легла  на
спину, широко раздвинув  согнутые в коленях ноги,  и медленно ввела  в  себя
член.
     От наблюдения Карлсена отвлекла чья-то рука, вкрадчиво тронувшая его за
гениталии  -  оказывается,  темноволосая  библиотекарша, та  самая  (Карлсен
каким-то  скрытым  чутьем определил,  что они  с монахом занимаются  любовью
каждый день). Стоило женщине взять его обеими руками за  жезл, как ощутилась
ее искристо  втекающая жизненная сила. Через несколько секунд женщина зовуще
потянулась  к Карлсену, как дитя, просящееся  на руки.  Сунув  ручищи ей под
мышки,  он без  труда (вот уж не ожидал) поднял ее  над  землей. Ногами  она
сноровисто обхватила ему бедра, Карлсен  свободной рукой вправил ей жезл меж
упругих  ягодиц и,  пристроившись  поудобнее, отпустил. Входя  в ее тело, от
нестерпимой  сладости  он судорожно  вздохнул.  Под  собственным  весом  она
медленно  нанизалась, пока  лобок  не  притиснулся  вплотную  к  его животу.
Ощущение этого влажного проникновения было таким пронзительным, что хотелось
стоять без  движения; достаточно было ощущать облекающую женственность, всей
своей сущностью растворяясь в этом наимужском из всех мужских ощущений.
     В   эту  секунду  ему  открылось  подлинное  преимущество  уплотненного
строения  тела.  У  людей  с  ослаблением  внимания   снижается   и  импульс
воздействия.  Секс теперь  впервые воспринимался  им  с  полным вниманием  -
действительно,  откровение. Вот почему, оказывается, люди  так  зациклены на
сексе. Он сводит внимание  в точку,  где сознание,  похоже, обретает  полную
власть над материальным миром.
     Улавливалась  и  ценность  телепатического  сознания  в  любовном акте.
Получалось,  что  он  разделяет  желание  женщины,  видя себя  в  ее  глазах
незнакомцем, и она, угадывая  эти  его  чувства, возбуждается еще сильней. В
этом резонансе было  что-то  от той страсти с Фаррой Крайски, с существенной
разницей,  что  это возбуждение  - абсолютно  чистое,  без недужного оттенка
пагубной опасности.
     Вместе  с  тем  все  делалось с  полной отрешенностью.  То, что он знал
библиотекаршу (звали ее Кьера), а она его, ничего не значило. Здесь они были
просто орудиями взаимного  наслаждения, и пикантность  состояла  в том,  что
через  несколько  минут  они  разделятся  и отыщут  себе  других  партнеров.
Прелесть была  в обращении с партнером именно как с инструментом собственной
услады, самому при этом служа  точно для того же. Похоже чем- то на то,  как
Карлсен  в  колледже подрабатывал  на  каникулах  официантом: то же укромное
удовольствие от того, что ничем не выделяясь, просто состоишь в услужении.
     Все  это  время  -  уже  минут  десять  -  он  стоял  вертикально,  так
поглощенный удовольствием  от взаимного  контакта, что  желание горело одно:
остановить бы  время. Слившись  с Кьерой в поцелуе, у  себя во рту он ощущал
нежный трепет  ее языка. К  этому  моменту она  начала терять контроль: не в
силах сдержаться,  стала неистово ерзать взад-вперед, хотя сомкнуты они были
настолько,  что  почти и  не  двинешься.  И тут,  судя  по  сокращениям мышц
влагалища, она разразилась  оргазмом. Удовлетворение неимоверное, но близить
эякуляцию  Карлсен не  собирался.  Это  сократило  бы удовольствие,  слишком
дорога услада - размениваться на обыкновенное семяизвержение.
     Завершив, он бережно опустил Кьеру на  землю. Она так и не развела рук,
скользнув  вниз  по его  торсу влажным теплом  губ. Когда она прикрыв  глаза
раскинулась на траве,  случившийся поблизости  другой мужчина  склонился над
ней и вскоре, лаская, уже пристраивался наверху. Обвивая ему руками шею, она
по-прежнему   не   открывала   глаз.   Карлсен   с  каким-то   вуайеристским
сладострастием пронаблюдал, как в нее входят.
     Отвлекся  он от  того, что  ощутил бедром прикосновение чьих-то  губ  -
оказалось, та самая  блондинка с гибким телом. Подняв  девушку на  ноги,  он
коснулся ее влажной вульвы. Мысленный контакт дал понять, что она совсем еще
подросток, и обычно испытывает робость.  Сейчас,  словно во сне,  она кротко
ласкала  Карлсена   с  томной  медлительностью  гейши,  обученной  искусству
ублажать. Опустившись  на  траву,  девушка  протянула ему руки. Он почти  не
ощутил  проникновения, настолько  она была влажна.  Откликаясь  на мысленное
желание Карлсена, она свела ноги, тесно обжав  ему жезл внутренними мышцами.
В этот момент ее возбужденность передалась ему, а сознавание обычной робости
девушки  лишь  оттеняло  чувство контраста.  Что- то в ней очень  напоминало
Хайди,  но,  что странно, не  было  желания частично вбирать  ее в  себя или
приобщаться  к ее жизненной  энергии. При  такой неимоверной жажде плоти ему
хотелось лишь использовать ее тело, точно так, как она использует его.
     Сдерживая страсть, он  глубоко,  размеренно  задвигался. Девушка  цепко
обхватила его  (удивительно, откуда  такая сила  берется:  осьминожка,  да и
только).  Судя  по  ее  судорожному  биению,  она  забыла  сейчас обо  всем,
переполненная  собственным   наслаждением.   Приятно   было   ощущать   себя
обыкновенной мужской особью, инструментом ее удовольствия.
     Вслед за тем как  она отошла, Карлсен  лег на живот, впитывая волшебную
силу, кожа под которой трепетала, подобно тонкой водяной взвеси, и  наблюдал
за парами, пламенея их возбуждением. Вид этой оргии стыда не вызывал: все ею
просто  упивались.  Было   заметно   теперь,  что   мужчины   в  большинстве
удерживаются от оргазма, в то время как  женщины, наоборот, испытывают  один
за другим. Причем женщины, все до единой, вызывали у него неистовое желание.
Он желал всех и каждую, любая казалась непередаваемо и непостижимо  отличной
от  него самого. Выражаясь земным  языком, Карлсену хотелось  всех их видеть
своими женами. И тут он понял, что в каком-то смысле так оно и есть. В  этом
суть всего общественного уклада на Криспеле. Все  женщины  здесь  приходятся
женами всем  мужчинам, и наоборот. Каждый  располагает  колоссальным гаремом
противоположного пола.
     Куда  ни глянь,  всюду  творилась любовь в  самых разнообразных  позах.
Причем без  той  порывистости, что  Карлсен невольно подглядел тогда в будке
(подобное,  смутно   понял   он,  считается  кощунственным  по  отношению  к
благодатной Саграйе).  Двигались  обнаженные  медленно,  нежно,  и  с  таким
упоением,  что  не  замечали, если  на них  нечаянно  наталкивались  другие.
Странно  то, что смотрелось все это на  удивление целомудренно - распутством
здесь веяло не  больше, чем где-нибудь в зале  ресторана. Лица млели  томной
страстью, а из женщин некоторые лежали закатив глаза  так, что не видно было
зрачков. Едва закончив совокупление, пары расходились, причем иной раз сразу
же  в  руки вожделенно поджидающих партнеров.  Наблюдать  чужое  соитие было
здесь  существенной  частью  сексуального  наслаждения  - удовольствие  этим
обострялось еще сильней.
     Когда  Карлсен,  прижавшись  лбом  к  хрустально  прозрачному  барьеру,
попробовал  вглядеться  вглубь  шурфа,  от взвихренности течения  невыносимо
зарябило  в  глазах:  все   равно,  что  всматриваться  в  водопад.  Кстати,
действительно  что-то  общее: энергетический  поток  напоминал  перевернутую
стремнину, и, провожая ее взглядом к шпилю, Карлсен  замечал, как она, плеща
и  вспениваясь по краям, змеисто  уходит  навылет сквозь  купол.  Щеки и лоб
впитывали взвесь  рассеянной  по  храму  зеленой  энергии,  как сухая  земля
всасывает воду. Мягкое  свечение  так и продолжало  сочиться в  пах,  упруго
пульсирующий тяжелой сладостью, словно непрерывная готовность к эякуляции.
     Кто-то сзади  давнул ему ягодицы ступней.  Над ним стояла крепко сбитая
девица - рельефная,  крутобедрая,  с  кокетливо  миниатюрным  треугольничком
темных  волос на мыске. "Да сколько  можно", -  мелькнуло было в уме (вроде,
как театрал, после двух спектаклей на третий начинающий  уже позевывать). Но
стоило  девице  прилечь  рядом,  как  стало  ясно,  что  тело  не  разделяет
наметившегося равнодушия  ума. Одно ее прикосновение, и  желание вспыхнуло с
прежним жаром, вызвав очередное совокупление.
     Судя по теплой сухости нижних губ, Карлсен был у нее  едва ли ни первым
на  дню,  а  входя, интуитивно  понял,  что она искала его,  предвкушая  эту
встречу весь день. И, несмотря на роскошь ее скульптурного тела, мысленно он
наблюдал  за этим занятием с добродушной снисходительностью, как смотрят  на
резвящегося  с мотком  пряжи  котенка. На  Земле  такое отвлечение наверняка
свело бы желание на нет, здесь же повышенная эластика наделяла плоть  особой
стойкостью.  Он   намеренно   сдерживал  возбуждение,  стремясь  между   тем
раззадорить ее: работал все  размашистей, пока не довел ее до неистовства, а
постепенно  и   до  сладостных  судорог   (до  сих  пор  удивительно,  какой
исступленный у них оргазм - сноп искр, да и только).
     Успев сменить за последующие полчаса  пятерых партнерш, он с  интересом
замечал в себе все растущий зазор между умом и телом. По мере того, как тело
продолжало  поглощать  жизненную  силу,  пылко  реагируя  на  каждую   новую
партнершу,  ум вторил все растущим интересом  к анализу  происходящего. Имея
теперь  подробное  представление  об  этом  городе,  Карлсен  сознавал,  что
участвует сейчас в культовом ритуале. В действительности  эти люди не так уж
сильно отличались  от снаму в океанах Ригеля-10:  секс  у них  служил формой
самовоплощения. При должной выучке компактированное  тело способно достигать
интенсивности наслаждения, аналогичной у снаму единению со Вселенной.
     Расставшись с  восьмой  по  счету  (седовласая  женщина,  встречавшаяся
сегодня на улице), Карлсен украдкой огляделся, нельзя ли незаметно улизнуть.
Трава вокруг  барьера становилась уже неприятно влажной и  скользкой.  Мало-
помалу  ему  удалось продвинуться  на более спокойный  пятачок  за одной  из
колонн.  С последней партнершей,  несмотря на всю  ее прелесть, обнаружилась
все усиливающаяся проблема с любовной  телепатией. Он уж  и так  и эдак,  но
видимо,  не  сумел  скрыть  своего отчуждения, для нее напоминающего обидное
равнодушие.  Не  будь  его партнерши без всякой  задней мысли убеждены,  что
перед  ними  сородич-эвату, в  нем распознали бы чужака,  без всякого на  то
права участвующего в их священном  ритуале. Так что, когда  женщина, получив
от  него  желанный   оргазм,  перешла  в   руки  молодого  бугая  с  фигурой
тяжелоатлета, Карлсен влез в свое длиннополое одеяние и тронулся к выходу.
     Несмотря  на  бодрящее,  как  прежде,  ощущение  внутренней  силы,  вид
обнаженных тел  возбуждения  больше  не  вызывал. Подняв случайно  взгляд  к
куполу,  он  уяснил причину: гейзер жизненной  энергии терял  напор  -  цвет
поблек до болотного, и немолчный гул опал до глухого рокота. Пока пробирался
между пар,  из которых многие,  расцепившись, забылись  сном, зеленый  столп
стал медленно  убывать  к  земле, а вместе  с  ним  и  энергия.  Глубочайшая
умиротворенность, такая же осязаемая как недавний гвалт, наполнила  обширное
пространство храма тишиной и  покоем. Неподалеку от  выхода откуда-то  сбоку
нежданно возник полупрозрачный Крайски.
     - Ну как, не соскучился еще? - спросил он с ехидной улыбкой.
     Карлсен унял вспышку раздражения.
     - С чего бы. А ты?
     -  Меня  от  этой  пошлятины  воротит,  -  бросил  тот  с  неподдельным
отвращением.
     Карлсена  эта  фраза  покоробила, хотя  он тут  же  успокоился,  стоило
взглянуть на  лица  идущих  к выходу -  лучезарные, умиротворенные. Возникла
почему-то ассоциация со  зрителями, толпой высыпавшими на улицу после сеанса
на  Бродвее. На  сегодня порцию  грез они уже получили. Сейчас разойдутся по
домам и  предадутся греховно-интимной усладе:  обильной трапезе. А завтра  с
полудня  сладостный  трепет  снова  повлечет  их к храму  Саграйи. И  воздух
по-прежнему  будет  колыхаться от  ауры сексуальности,  для  местных жителей
такой же отрадной, как аморфное, бесполое единение для снаму.
     Крайски повел  Карлсена в сторону  часовни. Там, на первый взгляд, было
пусто,  но  вскоре он  заме- тил  монаха.  Тот, скрестив  ноги,  сидел перед
алтарем: от исполинского глыбообразного  кристалла весом в сотню тонн словно
бы исходил желтоватый  свет. Наверху  глыбы стояла зеленая  статуя  высокого
лысоголового  человека.  Туловище  нарочито  удлинненое,  а  резьба  как  бы
намекает на  рвущееся  кверху  от  алтаря  пламя, улыбка на  лице невыразимо
лукавая. Вне сомнений - воплощение Саграйи.
     При их приближении Мэдах поднял голову.
     - Готовы?
     - Да.
     Он неловко поднялся на ноги.
     - Ну, как тебе мое сутуловище? - поинтересовался Карлсен.
     - Интересно, очень интересно.
     Карлен ждал  какого-нибудь комментария, но  монах, похоже, считал,  что
сказал достаточно.
     - Не скучновато?
     - О нет, - Мэдах улыбнулся. - Совсем не скучновато.
     Крайски остро поглядел,  силясь, видимо,  сообразить,  о  чем  это они.
Мэдах сделал несколько шагов, разминая конечности и глубоко переводя дух.
     - Ну что, идем?
     - А разменяться? - растерянно спросил Карлсен.
     - С этим можно чуть подождать.
     Вот тебе раз. Невероятно: чтоб кому-то здесь хотелось подольше побыть в
человеческом теле? А Мэдах впереди уже выходил из Солярия. Снаружи при входе
он подал Карлсену одежду.
     Толпа хотя и растекалась во многих направлениях, на улицах было все еще
многолюдно. Вот, видно, почему Мэдах решил повременить с обменом тел: хочет,
чтобы Карлсен сполна вкусил, что значит быть жителем Криспела.
     Ощущение,  безусловно,  приятное  -  вспомнилось,   как  сам  студентом
баловался с друзьями марихуаной.  Все казалось чарующе живым:  люди, здания,
деревья,  животные. Даже сейчас, после такой обильной любви, по коже все еще
проходил озорной трепет, так что на  женщин Карлсен  поглядывал  с интересом
любовника,  наблюдающего за  раздеванием  возлюбленной.  Большинству  женщин
монах, очевидно, был знаком, и они цвели ему навстречу особыми, электризующе
радужными  улыбками,  столь  характерными, похоже, для  криспиянок.  Все это
создавало  радостную атмосферу принадлежности,  единства со  всеми.  Причем,
будучи сексуальным изначально, оно в корне  отличалось от бесполого единения
снаму. Это единство основывалось на резком контрасте.
     Мужчины  его  особо  не  занимали, к ним  он  испытывал  лишь  взаимное
доверие,  как к членам  одного большого семейства.  О сексуальном влечении и
говорить не приходится. Сила  Саграйи возводила половой инстинкт до степени,
где гомосексуализм - с присущей ему двусмысленностью - был здесь невозможен.
     В  теперешнем  состоянии восприимчивости  различалось, что и сам  город
спроектирован с  упором  на  принадлежность всем.  Здания  с полупрозрачными
стенами,  создающие  атмосферу  доверительности,  янтарного цвета  деревья с
просвечивающей сетью прожилок - казалось, все здесь источает открытость, где
нет места утаиванию.***
     Толпа рассосалась на удивление быстро, пока дошли до здания библиотеки,
на  улицах  было  почти уже  пусто. К тому моменту  как  ступили  на  порог,
библиотекарша  Кьера как  раз успела застегнуть лифчик. Натянув через голову
платье, она  улыбчиво кивнула монаху, просто как сослуживцу. Да и он теперь,
по окончании часа Саграйи, воспринимал ее не больше, чем знакомую. События в
Солярии представлялись каким-то сном.  Тело  полно было  здоровой  бодрости,
сексуальное  желание полностью отсутствовало.  Тут Карлсену  неожиданно стал
понятен  смысл касания  гениталий в знак приветствия.  Сексуальной подоплеки
здесь  никакой,  главное  - показать,  что  желание  хотя и  исчезло, но  не
сменилось неприязнью или безразличием.
     У себя в  кабинете Мэдах  открыл резной дубовый шкафчик  и вынул оттуда
три маленьких стаканчика.
     - Прошу вас, присаживайтесь. Ликера нашего отведаете?  На всю галактику
славится.
     - Нам вообще-то пора, - заерзал Крайски.
     - Ну и славно. Только сначала пригубим.
     Странновато было  слышать собственный  голос явно  с чужой  интонацией.
Мэдах  из  длинношеей  бутылочки  налил  медового цвета  жидкость.  Один  из
стаканчиков подал Карлсену.
     - Мы называем его "криспелин", а рецепт держится в тайне.
     Карлсен пригубил: вкус, разом и сладкий и вяжущий, вызывал ассоциацию с
какими-нибудь  экзотическими  цветами. Пробежав  по  языку,  ликер  наполнил
теплом  все тело, вызвав трепет удовольствия.  Крайски принял свой стаканчик
неохотно и осушил залпом, запрокинув голову (неуважение просто редкостное).
     Монах  как будто ничего  не заметил,  сидя за столом, потягивал ликер с
видимым  удовольствием.  Посмаковав   с  прикрытыми  глазами,  стаканчик  он
поставил на стол и с улыбкой взглянул на Карлсена.
     - Как бы вам, понравилось наведываться на Криспел регулярно?
     У Карлсена от восторженного волнения перехватило дыхание.
     - А что, такое возможно?
     - Можно осуществить, - после некоторой паузы отозвался монах.
     Карлсен украдкой взглянул  на  Крайски - лицо как всегда непроницаемое,
только  гнусавая ухмылочка  выдает сарказм. Так и тянуло сказать о согласии,
но он сдержался, спросив:
     - Как?
     - Можно периодически обмениваться телами. - Такого Карлсен не ожидал, и
слегка опешил.
     -  Это... нам с вами??  - прозвучало  глуповато,  но другого на  ум  не
пришло.
     - Совершенно верно. Вы, я вижу, удивлены.
     - Удивлен. Но... - какое-то время он подыскивал слова, - что вам такого
от обычного земного тела?
     - Приятный контраст с моим собственным.
     Карлсен покачал головой. Монах, улыбаясь, молча дожидался.
     - Так и не пойму. Зачем силу менять на слабость?
     - У слабости свои преимущества.
     - Какие? - спросил было Карлсен, но сдержался: от добра добра не ищут.
     - Я, конечно, был бы только рад. Но как такое осуществить?
     - Просто. Я в условленное время появляюсь у вас на Земле и занимаю ваше
тело. Вы же просто окажетесь здесь на Криспеле.
     - Да-а...
     Ответ, очевидно, положительный. Подал голос Крайски:
     - Ты не думаешь, что через какое-то время тебе здесь покажется довольно
скучно?
     Карлсен посмотрел на него с изумлением. Неужели до него не доходит, что
при компактной структуре плоти скука невозможна?
     Монах улыбнулся  Крайски абсолютно чистосердечно.  - Видите, он считает
такой вопрос нелепым. Идемте, - повернулся он к Карлсену.  - Мне кое-что еще
надо вам показать.
     Карлсен покосился на Крайски, ожидая каких-нибудь возражений, но ничего
- тот  лишь  плечами пожал.  Из ящика стола  Мэдах вынул  ключ и пошел через
комнату.  Карлсен вслед  за ним стал спускаться по  узкой, истертой каменной
лестнице, сзади, по пятам - Крайски.
     Двумя  этажами  ниже  прошли  через  холодную каморку,  где  в бочонках
хранились  фрукты. Похожие  на  яблоки,  но с пурпурной  кожицей,  и запах в
кладовой какой-то лимонный. На полках  были  навалены  крупные  ярко-розовые
плоды величиной с  тыкву, только кожура напоминает апельсин. В дальнем конце
кладовой находилась серая металлическая дверь с полукруглым верхом наподобие
арки.  Мэдах отпер ее и  первым вошел. Внутри под уклоном шел коридор, стены
выдолблены  из  скальной  породы  вроде  базальта. В  потолке  на  интервале
двадцати футов друг от друга горели круглые белые лампы.
     Прошли  с  полмили.  Коридор такой  узкий, что  руки задевают о  стены.
Теперь было ясно, что бугристые стены и потолок естественного происхождения.
Проход вилял  то  так то  эдак,  а в  одном месте  оказался  почти полностью
перегорожен массивным валуном высотой футов под тридцать - едва протиснулись
сбоку. Был  момент, когда Мэдах  чуть не застрял.  И тут, коридор неожиданно
закончился.  Прошло  несколько  секунд,  и  когда  освоились  глаза, Карлсен
увидел,   что  они  находятся  в  пещере  с  низкими  сводами.  Хотя  и  без
искусственной   подсветки,   видимость  по  обеим  сторонам  была   хорошей.
Напрашивалось  сравнени