гуси скоро доедут! Наступала весна...
     Конец первой книги.


КНИГА ВТОРАЯ


 * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ СНОВА В МОРЕ *
     Я  вижу: вздымая хребты,  Чернеясь,  как моря курганы, Резвятся гиганты
киты, Высоко пуская фонтаны. Предчувствуя славный улов. Накренясь до рей над
волнами, Трехмачтовый бриг-китолов Под всеми летит парусами
     Омулевский (И. Федоров),

Глава 1. ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА

     Все кончено! - сказал Невельской, когда Иркутск  скрылся за деревьями.-
Поверь, Миша, я не сожалею!
     "Он утешает  себя,- подумал Корсаков.-  Как он любит, вот действительно
человек умеет любить!"
     -  Но Ахтэ  я  никогда  не прощу,- сказал  Миша,  приподнимая  лицо  из
мехового воротника.
     - Ты его не образумишь. Подлец подлецом и останется!
     - Я так и сказал, что оставляю за собой право потребовать сатисфакции.
     - Вызови на дуэль подлеца, а удар придется по Николай Николаевичу.
     Кони побежали быстрей. Ямщик в рыже-белой дохе поднял  локти, натягивая
вожжи.
     Невельской  все  время помнил Екатерину Ивановну. Чувство горькой обиды
не  покидало его. Рухнуло все, на  что  он надеялся. Она  любит  другого! Ну
пусть, пусть пляшет с Пехтерем! Как я жестоко ошибся!
     Один Миша оказался истинным другом, не  оставил в беде, закатил скандал
Струве, резко разошелся с Ахтэ и со всей компанией, рискуя ради нашей дружбы
даже своим положением.
     Выехали из  Иркутска с таким опозданием, что  теперь трудно добираться.
Давно бы надо оставить город.
     После приезда  из Петербурга Невельской  сделал  предложение племяннице
Зарина. Сначала он пытался  объясниться с Екатериной Ивановной. Та почему-то
сильно смутилась. Генна-
     405
     дий Иванович обратился к Варваре Григорьевне и получил отказ. Екатерина
Ивановна стала избегать его.
     Миша,  посвященный  во все еще  в Петербурге, попытался  переговорить с
Варварой  Григорьевной,  но  та  держалась  как-то странно, толком ничего не
сказала. Миша полагал, что нельзя сдаваться, и составил план новой  "атаки".
Решили говорить с Владимиром  Николаевичем,  надеясь,  что  Катя по-прежнему
любит Геннадия Ивановича, но что все портит тетка.
     Поехали к Зариным, чтобы объясниться.  Сначала беседовали  все  вместе,
потом Невельской и Владимир Николаевич -  в кабинете. Зарин  был любезен, но
как  только капитан попросил  открыть причину  отказа, воздвиг  такую стену,
через которую  Невельской  долго не мог  проникнуть. Наконец он услыхал, что
Катя  любит   другого.  Миша  тем  временем   продолжал  беседу  с  Варварой
Григорьевной. Убедившись в полном провале, он не стал дожидаться Невельского
и  уехал  -  надо  было  спешить  к  Николаю  Николаевичу.  Кроме  Екатерины
Николаевны, он был единственный, кого допускали к больному.
     Невельской проклинал себя. Отказ был полнейший. Когда вышел от Зариных,
понял, что все кончилось. Стало горько на  душе. Он жалел Екатерину Ивановну
и себя,  жалел, что гибли самые  светлые и радостные надежды...  Мгновениями
являлось озлобление против всего на свете.
     Пришел домой, встретился со Струве, сказал, что удивлен, как можно было
не предупредить, если она любит Пехтеря и была помолвлена.
     Наступала весна.  В  дорогу  ничего не было собрано. Надеялись,  что на
Лене лед еще крепок и в Охотском крае холода продержатся.
     Геннадий Иванович и Миша задержались еще на несколько дней.
     Губернатор был  плох.  У  него  сильнейшие боли  в печени,  рвота.  Ему
пускали кровь.
     В городе  среди чиновников шли слухи, что служебное положение Муравьева
непрочно.
     Екатерина Николаевна, узнав  от Миши об отказе, поехала к Зариным,  но,
возвратившись, сказала Корсакову, что тут нельзя ничего поделать: Катя любит
Пехтеря.
     Владимир Николаевич, кажется, полагал, что Муравьевы  намерены повлиять
на  Катю, и занял твердую  позицию,  желая не дать  в обиду племянницу, хотя
Невельской ему еще недавно нравился.
     406
     Муравьев, узнав об отказе Невельскому, готов был видеть в этом интригу,
которой Зарины поддались.
     Свою болезнь губернатор объяснял неприятностями. Прежде пил, ел жирное,
острое, и  чего  только не ел! Не знал, в  каком боку печень. И вот организм
дрогнул.
     - Это не печень, это процесс Петрашевского,- говорил он.
     -  Пройдет процесс, пройдет  и печень!  - отвечал  ему на  это  большой
шутник доктор  Персии.- Но лечить надо.  И лучше с  эскулапом, чем с красным
воротником!
     Как  только  Муравьеву  стало  полегче,  он  пожелал  видеть   Геннадия
Ивановича.
     Невельской сказал, что ничего не готово к  поездке, и просил разрешения
у губернатора задержаться в Иркутске еще на несколько дней.
     Муравьев поморщился не то от боли, не то от этой просьбы...
     И  вот   весна,  распутица,   тяжелейшая   дорога.  Теперь   приходится
расплачиваться за каждый лишний день, проведенный в Иркутске.
     Солнце  томило. Сани пришлось сменить на телегу. Невельской  и Корсаков
ехали,  сняв шубы.  Всюду  цвела верба, набухали  почки. На дороге -  лужи и
глубокая грязь.
     В вербное воскресенье  у деревни Качуг увидели  долгожданную  Лену. Она
лежала сплошной лентой, но забереги уже выступили.
     Ямщик  уверял,  что  в  Якутске еще зима и чем ниже,  тем  лучше  будет
дорога.  На станции  подали  сани  для  вещей  и  верховых  коней  для обоих
офицеров.
     Дорога по берегу чем дальше,  тем хуже.  Местами приходилось переезжать
целое  море грязи.  Ночью  ехали в санях. Утром Невельской задумал ехать  по
реке.
     - Мне кажется, лед посредине крепок,-сказал он.
     - Ты рискуешь...
     - Двум смертям  не  бывать...  Если  погибну,  туда и дорога. Но скорей
всего со мной ничего не станется... Эй, борода! - спросил он ямщика.- Сможем
ли переправиться через забереги?
     - Рисково, паря барин!
     - Попробуем!
     Ямщик обернулся опасливо.
     -  Едем  по  льду!  Мне  эта  проклятая  ваша езда  в  санях  по  грязи
осточертела. Сворачивай, два рубля на водку! Чтобы не трусил!
     407
     -  Мы не  трусим! - с  обидой сказал  ямщик.  Невельской сел  верхом на
отпряженную пристяжную. Кони
     осторожно вошли в воду. Под ней был лед. Ямщик  сидел  на кореннике. На
запасной лошади навьючены вещи.
     Посредине реки еще цела была накатанная зимняя дорога со всеми вешками.
Невельской спешился. Коня подпрягли к кореннику, и сани помчались.
     День и ночь  ехали по льду  и, кроме прибрежных скал в снегу, ничего не
видели, да и смотреть ни на что не хотелось. В одном только  месте, где Лена
узко сжата крутыми утесами, капитан ненадолго высунул голову из воротника.
     День и ночь стояла  мгла, иногда  и берегов  не  видно  - вокруг  лед в
снегу, едешь как по ледяной пустыне.
     Днем моросило. Ночью пошел дождь. Сугробы стали щербатыми.
     - Хорошо, что  Меглинский вперед поехал и отдаст в  Якутске  приказание
приготовить  нам лошадей,  а  то  по такой  дороге  в порты  нам  с тобой не
поспеть,- говорил капитан.
     -  А ты  помнишь,  что  сегодня  страстная суббота? Невельской вспомнил
мать, к которой заезжал в Кинешму
     по дороге из Петербурга, вспомнил, как говорил ей, что любит прекрасную
девушку, намерен свататься, и мать благословила.
     В ночь ударил мороз, западал снежок и завыла вьюга.
     Офицеры спали  в  плетеном коробе  на сене, прижавшись  друг  к  другу.
Разговлялись на станции ночью, христосовались с крестьянами, ребятам роздали
подарки, ямщикам по полтине.
     До следующей станции еле дотащились, кони выбились из сил. Невельской с
Мишей дошли пешком.
     Дальше  дорога стала лучше. За сутки в морозной мгле промчались по льду
около двухсот семидесяти верст.
     Утром на станции гостям накрыли стол две красивые девушки в праздничных
нарядах - дочери смотрителя.
     - Какие милые девицы! - шепнул капитан Мише. Миша присматривался сонно.
Белое юношеское лицо его
     было хмурым.
     У старшей  черты  лица приятны: прямой  нос, маленькие  припухлые губы,
густые  темные  брови. Она смущалась, но потом разговорилась,  оставила свою
застенчивость,  прислуживала  за столом  и,  глядя на  капитана,  все  время
улыбалась.
     Невельской спросил, как тут живется. Девица сказала, что никогда еще не
бывала в Якутске и не видела города.
     408
     Офицеры предложили девицам  выпить, те согласились и, стоя,  опорожнили
по  рюмке.  Между  тем  копи были  перепряжены.  Капитан  все  разговаривал.
Пельмени его убывали медленно. Миша ел с жадностью.
     Наконец  поднялись, стали  расплачиваться. Невельской  дал  девице пять
рублей. Та поклонилась.
     "Что он, с ума  сошел,  такими  деньгами кидаться!"  -подумал  Корсаков
выходя.
     - Скоро обратно поедем! - ласково сказал Невельской красавице.
     - Милости просим! - кланяясь, ответили грудными голосами обе девицы.
     - Прелесть что за красотки! - сказал Невельской, когда опять покатили.-
Белые, глаза, брат, репой! Как  это  Гоголь пишет, что теперь таких только в
захолустьях встретишь...
     Он, кажется, успокоился, и Миша  подумал, что очень хорошо,  если  так.
Вскоре Невельской уснул сладко, как человек, начинающий выздоравливать.
     Ночью  похолодало.  Капитан очнулся.  Полозья  саней  скрипели,  как  в
сильный мороз.  Отлично видны были  огромные скалы на берегах, черный лес на
вершинах,  облака,  звезды.  Невельской  вдруг вспомнил  все  происшедшее  в
Иркутске,  Екатерину   Ивановну,  ее  когда-то  ласковое  обращение,  полное
сочувствия  его  замыслам,  а  потом  эта  ужасная  внезапная  перемена,  ее
холодность  и  смущение  при встречах;  вспомнил Варвару  Григорьевну,  свое
недоумение  и  недогадливость,  неожиданный  отказ,   позорный   разговор  с
Владимиром Николаевичем, свою боль, обиду,  ссоры, задержку, всю путаницу со
сборами, насмешливые взоры окружающих... Он почувствовал, что задыхается  от
горечи, выскочил из саней и побежал за мчавшейся упряжкой.
     -  Как ты  не устаешь, Геннадий? Разве  можно так  бежать! - услыхал он
через некоторое время голос Миши.
     На морозном ветру бежалось легко, Невельской  не чувствовал ни валенок,
ни тяжелой  одежды, тело  постепенно согревалось. Он бежал  и бежал,  ощущая
прилив сил,  свою молодость, стараясь не думать о том ужасном, что стряслось
с ним в Иркутске. Потом завалился в сани и велел ямщику гнать.
     "Да, он умеет  любить,- думал  Миша.- Счастлива будет та, на которой он
женится!"
     Миша вспомнил, что у сестры Веры, которая живет с папенькой и маменькой
в Тарусе под Москвой, нет жениха и это
     409
     заботит всю  семью.  Как хорошо,  если  бы  Невельской на ней  женился!
Лучший  друг стал бы  мужем  сестры.., Миша решил  написать об  этом домой и
братцу  в Питер,  посоветоваться.  Папенька и маменька,  верно, будут  очень
довольны...

Глава 2 РАСПЕКАНЦИЯ

     В  восемь часов  вечера солнце  еще не  заходило, и  видны  были  главы
якутских церквей. У заставы на дрожках, в сопровождении двух конных казаков,
офицеров встретил городничий, рослый, седоусый  старик, одетый не по-зимнему
- в шинели и в фуражке.
     Невельской стал расспрашивать о дальнейшем пути, готовы ли кони, какова
дорога на  Аян, идут ли грузы для Амурской экспедиции  и для Камчатки  и что
делает областной начальник Фролов.
     Хотя   городничий  от  некоторых   ответов  уклонялся,  но  можно  было
догадаться, что дела из рук вон плохи.
     - Позвольте, я сейчас же еду к Фролову! - сказал капитан.
     Городничий предложил  свои  дрожки,  сказал,  что сочтет  за  честь,  и
Невельской на рысаке помчался в город.
     Когда Миша и городничий приехали к областному, там уже шла перепалка.
     -  Вот,  возьмите с него,- сказал Невельской, бесцеремонно показывая на
краснолицего коренастого Фролова,- коней нет, и грузы стоят на месте!
     -  Позвольте,  Геннадий  Иванович, я вам  не  сказал,  что стоят-с... Я
сказал,  что  распутица  и   нет  возможности  собрать  коней   в  требуемом
количестве.
     - Что значит "в требуемом количестве"? Значит, коней нет!
     - Что же я могу поделать! Судите сами,  я посылаю распоряжение, а якуты
угоняют лошадей в горы.
     - Но  есть  у  них  кони?  Или они  передохли?  Почему вы  дотянули  до
распутицы?  Разве  не следовало  выехать  самому, и разослать чиновников  по
тракту, и позаботиться  во-вре-мя! Все должно быть  на  месте, в  портах!  -
Капитан повернулся к Кор-
     410
     сакову.-  Вот  мы  с  тобой  должны  расхлебывать всю  эту  кашу...  Вы
прекрасно  знаете,- снова  подходя  к  Фролову,  сказал  он,  стараясь  быть
спокойным,- на Камчатке жизнь  сотен людей будет зависеть от того, доставите
вы грузы или нет... Фролов глянул из-под бровей зло и хищно.
     - Зная, что люди будут умирать с голоду, я бы  на вашем месте ни минуты
не посмел сидеть в Якутске! - раздражаясь, сказал Невельской.
     -  Геннадий Иванович!  Вы не знаете, что за  народ якутские  старшины,-
меняя тон, и стараясь быть любезным, и  делая вид, что не замечает упреков и
повышенного  тона  Невельского, сказал Фролов.-  Вот  поживете  у  нас,  так
узнаете...  Да отдохните сначала. Геннадий  Иванович и Михаил Семенович, вас
все ждут, все желают вас к себе. Хорошо время проведете у нас на праздниках.
А мы тем временем приготовим лучших лошадей.
     - Я говорю с вами о  деле  и полагаю, что такие рассуждения неуместны,-
холодно  сказал капитан.- Я официально прошу вас именем  генерал-губернатора
немедленно представить мне полную картину движения грузов.
     Фролов опять глянул зло.
     -  Да  имейте  в виду,- продолжал капитан,- что  завтра же  мы с Михаил
Семенычем выедем  на тракт, чтобы проверить все, что вы нам  представите. Мы
желаем сами во всем убедиться, пока не поздно.  Генерал дал  нам предписание
принимать  любые  меры,  действовать,  как  мы  найдем  нужным,   исходя  из
обстоятельств.
     - Как же вы поедете, когда нет дороги и  нет коней? Да я и не смогу вас
отправить.
     Оказалось, что  у  Фролова к  отъезду офицеров ничего  не приготовлено.
Дело не только в лошадях: нет ни одежды, ни  проводников. Что было -  забрал
проехавший за несколько дней перед этим горный инженер Меглинский.
     Муравьев  отдал Меглинскому приказание начать работы в горах  на  вновь
открытом богатом месторождении и намыть там за лето пуд золота. Про пуд этот
губернатор никому,  кроме  Перовского,  решил отчета не давать. Все это  для
будущей Амурской: экспедиции. Губернатор  идет на  риск, а Фролов ничего  не
мог приготовить!
     "Оставить нас без коней, без одежды и проводников!  - подумал капитан.-
И грузы стоят...  Да  ведь  это черт знает что!  Он  хочет,  чтобы  пожили в
Якутске и поплясали на балах,..
     411
     Что же мы, в балаган явились? Привык к развращенным чиновникам, которые
за пляской  с  хорошенькой  дамой  да за кутежом  позабудут все..."  Мысль о
танцах вдруг разъярила капитана.
     А Фролов смотрел хитро, лицо его приняло льстивое выражение.
     -  Вам же была  бумага, где ясно все сказано,-  сказал  Невельской.- Вы
знаете суть возложенного на вас поручения? Как же смели  вы пренебречь своей
обязанностью?
     У него мелькнула мысль, что  Фролов, как и все они тут, может быть, еще
не верит в открытия на Амуре.
     - Позвольте, однако...- обиделся Фролов.
     - Оставить нас без средств к исполнению долга! Как вы смели?
     - Как вы сказали? - обиженно отозвался Фролов.
     -  Молчать!  -  крикнул Невельской так, что  вздрогнули  находившиеся в
комнате городничий и исправник.- У вас все в развале! Это равно измене!
     - Позвольте, позвольте...
     - Под суд пойдете!
     Корсаков, краснея, вмешался в разговор.
     - Требования Геннадия Ивановича вполне справедливы!
     - Как вы  смеете  мне  в  глаза  смотреть после  этого?  Как  смеете, я
спрашиваю? - Невельской ударил кулаком по столу.
     Он был сильно возбужден, Миша еще не видал его таким.
     "Все  прорвалось! - подумал он, втайне радуясь,  что Невельской закатил
такую  распеканцию  бездельнику Фролову.- Областной  действительно  поступил
гадко. Как можно было нам ничего не приготовить!"
     Фролов полагал, что этакую уйму грузов сразу не перевезти, лошадей всех
заготовить невозможно, что  это  дело нескольких лет,  а не одного года, как
желает Муравьев. Несколько  сот  лошадей  с  грузами  двигались  по  тракту.
Конечно, лошадей не хватает, во многих пунктах грузы лежат, но Фролов все же
помнил про это.
     Невельской  изругал  городничего  и  исправника.  Как человек чуткий  и
дальновидный,  он  сразу  уловил  во  всех  здешних чиновниках  тот  же  дух
самодовольства, что и у Фролова. "Сознают, что в их  руках все средства, что
без них тут шагу не ступишь!"
     -  Вешать  надо!-сказал  он  спокойно,  подходя  к  Мише. Фролов,  было
притихший, на этот раз не выдержал.
     412

     -  Как изволили сказать? За что? Я верой  и  правдой...- закричал  он.-
Никогда за всю службу... ни от кого...
     Слезы навернулись у него на глазах.
     - Мол-чать! - накинулся на  него Невельской.- Вам нет иного названия за
все, что вы допустили! Помните! Вы подлец!
     Миша ужаснулся. Такого скандала он не ожидал.
     Фролов помертвел и зашатался. Городничий поддержал его.
     "Вот  ему   подарок  на   пасху!>>  -в   горе  подумала  жена  Фролова,
подслушивавшая у двери.
     Едва  вывели  областного,  как исправник,  толстый  и на  вид неуклюжий
человек, стал уверять, что сейчас перевернет весь Якутск, что кони будут как
из-под земли, что  тотчас  же закажет шить одежду и длинные болотные бродни,
достанет наилучшие седла.
     Утром чуть свет приехал  городничий,  привез Невельскому кожаный костюм
для верховой езды. Он сказал, что Фролов отошел, с ним лучше, но сегодня еще
болен. Городничий хитро улыбался.
     - Бродней нет. Мечусь, мечусь, но пока еще не достал... Но все будет...
     Городничий уехал.
     Миша еще вчера уговаривал Невельского, что с Фроловым  надо помириться,
извиниться, быть может. Сегодня он опять помянул об этом.
     - Я знаю, что говорю, Миша. Надо повесить подлеца, и извиняться к  нему
не  пойду,  пусть знает. Я их  всех бы перевешал своей рукой.  Я знаю, какой
несу крест добровольно, на  что  иду,  а  они, подлецы, свои обязанности  ие
могут исполнить! Что это за приглашение остаться в Якутске поплясать? Да я и
государю и военному суду скажу, что он - подлец...
     Все утро у офицеров толпились гости. Их приглашали  во все дома. Вскоре
опять приехал городничий, на этот  раз с исправником, привезли длинные Новые
бродни, смазанные салом.
     - Нашел! За четыре рубля серебром! - торжественно объявил городничий.
     К вечеру  квартира была  завалена вещами. Люди,  присланные городничим,
укладывали все в тюки.
     Миша  днем ездил проведать  больного Фролова и, вернувшись, сказал, что
тот располагает множеством замечательных сведений об Амуре, что он совсем не
плохой человек и, видно, хочет помириться.
     413
     Невельской   поехал   к   областному  с  требованием  немедленно   дать
распоряжение но всему тракту о срочном сборе лошадей.
     Корсаков сопровождал его. Он удивлялся в душе, как Невельской заботится
о переносе охотского  порта на Камчатку,  как входит во  все подробности. "А
ведь был против Камчатки!.."
     Фролов принял Невельского холодно.
     -  Как  же  нам  говорить  с  вами,  ваше   высокоблагородие,  если  вы
оскорбляете? - сказал он неприязненно.
     - Кто  из  нас  прав,  а кто  виноват  -  разберет губернатор,-  заявил
Невельской.-  А  сейчас  я призываю  вас исполнить  долг и отбросить  личные
обиды.  Под предлогом  ссоры между нами мы не можем уклоняться от исполнения
своих обязанностей.
     "Экая пьявка!"-думал областной. Он  приказал  написать  распоряжение  и
послать его с курьером.
     - Это люди без долга и чести,- сказал, выйдя от него, капитан.
     Наутро Невельской  и  Корсаков  встали в четыре часа,  написали  письма
генералу и родным в  Россию. Кони были поданы. Проводить отъезжающих явились