражку и отер платком лоб и лысеющую
голову.
     Корсаков смотрел все  так же пристально и  насупленно, словно  старался
рассмотреть что-то  на лице губернатора. Он был безгранично влюблен в своего
начальника.
     - Мной приняты все меры для разыскания "Байкала",- заговорил  Завойко,-
посланы служащие Компании и  опытные проводники. Но есть  сведения,-  твердо
сказал он,- что транспорт "Байкал" погиб.
     - Погиб! - с ужасом вымолвил Муравьев. Он ссутулился и потемнел лицом.-
Идемте, господа, идемте,- тихо сказал он и спустился к себе.
     Корсаков никогда не видал его таким. Ему стало жаль  Муравьева. В каюте
Миша  поздоровался  с  Екатериной  Николаевной  и  Элиз. Взор  его несколько
просветлел при виде Христиани, однако он был, видимо, так озабочен, что лишь
на мгновение на лице его мелькнуло новое выражение, по которому можно
     Н. Задорнов
     49
     было догадаться, что встреча  с ней более  чем  приятна ему, но что  он
огорчен гибелью судна.
     -  Я  искал  его  у  берегов  Сахалина и  только  вчера вернулся,- стал
объяснять он.
     - У нас слухи  от гиляков, что двухмачтовое  судно,  но  всем описаниям
"Байкал", разбито штормом  и выброшено у входа  в лимап  на камни,-  добавил
Завойко.-  Вся  команда, за  исключением,  быть  может,  нескольких человек,
погибла.  Их, вероятно,  приняли  за  китобоев,  так  и  перебили, поскольку
китобоев гиляки ненавидят.
     - Как это могло случиться?
     - При подходе  к лиману - два  пояса мелей и дальше непроходимый лиман,
наполненный  банками,- сказал Завойко.- Судно Невельского  погибло на втором
поясе мелей, при попытке пройти в лиман, и лежит там... Сведения получены от
торгующих  туземцев, они уверяют, что  "Байкал" разбился при входе в лиман и
разграблен  гиляками,  которые  сначала  выказали  дружбу русским,  а  потом
перебили всех, кто остался жив. Трое  или  четверо ушли по берегу... Да  вот
Орлов,  мой служащий,  вернется, это человек  бывалый, он еще прежде  послан
мной на розыски "Байкала". Он привезет точные сведения
     - Когда вы послали Орлова? - спросил губернатор.
     "На  Завойко  вся  надежда,-  уверял  он  себя.-  Он здоровый,  крепкий
человек, привычный к опасностям".
     Когда губернатор с женой и со свитой съехал на берег, здания Аяна уж не
казались такими большими, как представлялось с моря.
     Дом  у начальника прост, с мезонином,  с  садом из березок, оставленных
при  вырубке,   и  застекленной   оранжереей.  Свежие   кадушки  стояли  под
деревянными желобами около углов... Из окна столовой вид на бухту.
     - Какие прелестные малютки!
     - Ах! Милые дети! - пришли в восторг Элиз и губернаторша  при виде двух
голубоглазых  девочек с  голубыми бантами. Девочки, приседая,  поздоровались
по-французски.  Жена  Завойко  вышла  с грудным  ребенком на  руках. За  нею
появились два мальчика, тоже с бантами.
     -  Превосходная мебель!  -  заметил Струве.-  По  новому  аяно-майскому
тракту вы доставили ее сюда? - спросил он у хозяина.
     - Нет, это из Бостона! - ответил Завойко.
     50
     Госпожа  Завойко в  голубом  платье,  с голубыми  глазами, веки которых
красноваты, вся в крахмальных кружевах, румяная и белокурая.
     В  Юлии  Егоровне  губернаторша  сразу  почувствовала   сдержанную,  но
страстную и  сильную натуру. "В ней  что-то есть, какое-то вдохновение..." -
подумала она, чувствуя на себе приветливый, умный взгляд  хозяйки. Муравьева
уже  знала, что Юлия Егоровна,  урожденная  баронесса  Врангель,  прекрасная
хозяйка и  мать большой семьи и  что Завойко -  человек, с  трудом пробивший
себе дорогу в жизни, что на его иждивении две семьи: своя  - в Аяне и жены -
в Петербурге, где жили  ее мать, младший брат и две сестры.  Правда, старший
брат Юлии  - Вильгельм - помогал своей матери, но  и  Юлия с мужем постоянно
слали туда посылки и деньги.
     -  Какая прелесть  этот ваш  дом!  Вы не  тяготитесь своим  арктическим
уединением? - спросила губернаторша хозяйку.
     - Нет!-улыбаясь, ответила Юлия Егоровна и добавила: - Это наш долг!
     Она спросила губернаторшу, как та перенесла путешествие.
     Оттого что  закончился  морской  путь, Екатерина Николаевна чувствовала
себя  успокоенной, и  ей  всех хотелось  видеть счастливыми.  Но известие  о
гибели Невельского отравляло всю радость.
     -  Мы  так  ждали  тут  встречи с "Байкалом"!  -  заговорила  Екатерина
Николаевна.
     -  Ах, такой ужас! Такой ужас!  -  ответила  хозяйка.  Внесли  чемоданы
Муравьевых. На кухню отправился повар.
     Хозяева в эти дни в ожидании приезда гостей переселились на мезонин.
     После  обеда   гуляли  по  саду.  Слушая  рассказы  хозяйки,  Екатерина
Николаевна содрогалась. Она  видела, сколько  труда вложено в Аян...  И этот
печальный сибирский сад на  берегу, вроде  тех, что  и  она и Элиз видели  в
Тобольске...  Чувствовалось, что тут еще совсем недавно был  чахлый северный
лес.  И  береза,  вот  эта,  например,  под  окном,  сквозь  редкие  остатки
пожелтевшей  листвы которой видно прозрачное и холодное  синее небо Сибири и
горы в рыжей  хвое,-  эта береза изо всех сил  тянулась к  скудному  солнцу;
тонкая, худая, она  ссутулилась  смолоду. А лес вокруг вырубили, и она стоит
стыдливо,  не в силах скрыть своего  смешного  роста,  стоит,  как  раздетая
напоказ. Печален этот сад... И кое-где пеньки, кажется, совсем не-
     давно выкорчевали, на их месте, как вскопанные, пятна свежей земли... И
скамейка на пеньках и гамак на березах - от  всего веет печалью. Но  во всем
виден  суровый и строгий, упрямый  хозяин, который пытается взять свое  и от
этой жесткой и скудной природы.
     Завойко сводил  гостей на наблюдательный пункт в беседке, откуда видно,
как входят в гавань суда.
     -  Так вы не  боитесь  здесь?  - полушутливо спросил  губернатор у Юлии
Егоровны.
     -  Ах, нет! - ответила она  и,  улыбнувшись,  с гордостью посмотрела на
мужа.- Да и чего бояться!
     - Из вашего окна виден океан. Пираты и китобои...
     - Да, ваше превосходительство, мы уже видали и пиратов и тех китобоев и
научились обходиться с ними,- сказал Завойко, слегка сжимая кулак.
     Завойко, стоя у входа в беседку и показывая то на море, то на свой дом,
стал  рассказывать  о жизни в Аяне.  Юлия Егоровна иногда вставляла короткие
замечания.
     Василий  Степанович  говорил,  что океан  -  вот, рядом... А на  берегу
жилье,  сараи с товарами, вешала для рыбы, домики служащих, женщины, дети...
Чуть подальше, но тут же, его дом, который не зря строен из огромных бревен,
как крепость; крепкие ставни, по ночам вооруженные сторожа у дома, у конторы
и складов. Пушка заряжена всегда. Можно спать спокойно. А вот когда приходят
суда, надо быть начеку...
     Картина  суровой  жизни  раскрывалась в  рассказах  мужа  и  жены.  Они
приехали в Охотск сразу после свадьбы.
     - Да, так и живу,  всегда пистолеты заряжены и с собой. Но уж и китобои
у меня  пикнуть  не  смеют,-  говорил Завойко.- Мы  обламываем их  не только
посредством  кулаков и оружия... Нет,  ваше превосходительство.  Я давно уже
подобрал особый ключ. Это народ,  нуждающийся  во всем: в дровах, в воде,  в
свежем  мясе. В  Охотске, где  правительственный- порт и торчит  целая свора
бездельников,  ничего нельзя было  сделать, так  я предпочел  убрать  оттуда
факторию и уехать. А тут уж сам  себе стал полным хозяином и сумел заставить
иностранцев кланяться. С американцами очень хорошо можно жить. Только себя в
обиду не давать да знать, в чем  у  них  нужда. И требовать, чтобы соблюдали
уважение флагу!
     Завойко подвел гостей к низкому зданию с застекленной крышей, распахнул
туда дверь.
     - Да вот и наша оранжерея, Николай Николаевич! Осто-
     52
     рожней! А вот извольте видеть, какое тут произрастает произведение.
     На земле лежал арбуз.
     - Вот,  ваше  превосходительство,  Николай  Николаевич!  То ж настоящий
кавун!  И  я берег  его  для  вас,  чтоб порадовать  им вас и вашу  супругу,
Екатерину Николаевну. Ну, знал, что  при таком вояже могут  быть заболевания
цингой, и, заботясь о вашем здоровье...
     Он взял нож у садовника и сам срезал арбуз.
     -  Так его и попробуем тут  же на моей бахче, ваше  превосходительство,
чтобы как в деревне. Мы люди простые и  не знаем  тонких правил и просим на