и нежный румянец обеих белокурых
сестер.
     В  разгар  рассказов  приехала  мадемуазель Христиани.  Она  присела  к
столику и  по-мужски заложила  ногу на ногу, так что правая  из-под  края ее
зеленого  платья  была  видна  до выгнутого, как у танцовщицы,  подъема. Она
закурила папиросу, держа  локоть  на  колене  и  пуская  дым  выше горшка  с
цветущими розами, стоявшего в китайской  вазе посреди лакированного столика.
Ей не было неловко в такой позе. Элиз чувствовала себя великолепно; тело  ее
совершенно не напряжено; глядя на нее, чувствовалось, что ей удобно, что она
сильная и гибкая гимнастка.
     В  кабинете  губернаторши печи  накалены  и очень тепло. Но  еще  вчера
застекленные двери на балкон обмерзли. Очень холодно на улице. Элиз не сняла
своей накидки из горностая.
     Она бросила папироску в пепельницу, откинула широкие  раструбы шелковых
рукавов; ее розоватые голые локти оказались на столе, а румяное молодое лицо
- на сплетенных и выгнутых кистях рук. Она задержала взгляд на девицах...
     Перед Элиз по возвращении в Иркутск  предстала  вся  неопределенность и
неприглядность ее  положения. Ее  светлые надежды рухнули.  Мишель уехал. И,
кажется, был  очень  ради  горд  полученным поручением.  Оставаться в Сибири
далее  бессмысленно.  Снова  предстояло  одиночество,  напрасные  надежды  и
почетное бродяжничество с любимой виолончелью.
     Элиз не унывала  и не давала повода к домыслам. Она ни единым словом не
жаловалась на  судьбу, а напротив, была весела;  жизнь  научила  ее казаться
веселой. Она знала, что несчастных людей никто не любит.
     В глазах девиц  и Екатерина Николаевна и  Элиз вернулись героинями. Они
многое видели, обо всем судили смело и трезво, везде побывали.
     Это было время, когда в  Европе во всех областях жизни женщины заявляли
о своих правах, и в России упрямо утверждали, что это влияние дойдет и к нам
и  уже находит свой отклик. Гремела не  только слава  Виардо, Жорж Санд  или
знаменитых скрипачек. Появились женщины-ученые, исполни-
     195
     тельницы  мужских  ролей  в  театре,  журналистки  и  вот  теперь  даже
революционерки на баррикадах Парижа.  И  все это были  француженки. Об  Элиз
петербургские  журналы два года тому назад писали, что она  "оседлала" такой
мужской  инструмент,   как  виолончель,   не  теряя  при   этом  женственной
прелести... Сестры всегда мечтали повидать Францию.
     - Как бы я желала поехать в Париж! - не раз говорила Катя.
     - В Париж! - как эхо отзывалась Саша.
     Но  известно было, что поездки за границу запрещены и бог весть,  когда
это отменят...
     Муравьева  рассказала о встрече  с "Байкалом"  и о том, что все офицеры
этого судна направляются в Петербург и скоро прибудут в Иркутск.
     - Прекрасные молодые  люди!  Все  они  прежде  служили  на корабле  его
высочества  великого  князя Константина и несколько  лет плавали с  ним  под
командованием   знаменитого  ученого  и  всемирно  известного  мореплавателя
контр-адмирала   Литке.  Теперь  они   совершили   что-то   беспримерное,  с
необычайной  быстротой  обошли  вокруг  света. В  этом надо отдать честь  их
капитану. Он с необыкновенной энергией подготовился в  Англии  к  переходу и
пересек Атлантический океан за тридцать пять дней.
     - Они были в Штатах? - стараясь попасть в тон серьезного и озабоченного
разговора дам, спросила Бланш - младшая из сестер.
     -  Нет,  только  в   Бразилии,-  так  же  серьезно  ответила  Екатерина
Николаевна.-   Это  знаменитые   порты:   Рио-де-Жанейро   и   Вальпараисо,-
прищурившись, добавила оца.
     - О! Их капитан! Невысокий, немного рябой, но настоящий морской волк! -
сказала  Элиз.  Сверкнув  глазами  и нахмурившись,  она изобразила  на  лице
строгость, словно показывая, каков капитан, и тут же улыбнулась.
     - Он очень мужественный человек! -  подтвердила  Екатерина Николаевна,-
Муж  ждал  встречи с ним  в море. Мы ходили к берегу Сахалина, видели  скалы
этого острова и бесконечные пески, селения диких, их пироги...
     - Как это интересно! -  чуть слышно пролепетала Роз, клонясь всем телом
к сестре, а  та стремилась  к ней, и обе  словно желали слиться, захваченные
чувством общего интереса.
     - Я ужасно мерзла, и в моей каюте поставили маленькую железную печь. Мы
шли неведомыми морями, о которых нет
     198
     карт.  На случай крушения мы переоделись в мужское  платье. Мы нигде не
встретили его  корабль,  и в  Аяне,  когда  мы  прибыли  туда,  сказали, что
Невельской погиб.
     - Какой ужас! - прошептала Катя.
     - Муж был очень расстроен. Вы понимаете, какое настроение было у нас! И
вот  когда мы готовы  были поверить, что все погибло,  и  знали,  что многие
прекрасные семьи в Петербурге наденут траур, вдруг "Байкал" входит в гавань.
Капитан провел свой корабль через смертельную опасность! Его молодые офицеры
были прекрасны, такие же герои, как он!
     Тут начались восторги слушательниц. У Саши  показалась слеза  на темной
реснице, а младшая сестра, улыбаясь, еще крепче сжимала ее руку.
     - Их подвиги необыкновенны,- подтвердила Элиз.
     - Они вошли в страну воинственных и свирепых дикарей - гиляков, которые
ведут постоянную войну  с китобоями.  Дикие  напали на  "Байкал"  у одной из
деревень,  которая  называется  Тамлево.  Капитан  дал им  отпор.  Произошла
ужасная   битва,  и  пролилась  кровь.  Были  схвачены  пленные,  и  капитан
приготовил их к повешению, объявив, что  исполнит угрозу, если не будут даны
знаки  покорства.  Дикие  гиляки подчинились.  О" сделал то, чего  не  могла
сделать  ни  одна из европейских  держав,  которые посылали туда свои суда с
этой  же целью. Каково же было  изумление  гиляков, когда они узнали, что их
покорители  не  англичане,  которым  они  много  лет  сопротивлялись,  и  не
американцы, а русские, которых они  всегда любили и уважали. Этот свирепый и
дикий народ проникнут уважением к русским и всегда знал о них. Они поклялись
в вечной  дружбе и решили стать проводниками капитана.  Муж говорит,  что  в
будущем гиляки будут крещены и станут счастливы.
     В Иркутске все привыкли, что сибирские инородцы  бесправны,  слабы, что
их спаивают и обманывают купцы. А капитан  из Петербурга нашел  тут племена,
подобные американским индейцам, и даже совершил  приключения в духе новейших
морских романов. Девицы были поражены.
     -  В битве  с гиляками отличился  и  будет награжден лейтенант Гейсмар,
который  прекрасно  рассказывает  об  этом.  Он  сын  известного барона.  За
подавление  бунтов его отец получил когда-то подарок от  государя  -  шпагу,
усыпанную бриллиантами. Отличился также князь Ухтомский, еще совсем мальчик,
но такой прелестный!
     - А Грот! - сказала Элиз.
     197
     - О да, белокурый гигант!
     - А их капитан маленького роста? - наивно спросила старшая сестра, Роз.
     Все улыбнулись, глядя на эту милую девицу.
     - Он небольшого роста,- ласково ответила губернаторша,- но этот человек
-  огонь!  Маленькие  люди,-  добавила  она,  улыбнувшись,-  часто  обладают
необыкновенной волей и силой.
     -  Да,- чуть слышно  пролепетала  младшая,  Катя.- Наполеон! - Ее глаза
вспыхнули, и она почувствовала, как это верно и неглупо сказано.
     Возвратившись в тот  день домой, Варвара Григорьевна и ее племянницы на
некоторое  время  задержались  в  гостиной.  В  комнате  необычайный,  всюду
проникающий дневной свет. Люди меняли шторы, таскали какие-то длинные палки;
царила суета, как перед пасхой или рождеством. Тетя сама затеяла все это, но
сейчас, казалось, голова ее была  занята чем-то другим, более важным, и она,
не замечая ничего, уселась  в кресло, напротив  зеркала. Варваре Григорьевне
хотелось посмотреть  на  себя в этом большом  прекрасном зеркале, вот  так в
кресле, именно в том виде, как она была у Муравьевых.
     -  Едут  морские  офицеры   из  свиты  его  высочества  великого  князя
Константина,- проговорила она.
     Гостиная, такая невзрачная  сейчас, обычно очень мила. Впервые  в своей
жизни юные смольнянки почувствовали себя здесь взрослыми среди взрослых. Тут
они привыкали судить о Дюма, Сю, Жорж Санд и  Шопене, сравнивать достоинства
русской, итальянской и французской музыки, слушать рассуждения о социалистах
пли о таинственной гибели Франклина, о миссионерах  в Африке и обо всем, что
занимало общество. В Смольном не могло быть  никаких увлечений,  а тут у них
явились кавалеры, поклонники. Чуть не весь Иркутск ездил сюда.
     Сестры быстро привыкли к этой обстановке, после девяти лет, проведенных
в дортуарах и  классах под присмотром  злющих  старых дев. Там у них не было
таких услужливых накрахмаленных  горничных. В  дядином  доме, казалось, были
отдых и наслаждение после Смольного. Владимир Николаевич любил племянниц, он
обещал покойной  их  матери воспитать девиц. Зарин не торопил их  замуж; они
беззаботно жили, читали, пля-
     198
     сали,  играли  и  пели. За обеими  было по имению  в  приданое.  Девицы
проводили  время  среди  прекрасных людей,  которые  много  трудятся  и  так
возвышенно судят обо всем... Но не все теперь радовало их...
     Разговор зашел о путешествии Элиз и Екатерины Николаевны.
     - Что ты хочешь,-  говорила  тетя, поворачивая голову  и поглядывая  на
себя в зеркало.- Это француженки! Они везде и  всюду. Поедут, мой друг, куда
угодно и будут всюду полезны.
     Старшая сестра гордо подняла голову при этих словах, но смолчала.
     Младшая,  сидевшая в  кресле,  напротив, опечалилась  и  опустила  свою
белокурую  голову. Мнение тети, что у французов слова не расходятся с делом,
казалось, поразило ее.
     Их   воспитали  в  Смольном  в  духе  преклонения   перед  государем  и
могуществом империи и любви ко всему русскому. А  теперь  она часто слышала,
что и то  русское плохо, и  другое плохо, что русские  многого не умеют. Ото
так обидно!
     Тетя набросила тень на прекрасный образ Екатерины Николаевны, сказавши,
что она француженка, и противопоставила ее русским женщинам... Катя не могла
разобраться  во  всех  оттенках  чувств,  которые  ее тревожили...  Конечно,
француженки  прелестны!  В  Иркутске обе  парижанки  задавали  тон; изящные,
подвижные,  обе  с  тонкими  лицами,  они  нравились  сестрам.  Правда,  над
французской  легкостью  посмеивались,  п  вообще  русские   тонко  подмечали
недостатки французов.
     -  Да,  мы  должны  признаться,  что в  практической  деятельности  они
превосходят  нас,- продолжала тетя.- Французы - во всем  мире! Даже здесь, в
Иркутске...
     Сестры вспомнили своего французского учителя в Смольном. Действительно,
нельзя отрицать - блестящий ум, острый,  живой, это огонь, красавец  брюнет!
Красноречивый, всегда с улыбкой - прелесть!
     Да, Париж! Как  они мечтали о нем, и чем  недосягаемее  был  Париж, тем
прекрасней. А Ришье в Иркутске? А его родственник Пехтерь? Ришье - дворянин,
но предприимчив,  открыл мельницу.  Екатерина  Николаевна говорит,  что  это
очень похвально. А разве не прелесть  сама Муравьева? Ее преданность  России
беспримерна!
     Но все же нельзя согласиться! Нет, тетя не права... Катя знала кое-что,
о чем, быть может, не принято  говорить, но что, как  это ни странно, иногда
волновало ее сильнее всего...
     199
     Она  рассыпала  лепестки  цветка,  который держала в  руке,  поднялась,
сделала  реверанс и бесшумно  проскользнула  в  своих  модных  туфельках без
каблуков с тупо обрубленными носочками мимо груды мебели. Опустив плечо, она
мягко налегла на большую медную ручку и,  отворивши дверь,  исчезла. Сестра,
тоже сделав приседание, проскользнула за ту же узкую белую дверь, украшенную
мелкой резьбой с позолотой.
     В  комнате  у  сестер  тихо, тепло  и  уютно; всюду цветы и книги и  не
происходит никаких уборок и приготовлений.
     Катя   ниже  сестры,  она  маленького  роста.  Ее  глаза  большие,  как
миндалины, у нее резкие очертания чуть вздернутого носа, овальный подбородок
и маленькие губы.
     Саша  -  выше,  стройней,  у  нее  тоже  прямой  нос,  но  чуть  острей
подбородок. Она такая  же белокурая и голубоглазая, как Бланш,  но с твердым
выражением лица и с чуть широкими скулами.
     Сестры  любили друг друга  так горячо, как любят сироты, и если плакала
одна, то этого не могла  вытерпеть и сразу же ревела другая. В институте обе
прекрасно учились, но старшая была  уверенней,  тверже  в  знаниях и во всем
виден был ее сильный характер, все признавали это.
     -  Едут  офицеры  "Байкала".   Я  представляю  их,-  с   воодушевлением
заговорила Катя.
     - Тебе хочется их видеть? - быстро спросила Саша.
     - Очень! - пылко воскликнула Катя.
     - Мы  с  тобой должны быть загадкой! -  улыбаясь своим  маленьким ртом,
мечтательно вымолвила Саша.
     - Да, они скоро будут здесь. Ты представляешь, они обошли вокруг света,
видели два океана! Все, о чем мы только
     читаем.
     Если  Катя восхищалась характером  своей старшей сестры, то та любила в
ней способность  шалить  и вдохновляться,  пылкость воображения.  Ведь  Катя
такая фантазерка! Мысли ее не знают преград.
     -  Представь  только,  в   гостях  у   нас  великие  путешественники  и
открыватели!  Они совершили  неповторимые  подвиги,  были в Америке,  обошли
вокруг света!..  Когда мы  ехали с  тобой  в  Иркутск,  мы  думали,  что тут
медвежий  угол... А какие  люди бывают удивительные  в  доме  у дяди! -  Она
вскочила с мягкого стула и, выпятив грудь, сделала вид, что закручивает усы.
     - Представь, они входят... А скажи, моя  милая сестричка, разве женщина
не могла бы совершить подобные подвиги?!
     200
     Разве ты не  могла  бы? Да, да.,  разве ты не могла бы стать  героиней,
путешественницей? С твоей волей, с умом!
     Саша чуть заметно улыбнулась, глаза ее смотрели вдаль, казалось,  в  то
далекое и туманное, что грезится в эту пору.
     - Это было бы прекрасно! - воскликнула Катя.
     В  Смольном  мечтали скорей выйти в свет, блистать на  балах, ослеплять
роскошными туалетами,  вести  жизнь, какая описывается в  новых романах,  и,
конечно, "пронзать" сердца. Теперь все это было. Они одевались по последнему
слову  моды.  Платья,  ленты,  цветы, шляпки и  туфли заказывались в  лучших
магазинах Парижа  и Петербурга. Но  теперь явились новые интересы.  Не  было
ничего особенного для  сестер в этой веселой  и  богатой жизни,  но  тут они
узнали о существовании другого мира, о котором даже не подозревали прежде.
     Сестры обнялись и умолкли.
     - Ты знаешь, я часто думаю...
     - Опять? - Да...
     Они умолкли.
     - А представь себе,- вдруг весело воскликнула Катя,- что ты влюбишься в
морского волка? Но не в молодого красавца! Нет! А в старого рябого капитана?
     - Ах, молчи,- отозвалась сестра.
     - Если бы ты знала, как ты прекрасна! Надо быть изваянием, чтобы в тебя
не влюбиться. Они  все будут у твоих  ног! Да! И пусть помучаются все "наши"
Струве, Пехтерь, Мазарович!
     Катя вдруг расхохоталась и повалилась на диван.
     - Ты будешь женой старого рябого капитана, влюбишься и уедешь с ним. Но
он может быть великим!
     Саша улыбалась. Она  любила выходки  сестры. Действительно,  в  них все
влюбляются, в этом нет ничего удивительного.
     - Согласись, что в свете есть все-таки высшее благородство,- заговорила
Катя,  расхаживая по  комнате.- Как учит Жорж  Санд,  ты будешь  разделять с
мужем все опасности. Не-* ужели тебе не хочется жить так?
     Она остановилась, задумавшись. Воображение  рисовало ей далекое-далекое
море, солнечную Бразилию, корабли...
     -  Как  это  удивительно, неужели  мы  увидим  людей,  которые  были  в
Бразилии? Ах, мы рассуждаем с тобой,  как простушки! Да, но в самом деле,  я
хотела бы путешествовать по свету.
     201
     Она снова принялась дразнить сестру.
     -  Не  гордись!  Я  знаю,  тебе  быть за  рябым капитаном!  Твой пылкий
Мазарович  застрелится. Какой  содом  поднимется  в Иркутске!..  Сестричка,-
снова присаживаясь  на диван и ласкаясь, обняла она  Сашу,- прости меня,  не
сердись!  Но ведь в  самом деле, ты со своим умом,  характером, красотой все
можешь.  Как  я  завидую  тебе!..  Я  была  бы  счастлива,  если  бы   стала
путешественницей, героиней. Я сама бы поехала  куда угодно... Саша, я обожаю
Екатерину Николаевну,  какая она прелесть! Ах, какая прелесть! И так хочется
когда-нибудь уехать во Францию...
     - А скажи,- вдруг через некоторое время спросила  она,- как ты думаешь,
могли бы мы поступить так, как Мария Николаевна? Ты знаешь, я не могу забыть
того,  что она нам рассказывала. Ах, боже мой,  какой  ужас!  Эта  подземная
тюрьма, эти кандалы, ее браслет, это тайное письмо от Пушкина к ее мужу...
     Утром пришла тетя и сказала, что приезжал Струве, сказал, что вчерашняя
почта  пришла с опозданием, ночью, и есть посылки.  Потом  приехал  адъютант
губернатора, поручик Безносиков, и сообщил,  что  есть  новости. Не успел он
уехать, как  Мазарович с  человеком  доставил посылки. Потом приехал молодой
красавец брюнет Пехтерь  и долго оставался с  сестрами, пытаясь поговорить с
глазу на глаз с Катей. Варвара Григорьевна прервала их свидание.
     Сестры  кинулись  в  соседнюю  комнату.  Там  на  столах -  духи  фирмы
"Герлен", шляпки от мадемуазель  Лежен,  масса искусственных цветов, плющ  и
розы.
     - Как живые!  -  приговаривала горничная, вынимая из ящика  гирлянду за
гирляндой.
     Стали примерять платья. Скорей послали за портнихой. Сестры в этот день
явились в кабинет к Владимиру Николаевичу.
     - Дядя, вы  пригласите к нам старого  капитана и офицеров "Байкала", не
правда ли? -  заговорила Катя.- И они  расскажут  нам  о своих  удивительных
приключениях.
     - Да... видите ли... надо вам сказать... да, действительно, приключения
необычайны. Но, мои друзья,- усадив обеих  племянниц напротив себя,  говорил
дядя,- все их действия - величайший секрет.
     - Ах, дядя, дядя, опять секреты,- с капризом отозвалась
     старшая.
     202
     - В самом деле, что значит секрет? - бойко спросила младшая.
     - Дядя...
     - Дядя, мы хотим знать! Ах, как вы интригуете нас!
     Дядя заговорил серьезно, что дело очень важное, но воображение у сестер
было возбуждено,  и Владимиру Николаевичу пришлось отвечать. Он  рассказал о
значении  Амура,  а  про столкновение с гиляками у  Тамлево сказал,  что это
пустяк, только Муравьевой показалось, что оно имеет значение.
     Вечером   работали  портнихи,  приготовления  продолжались.  Это   было
естественно:   приехала   губернаторша,   начинался   зимний   сезон,  ждали
офицеров...
     И вот они с дядей и тетей, в бальных платьях, с обнаженными плечами и с
веерами  на цепочках,  с маленькими букетами  искусственных цветов  в  руках
входят  в зал  дворянского собрания, где сегодня  необычайно  людно. В сборе
почти все чиновники,  иркутские генералы, офицеры, немногочисленное  здешнее
дворянство,  знаменитые  сибирские миллионеры, горные инженеры, врачи. Купцы
во фраках,  с  женами и дочками в модных  парижских туалетах, выписанных  на
сибирское золото.
     "Пронзенные-сердца":   Струве  и  Пехтерь,   Мазарович,   Безносиков  и
Колесников  окружили сестер. Морские офицеры здесь, но Саша и  Катя не сразу
обращают на них внимание.
     "Нет, это не сон",- думает Катя.
     Знакомства  быстро  состоялись. Защелкали каблуки, замелькали  черные и
белокурые, лихо вздернутые вверх или коротко остриженные усы.
     Катя обводит этих молодых красавцев небрежным взглядом чуть прищуренных
глаз.  Гейсмар  немного похож на  Струве, но у того  голос тонок, а  у этого
приятный мужественный басок.
     У  кресел,  куда Струве и Мазарович привели сестер, образовался кружок.
Разговоры  быстро завязались. Ужасно смешно и интересно, как  ловилось любое
слово, исполнялось всякое желание Кати и Саши.
     Гейсмару казалось,  что он  походит  на  Печорина. У этого отважного  и
неутомимого моряка  были свои слабости. Ему, как и  многим, не  давали покоя
Байрон,