он так всполошился и всю вину  сваливает на  нее,
разумную собаку, которая  просто хотела послушать, что тут будут говорить, и
посмотреть на нового человека. А старик из угодливости гони г ее вон. Собака
подчинилась. Дверь захлопнулась. Хозяин вслед за гостями поднялся наверх.
     Второй этаж разделен беленой  перегородкой  с занавесками на двери. Пол
выкрашен, на окнах горшки с цветами, в  углу свернута трубой какая-то кошма,
на ней полушубок и в самом углу ружье.
     -  Маркешкино-то  барахло  убери отсюда,-  велел жене  Пляскин.-  К нам
сродственник  приехал с  китайской границы,  гостит, ночует тут. Видишь, как
спали, так еще не убрались, вое некогда. Солнце в обед, а мы со старухой все
крутимся да толчемся вокруг себя...
     Пляскин и Волконский разговорились про разные  здешние дела, про базар,
про охоту  и лошадей. Михаил Васильевич был предупрежден,  что к нему зайдет
капитан, но не знал, по какому делу.
     Старики,  оба  седые  и  рослые,  оба  с длинными  волосами, в  простых
рубахах, сидели напротив друг друга.
     У Волконского брови густые, черные и крупный нос, властный, пристальный
взор,  густой голос.  У Пляскина  лицо  скуластое,  плоское, широкое,  как у
монгола.  Усы жесткие, темно-русые, с густой  проседью; борода растет плохо,
он ее бреет, шея желтая, в морщинах. Он плечист, но суше Волконского.
     248
     Сергей Григорьевич  сказал, что  Невельской пойдет на Амур, на корабле,
зайдет с моря, ищет людей, побывавших на этой реке, хочет поговорить.
     Пляскин, как и  все  иркутяне, уже кое-чего слыхал про эти дела, однако
сам побаивался беседовать с капитаном по многим причинам.
     -  Вот  Маркешка-то  бы рассказал,  так  ладно  было  бы! -  воскликнул
Пляскин.- Он  поди  бывал на Амуре-то? - обратился Пляскин к жене, вносившей
блюдо с картофельными шаньгами и пирог с толченой черемухой.
     -  Да  бывал ли, нет  ли, уж как  сказать,-  уклончиво отозвалась  Анна
Алексеевна,  моложавая  черноглазая женщина с круглым лицом, скулы  которого
были  сглажены ее  полнотой.- Да, однако, уж и как сказать, не знаю. Тамо-ка
они где-то близко живут. Амур-то у ног течет, так как не бывал.
     - Ах, Анна Алексеевна,- воскликнул Волконский,- какие же вы дипломаты с
Михаил Васильевичем! Да разве ты сам не бывал? - обратился он к хозяину.
     - Да уж не знаю, бывал ли, нет, уж че-то позабыл.
     -  Сам мне рассказывал,  что  смолоду с  артелью ходил из Нерчинска  на
Амур,-  обратился  Волконский  к  капитану,-  и  еще говорил, что  там трава
огромная,  выше  человеческого  роста...  Как  ты  не помнишь?  -  пробубнил
Волконский недовольно.
     - Вот память-то стариковская,- прищурился  хозяин хитро, но весело, так
что оставалась надежда, что, быть может, вспомнит.
     - Какой тут  подвиг  -  на Амур-то ходить! Река  и река! - сказала Анна
Алексеевна.- Наш-то тятя  так все сказывал, что, мол,  Шилка  да Аргунь, они
сделали Амур... Подвига-то  нет!  Ей-богу,- улыбаясь, покачала она головой.-
Только шибко взыскивают за это. Так нынче поди никто и не ходит. Маркешка-то
сказывал, полиция в нашу  станицу приехала, будто хотели даже  запретить  на
китайской стороне сено косить. Уж это че такое?
     - Она, видишь, родом-то с Аргуни, откуда все походы-то начинались. Тоже
поди знает, какие  там неведомые страны! Девкой-то поди с отцом  лапы сбила,
огребаясь. Бечевой-то таскала лодки отцу. Она ведь дальняя, я ее брал, когда
сам там скитался.
     - Нет уж, ты изволь, выкладывай все, а мы тебя не под-
     249
     ведем.  Я  помню,  ты мне много рассказывал.  Про какого-то  знакомого,
которого везли в клетке на верблюде из Китая.
     -  Так вот самый Маркешка и  есть! -  показывая  на  неубранную  кошму,
воскликнул Пляскин.- Спроси-ка его, так он расскажет. А я уже не помню. Да и
где бывал, уж не знаю, названия все позабыл.
     - До  Каменки, говорил, не могли дойти,- снова, обращаясь  к  капитану,
как бы между прочим обронил Волконский и хитро прищурил один глаз.
     Хозяин вспыхнул.
     - Пошто  до  Каменки не  дошли?  Нет,  потом-то мы и  до Каменки,  и до
Богдойки,  и до Шилензы были,  на Сухую Падь шли, чуть не  до Улус-Модона...
Пошто не могли до Каменки дойти? - с обидой сказал старик.
     - Да ведь сам же ты сказывал, что боязно было, там стражники ходят.
     -  Нет, нет, Сергей Григорьевич! Ты чего-то хватил! Стражников  там  не
бывало! Это летом  мы  встречали,  они  на лодках  идут, их орочены  берегом
тащут, найон едет, жирный, как максун.
     - Что такое максун? - спросил Невельской.
     - Паря,  как не знаешь! Для Сибири выхода  ищешь,  чтобы к  морю дорога
была, а сибирской рыбы не знаешь. Чем торговать-то будем?
     - Разве максуном? - спросил Волконский.
     -  Конечно,  чем не рыба максун, жира  в  ней  - дивно! Паря, не рыба -
объеденье. Сказывают, такой рыбы нигде нет. Пошто ею не торговать?
     - А как-де вы на Амуре чуть с голоду не пропали?
     - Ну,  это где  не бывает.  Это поди-ка и  в Москве  с голоду  пропасть
можно.  А  потом мы знакомых  завели, так уж больше не голодали никогда. Они
нам  дозволяли из  своих  запасов брать.  У меня знакомый есть, аж  с  самой
Бурей, все звал к себе гостить и рассказывал. Он русские молитвы знает. Мало
что у русских никогда не бывал.
     - Что же он, крещеный? - спросил Невельской.
     -  Не  знаю, крещеный  ли Хунька? -  обратился  старик  к  жене, но  та
молчала, видно намереваясь держать язык за зубами.
     Появилось вино, Пляскин и гости выпили по рюмке.
     - А один  раз зимовали мы  в тайге, и  была непогода, а Хунька мне стал
рассказывать, что видал карту, на которой
     250
     по-китайски   все  написано,  и  стал  объяснять,  что,  мол,  маньчжур
обманывает Русь.
     - Чем же?
     - Да будто, видишь, границу признали по Становому хребту, а хребет идет
и расходится надвое. По какой ветви - не сказано. Вот Хунька тот раз клялся,
будто граница не так идет, не по тем горам, неверно  нынче признана... Вот у
нас в доме, жалко, бумаги нет, я бы нарисовал.
     - Да вот бумага,- живо достал капитан тетрадь.
     - Я, когда с экспедицией ходил, так видал карту, на Хунькину похожа.
     Старик довольно толково нарисовал Становой хребет, идущий из Забайкалья
к морю и разветвляющийся надвое.
     Невельской сидел, вытянув шею. У  него был такой вид, словно он  сильно
испугался. Глаза его перебегали с лица старика на тетрадь и обратно.
     Внизу  хлопнула  дверь.  Старик  закрыл тетрадь,  вскочил  и  сбежал по
лестнице.  Пришел  сын его  -  мужик  лет тридцати, недавно  вернувшийся  из
дальней поездки.
     - Наверх зайдешь, чего будут спрашивать - ни слова!
     -  Да я  уж слыхал,  они  проводников на Амур  ищут,-  отозвался  сын.-
Слыхать, идет разговор. Туда собирают экспедицию.
     - Молчи, дурак! - Старик сделал зверское лицо и показал кулак.-  Ничего
не знаешь! Был  в Забайкалье - и все. Захочет Маркеша - пусть сказывает. Где
он запропастился?
     - Сейчас зайдет,- спокойно отвечал сын.
     - Вот Маркешка приехал,- сказал  старик, возвратившись к гостям.- Он уж
тасканный, его давить хотели и протокол с его сымали, и он ничего не боится.
Он из  той же станицы,  откуда  моя Анна. Старший-то мой сынок, Иван,  нынче
туда гостить ездил,  шурин  помер,  так  делились, ему  доля  вышла. Вчерась
вернулся, не ближняя дорога, да Маркешка увязался с ним. Будет вам кстати.
     Анна Алексеевна  спустилась вниз. Там  слышались  какие-то приглушенные
голоса,- видно, она давала Маркешке наставления.
     Невельской  попытался  узнать у  молодого  Пляскина,  бывает  ли  нынче
кто-нибудь из жителей той станицы на Амуре.
     - Никто не ходит,- отвечал Иван.
     - А ты спрашивал?
     - Пошто не спрашивал? - вспыхнул мужик.- Только
     251
     нонче во всем дана линия. Так все соблюдают и  имеют  свое сознание! На
первом месте - закон! Сполняем!
     "Врет верняком,- подумал капитан,- но, кажется, его не возьмешь".
     Явился  Маркешка.   Он  мал,  с   подростка,  желт   лицом,  скуластый,
сероглазый.
     - Здравия желаю! - вытянулся он, завидя мундир офицера.
     Через  некоторое  время все  сидели за столом.  Пляскин налил  Маркешке
водки, но тот отставил ее в сторону, хотя выпивал.
     - Я Амур прошел сквозь,- заявил Маркешка с гордым видом.- Был в Айгуне,
ходил зимой и летом, сызмальства. Продавал ружья, вернее, менял. Сам  делаю,
малопульки, и моими ружьями по всему Амуру бьют зверей. Могу соответствовать
в полной форме. Знаю все. Сам был  в Китае,  и  вывезли меня  через  Ургу на
Кяхту  в  клетке,  потому  что  я произвел  смущение  и  даже  сам китайский
губернатор в Гирине со мной беседовал и улыбался.
     Маркешка стал рассказывать про свои приключения. Водка стояла рядом, но
он не пил, желая, чтобы все видели, что говорит он в здравом уме и в трезвой
памяти.
     - А пошел бы ты, Маркел,  проводником  в экспедицию  на Амур? - спросил
Волконский.
     - Чего это? - переспросил Маркешка с недоумением.
     - Паря, будут платить хорошо,- заметил Пляскин.
     - Я за деньгами не гонюсь,- скривившись, небрежно вымолвил Маркешка.
     -  Послушай!  -  воодушевившись,  сказал Невельской,-  Пойдет  на  Амур
экспедиция. Это  не  на охоту  и не  просто  для торговли, а государственная
экспедиция! По повелению государя императора! Вперед и вперед, туда, где еще
никто не  бывал! Ты  зайдешь в новые земли...  Ведь ты человек, которого там
знают, сам говоришь, что тунгусы охотятся там за твоими винтовками...
     - Я-то не пойду,- молвил Маркел.
     Невельской стал говорить,  что наступило время, когда может исполниться
заветная мечта народа.
     - Вообрази  только, ты  встретишь друзей, которые тебе вечно благодарны
за твое оружье...
     Но  чем  больше   воодушевлялся  капитан,  тем  сильнее  зло  разбирало
Маркешку.
     252
     -  Проводником не  пойду,- заявил он  капитану.-  Рви, жги огнем,  ваше
высокородие, я сам себе сказал, что больше не пойду.
     -  Ты  что же, ослушником  хочешь быть?  Ведь  все  мы  исполняем  волю
государя. Нам нужны проводники...
     - Могу  самому царю  сказать! Поди знает, что за глаза  и его ругают...
Еще похвалит меня! Не пойду!
     - Почему же? - недоумевая, мягко спросил Невельской.  Ему казалось, что
тут какое-то недоразумение, может быть,
     каприз знатока своего дела...
     Хозяин стал мигать Маркегаке.
     - Ты чего  подмаргиваешь мне? -  тот отставил прочь рюмку с  водкой.- А
пошто твой сын Ванька Пляскин  не  xoчет вести экспедицию? Он же тоже бывал.
Не  подмаргивай,  не подмаргивай! Гляди, моргат как девке!  Хоть бы  Ванька,
хоть кто - никто не пойдет.
     Невельской покачал головой.
     Волконский  положил свою тяжелую руку на маленькое плечо  Маркешки. Тот
молчал, чувствуя в эту минуту,  что люди вокруг хорошие, но что он не  может
совладать с  собой.  Он понимал,  что во  всех  его  злоключениях капитан не
виноват, но удержаться не мог.
     - Нет,  я  не  пойду,- отвечал  Маркешка, взглянув снизу  вверх в глаза
Волконского. "Когда сам  хотел, за это пытали, а теперь кланяются! - подумал
он, но не сказал, удержавшись, и молчал,  размышляя.- На  черта  мне  теперь
ваши поклоны, забьете  чуть не насмерть, а потом  начинаете лизать, мол, ах,
подвиг,  иди  проводником! Как  сучки!  А я  не  пойду! Такого  расположения
нету".- Я в темнице сидел  у китайцев, но  там хорошо .было, только грязно и
кормили худо.  А  потом  вывезли  меня  в Расею и выпустили домой... А йотом
опять схватили - и в яму. Шибко обидно было... Я чуть на себя не покусился.-
Маркешка  всхлипнул.- И  вот с тех  пор здоровья нет и меня от всех казачьих
учений  отставили, службу не несу! И  проводником не  пойду. Мог бы,  но  не
пойду!  Да уж и  не  могу! -  спохватился он.-  Когда-нибудь  до самого царя
дойду!
     Волконский  спросил,  глубок ли Амур в  верховьях.  Маркешка отвечал на
вопросы  охотно,  но как только  начинали  уговаривать  пойти  проводником -
злобился...
     Когда  гости уходили,  хозяин  и  хозяйка  униженно  кланялись.  Старик
суетился с виноватой улыбкой, побежал в  одной рубахе на мороз, провожал  до
ворот и опять кланялся. Гости
     253
     видели, что перемена произошла  неспроста, старик понимает  свою  вину.
Свободное и  дружеское обращение, с  каким  он встретил Сергея Григорьевича,
исчезло...
     -  Вот  вам  наши  современные   землепроходцы,-  сказал  по-французски
Волконский, выбравшись из калитки.-  Но  эти же самые люди  пойдут за  вами,
когда убедятся, что вы твердо идете к цели. Полезен вам был этот разговор?
     - Да, конечно.
     -  Тернист ваш путь, Геннадий  Иванович! -  молвил  Сергей  Григорьевич
по-русски.
     Невельской шел, вытянув шею, уставившись взором в одну плывущую  точку.
Глаза  его  горели.  Он  прекрасно  понимал,  почему  вот  в  таких  случаях
упрямствует  и  капризничает  русский  человек,  когда  от  него  что-нибудь
зависит.
     Муравьеву он не собирался  рассказывать про этот разговор.  Тот  как-то
сказал, что народ надо пороть, учить и пороть.
     А Маркешка через два  дня поехал домой. Выбрался он  на ледяной простор
Байкала,  завидел природу -  огромную, безлюдную, грозную. Лес на  горах. Ни
лесу, ни горам нет конца и края. И привычная тоска охватила его.
     "В  Иркутске  веселей,-  подумал  Маркешка.-  И  славный  попался  этот
капитан, как  он вскочил, вскричал, куда пойдет  с экспедицией, как пройдет,
руками размахался..."
     И подумал Маркешка, что напрасно выказал свой нрав.
     Теперь,  оставшись   один  среди  великой  и  безлюдной   природы,   он
чувствовал, что тут  никто  ничего не делает, хорошие  люди редки, а капитан
показывает, что готов постараться.
     Казалось Маркешке, что,  попроси  его  капитан  еще  раз, он  бы  пошел
проводником. Но уж было поздно, не возвращаться же.
     Но потом  он  вспомнил, как  привезли  его в Кяхту на верблюде, как его
обидели,  изругали  свои  же. Горько  было  все это видеть  и  слышать после
китайской вежливости. Но это бы не беда. Вернулся Маркешка домой, жил в свое
удовольствие, гордился,  рассказывал, все  признавали  его подвиги, но вот в
про-"  шлом году вышли новые пограничные правила,  приехал Иванов из  Кяхты,
вызвал Маркешку  и давай ругать, зачем ходил на Амур. Маркешка за  словом  в
карман не полез. Иванов  грозил,  что увезет его как контрабандиста в город,
засадит в тюрьму. И пошли придирки за старое.
     И  опять горькая обида  охватила  Маркешку, и он даже  пожалел, что еще
мало выказал досады капитану.
     254
     Хотя не  капитан, а  Иванов  обижал его  и держал в  тюрьме, но  Маркел
Хабаров готов был теперь  зло срывать на ком угодно,  чтобы  все люди знали,
как он обижен ни за что. И пусть от Маркешки добра не ждут, если у них такие
порядки.  Теперь, если бы  кто-нибудь  из  городских спросил бы Маркешку про
какой-нибудь пустяк, и то он никогда не ответил бы толком, напутал бы назло.
     Так казалось Маркешке, и новый прилив ненависти охватил его...

Глава 32 ИРКУТЯНЕ

     Несмотря на все свои  сомнения и страхи, Муравьев энергично готовился к
лету.  Он  составил  обширный  план  действий,  одной из частей которого был
проект занятия устьев Амура.
     Невельской  также  деятельно  готовился.   Его   ожесточенные  споры  с
Муравьевым продолжались.
     Карты были вычерчены набело и отправлены  в Петербург,  в подтверждение
рапортам, увезенным Мишей Корсаковым  еще из Аяна. Уехали офицеры "Байкала",
кроме Казакевича, который оставался на службе в Восточной Сибири.
     Капитан до мелочей обдумал все, подсчитал, сколько нужно взять  оружия,
пороха, муки, сукна, а также разных товаров для того, чтобы завести торговлю
с гиляками и маньчжурами.
     Муравьев  клялся,  что корабли Охотской  флотилии  -  их было  немного:
"Байкал", "Иртыш", маленький транспорт "Охотск", бот "Кадьяк"  - справятся с
перевозками всех грузов, назначенных к  доставке и на Камчатку и на Амур. Он
твердил,  что  действовать надо  надвое  - и туда  и  сюда,  и что  главное,
безусловно, Камчатка,
     - Но как справиться? Ведь вы сами были в Охотском море  и знаете, сколь
оно капризно. Порядка в портах нет, придет распоряжение из Иркутска, так его
еще  не сразу станут исполнять. Там  каждый сам себе  голова. Тот же Лярский
больше разглагольствует...
     - Я даю всем строжайшие предписания. Я  сам там  проехал, и они  знают,
что шутить не стану,-  отвечал Муравьев.- Мы  начинаем  ныне наиважнейшее из
всего сделанного в Си-
     255
     бири когда-либо после ее занятия. Ослушников я не пощажу, я им всем дал
понять недвусмысленно.
     Грузы, назначенные на Камчатку, как утверждал губернатор, уже двигались
в Якутск и из Якутска в Аян и в Охотск.  Уже посланы были приказания о сборе
тысяч лошадей для перевозок по обоим трактам  к  морю всего назначенного  на
Камчатку. По замерзшей Лене на север то  и дело мчались курьеры все с новыми
и новыми распоряжениями.  Якутские чиновники,  по доходившим  слухам, стоном
стонали и ужасались все новым и новым требованиям и приказаниям Муравьева.
     -  Надвое!  На Амур  и на  Камчатку!  Вот наше святое правило,- говорил
губернатор.
     Чтобы осуществить все эти планы занятия в одну навигацию устьев Амура и
перенесения порта из Охотска в Петропавловск, требовались огромные средства.
Денег, отпущенных Петербургом, не хватало, и губернатор решил действовать на
свой риск и страх.  Капитан  уже знал,  что в кабинет  губернатора ежедневно
вызывались  чиновники и Муравьев сам высчитывал с ними, где  и какую копейку
можно урвать.
     - Средств  мало!  - говорил он.-  Я обращусь  к купцам, но и  на купцов
надеяться  нельзя. Поэтому я  решаю послать  часть экспедиции Ахтэ на хребет
Джуг-Джур  мыть  золото. Считается,  что  они  пойдут  на  розыски  полезных
металлов. Но на самом деле я  приказал Меглинскому не возвращаться  без пуда
золота.
     - Но возможно ли это? - спросил несколько удивленный Невельской.
     - В Сибири-то? Да бог  с вами! Тут я сделаю,  что хочу, и никому отчета
не  дам.  Это  вопрос  внутренний  и  англичан  не  касается, тут уж  я  без
Петербурга  знаю, что делаю. Я бы вообще  все прииски из ведомства  Кабинета
его величества  взял бы в казну. Скажу вам  больше, я бы сам стал торговать.
Да, да! Ведь  есть  же у  нас казенные магазины. Почему  бы все  магазины на
приисках не сделать  государственными,  а  потом и вообще торговать по этому
способу?.. Вожу же я товары  на  казенные работы. А в наше время государство
не может шагу  ступить, губернатор кругом зависит от купчишек и подрядчиков.
Каково мне иметь дело с этими подлецами! Я бы все взял в руки правительства!
     Муравьев худ и желт. На душе неспокойно,  нет сна  и, как назло, печень
разболелась,  доктора  запретили  ромок и  нечем успокоиться.  А чем сильней
расстраиваешься, тем сильней боль
     в боку. Забываться, кроме работы, нечем.  Самое ужасное  время -- утро.
Петрашевцы лезут в голову, будь они прокляты!
     План занятия устьев Амура пока  оставался  в проекте, и хотя подготовка
уже  шла, но  губернатор еще  должен был  снестись  с Петербургом и  готовил
бумаги  для  отсылки туда. Ожидалось мнение правительства, ответ на доклад и
на представление губернатора по поводу открытия устья и занятия Камчатки.
     Невельской  решил, что если все  будет благополучно, то после святок он
поедет в Якутск сам, полагая, что надеяться там ни на кого нельзя, чиновники
все будут  делать кое-как, провалят любое дело, будут пьянствовать, выставят
такие  доводы в свое оправдание,  что ничего  с  ними не поделаешь. А грузы,
снаряжение, подбор людей, проверку провианта доверить некому. Капитан решил,
что сам будет и торгашом,  и приказчиком, и вербовщиком, если понадобится, и
рассуждения  Муравьева по  этой  части  ему  нравились.  Он  намеревался сам
выбрать людей в экспедицию: казаков, матросов, солдат.
     Он  много слыхал о  знаменитом  здешнем  Березине,  который  приходился