мплиментов
капитану и, дружески простясь, уехал.  Лично к нему Невельской не чувствовал
сегодня никакой неприязни. Даже приятно было, что  заезжал человек, держался
просто, хотя все-таки какой-то неприятный осадок от этого визита остался.
     Через полчаса  капитану подали  экипаж  - кошевку с  медвежьей  шубой и
ковром, и он сам поехал с визитом.
     Бритый седоусый кучер знал, что капитан открыл Амур и что в Иркутске он
только второй день. Ему захотелось показать город приезжему капитану с самой
лучшей стороны.
     - Как прикажете ехать,  по  Большой  или по Набережной?  -  спросил он,
серьезно и пристально взглянув на капитана.
     Невельской с детства питал слабость к рекам и набережным.
     - По Набережной! - велел он.
     Кучер пустил коней.  Кошевка помчалась  по берегу Ангары. Река огромным
полукругом огибала город. На повороте не-
     212
     ожидание показался новый вид. Открылись соборы  и  церкви, столпившиеся
над обрывом,  их  золотые главы и кресты,  залитые  солнцем, ярко  горели  в
прозрачной  морозной  мгле. Далее,  за  следующим  изгибом Ангары, в  другую
сторону,  видны  были  горы,  под ними  -  уже знакомый  капитану Знаменский
монастырь,   а   неподалеку  -  полукруглая   крыша  эллинга  при  Иркутском
адмиралтействе.
     Рысак мчался по  укатанному снегу  над высоким  обрывом. Вдали  на льду
виднелись фигуры людей, тянувших веревками глыбы льда.
     -  Гонки будут,- рассказывал кучер.- Купцы  нанимают людей чистить лед,
выравнивают Ангару, каждый год по реке на тройках гоняют!
     С Набережной,  застроенной  большими двухэтажными  домами,  свернули  в
переулок и, проехав мимо церквей, оказались на  обширной площади.  На другой
стороне  ее   капитан   узнал  здание  дворянского  собрания  с  деревянными
колоннами. Вчера ехал тут  ночью, с фонарями,  вокруг ни зги не было  видно,
заметил только эти колонны, освещенные плошками.
     Несмотря на  сильный мороз, среди площади виднелись стройные  и слитые,
как на параде, квадраты пехоты. Медные трубы духового оркестра ярко блестели
в тон  крестам  соборов. Невельской подумал, что  уж  очень  четки квадраты,
видно,  это те юнкера, о которых вчера он слыхал за обедом, будто  их обучал
шагистике Миша Корсаков.
     Послышалась  резкая  и  звонкая  команда,  офицер,  стоявший в  стороне
колонны, зашагал задом наперед, оркестр грянул марш, и, отбивая шаг, один из
квадратов двинулся так, словно это было единое живое существо.
     "Точно так же, как на Марсовом поле",- подумал Невельской.
     Все  это  -  на  фоне  новенького,  как  на  детской  картинке,  здания
гауптвахты и другого  такого же  одноэтажного деревянного дома, построенного
по немецкому образцу, в котором  находился начальник гарнизона. Дальше такие
же аккуратные здания полицейского управления и торговых рядов, около которых
виднелись запряженные телеги и толпился народ.
     Капитан нанес визиты всем генералам и другим важным лицам и .к  полудню
возвратился домой.
     В  два  часа  от губернаторского дворца откатили  четырехместные  сани.
Екатерина Николаевна  и мадемуазель  Христиани  в  шубках с  воротниками  из
черных баргузинских соболей, Му-
     213
     равьев  в генеральской папахе  и Невельской -  оба в форменных шинелях;
все четверо, укрывши ноги медвежьей шкурой, сидели напротив друг друга.
     Четверо казаков скакали по-двое спереди и сзади экипажа.
     Проехали через  город  к садам  на Ушаковке  и  остановились у подъезда
большого двухэтажного деревянного дома, выкрашенного в серую краску, с пятью
полукруглыми  окнами верхнего этажа, с  фонарями  у  подъезда, с  деревянной
резьбой по фризу и с деревянными пилястрами.
     Дом был  знакомый,  именно  на  него  обратил внимание  капитан,  когда
въезжал в Иркутск. И поразился,  что  это было  только позавчера, а кажется,
прошло бог знает сколько дней...
     По лестнице с перилами, холодными сенями поднялись на второй этаж,  где
навстречу лакей уж  открыл обитую дверь. Хозяева радушно встретили гостей  и
провели их в гостиную. Там  были военный губернатор с женой, мадам Дорохова,
Струве, Молчанов, Ахтэ, его спутник инженер Шварц, Маза-рович.
     Девицы здесь же, обе в  широких зеленых шерстяных платьях  из клетчатой
шотландки, с белой вставкой из прозрачного шелка, с  короткими рукавами, обе
розовые, голубоглазые и белокурые.
     Старшая была холодно красива.  Капитан уже  знал, что она сводила с ума
многочисленных   поклонников.  Младшая,  кажется,  живей.   Ее  глаза  полны
выражения  любопытства  и  радости. В  ней есть то,  что англичане  называют
"музыкой лица" - живой отзвук на все вокруг.
     Муравьев  не был несколько дней в этой гостиной  с красными обоями  и с
белыми дверями с позолотой. За это время  появились новинки - китайские вазы
и множество безделушек из слоновой кости и дешевых  - из жировика и глины. В
Иркутске недавно открыли магазин  китайских редкостей,  и на днях прибыла из
Кяхты  целая  партия  товаров. Выбор вещей был удачен. Муравьеву льстило это
обновление: во всяком интересе общества  к Востоку он  видел поддержку своей
политике.
     Невельской  разговорился  с  племянницами  Зарина,  помянул,  что перед
отходом из  Петербурга  в  кругосветное плаванье  он  видал свою кузину Машу
Воронову,  которая, проживши  в Пи-тере девять лет, ни разу  не видала моря,
кроме как из Петергофа, и что  она училась в Смольном,  откуда  и была в том
году выпущена...
     - Маша? - воскликнула Катя. "Ворон?"-чуть не вырва-
     214
     лось у  нее.  И  обе  сестры переглянулись  с сияющим  видом,  а  потом
радостно взглянули на  него,  как бы желая  увидеть  в нем черты своей милой
подруги, с которой много лет провели вместе.
     "Так он кузен Машкин! Ах,  Машка, балда,  почему никогда не говорила об
этом?" - подумала Катя.
     Капитан сразу стал им ближе и родней.
     - А говорят, когда  надо  было  ехать  в  Сибирь,- сказал  Муравьев про
сестер, обращаясь к капитану,- ревмя ревели! А теперь вся Сибирь у их ног! А
боялись, что, мол, по улицам медведи ходят.
     Саша могла бы возразить серьезно, что  ведь ехали, чтобы  жить с дядей,
самым близким человеком, и с тетей, и уж по одному этому не могли реветь.
     - Ах, Николай Николаевич,- сказала младшая, блестя притушенными глазами
и чувствуя на себе взгляд Невельского и еще  многих  других.- Кто же  едет в
Сибирь добровольно?
     Все заулыбались, кружок вокруг девиц стал теснее.
     - Правительство  желает добра для Сибири и уже давно стремится заселить
эти  просторы образованными  людьми,-  саркастически и  назидательно ответил
губернатор.
     - Пожалуйте, господа, к столу,- улыбаясь, сказала Варвара Григорьевна и
мимоходом заметила племянницам:-Вы совершенно красные!
     Перешли  в столовую с  огромными обмерзшими окнами  в сад и на  балкон.
Захлопали пробки, начались  оживленные разговоры. Оба инженера несколько раз
пытались завести разговор об Амуре.
     -  Он  делает  секрет  из  своего  пребывания  там,- тихо говорил Ахтэ,
обращаясь  к Шварцу,  который тоже так и не сумел подвести дело к тостам  за
открытие Амура.
     -   Как  будто  его  запирательство  может  иметь  какое-то  значение,-
отозвался Шварц.
     Ахтэ заговорил о наших морях на  востоке. Капитан  чувствовал, что  его
наводят на разговор об Амуре. Потом зашла речь об Англии и ее происках.
     -  Если сказать правду-матку,- с легким акцентом  произнес Ахтэ,-  то у
нас на Руси правда да настоящая жизнь. Это и не дает покоя супостатам.
     Хотя в то время в обществе считали своим долгом и  хорошим тоном ругать
англичан, но к заявлению Ахтэ отнеслись холодно.
     27,5
     Невельской  разговорился,  стал рассказывать  про  английский флот, про
доки в Портсмуте и как  там газеты писали о приходе  русского судна, идущего
на  Камчатку.  Он  рассказал, как  английский адмирал два с  половиной  часа
угощал его  обедом, а потом  водил  по  заводу и  сам  все показывал,  и что
"Байкал" встал в Портсмуте на внешнем рейде, у  Модер-банки, чтобы англичане
не раскритиковали его судно, построенное по особому чертежу...
     Говорил  он об  Англии  и об англичанах без  того  налета ненависти или
слепого почитания  -  без  тех двух  крайностей, в  которые  обычно впадали,
толкуя на эту тему.
     После обеда все перешли в гостиную.
     - Не можете  ли вы рассказать  про Англию что-нибудь  похуже? -  мрачно
заметил  Муравьев.-  Я губернатор  и  не должен  жаловать англичан по  долгу
службы.
     Невельской  засмеялся.  Он  много  чего  мог  рассказать  и  плохого  и
хорошего. Но  тут посыпались разные вопросы,  на  которые он только  успевал
отвечать.
     Это была  одна  из тех  бесед, когда образованное  общество познает мир
через человека, видавшего все своими глазами,  который судит обо всем трезво
и свободно. Часто такие рассказы трогают и вдохновляют,  они запоминаются, о
них  узнают молодежь и  дети, хотя на  первый  взгляд в  этих  рассказах нет
ничего особенного. Бывает, что в такой беседе  рождаются мнения, важные  для
будущего.
     -  Что  же  больше всего  поразило  вас в  Америке?  - спросила Варвара
Григорьевна, которая,  как уже известно всем, не отличалась особенным умом и
изобретательностью.- Рио-де-Жанейро?
     - Нет, у меня гораздо, лучшие впечатления о Вальпараисо.
     - Неужели этот город хорош?
     - Да,  этот  порт на Тихом океане очень хорош.  Впрочем,  мы  пришли  в
Вальпараисо после  тяжелого  перехода, может быть, поэтому у нас и  осталось
отличное впечатление.
     - После перехода вокруг Горна? - спросила Саша.
     - Горн мы обошли с  трудом, но беда была впереди. В океане нас встретил
шторм еще большей силы, мы попали  в полосу штормов, и нас отнесло на тысячу
миль к  западу...  Были штормы такой  силы, что мы конопатили наглухо  люки,
ветер  налетал с ливнем, молнии  били  беспрерывно,  одновременно  по  всему
горизонту. И  так день за днем с небольшими  перерывами...  После этого  вам
пришлось возвращаться. И вот еще це-
     216
     лый  месяц  труда,  лавирования  при  противных  ветрах,  только  чтобы
вернуться туда,  откуда  нас отнесло. И вот мы входим в Вальпараисо... Ночь,
темно, ни зги не видно, только сигнальные огни, шлюпки на воде, суда разные,
мачты, теснота на рейде. Почувствовался  большой  океанский порт и, несмотря
на  тьму, во всем замечательный порядок... И вот наутро перед нами  открылся
вид:  роскошный  южный  город...  Я  не  особенно  люблю  юг,  но  этот  вид
поразительный...  Ведь так часто бывает  и в  дороге:  поутру проснешься,  и
новый вид особенно трогает, даже плохонькое селение кажется чуть ли не чудом
красоты.
     "Да, это  так,-  думала Катя, вслушиваясь  с  трепетом  и вглядываясь в
рассказчика.- Действительно...- Она помнила, как утром выглянешь  из экипажа
- другой  лес, горы, туман, долина, и таким все новым, свежим, романтическим
кажется. Юный ум ее, привыкший к чтению и игре воображения, представлял все,
что рассказывал Невельской,  необычайно ясно и ярко.-  Да,  он поразителен,-
думала  она.-  Он немного  прост,  но,  кажется,  характер его  тверд,  и он
решителен". За его  словами чувствовалась трудная жизнь и тяжелые испытания;
все это нравилось ей, и было немного жаль его, почему - она сама не знала.
     - Что же там за место, сеют ли? - спросил Владимир Николаевич.
     - Благодатная почва, тепло, поселенцы собирают в год но два-три урожая.
     - Пшеница? - осведомился Зарин.
     - Да, и пшеницу дважды снимают и даже, как они нас там уверяли, трижды!
Прекрасные фрукты...  Мы были летом, в феврале, весь город завален  плодами.
Город  гораздо  лучше,  чем  Рио-де-Жанейро. Он быстро  обстраивается, много
новых домов в несколько этажей, совершенно в европейском вкусе, хозяева их -
американские и английские купцы... Новая главная улица идет через весь город
параллельно старой,  но лучше ее, красивей. Американцы недавно открыли клуб,
конечно,  совместно  с  городскими  властями;  нарядное  двухэтажное здание,
прекрасный зал.  На масленицу мы были там на балу,  на последнем  балу перед
постом; правда, масленица  без  катания,  без снега...  Но  что же делать?..
Видели там весь цвет общества...
     - Ну и каково? - спросил Муравьев.
     - Бал ничем не отличался от европейских.
     - Все так же?
     217
     воскликнул Муравьев.- Что же
     - Да...
     - А женщины? умалчиваете?
     - Чилийские дамы очень хороши.
     - Черные глаза?
     - Да, большие выразительные черные глаза. И они очень щеголяют  сво-ими
длинными черными волосами, они распускают их и в таком виде являются в клуб;
это напоминало нам, что мы на знойном юге.
     Опять посыпались вопросы.
     - А танцы? Что же пляшут?
     Заговорили про общество и его умственную жизнь.
     - Мы были в театре,  там давали драму чилийского поэта  и балет.  Драма
успеха не имела,  она  была из жизни чилийцев, и это вообще чуждо обществу в
Вальпараисо. На балете - полно, говорят, так всегда. Балет хорош - прекрасно
и  грациозно. Театр имеет успех в  предместье  Вальпараисо - в Аль-мандроле.
Это пригород, населенный простонародьем; мазанки такие же, как у нас в Крыму
пли в Тамани, только крыты не соломой, а пальмовыми листьями...
     - А окрестности? - спросила мадам Дорохова.
     - Мы  ездили по дороге, которая ведет в столицу  Чили - Сант-Яго... Вот
там мы увидали огромные вороха пшеницы на  сравнительно небольших полях. Это
дает  представление о плодородности почвы. Нищие индейцы босые, в соломенных
шляпах, работают, а поля принадлежат европейским поселенцам. Пшеница родится
сам-тридцать и даже сам-пятьдесят... Прекрасный климат привлекает колонистов
из  Европы.  Под  тенью  лимонных и  апельсиновых  деревьев  весьма  приятно
отдохнуть после  прогулки, напиться  лимонаду,  аршаду,  вам подадут фрукты.
Хозяева ферм - французы. В столицу ежедневно отходят дилижансы. Мы ездили на
прогулку в горы. Шоссе вьется по горам, которые именуются Семью Сестрами.  С
них открывается великолепный  вид на залив  и  на  горы. Через  полтора часа
спустились в  обширную, усыпанную  плантациями  долину.  Это так  называемая
Винна-де-Люмар. Маленькая  гостиница,  на  ее вывеске флаги -  американский,
английский, французский...
     - А чилийский? - спросил Муравьев.
     - И чилийский! Хозяин  -  француз! Мы оставили лошадей и прогулялись по
виноградникам.  Масса  персиков,  яблок.  На  полях  богатейший  урожай.  Не
мудрено, что хлеб там до последнего времени был очень дешев.
     218
     - Значит, теперь он вздорожал? - спросил Зарин.
     - Теперь все вывозят в Калифорнию... Там произошли события...
     - Ах, вы слышали там о них? - воскликнула Зарина.
     - Мне  рассказывал  английский адмирал,  я говорю с  его слов... Ведь в
Вальпараисо постоянно  стоят на якоре английские военные суда. Они уже давно
там,  и  чилийцы  говорят,  что  если одно из  судов  уходит, так  это целое
событие.
     - Как если бы сдвинулся в Иркутске собор или дом губернатора? - пошутил
Муравьев, оживленно, но с некоторой нервностью поддерживавший разговор.
     -  Да,  почти так,  Николай Николаевич.  По  прибытии  мы нанесли визит
английскому  адмиралу,  и  потом  он  был  у  нас  с  ответным  визитом.  Мы
познакомились и часто встречались... Адмирал рассказывал мне о поразительных
событиях  в Калифорнии... Говорят, что началось  с того,  что  неподалеку от
Сан-Франциско американский солдат рыл могилу  для своего умершего товарища и
нашел в песке золото. Он,  конечно, не стал  хоронить там товарища  и решил,
что будет добывать золото, а для покойника выкопал могилу в другом месте. Но
и там оказалось золото, еще больше, чем  в первом  месте.  Где  он  ни рыл -
всюду было золото. Покойник лежал непогребенный. Солдат стал  рыть в третьем
месте - и там нашел самородки! Жадность обуяла его. Солдат забыл о покойнике
и стал хватать самородки.  Об этом узнали в  городе,  сбежался  народ. Тогда
явились попы  и  стали  укорять искателей  золота,  но,  как  говорят, сами,
увидавши  такое богатство, позабыли про  свои благие намерения и тоже  стали
рыть.
     - Какой ужас! - воскликнула Катя.
     - Это просто какая-то горячка! - заметила Екатерина Николаевна.
     -  Да это так горячкой  и  называется там. Золотая горячка, лихорадка,-
так и  пишется  и говорится...  И вот жители города,  оставив  все занятия и
работы, бросились копать  золото. Из крепости Сан-Франциско  разбежался весь
гарнизон! - воскликнул Геннадий Иванович.- Остался один губернатор с  детьми
да со стариками.
     -  У  меня  тоже  золото,  но до этого еще  не дошло!  - опять  пошутил
Муравьев.
     - Да! И его  приказания, угрозы,  увещевания не действовали!  Офицеры и
солдаты мыли золото! Тогда явился американский командор  с двумя  фрегатами.
Он желал по крайней мере
     219
     возвратить солдат в крепость.  Но каков же был его ужас, когда половина
его  людей,  отправившись вместе с офицерами на рудники, чтобы разогнать там
толпы, отказалась возвращаться! Командору пришлось думать уж  не о  порядках
на прииске и не о солдатах, а о том, как бы ему самому, подобно губернатору,
не остаться на обоих фрегатах в одиночестве.  Он приказал прекратить  всякое
сношение с  берегом,  объявил, что за каждого возвращенного дезертира платит
по пятьсот пиастров. Несмотря на  такую  значительную награду,  никто  и  не
думал  приводить  беглецов.  Между  тем в один прекрасный день  вся  команда
фрегатов бросилась вплавь и бежала в рудники.
     ...Когда все разъезжались, Зарин сказал капитану:
     - Благодарю вас, Геннадий Иванович, приезжайте к нам, пожалуйста, еще.
     Солидный, полный и обычно надменный гражданский  губернатор коротко, но
почтительно поклонился и крепко пожал руку Невельского.
     - Ваши рассказы удивительны,- пролепетала Саша, приседая.
     - Я очень рада, что  познакомилась с вами,- прощаясь, сказала  Катя.- Я
никогда не слышала ничего подобного!
     Она смотрела ясным, восторженным взглядом, и ей казалось, что она давно
уже знает этого удивительного человека.
     - Приезжайте к нам  еще,  Геннадий Иванович,-  вдруг добродушно сказала
Саша.
     - К  нам запросто и в любое время, Геннадий Иванович,- добавил Владимир
Николаевич.
     Вся семья провожала капитана и губернатора с женой.
     - Он  порядочный и  благородный человек,-  сказал дядя, возвратившись в
столовую.
     -  Он - брат Ворона! Что ты скажешь? - внезапно  приостановившись среди
зала, спросила Катя у сестры.
     - Как это удивительно! Теперь мы будем думать о нем, не правда ли?
     В  Смольном  сестры,   как  и  все  воспитанницы,  привыкли   думать  о
ком-нибудь,  например,  об учителе-французе,  о  кузене  подружки -  молодом
офицере, и воображать, что влюблены.
     Катя сама  не  знала,  чего  она  хочет,  но  чувствовала,  что  сильно
встревожена; ей не хотелось уходить, хотелось петь, смеяться.
     А Невельской, сидя рядом с губернатором в экипаже,  думал про Ахтэ: "Не
нравится все же мне эта личность".
     - Ахтэ желает,  чтобы я был с ним в приятельстве,  и обижается, что  не
открываю секретов,- сказал он.
     - Будьте с ним осторожны,- отозвался Муравьев по-французски.- Это шпион
Берга  и  Нессельроде.  Но пока он в  Сибири, будет плясать под мою  дудку,-
добавил губернатор по-русски.- Как бы ни пыжился и не выказывал амбицию.
     Капитан  чувствовал,  что   разбередил  себя  собственными  рассказами.
"Николай Николаевич нерешителен! Так можно все загубить. Зачем толчем воду в
ступе? Какое нам  дело до того, что  в Петербурге,  видно,  все сошли  с ума
из-за этого заговора?"
     Невельской  теперь  смотрел как-то спокойнее  на заговор и  уж никак не
предполагал, что к нему могут придраться. Об этом даже не думалось.
     Сегодня  с  утра капитан  ждал праздника, сейчас  все исполнилось, день
прошел очень приятно,  и мысли вернулись к  делу. Он решил, что надо еще раз
поговорить с Муравьевым как следует, что нельзя сдаваться