ерпения
дожидаться ответа хоть полчаса, а если его не последует вовсе, и то ничего.
     -- Груоды, -- сказал К-1,  -- давно уже чувствовали, что  этому суждено
случиться:  кто-нибудь  из  людей  обнаружит в  себе  дифиллида  и с  ужасом
откроет,  что  груоды  по-прежнему поглощают людей. Поэтому у  них все  было
наготове. Убивать собрата-дифиллида  у  них, понятно, запрещено,  по крайней
мере,  предубежденность  насчет  этого  такая,  что  любое  подобное  деяние
обернется  своего   рода  самоуничтожением.   Единственный  выход   --  дать
непрошенному гостю погубить себя самому. А достичь этого можно... Впрочем, я
вижу,  остальное  вы уже  знаете, -- подытожил  он,  догадываясь  об эмоциях
Карлсена по его мимике.
     Да, именно так, но хотелось услышать оценку со стороны.
     --  ...Вот-вот, -- подхватил  Карлсен слова  каджека, --  в  частности,
вкрасться  ко мне  в  доверие, пока  не начнет  казаться, что мне  ничто  не
угрожает.  И  на  вопросы  на  все  отвечать,  и  твердить,  что  надо  лишь
проникнуться к груодам, и мне сразу же гарантирована их дружба и возвращение
на Землю. -- Он перевел дух, обуздывая ярость, столь, казалось бы, нелепую в
подобном месте. -- А вот дали бы мне вернуться?
     -- Безусловно. Если б только  были уверены, что вы не выдадите груодов.
Причем они действительно намеревались это  выполнить,  вплоть до  последнего
момента. Если б только  вы выдержали то последнее  испытание, -- заключил К-
1, почему-то с улыбкой.
     Снова воцарилась  до странности безмятежная  тишина. Как и Сория, Хельб
пребывал как бы  вне  времени. Чередой потянулись  воспоминания  о снаму, об
Аристиде Мэдахе,  о  Ригмар  и  К-17, о  Дрееже --  и,  наконец  (с  горьким
сожалением) о Георге и Фарре Крайски. Вот уж с чем, а с предательством Фарры
Крайски  смириться  было  труднее  всего,  настолько  он  был  уверен  в  ее
союзничестве.
     -- Что же, интересно, ожидает чету Крайски?
     -- Не могу  сказать.  Решение  зависит не  от  меня.  Решит  все Иерарх
Галактики, когда взвесит факты.
     -- А гребиса?
     --  Опять же, не  могу  сказать.  Хотя  он, безусловно,  будет отрицать
всякую  вину  -- допустит  единственно,  что  не  стал  отталкивать  вас  от
самоубийства.  Гребиры  не  считают  это  за  преступление  -  у  них каждый
считается достаточно взрослым, чтобы отвечать за себя самому.
     Мысль о Фарре  Крайски, о  дружеской  сплоченности  гребиров не  давала
покоя.
     -- А надо ли, чтобы Иерарх Галактики знал все факты?
     -- Это решать вам. Вы боркенаар. Если решите, что не надо, груоды так и
добьются отсрочки -- до следующего раза.
     -- Какого еще раза?
     --  Пока кто-нибудь  из людей снова  не откроет  в себе дифиллида  и не
восстанет против того, что делают груоды.
     Сердце опустилось  при  мысли, что  подобный  круг  придется  осиливать
кому-то еще -- может статься, собственный внук...
     --  Нет, на это я, видимо,  не пойду.  А почему...  -- от  скользнувшей
догадки занялся  дух,  -- А  почему бы вам  не изобличить их перед  Иерархом
Галактики?
     Каджек   отреагировал  долгой  паузой,  за  время  которой  у  Карлсена
забрезжил ответ. К тому времени как К-1 заговорил, он уже вполне его знал.
     --  Под  покровом реальности существуют  скрытые  законы  --  например,
закон, не дающий груодам  убить вас. Эти законы гласят о  том,  что можно, а
чего нельзя.
     Карлсен сидел на краю неказистой постели, наслаждаясь роскошью сквозной
образности, соединяющей сполохи озарений.
     -- Это все  же должен  быть я, -- произнес он  наконец.  --  Как я могу
предстать перед Иерархом?
     -- Это несложно. Вопрос в том, готовы ли вы предстать перед ним.
     -- Готов. Как?
     --   Представьте   себе   школяра-первоклашку,    которому   предложили
высказаться  перед директором школы.  Мальчик от волнения может забыть то, о
чем хотел сказать.
     -- Ладно. Как можно рассудить, готов я или нет?
     -- Взгляните  в  это  зеркало, -- указал каджек. Карлсен,  пройдя через
комнату, остановился  возле каменного  цилиндра. Глянул в  стекло: колодец и
колодец, бездонный.
     -- Ну, и?
     -- Что вы видите?
     -- Ничего, просто колодец какой-то.
     -- Свое отражение в нем видите?
     -- Нет.
     -- Чуть сдвиньте стекло.
     Это оказалось не так-то просто -- громоздкое, в тяжелом обрамлении, оно
при всем  старании не подалось и на дюйм. Удалось лишь чуточку  накренить на
основании,  но все равно  бесполезно;  зеркало  оставалось чистым  как  род-
никовая вода.
     -- Не понимаю. Что это?
     -- Корнелий  Агриппа  назвал  это  "seelenglas", зерцалом  души. Обычно
переводится  как  "магическое   зеркало".  Попробуйте  увидеть  в  нем  свое
отражение.
     Карлсен налег на стекло всем весом, чтобы было лучше видно.
     -- Не понимаю, как тут с ним. Абсолютно прозрачное. Я...
     -- Что?
     -- Похоже, что-то есть...
     На миг  показалось, что стекло потемнело и в нем вроде как мелькнуло не
то  лицо,  не  то...  Стоило   шевельнуться,  и  все   исчезло  --  как   ни
прикладывался, стекло оставалось прозрачным.
     Каджек  подошел  и остановился  рядом.  Вместе  они  молча  смотрели  в
льдистый   кристалл.  Но  вот  каджек,  потянувшись,  протянул  пергаментно-
прозрачную руку и,  держа ее в дюйме над стеклом, начал ладонью  вниз водить
спиралью к середине зеркала.
     Через несколько секунд зеркало затмилось будто ночное небо.
     "!" -- отреагировал Карлсен.
     Каджек повел ладонь в обратном направлении,  от середины к краю; стекло
круг за кругом обретало прозрачность.
     -- Попробуй, -- велел К-1.
     Карлсен, занеся руку над поверхностью, повел ее медленной спиралью. При
этом, чувствовалось, что-то происходит -- не с зеркалом -  с рукой: будто бы
наружу изливается энергия. При этом стекло постепенно затмевалось -- вначале
как вода от капли чернил, затем  гуще, больше,  как  в  зале, где постепенно
меркнет  свет. Когда  ладонь  дошла до центра, стекло все  еще  не затмилось
окончательно  (снизу  по-прежнему  цедилось  зеленоватое свечение),  но  уже
сгущалось чернеющей ночью. Рука до самого плеча словно отнялась.
     -- Видишь, в чем проблема? -- осведомился К-1.
     -- Да. Устаю...
     -- Да нет, не в усталости дело. Надо проникнуть под поверхность.
     -- Это как?
     --  Резко,  искрой  высечь  внимание.  -- Он  оценивающе  посмотрел  на
Карлсена. -- Допустим, бросить вызов гребису.
     --  Гребису,  вызов?? -- растерянно,  будто со стороны, услышал он свой
голос. -- А... к-как?
     -- Минуту-другую назад мне казалось, запала тебе на это хватит.
     --  Да,  но  то  было...  --  Карлсен  приостановился. --  Но  тогда  я
действительно  был распален, резко кивнул он, чувствуя, как  гнев постепенно
воскресает.  --  Я  восхищался  им.  Мне  казалось,  он  обладает  силой   и
самодисциплиной. Но когда  он попытался принудить меня истребить ульфидов, я
увидел в нем... эдакого  балованного  дитятю,  которому надо, чтобы  было по
его, и баста! А это уже не  настоящая сила, -- взглянув в лучащиеся  улыбкой
глаза каджека, Карлсен поймал себя на том, что и сам гневливо улыбается.  --
Но все равно он сильней меня.
     -- Тем  не менее,  попытка  убить тебя ему не  удалась.  Почему, как ты
считаешь? (Карлсен лишь плечами пожал) Потому что есть в  тебе  нечто такое,
что погубить можешь только  ты. Ему это не под силу. Сделать это может  лишь
твой страх.
     Слова  вызвали  искру оптимизма:  в самом деле,  не будет же каджек так
говорить, имея на этот счет хоть какие-то сомнения.
     -- А как же мне вызвать гребиса?
     -- Через seelenglas, -- указал К-1.
     -- И что мне для этого делать? -- все еще неуверенно спросил Карлсен.
     -- Смотри в зеркало и следуй своей интуиции.
     Карлсен всей грудью вдохнул.
     -- Попробую.
     Зеркало  все  еще  не  утратило  прозрачности,  как  вода  с  мешаниной
акварельных красок.
     -- Прежде всего, добейся темноты.
     Приказ заставил сконцентрировать внимание, отчего  внезапно обострилась
чуткость.
     Держа вытянутую  руку в  футе  над стеклом, он  с  предельным вниманием
медленно повел  по  спирали руку.  На  этот раз  стекло  начало  затмеваться
моментально. Вести ладонь к центру было все равно, что вести кистью, обильно
смоченной  черной краской.  При этом чувствовалось, как от усилия из груди и
руки вытекает энергия. Когда отнял руку от центра, зеркало было непроницаемо
черным.
     -- Теперь немного передохни, -- велел каджек. Карлсен расслабился, хотя
теперь можно было обойтись  и без  этого: усталость как  рукой сняло. --  Ты
должен представить гребиса и сделать так, чтобы он тебе внимал.
     Опять  внутри похолодело. Образ Клубина представлялся некоей громадной,
по-орлиному грозной тенью, и сама  мысль о том, чтобы ее  вызвать,  казалась
голимым безумием.
     -- Но сперва похитрим, -- заметил К-1.
     --  Похитрим?? --  Карлсен  подумал,  что ослышался.  Чтобы  каджек,  и
предлагал  какой-нибудь подвох -- невероятно. Уж  не проверка  ли  какая, на
твердость?
     Каджек прочел его мысль.
     -- Твоя  беда  -- страх.  Большинство  поражений  происходит  уже перед
битвой. Гребис не боится тебя, а  потому вступает в бой, имея  незаслуженный
перевес.  Так  что прежде чем приступать, важно,  чтобы  страха не было  и у
тебя.
     С  этими  словами он поднес  правую руку  Карлсену ко лбу и  приложился
ладонью  (холоднющая, как пузырь со  льдом). При  этом,  вызывая дискомфорт,
рука,  вместо того чтобы теплеть  от соприкосновения, леденила еще  сильнее.
Лоб заныл  -  пришлось сконцентрироваться, чтобы  не податься  назад. Начали
ощущаться первые симптомы  головной  боли. Секунд через десять голова  будто
уже обросла ледяной коростой - зубы, и те ломило.
     Неимоверное  облегчение  наступило, когда каджек, наконец, отвел  руку.
Голова тяжко пульсировала от холода, будто растягиваясь  и сжимаясь, от чего
в ушах стояло шипение. Карлсен глубоко вздохнул.
     Боль  медленно отхлынула: щеки  и  лоб мелко  покалывало,  словно  лицо
только  сейчас  окунулось  в  ледяную  воду.  Восстановившись  окончательно,
Карлсен  почувствовал, что сердце бьется -- медленно-премедленно (вроде того
антикварного  метронома у старого учителя музыки -- тик-так, тик-так). Душой
владела редкостная невозмутимость, будто кто впрыснул успокоительного.
     -- Ну вот, теперь готов, -- подытожил К-1. -- Вглядись в зеркало.
     -- Он  ведь  все еще  может  читать мои мысли? -- переспросил на всякий
случай Карлсен. Каджек покачал головой.
     -- Доступа в твой ум у него не будет, только в его зеркальный образ.
     Склонившись   над   зеркалом,   Карлсен   удивленно  увидел   там  чуть
затуманенный  образ своего  лица  -- удивленно  потому,  что стекло казалось
просто окном в черное ночное небо. Само лицо висело в пустоте, словно голова
отнята  была  от тела, причем темень  придавала  ему  некую призрач-  ность,
зыбкость.
     Однако  прав был каджек:  интуиция подсказывала, как именно действовать
дальше.
     Ум  полонили мысли о  Клубине -- настолько четко и  ясно, что возникало
подозрение  о  некоем  телепатическом   контакте.  А   может,   это   просто
своеобразный  эффект,  создаваемый  зеркалом.  Энергия,  чувствовалось,  так
велика, будто  он  вступил в какое-то мощное  силовое поле или быструю реку.
Различие в  том, что эта сила стремилась  не  в каком-то  одном направлении:
овевающие  течения  как  бы  пронизывали  пространство и  время  чуть  ли не
встречно. Так,  должно быть, ощущается  какая-нибудь  магнетическая воронка:
все равно, что присутствовать в клетке с незримой, но на редкость подвижной,
вкрадчиво льнущей живностью.
     Несколько минут ушло на то, чтобы освоиться с этим странным ощущением -
здесь пригодилось теперешнее глубокое  спокойствие, иначе было  бы непросто.
Начав, наконец, чувствовать  себя частью этого  энергетического  водоворота,
Карлсен уловил в этом для себя некоторые  возможности. Энергетические потоки
в некотором смысле подобны были вагончикам, каждый  из  которых,  прежде чем
следовать  дальше,  на  секунду  притормаживал.  В  зависимости  от  нужного
направления,  можно  было  "запрыгивать"   в   него  и  "ехать".  Уносящийся
"пассажир"  представлял  собой  не  полновесную  личность,  а  лишь  некоего
наблюдателя, который, отобщаясь,  собирал  гораздо больше  сведений,  чем он
сам.  Иными  словами, зеркало походило на телескоп, направляя который, можно
было постигать иные сферы времен и мест.
     Как-то  невзначай вспомнилось о подземных пещерах  Криспела. Едва мысль
обратилась в этом направлении, как он осознал, что стоит в кабинете у Мэдаха
-- сам монах сидит за столом, взыскательно разглядывая зажатый меж большим и
указательным  пальцами  желтый   кристалл.  Мэдах,  очевидно,  поглощен  был
работой,  но  через  секунду,  явно  почувствовав,  что  за  ним  наблюдают,
растерянно вскинул  голову. Понимая, что времени особо  нет, Карлсен  сменил
направление мысли -- все равно, что прыгнул в другой "вагон", снова слившись
с водоворотом магического зеркала.
     Зная теперь  принцип действия, времени он не  терял: встречу с гребисом
нельзя было  оттягивать до бесконечности. Мысль  о  черной  тени по-прежнему
тревожила, но не  настолько,  чтобы как-то задевать эмоции - некая часть ума
словно лишена  была силы реагировать. С  уверенностью, исходящей из какой-то
глубинной интуиции, он обратился мыслями к Клубину, веля  себе попасть в его
поле зрения.
     Как и с Мэдахом, это произошло мгновенно.  Гребис,  опершись  руками  о
барьер, одиноко стоял на вершине Броога и озирал окрестности. Личину Люко он
успел сменить  и смотрелся теперь  как при  их первой встрече. Однако было и
различие. Он теперь казался выше, и было в его согнутой позе что- то странно
зловещее,  как  у  стервятника,  с  хищной зоркостью  высматривающего,  куда
прянуть.
     Отсюда было видно, что  та самая гора-замок  все еще  держалась, даром,
что  главный шпиль исчез, а остатки круглого озера  мало чем  отличались  от
мутной лужи.
     Карлсен не то чтобы фактически находился на Брооге (он все же сознавал,
что смотрит  в зеркало),  просто  картина  была  настолько достоверна, будто
вокруг -- трехмерное телеизображение.
     Гребис по-прежнему озирал  Джиреш,  но  чувствовалось,  что  ему  вдруг
открылось  присутствие  ненавистного  землянина.  Выдержав   паузу,  он,  не
оборачиваясь, произнес:
     -- Я удивлен, что ты все еще здесь.
     Слова, сами  по себе вполне нейтральные, ясно давали понять: скорей, от
беды  подальше, убирайся  к себе на  Землю. Со  спокойным сердцем  (время от
этого шло как бы медленнее) Карлсен  безошибочно  уяснил смысл слов Клубина.
Скрытый укол должен был вызвать слепое раздражение,  чреватое для противника
уязвимостью. Карлсен  же  отнесся к  сказанному  с полнейшим  хладнокровием,
будто они всего-навсего сидели за шахматной игрой.
     Наиболее правильным было промолчать. Карлсен так и поступил.
     Клубин вынужден  был  обернуться. Он понял, что,  заговорив первым, сам
оказался  в невыгодной диспозиции,  а потому  встал  молча, ожидая  слов  от
Карлсена.
     Сразу  же чувствуется:  подрастерялся. Не видя к  возвращению  Карлсена
никаких  мыслимых  причин  (кроме,   разве  что,   покончить  с  собой),  он
насторожился. Озадачивало и то, что невозможно проникнуть в мозг безумца.
     Сходство между этим Клубином и тем, что встречал в Гавунде, было, можно
сказать, нарицательным. Тот  Клубин смотрелся аскетичным и слегка усталым, с
мешками  под  глазами,  выдающими в  нем обремененного чрезмерными  заботами
человека. Этот лучился мощью и  полным самовластьем. Налицо была грубая сила
того же Люко, только с куда  большей уверенностью в  могуществе  собственной
персоны.
     Больше  всего впечатляли глаза.  Даже в  Гавунде Клубину непросто  было
скрывать их  проницательность -  теперь  же они пронизывали  силой  поистине
физической. С  внезапной ясностью Карлсен осознал,  что сила Клубина  -- это
своего рода разновидность гипноза.
     Понятно  и то, почему  К-1  заблаговременно позаботился  о  "хитрости".
Столкнувшись с  такой  силой, было  бы невозможно  устоять, не пошатнувшись.
Видимо, потому,  что способность страшиться (равно, как и испытывать сильные
эмоции вообще) у Карлсена атрофировалась, взгляд гребиса он  сумел встретить
с таким безразличием, будто рассматривал портрет.  Внутренняя сущность в нем
обмелела, вроде берега во время отлива, когда обнажаются скользкая прозелень
камней и космы водорослей.
     Что  удивительно,  так это  то,  что  внутреннее спокойствие  позволяло
читать мысли самого Клубина. Не посредством обычного телепатического обмена,
а просто  за счет повышенной  способности  оценивать  возможности  и  делать
выводы.  На  этом  уровне  интенсивности   сам  рассудок  становился  формой
восприятия.
     И это  натолкнуло его  на мысль, что Клубин подозревает ловушку.  Фарра
Крайски  выдала  ему, что Карлсен --  боркенаар.  Однако до этого момента  у
гребиса  и мысли  не  было, что хоть что-нибудь  может угрожать ему  самому.
Теперь же он начинал задумываться.
     Следовательно,  первым  делом  надо  его  заверить,  --  вернее,   дать
почувствовать это заверение. Получается двойной, если не тройной, блеф. Сила
была уже  в самой способности бестрепетно сносить взгляд гребиса, тем самым,
давая понять, что теперь судят его.
     То, что сказать,  неожиданно  обрисовалось само собой, даром, что  блеф
подразумевал это скрывать и говорить с некоторой неуверенностью.
     --  Я почувствовал, что мне перед уходом нужно с тобой переговорить. Ты
был со мной очень даже откровенен, если не считать конца. Так что и я теперь
позволю себе откровенность.
     Клубин ничего не сказал, просто выжидая. Он был на грани растерянности.
Незыблемое спокойствие Карлсена никак не вязалось с неуверенным голосом.
     С  таким  видом, будто  они  все  еще  сидели в  ученическом  кафетерии
Гавунды, Карлсен заговорил:
     --  Я  считаю,  ты  вполне  прав,  утверждая,  что  эволюция зависит от
канализирования  большей жизненной силы. Но это знает и каждый преступник  в
Ливенуортской   тюряге.  Каждый  грабитель,  взломщик,  насильник  стремится
канализировать  свою энергию для достижения цели. Но они  просто  не сознают
реальности. Они  полагают,  что простейший метод  --  это  идти  прямиком  и
хватать то, к чему рвался, после чего уже скрываться от последствий.
     Беда  в  том,  что  это  относится  не  только  к  преступникам.  Любой
добропорядочный  обыватель,  свирепеющий от  репортажей о  преступлениях, --
мол, вешать гадов, и дело с концом, -- делает то же самое: идет все так же -
напролом.
     Когда Крайски обратился к  тебе за помощью, ты решил, что забавно будет
часок-другой поиграть, используя обаяние,  разум и  силу аргументов,  вместо
того,  чтобы бросаться приказами  или повергать ниц,  подобно  богу. И все у
тебя выходило  безупречно. Даже  когда я понял, что не все здесь правда, я и
тогда был под полным впечатлением -- пока ты не попытался доказать опасность
знания гибелью Скибора. Тогда  до меня дошло, насколько ты отвык хоть как-то
учитывать чужую точку зрения.
     Впервые за  все  время  жесткий взгляд  Клубина чуть  вильнул: аргумент
пришелся в  точку. Карлсен приумолк,  понимая, что степень успеха зависит от
того, желает ли Клубин чем-то ответить.
     -- Это все, что ты пришел мне сказать? -- спросил тот.
     -- Нет. Сказать я пришел, что  ты  заблуждаешься насчет эволюции. Вашей
эволюции. Вы как бы возвели дом, но забыли об одной важной части фундамента.
И  боюсь, что не  мешало бы вам разобрать его  до  той самой части, где  все
пошло не так.
     Говоря,  Карлсен догадывался, что слова эти спровоцируют ярость. Именно
на это указывала сейчас железная сдержанность, с какой Клубин произнес:
     -- Ты забыл об одном.
     -- О чем?  -- переспросил  Карлсен, заранее  зная, что сам выз