ки.
     Начался лес из старых берез.
     "Такой роскоши я в жизни не видел",- подумал капитан.
     Были березы  высочайшие, но были и  невысокие,  но очень  толстые,  как
древние дубы,  и стволы  их  расходились натрое,  начетверо. Большие  березы
росли по  две, по три поблизости друг к другу,  а между ними -  черные  ели.
Дальше береза пошла еще  тучней,  с толстой глянцевитой листвой,  со  старой
желто-белой корой в черных мозолях и глубоких морщинах.
     Крутая  сторона  хребта, поросшего этим  буйным лесом,  была солнечной.
Из-за  вершин леса показались  сопки  за  Амуром,  но пока еще  реки не было
видно. Она  залегла где-то глубоко между  теми  сопками и горой, на  которую
подымался капитан.
     Вот над обрывом огромное дерево обнажило корни и склонилось к земле: на
солнцепеке  необычайно рослый, гораздо выше человека - стрельчатый иван-чай,
с пирамидой розовых цветов. Всюду малинники.
     - Вон видать Амур,- приостанавливая оленя, сказал Позь.
     Невельской  посмотрел направо.  Под  дальними  сопками виднелась  яркая
полоса   просини.   Она   казалась   маленькой   среди   этой   бесконечной,
желтовато-зеленой россыпи лесов, между тучных лесистых сопок.
     540
     - Вон там Куэгда,- показал Позь.
     Но  среди этого лесного  океана не видно было пи  поста, ни  флага,  ни
пушки, ни  часового с ружьем. Горсть людей, оставленная капитаном там внизу,
где-то затерялась, исчезла. Невольно зашевелились мысли - хватит ли сил  все
тут  сделать?..  Ведь страна  эта  бесконечна, а цель еще далека. "Где-то за
этими горами южные гавани, которых я еще и не видел,  а я иду не к  ним, а в
Иски, в Аян, в Иркутск, и в Петербург... Боже, какой путь проехать надо туда
и обратно, чтобы решать, смею ли я  подойти к южным гаваням! Голгофа и крест
мой... Но посмотрим, что они теперь со мной сделают,- со злорадством подумал
капитан,-  они  убили  бы меня и стерли  бы с лица  земли  мои  открытия, но
посмотрим, как  им это удастся... Вот он,  Амур,  вот хребты, пустыня... Вот
куда  мне  не дозволено  было являться... Это реальная  картина. Кто докажет
обратное? Да, впрочем, что это я на вершине хребта, как Дон-Кихот!"
     Афоня  слез  с оленя  и  пил  горстями  воду  из  горного ключа.  Позь,
свесившись  с  оленя  набок и  навалившись на костыль,  ждал,  когда капитан
насмотрится.
     - Что, Афоня, жарко? - спросил Невельской тунгуса.
     - Маленечко...
     - А ночью здесь, на хребте, холодно, капитан. Бывают теперь заморозки,-
сказал Позь.
     Тропа пошла зигзагами вверх.  Через  некоторое  время  Позь,  показывая
рукой вдаль, сказал:
     - Смотри!
     Очень  далеко,  между  двух  сопок,- как натянутая  прозрачная  голубая
занавеска. Это море. Вернее, лиман, великий, как море...
     Позь тем временем смотрел вниз.
     - Ты погляди, капитан, в свою трубу.
     Невельской навел трубу на реку и  на язычке суши, торчавшем среди воды,
заметил что-то пестрое.
     - Неужели флаг виден?
     - Конечно! - улыбаясь, ответил  Позь. Он своими охотничьими глазами без
всякой трубы разглядел флаг на Куэгде.
     А занавеска между гор стала синей.
     - На лимане ветер подул,- молвил Позь.
     Ночевали за перевалом у ручья. Ночью подморозило, и под
     541
     ногами  оленей чуть похрустывало. Видно, смерзся  в корку верхний  слой
мхов. Стояла палатка, горел костер.
     "Прекрасный  край! - подумал капитан.- Вход  в реку отличный,  фарватер
хорош,- говорил  он  себе.-Конечно, надо  еще измерять. И река  - чудо!  Лес
корабельный, берега высокие, хлеб будет везде расти... Столько здесь рыбы...
Климат в тысячу раз лучше, чем на гнилом Охотском побережье".
     - Узнай хорошенько нашу жизнь, капитан,-  говорил Позь,- тогда поймешь,
почему все гиляки хотят, чтобы русские здесь жили.
     "А  я,  кажется,  сделал  тут  то,  начто  и не  рассчитывал!" -  думал
Невельской. Он опять вспомнил встречу на Тыре, где, сам того не желая, нанес
сильный  удар по надменной,  замкнутой жизни маньчжурских  купцов... Он стал
думать,  что должен посвятить  себя  этой стране, и  даже лучше, что так все
получилось, может быть, вообще не надо  ему жениться. "Но не глупо ли, я еду
в Иркутск! Когда же доберусь я до Де-Кастри?"
     Легли все  вместе,  прижавшись друг  к  другу  и  укрывшись  шинелью  и
куртками Афони и Позя.
     "Однако тут сыро и холодно. Это в августе-то такой мороз... Может быть,
поэтому и  листва такая толстая на березах,  как из кожи",- подумал капитан,
засыпая.
     Утром Невельской  вспомнил  все  происшедшее  за  последние  дни:  пост
поставлен, река занята, всем об этом объявлено.
     Стоял  туман между березами, и смутно, на фоне красного  гребня солнца,
различались в нем рога  оленей. Капитан  утешал себя, что южней,  на  берегу
моря,  которое  он  сам видел  в  прошлом году, гораздо  удобней жить, центр
русской жизни будет там...
     Снова поплыли деревья в тумане. Красное  солнце закрылось  синим бугром
сопки.
     Туман  рассеялся. За голубыми хребтами -  красный  восход. Небо  быстро
желтеет. Солнце выходит из-за гор.
     Олени вышли на  бескрайнюю  марь,  поросшую редкими  мелкими  березами.
Кругом  стояли  хребты. В  далекой синеве плыли облака.  Где-то за  хребтами
море,  за  морем  -  Сахалин.  Цепи  хребтов, реки,  болота,  леса обступили
Невельского. "Этот мир велик,  а нас горсть,- думал  капитан,-  и мы  должны
изучить его.  А в Петербурге на шею мне надели гирю. И с этой гирей я должен
брести по неведомым землям".
     - Капитан, уже ягода есть! - радостно сказал  Афоня. Он набрал голубицы
в шапку.- Хочешь?
     642
     Невельской взял горсть.  Холодная ягода  освежила горло. Снова началась
густая тайга. Олени шли медленно.
     - Залив близко,- сказал Позь.
     Ехали около обрыва, по берегу тихой речки Иски.
     - Тут можно будет и на лошадях ездить со временем,- сказал капитан.
     - Дорога горой сухая,- согласился Афоня.
     -  На  море  прилив  начинается,  вода  в  речке   тихо  бежит.   Скоро
остановится,- говорил Позь.
     Лес редел. Впереди открылся залив. Олени  перешли лужи, забитые  гнилой
травой,  дохлой горбушей  и  илом.  Над  долиной речки, на  обрыве,-  мелкая
береза,  ольшаник.  Устье,  как  и  у всех  охотских речек,-  заболочено. Не
поймешь, где речка кончается, где начинается мелководный залив, всюду трава,
лайды, бесконечные протоки.
     На  возвышенности -  несколько  юрт. Это  зимнее стойбище Иски. Сюда от
снежных бурь, от ветров и штормов в тайгу под прикрытие сопок уходят на зиму
гиляки.  Тут и дров много, и волна не дохлестнет,  и пласт льда не накатит с
моря и не срежет эти бревенчатые жилища. И звери лесные близко.
     - Лучше бы тебе тут дом строить,- сказал Позь.
     - Нет, надо, чтобы с моря пост видели...
     Капитан  въехал на олене на этот островок среди болотистой тайги. Залив
стал  виден во всю ширь.  Ближе к  стойбищу он зарастал  травой.  Это прилив
затоплял отмели, болота на берегах и лайды.
     По  берегу  шли  двое  матросов.  Завидев  капитана,  они  подбежали  и
вытянулись. Оба они с "Охотска".
     - Откуда, братцы?
     - С Орлова мыса, вашескородие!  Гиляки  сказывали, рыбы дадут. Так меня
урядник послал в деревню.
     Радость матросов,  казалось, была велика. Они видели капитана на олене,
в  торбазах  и  сетке.  Они  услыхали  от него много  новостей. Узнали,  что
товарищи их остались на посту на Амуре. Это казалось трудней и  опасней, чем
работать в лесу.
     - Ну,  как  там Шестаков? Цел? Маньчжуры не  схватили его?  - спрашивал
один из матросов.
     -   Места   на  Амуре  охраняет,-  отвечал   Афоня.  "Места  на  Амуре"
представлялись страшными.
     - Рубишь, а ружье наготове,- рассказывал матрос.- Медведей, что  скота,
ходят, ягоду едят, близко подойдут - не
     543

     боятся.  Казак  у  нас  убил  одного. Они ягоду сгребают...  Ходят, как
коровы.
     Матросы еще не привыкли и побаивались и этого леса и медведей.
     Капитан расспросил, как идет работа. Потом он заехал в зимнее стойбище,
где  жило несколько  семей,  и  договорился  с  искийскими  гиляками,  чтобы
поставляли на пост свежую рыбу, а зимой мясо.
     Вдали залив  был чист. Отчетливо виднелась коса, на  ней  силуэты  пяти
палаток. Левей палаток стоял "Охотск". А правей виднелось еще два судна.
     - Американ пришел! - сказал Позь.
     "К нам гости! - подумал капитан.- Славно!"
     - Задерживаться не будем! - сказал он.
     Позь позаботился заранее, еще когда  уходили  на шлюпке из Петровского.
Здесь уж ждали капитана искийские гиляки с мелкосидящей плоскодонной лодкой.
Вооружившись  шестами и  веслами, они уселись в лодку. Позь взялся  за шест.
Афоня оставался. Он  должен был угнать оленей на пастбище. Матросы взяли под
козырек, капитан пожелал им всего хорошего. Они, придерживая ружья, побежали
к крайней юрте, видимо, за рыбой.
     Лодка тронулась. Вскоре пошли  по такой мелкой воде, что гиляки вылезли
и с трудом тянули лодку. Днище ее шуршало о песок.
     Теперь коса  вдали исчезла, а пять палаток видны отчетливо. Они кажутся
синими и стоят прямо на воде среди моря.
     Стало глубже. Все залезли в лодку. День  был ясный, вода чистая - видны
все рыбы. Проплыли мимо лайды, усыпанной множеством быстро двигающихся серых
бекасов. Иногда вверх белым брюхом  плыла, вынесенная  речкой Иски, горбуша,
выметавшая икру и погибшая. Плескались живые горбуши, прыгали, шли на речку,
торопились на нерест.
     Всюду  -  в цвет песчаного  дна -  камбала. Ее множество. Опустит гиляк
шест, камбала вздрогнет, пласт ее метнется, замечутся другие пласты, малые и
большие.  Все дно,  казалось, в несколько слоев  выстлано камбалой.  Камбала
мчится, как  молния, и вдруг  встанет,  замрет, и песок, поднятый ее  бегом,
кое-где покроет ее, и она станет в один цвет с дном, ее не видно.
     Стало  еще глубже. За лайдой открылся  мелкий залив. Он весь  в  чистых
желтых банках и отмелях, просвечивающих
     544
     сквозь  зеленую воду,  с синью глубоких фарватеров.  Далеко коса, виден
дымок, люди, груды черных бревен.
     "Орлов строится! - подумал капитан.- Как-то он обошелся с китобоями?"
     Лодка шла вдоль  берега. Неподалеку от  поста, у летнего стойбища Иски,
там,  где берег утыкан жердями, на которых устроены вешала и сушатся красные
пласты горбуши и  тушки  нерп,  стояли гиляки. Они смотрели на шедшую лодку.
Капитану показалось, что вид у них обиженный и  они хотят что-то сказать, но
он не стал останавливаться, надо было сначала на пост.
     На  одном из  кораблей в  трубу  стал виден звездный  флаг  Соединенных
Штатов.
     Орлов встретил  капитана на берегу. Он  рапортовал о состоянии поста, о
ходе работ.
     - Что у вас за суда стоят?
     - Один американский, а другой английский китобой.
     - Передали им объявления, которые я оставлял?
     - Нет...- замялся Орлов.
     Невельской  вспыхнул.  Он  помнил гордый парус  китобоя,  который видел
весной на синем открытом море, наблюдая из Аяна.
     - Как же так, Дмитрий Иванович? Ведь я приказал вам!
     - Да ведь время еще есть, они постоят тут...
     - Мы должны радоваться,  что китобои  пришли и что  мы  можем  объявить
им... Так  нельзя, вы  подрываете дело!  Что за нерешительность! Вы что  же,
Дмитрий Иванович?!
     Орлов рассказал, что с китобоями произошло столкновение.
     - И даже вышла маленькая потасовка, Геннадий Иванович.
     - Хорошо,- сказал капитан, выслушав его рассказ.- Тем лучше!
     -  Но  вот стоит  другое судно,  Геннадий Иванович,- продолжал  Орлов.-
"Пиль",-английское. Гиляки  опознали  шкипера и  говорят,  что он бывал  тут
прошлые годы и грабил их. Американский шкипер - мой  знакомый, бывал у нас в
Аяне и подтверждает,  что "Пиль"  в самом деле стоял  тут  в  сорок  восьмом
году...
     -  Так немедленно подготовить всю команду, а сами на вельбот и шкиперов
ко мне. А у деревни гиляков выставить двух часовых.



Глава 21 КИТОБОЙ

     Они были  англичане...  те,  что  вцепились в  бока Бурого  Медведя,  и
некоторые -
     шотландцы,
     но наихудшим, о боже, и отважнейшим вором был янки. Редиярд Киплинг.
     очень старый, но  еще крепкий  гиляк Влезгун, живший  в  стойбище Иски,
ездил каждую  зиму  к  маньчжурам,  покупал у  них  водку, а летом  менял ее
китобоям  на всякие  нужные  предметы.  Его  жена  хранила  водку  в  зимнем
стойбище, и  матросы с  лесорубки  искусно скрыли от своего  капитана, зачем
явились на Иски. Муж ее торговал в летнем стойбище, но больших запасов водки
там не держал.
     Многие китобои знали Влезгуна.
     Американское  судно  пришло  набрать  воду,  и  заодно  матросы  хотели
раздобыть водки.  Шкипер, увидев русское  судно, палатки  и русский  флаг на
берегу на мачте, был весьма удивлен.
     Утром  шкипер сам съездил к Влезгуну,  отдал ему старые штаны, рубаху и
разные  другие вещи,  получил ящик водки и отправился к себе, делая вид, что
военный пост не имеет к нему никакого отношения.
     Днем  шлюпка с судна  ходила по  большой  воде на  речку Иски  налиться
пресной водой.  Попозже  шлюпка  отвалила  снова. Она  шла  вдоль  берега  и
пристала  у  гиляцкой  деревни.  Матросы  вышли  на  берег  и отправились  к
Влезгуну.
     Это были  крепкие  ребята,  несколько месяцев не видавшие  берега.  Они
подвыпили у  Влезгуна  и на обратном пути  снова вышли на берег  и  пошли по
юртам.
     Гиляки знали, что теперь  их  охраняет великий русский царь  и  Дмитрий
Иванович.  Матросы  смеялись  с мужчинами, шутили. Смеялись  и  гиляки, хотя
взгляды их  были  испуганными. Еще накануне,  когда корабль  входил в бухту,
старики  были  у  Орлова и спросили, как поступить, прятаться  ли женщинам и
детям и вооружаться ли мужчинам, как делали прежде. Орлов сказал, что ничего
этого делать не надо. Но все же, когда в дом  входит пьяный матрос и смотрит
на женщину озорными гла-
     646
     вами,  невольно станет не по себе. Гиляки посетовали,  что  послушались
русских.
     Орлов, видя, что американцы собрали вокруг себя толпу и что двое из них
танцуют,  размахивая  руками,  велел часовому  следить,  что там происходит.
Через некоторое время часовой дал выстрел. В стойбище завязалась драка между
гиляками и американцами.
     Началось с того, что американцы, зайдя к гиляку Отху, жившему в ближней
к посту юрте, стали просить у него  водки. У Отха была красивая молодая жена
и дочка лет четырнадцати. Дочь он отослал утром к бабушке в летнее стойбище,
а жена была дома.
     Гиляк  объяснил, что водки  у него  нет. Один  из  матросов, совершенно
пьяный  - белокурый,  рослый парень,  только что танцевавший  на улице, стал
хватать жену  гиляка, как бы увлекая ее танцевать. Другой матрос выбросил ее
мужа  из  юрты, а  гилячку обнял и посадил  к себе на колени. Та  закричала.
Белокурый матрос рванул гилячку за руку к себе... Но тут Отх ворвался в свою
юрту. С ним был Хурх с ножом  в  руках. Более  трезвый матрос повалил  Хурха
ударом ноги. Китобои схватились за ножи. Набежали  гиляки. Тотчас же сбилась
целая ватага матросов, разгоняя гиляков пинками.
     В это  время  раздался  выстрел.  Люди с  ружьями  побежали  с  поста в
деревню.
     Китобои  врассыпную кинулись  к  шлюпке. Белокурый матрос, так  зверски
схвативший гилячку, упал. Его схватили. Он пытался вырваться. Подоспел Орлов
и велел связать ему руки. Магроса увели на пост.
     С судна съехали двое американцев и спросили начальника поста.
     Орлов немного  говорил  по-английски и мог  сказать  в  случае  нужды о
главном. Он объяснил американцам, что ждет  их  шкипера, который должен дать
слово, что он накажет виноватого и что такие случаи больше не повторятся.
     Рослый  рыжий американец, от которого  пахло водкой, загорячился и стал
подступать  к Орлову.  Он протянул руки,  как бы желая  схватить офицера  за
мундир. Матрос Синичкин загородил Орлова ружьем, видя, что другой американец
тоже лезет. Рыжий не успел опомниться, как двое казаков скрутили ему руки.
     Подошел баркас. Из него высадился  штурман Чудинов, командир "Охотска",
с десятью вооруженными матросами.
     Американцы убрались.
     Через час съехал шкипер, с ним были матросы. Один из них держал в руках
длинную бамбуковую палку.
     Шкиппер оказался старым знакомым Орлова, бывавшим в Аяне. Это  был один
из тех  американцев,  что доставляли  в  Аян все,  что  там требовалось.  Он
дружески  поздоровался  с  Орловым,  сказал, что  рад его  видеть,  попросил
отпустить матросов, обещая строго наказать их.
     Орлов не стал спорить и согласился.
     -  Я ни  в чем не виноват,  я разговаривал с ними, а они меня связали,-
оправдывался рыжий.
     Шкипер строго прикрикнул на него.
     Орлов знал,  что  у китобоев  на  судах большой порядок, но  и зверское
обхождение с командой.
     Один из американцев  схватил своего  связанного  белокурого товарища за
ноги, повернул его  ничком и  бегом поволок к  лодке. Тот  старался  поднять
лицо, чтобы не лишиться на нем кожи, рубаха  у него разлезлась. За ним бежал
курчавый американец и сильно бил его по спине и бокам длинным бамбуком.
     Шкипер сидел у Орлова, они дружески глядели друг на друга, выпили вина.
Орлов как  мог  объяснил, что устье  реки занято  русскими,  и  расстался со
шкипером по-приятельски.
     ...Пост обстраивался. На песке поднялся розовый сруб  будущей казармы и
сруб поменьше - домик начальника поста. Матросы вытаскивали из  воды бревна,
нарубленные на материке и пригнанные по заливу. Слышался звон пилы.
     Орлов   вернулся  на   вельботе.  Офицеры  вошли   в  большую  палатку,
полуоткрытую к  заливу, и уселись за дощатым столом. Плещущая вода,  залитая
солнцем яркая синь неба и  далеких хребтов, ветер, заполаскивающий парусину,
стружки  на песке и  эти белые, чисто выструганные кедровые доски стола,- во
всем свежесть и новизна.
     Большая  палатка  служила офицерам  спальней  и столовой, кабинетом для
занятий.
     Вскоре явились оба шкипера.
     Американец вошел первым и, сняв широкополую шляпу, вынул трубку изо рта
и  протянул капитану свою  корявую ладонь. Это был  рослый сухой  человек, в
желтом жилете и  черном пиджаке. У него седые курчавые  волосы,  морщинистое
лицо, быстрые глаза и живость взора, несвойственная возрасту, длинные
     548
     ноги и тяжелые кулаки;  судя  по виду,  это настоящий янки,  sharper  -
"скоблила" из Бостона или Род-Айленда.
     Капитан пригласил его садиться.
     Тот  полез  по  скамье  в  глубь  палатки  и,  выложив  документы перед
капитаном, уселся с трубкой в кулаке, кутаясь дымом.
     Англичанин   тоже   с   трубкой,   плотен,   коренаст,   с   маленькими
мутно-голубыми глазами, по которым никак нельзя догадываться о его чувствах,
крепко пожал руку капитана, кивнул головой, положил на стол судовой журнал и
папку с документами, а сам присел на край скамьи, кажется не ожидая услышать
ничего нового.
     Невельской знал, что за люди перед ним. Это искатели наживы. Для них не
существовало ни законов, ни справедливости, они верили в силу оружия и еще в
своп кулаки. Невельской по-своему  уважал их, зная, что это  хорошие моряки,
но оп знал  также,  что, если  сразу  не положить конец  их безобразиям, они
обнаглеют.
     - Ну, как дела? -спросил Невельской запросто.
     - Не так плохо! - улыбаясь, ответил американец.
     - Очень хорошо! - холодно, но любезно сказал англичанин.
     Невельской сказал, что эта гавань, устье Амура и все побережье до Кореи
занято русскими.
     Американец  ссутулился, словно его поймали за ворот, а  англичанин стал
моргать,  уставившись  на  капитана. Смутило  их  то, что  Невельской хорошо
говорил  по-английски,  и  оба шкипера  сразу  почувствовали, что перед ними
человек, который  может  доставить им большие  неприятности. Это  напоминало
далекие родные края и такие же строгие разговоры в своих портах.
     Невельской спросил, зачем суда пришли в залив Счастья.
     - Налиться водой,- отвечал англичанин