ряжаете?
     Аристид посмотрел с замешательством.
     - Конечно же, через солнце!
     - Солнце?
     -  Наше  великое  зеленое  солнце!  - монах махнул  рукой  на  небо,  -
животворящую Саграйю.
     - А-а, понятно:
     Хотя на  самом деле  он  лишь делал вид, что понимает.  При  чем  здесь
солнце, когда все они находятся под землей, и энергия планеты попусту уходит
в космос?
     Внимание  Карлсена  привлекла тумба  дальше  вдоль  прохода,  где  тоже
находились  мужская  и  женская  особи.  На  первый  взгляд,  они напоминали
карикатуры,  сделанные каким-нибудь скульптором-сатириком:  туловища-бочки с
раздутыми животами и непомерными ягодицами.
     Аристид посмотрел в направлении его взгляда.
     -  Ах  да. Эти чудища  были  одним из  ранних  наших  экспериментов. Мы
предполагали, что ответ лежит в самой массе тела.
     - Ответ??
     - На проблему, как тело может держать максимум жизненного заряда.
     - У них, наверное, волчий был аппетит.
     -  В этом вся  беда. - Аристид кашлянул, и Карлсен  удивленно покосился
(не  застеснялся  ли  чего  мо-  нах?).  -  Безусловно, им  почти  постоянно
приходилось есть, а так как сьеденное перед превращением в живые клетки надо
было еще переварить, весь процесс проходил неудовлетворительно. К счастью, -
он прошел мимо тумбы, - с открытием КОКа все уладилось.
     Он бегло  глянул на часы  над  дверью.  Стрелки показывали  одиннадцать
тридцать.
     - Идем совсем уже скоро. Вы извините, я поговорю сейчас  с секретаршей?
Может, встретимся снаружи?
     - Пожалуйста.
     Когда поднимались по лестнице  (в  тишине  слышалось  дыхание Крайски),
Карлсен спросил:
     - Зачем ему встречать нас снаружи?
     - Время идти в Солярий.
     - Что за солярий?
     - То самое здание, как храм.
     - Зачем? Что там будет?
     - Они в это время ходят в церковь. Это у них называется часом Саграйи.
     Они стояли в  вестибюле,  кресла  к этому времени уже пустовали. То  же
самое, очевидно, и по всей библиотеке. Карлсен поднял со столика газету. Она
была на каком-то центрально-европейском языке, каком именно, непонятно.
     - Это румынский, - предугадал его вопрос Крайски, - язык Трансильвании.
     - Румынский-то здесь откуда?
     - Этот город, можно сказать, Земля в миниатюре,  с  акцентом на Европу.
Большинство людей здесь отпуск проводят на Земле.
     - Абсурд какой-то! - рассмеялся Карлсен. - Откуда они добывают тела?
     - Обмениваются с визитерами, кто уже там.
     - Я имею в виду, откуда они взялись изначально?
     - Изготавливаются  в лабораториях на Земле.  Ты уже видел, что  эвату -
искусные биоинженеры.
     В этот момент дверь  открылась, и вошла темноволосая библиотекарша. Она
приостановилась перед  ве- шалкой.  Карлсен ожидал, что  она  сейчас возьмет
одно из висящих  там пальто. Вместо этого она расстегнула свое  официального
вида  платье, сняла  и  повесила его на один из крючков. Вслед  за тем сняла
лифчик и  повесила его туда же  за  лямку. На  тот  же  крючок последовали и
миниатюрные белые трусики, которые она стянула вдоль ног. Оглядев затем себя
в настенное зеркало и поправив прическу, девушка вышла на улицу.
     - Я вижу, - заметил Крайски, - ты проникаешься местным колоритом.
     Карлсен посмотрел вниз и с удивлением обнаружил у себя эрекцию, он и не
заметил, как это  произошло. Хотя  все тело сейчас  покалывало от  приятного
предвкушения.
     Когда дверь за девушкой закрылась, здание смолкло, словно пустое.
     - Где же Аристид? - было без четверти двенадцать.
     - Пошел, наверное, подкрепиться.
     - Подкрепиться? - Крайски коротко хохотнул. - Я же говорил, комплексы у
них все же есть.
     - Не понимаю.
     - Ты заметил на главном проспекте хоть один гастроном или ресторан?
     - Нет, если вдуматься с твоих слов...
     -  Вот-вот.  А как  Мэдах покраснел, когда  ты  спросил его  насчет тех
монстров возле выхода?
     - Я подумал, он просто как-то уклоняется.
     -  Да  он  остолбенел  от ужаса,  подумал,  что  я  сейчас  вмешаюсь  с
разъяснениями.
     - Какими разъяснениями?
     -  Он   тебе  наплел,  что  те  уродины-тяжеловесы  были  якобы  просто
эксперимент. А просуществовали-то они, ни много, ни мало, две тысячи лет.
     - Не вижу смысла: зачем они тяготели к такой наружности?
     - Да нет же, никто  и не тяготел, - Крайски досадливо вздохнул. - Такая
наружность  им  была  необходима,  чтоб  достаточно  было  плоти   впитывать
жизненную энергию.  Ты-то этого не чувствуешь, потому что у  тебя тело не на
их вибрационном уровне.
     - И у тебя тоже.
     - Безусловно. Я об  этом позаботился, потому  и невидимый. Иначе мне не
вынести.
     - Так ты что имеешь в виду: что они стыдятся есть?
     -  Именно. Те глыбы-монстры едой бредили точно так же как сексом: жрали
и жрали, пока не стошнит, и снова жрать, жрать. Те образчики  в подвале  еще
цветочки, ни в какое сравнение не идут. А то были  просто необъятные ходячие
желудки, в  триста  с  лишним кило весом. Только,  когда многие от обжорства
стали  гибнуть, инженеры  у  них схватились искать какое-нибудь спасительное
средство и создали КОК. То есть вес  получался тот же самый, а размеры вдвое
меньше.
     - Тогда почему они все еще тушуются?
     Крайски сказал терпеливо:
     - Потому,  что тяга к  еде у них стала инстинктом, еще сильнее полового
влечения. На Земле мужчина возбуждается от вида раздевающейся женщины. Эвату
разбирает  от вида чашки с  супом  или мясного рулета.  У них  даже  пищевая
порнография  есть,  где смакуются обеды из  десятка блюд. Я как-то раз видел
скандальный  комикс   про  Проныру   Тома,   который  в  замочную   скважину
подглядывает,  как  женщины завтракают. Есть еще одна непристойная книга про
педофила, что ест только  молодую морковку  и мясо  исключительно молодняка.
Книга эта вызвала такой скандал, что ее пытались запретить.
     - Но надо же им как-то питаться.
     - Разумеется. Супруги здесь едят вдвоем, в приватной обстановке, но при
этом  вначале задергивают  шторы.  На обеды-ужины  никто здесь друг друга не
зовет - представь, как на Земле какая-нибудь респектабельная пара пригласила
бы своих  соседей  на "групповушку".  Ты  заметил,  когда мы подходили,  как
маленькая девчушка кормит там рыбок?
     - Заметил.
     - Так вот это потому, что она еще ребенок. Взрослого бы уже арестовали.
     - Ты шутишь?!
     - На Криспеле с этим не шутят.
     - Боже ты мой,  -  Карлсен только головой покачал. - У них и еще какие-
нибудь странности есть?
     -  Насчет  мытья,  например,  хотя с этим полегче...  Сзади на лестнице
кто-то осторожно кашлянул. Мэдах - стоит переминается, неловко так.
     - Уж вы, прошу, извините меня,  что заставил ждать. Я как-то забыл, что
мне письмо надо было продиктовать, важное. Ну что, идем?
     Карлсен  заметил, что  корешки  волос  над  самым  лбом у него  влажны,
видимо, мылся.
     Людей на улице прибавилось, причем, в основном,  голых.  Небо  казалось
ярче, как  будто  вышло  солнце  (хотя так и  не  понятно,  где здесь вообще
источник света).  Карлсена в очередной раз  удивляла веселость  толпы - лица
такие счастливые, что на Земле из них половину сочли  бы за подвыпивших. Тем
не  менее,  побыв  несколько  минут  под  солнцем,  он уяснил  причину  этой
веселости: вся улица оживлялась сексуальным возбуждением. Трепетало оно и  в
его  собственном теле, наполняя пах светозарным,  медово- сладостным теплом,
отчего укромное место начало  набухать. То же  самое явно  происходило  и со
многими другими,  только у большинства мужчин  была  полная  эрекция (это  ж
надо: идут, даже разговаривают,  а она все равно держится). В очередной  раз
бросалась в глаза  (как тогда у первого встречного в этом городе)  необычная
величина  их  пенисов  с  ярко-красной головкой. Причем  теперь  видно,  что
косметика здесь ни при чем:  цвет естественный. У многих  женщин лица  цвели
улыбкой мечтательного предвкушения.
     И опять изумляла красота их тел. Кое-кто из женщин (в основном, средних
лет) был  немного  полноват,  но сложения,  все равно,  безупречного. Совсем
рядом прошла высокая стройняшка с небольшими округлыми  ягодицами, мелькнули
заостренные грудки со светлыми сосками. Самые молоденькие - подростки еще, с
неоформившейся  толком грудью  -  шли  пока  в  трусиках (чувствуется, из-за
некоторой  робости).  Пользуясь возможностью  глядеть  во  все  глаза (благо
невидимый),  Карлсен  отмечал,  что  на кого  из  идущих  ни бросишь  взгляд
(включая детей),  тело каждого поражает  своей скульптурностью.  Прямо парад
нудистов, да и только.
     Свернув  на улицу,  ведущую  к Солярию,  он обнаружил  перемену  цвета.
Радужность  исчезла,  сменившись  характерно  зеленым,  как  Саграйя.   Даже
дымчатая взвихренность  пригрезилась за кристаллической  поверхностью храма.
Уходя в самое  небо (шпиль терялся в высоте), смотрелась громада на редкость
внушительно. Явно росла  и  тяжелая сладость  в паху, мелькнуло сравнение  с
осенними деревьями, гнущимися под тяжестью спелых плодов.
     Только выйдя на главную площадь, Карлсен уяснил  сам размер Солярия. По
форме  он  представлял  собой овал,  в  основании  длиной, по  меньшей мере,
полмили.  Восходящие  к  основанию  ступени, и те  заканчивались  вровень  с
крышами  окружающих зданий. Кристалл храма по частоте подобен был  воде,  и,
несмотря на солидную толщину стен,  с внутренней стороны совершенно не давал
искажения. Стиль, по земным стандартам, можно было назвать готическим, с тем
лишь  отличием,  что  башни и  опоры  были  округлыми.  Особенно  грандиозно
смотрелся  огромный шпиль:  выше любого готического  собора, острие,  словно
пронзает небесный  свод.  Бока у храма были чуть вогнуты, а круглый  плоский
парапет  вокруг  основания  придавал  ему сходство с  невероятной ведьмачьей
шляпой.
     Следом  за Аристидом  Карлсен  стал  подниматься  по ступеням,  статная
фигура монаха  защищала его от столкновений со встречными. Если кто иногда и
задевал,  то с  рассеянным  видом извинялся,  не замечая в предвкушении, что
рядом никого нет. Куда делся Крайски, Карлсен понятия не имел.
     Широкая,  из зеленоватого кристалла площадь, между  верхней ступенью  и
входом замечательно  просвечивала, так что смотреть вниз было все равно, что
глядеться в чистую  морскую  воду. Здесь паломники, сняв сандали,  аккуратно
составили  их  в рядок,  сверху  аккуратно сложив одежду.  Наравне  со всеми
процедуру проделал  и  Мэдах,  обнажив  широкую  грудь,  поросшую  рыжеватым
волосом. Несмотря на крупную комплекцию, сложен он был безупречно.
     Что удивительно, пол внутри Солярия (Карлсен про себя так и называл его
"собором") был не из мрамора и не из  кристалла, а  просто ковер из  розовой
травы,   умело   ухоженный,   как    площадка   для   гольфа,   и   пахнущий
свежеподстриженным газоном. По  странно  упругой  этой  траве  босые  ступни
паломников ступали совершенно  бесшумно.  От входа  внутреннее  пространство
казалось необъятным  - где-то  в  сотню  раз  больше любого земного  собора.
Колонны, каждая футов  тридцать диаметром,  напоминали о гигантских  красных
секвойях в калифорнийском Национальном парке.
     Мэдах, повернувшись,  каменно взял его  за руку и  утянул  за  одну  из
громадин-опор, так что людской поток струился по обе стороны, не задевая.
     - Если желаете, можно обменяться телами.
     Этого Карлсен ожидал  меньше  всего.  Непонятно почему  мысль об обмене
телами с посторонним вызвала замешательство. Хотя колебаться сечас было явно
не время.
     - А чего. Только вы уверены?..
     Аристид, не размениваясь на слова, завел его в высокую, глубокую нишу в
основании колонны. По какой-то  причине  стены  изнутри теряли прозрачность,
становясь черными, как антрацит.
     Мэдах шагнул следом, приперев своим чугунным корпусом Карлсена к стене.
Чувствуя  по-прежнему  неловкость и замкнутость в  себе, Карлсен без особого
энтузиазма изготовился  к какого-нибудь  сексуальному возбуждению, как тогда
со снаму. Чувстовался лишь легкий дискомфорт от тесноты и льдисто- холодного
кристалла, давящего спину. Секунда, и он резко втянул воздух от невыразимого
наслаждения. Ощущение  такое,  будто  внутренности растворились.  Совершенно
неожиданно  монах  исчез, а  взгляд Карлсена  уперся  в стену  ниши.  Прошло
несколько секунд, прежде чем дошло, что между ним и стеной утиснута фигура -
причем не  чья-нибудь,  а его самого. Он смотрел сверху вниз на  собственную
макушку,  хотя  если  точнее,  принадлежала она  сейчас  Аристиду Мэдаху. Он
поспешно  отодвинулся. "Благодарю", -  сдавленно  произнесла  фигура голосом
Ричарда Карлсена, непонятно зачем.
     И тут  он впервые  в жизни ощутил себя  полностью, стопроцентно  живым.
Тело  дышало ощущением  ровной мощи,  какое на Земле возникает  разве  что в
моменты сексуального оргазма.  От  восторга ощущение бодрствования поднялось
до  точки, откуда  обычное  сознание  видится  эдаким  неизбывным состоянием
легкой утомленности.
     Ричард Карлсен, на удивление, улыбался.
     - Ну что, теперь я доберусь вон до той часовни, - он указал туда, где в
отдалении  виднелось  какое-то подобие алтаря, -  и помедитирую.  Когда надо
будет, пройдете и меня отыщете.
     - Как ощущение? - раздался вдруг голос Крайски. Он стоял как раз позади
Карлсена,  саркастически  улыбаясь. А  с  телом у  него  происходило  что-то
странное:  зыбкое какое-то,  бесплотное. Карлсен спохватился  было, что  это
что-нибудь со зрением: переливчато зыбится, как мираж.
     - Сейчас я вас покидаю,  - произнесло  его собственное тело. - Приятных
вам ощущений. - Осмотрительно  поглядывая по сторонам, оно стало удаляться в
направлении алтаря.
     - Ну что, - подал голос Крайски, - почему б нам не пойти полюбоваться?
     Карлсен  на эти  слова  и  внимания толком не  обратил. Чувство  полной
удовлетворенности поглощало  его целиком. Как будто  вся прежняя жизнь  была
каким-то  сном,  от  которого,  наконец,  очнулся.  Ощущение  самой  живости
интриговало. Вспомнились  юношеская пылкость,  места, где любил бывать, дни,
полные  счастья.  Над  всем  этим  царило  колоссальное  радушие,  жизненная
щедрость,  подобная  добродушному  смеху.  Сейчас  впору  было  даже  обнять
Крайски, из любви и одновременно жалеючи.
     Двигаясь в притихшей толпе, он четко понимал, чего  стремились  достичь
эвату.  Это  твердое компактное тело могло  удерживать жизненную энергию, не
давая ей уйти наружу. Все люди (теперь это сознавалось отчетливо) протекают:
половина их  энергии  рассасывается  в  окружающем  воздухе.  Все это просто
потому,  что  тела у них  чересчур слабы,  чтобы  удерживать поле  жизненной
энергии.  Все  равно,  что  пытаться лить  воду  в треснувшую  кружку.  Если
сравнивать,  то тело Аристида жестко контролировало все свои жизненные силы.
В  результате - откровение, внезапный проблеск  насчет  того, что  все  люди
должны собой представлять.
     Озадачивало одно: зачем Мэдах сам предложил обменяться телами? Чего ему
вообще  может  быть надо от этого слабого,  недужного и неэффективного мешка
костей? Карлсен хотя и занимал  сейчас тело  монаха, доступа к его мыслям  и
воспоминаниям у него не было. Оставалось лишь предполагать, что обмен этот -
исключительно по доброте душевной.
     Внезапно  в  голове полыхнула  идея.  А  что, если остаться  здесь,  на
Криспеле, и упросить эвату создать ему такое же вот тело, в каком он сейчас?
Эвату  воплотили у себя то,  к чему испокон веков безуспешно стремятся люди:
не только полнейшую социальную гармонию, но и беспрестанную радость, ставшую
сутью сознания. Если позволят остаться,  будет просто глупо не ухватиться за
такую возможность. Идея взволновала Карлсена так, что он в ту же минуту чуть
было  и  не сорвался бежать к  Мэдаху за советом. Сдержала лишь мысль о том,
что монах, может быть, сейчас в глубокой медитации.
     По  мере  продвижения  вглубь  собора,  все  больше  внимания  начинали
обращать на себя тишина и чувство ожидания. Совершенно непохоже на атмосферу
любого из земных храмов - даже величественного Казанского собора, где голоса
двух тысяч молящихся во время Всенощной  вызвали у него однажды слезы. Здесь
же надо всем довлело молчаливое, сбывающееся предвкушение.
     Люди  вокруг  стояли   теперь  неподвижно  и  настолько  свободно,  что
пространство просматривалось на полсотни ярдов вперед - туда, где гигантским
кольцом загибалась какая-то полупрозрачная стена высотой футов семь. Карлсен
тоже  остановился и осторожно оглядел  близстоящих. Казалось, все  полностью
ушли в себя, словно цепко во что-то  вслушиваясь. Он медленно поднял взгляд,
и поразился  самой высоте  шпиля, изнутри  кажущегося еще более высоким. Его
украшал  бледно-золотистый  узор,  создающий  впечатление  рвущегося  кверху
пламени  (изумительно: шпиль  как будто  венчается голубой  вспышкой, словно
верхушка его открыта небесам).
     Он осторожно двинулся вперед, шепотом извиняясь, если случалось кого-то
задеть.  Раза с третьего  стало  ясно,  что  это  необязательно: никто  его,
похоже, и не замечал.
     Стена    оказалась    кристаллическим    барьером,    прозрачным,   как
дистиллированная вода. За  ней зияла черная  дыра  диаметром ярдов  пятьсот,
похожая  на  кратер вулкана.  Бока  у  нее  были  из грубой пепельного цвета
породы,  с вкраплением  черных  кристаллов - все это в трещинах,  оплавлено,
словно из раскаленного  жерла.  Дыра казалась бездонной,  и  голова начинала
кружиться при взгляде в ее мертвую глубину.
     Через  несколько  секунд  донесся  звук  - гулкий  рокот,  напоминающий
приближение  поезда  в метро. И  тут  дыра озарилась изнутри  смутно-зеленым
свечением,  отчего  глубина  открылась  примерно  на   милю.  Свет  медленно
нарастал,  покуда  не  стал  таким нестерпимым,  что  пришлось  отвернуться.
Стоящая в поле зрения молоденькая девушка, зачарованно  смотрела на воронку,
распахнув глаза и приоткрыв рот. Не успел он толком отметить ее лицо, как за
долю секунды  свет  словно  сгустился в подобие зеленой  воды, тугим  жгутом
рвущейся  к  поверхности.  Карлсен  испуганно  отпрянул,  когда он  гейзером
метнулся в воздух  и взмыл на высоту мили к  верхушке  шпиля.  Теперь  ясно,
почему верхушка  открыта  небу:  чтобы у этого слепительного фонтана энергии
был сквозной  проход.  Но  и  при  этом, задевая  о бока  сужающейся  кверху
горловины, он осыпался на толпу сонмом  неожиданно холодных  брызг, отчего в
воздухе создавалось подобие тумана. Шлепаясь на голову и плечи, они легонько
пощипывали,  как слабый  ток. Плоть  замрела  невыразимо странным и  приятно
будоражащим ощущением, переросшим вдруг в  вожделение такое,  словно им враз
воспламенились  все  части тела. Эрекция возникла,  можно сказать, чугунная.
Причем гораздо  тверже,  чем  подобное  бывает на  Земле  -  очевидно, из-за
уплотненной клеточной  структуры (понятно теперь,  почему мужчинам удавалось
удерживать эрекцию, даже идя по улице). В  эту секунду он обостренно осознал
наготу, свою и окружающих.
     Вначале  восторг  был  такой мощный,  что  не было желания  двигаться -
достаточно  было   просто  стоять,   ощущая   волну  за   волной  благодать,
захлестнувшую  с  головой. Через  несколько минут блаженство  достигло  того
уровня стабильности, когда  уже можно  было оглядеться. Первым, на кого упал
взгляд, оказался  мужчина средних лет, который, пристроившись  за  девушкой,
все  так и  стоящей с  открытым  ртом,  крепко взял  ее  сзади за обе груди.
Помедлив  вначале,  она, словно  под гипнозом, завела  руку  себе за спину и
ухватила туго  набрякший  пенис, головкой достающий  ей до  копчика. Мужчина
запустил  ей  руку  между  бедер  и стал  медленно  ласкать, лицо  у девушки
судорожно исказилось, словно от нехватки воздуха. Она медленно развернулась,
не  выпуская при  этом  пениса, и притиснулась лобком к  его животу. Мужчина
опустил ее  на  траву, руками  придерживая за ягодицы. Там девушка