Опыт противостояния  у  них  основывался  на
существах  вроде  капланы   или  противниках  вроде   Грубига,  для  которых
поражение, - сломленная воля, - означает унизительную, мучительную смерть. В
сознании у них закрепилось, что как бы ни был силен противник, точку надлома
у  него  можно  нащупать всегда. А тут какой-то  слабый, жалкий гуманоид, не
заслуживающий   ничего  кроме  презрения,  нагло  нарушает  законы  природы,
оставаясь безразличным  к  угрозе уничтожения. Такой парадокс не укладывался
для них ни в какие рамки.
     В  голове  мелькнуло:  а как же у  Ригмар  с  сердцем?  Если  полностью
остановилось,  то  не  опасно  ли  для жизни? Он  вовремя  спохватился,  что
размышлять  над  этим  чревато: появится уязвимость, а теперешнее отчуждение
как раз от него и зависит.
     Едва отогнав  ощущение уязвимости,  Карлсен  почувствовал, что будто бы
плавно  взмывает вверх.  Словно  ум,  отрешившись от  тела,  обрел  легкость
надутого гелием шара и от  малейшего  толчка  может тронуться в том или ином
направлении. Считанные секунды, и он снова плыл в атмосфере чистой  свободы.
Мир  и безопасность  были такие полные,  что Карлсен напрочь позабыл о своем
местонахождении. Ощущение времени схлынуло - все равно что спать и вместе  с
тем   полностью  бодрствовать.  И   тут,   когда   ощущение   покоя   начало
переплавляться в физическую сладость  (сродни  несказанно уютному теплу), до
него  дошло, что  окружающий  мир  вот он, возвратился. Ощущение непостижимо
переросло в  трели  искристого света, словно кровь  преобразилась  в молодое
шампанское, средоточащее в себе все запахи весны, лета и осени.  Но вот  оно
прошло,  и Карлсен почувствовал, что все  так же стоит прислонясь к стене, а
все  в  зале на  него  смотрят. Макрон  стоял  непосредственно  напротив,  с
напряженным недоумением вглядываясь ему в лицо. Голос Ригмар:
     - Мы условились, что тебе следует выйти.
     Карлсен натянуто улыбнулся  ей, затем Макрону. Нечего и гадать, решение
принято  единственно  с  целью  умилостивить  гребира.  Ашлар   с  тревожно-
растерянным  видом  кивнула: иди,  мол. Макрон,  прежде  чем  посторониться,
секунду-другую нарочито помедлил. Карлсен, чтобы как-то ему досадить даже не
кивнул  (детский сад какой-то: кто  кого  переупрямит).  Подойдя  к ближнему
цилиндру, он открыл  дверцу  и  ступил внутрь.  Странно:  индикатор при этом
вспыхнул белым, причем не  дымчато-белесым, как клубящийся  в трубке  газ, а
чистым,   слепяще-ярким,   словно  свежевыпавший   снег.   Карлсен  все  еще
недоумевал,   когда  знакомое  уже   головокружение,   взвихрясь,  ненадолго
затуманило  сознание.  О  возвращении  в   свое  тело  дало  знать  иглистое
покалывание.  По  сравнению  с   телом  Ригмар  ощущение  какое-то  тусклое,
безынтересное,  как  блеклый  зимний  день. Из цилиндров они  с Ригмар вышли
одновременно. На мгновение их взгляды встретились (так, доля секунды) - но и
этого мига хватило, чтобы понять: эту женщину  в своей жизни он теперь знает
ближе всех.  Направляясь уже  к двери, Карлсен  успел  заметить,  как Ригмар
вызвала очередную волну замешательства,  пройдя в  круг женщин,  вместо того
чтобы отправить туда Ашлар, а самой снова взяться за роль распорядительницы.
Встретившись  глазами с Крайски, он  понял: все  считают, что  Ригмар  так и
продолжает  этот  затянувшийся  поединок с Макроном. Истинная  причина  была
видна  лишь  Карлсену:  женщине  хотелось  скрыть  от  гребиров, что  в  ней
произошло.
     Непривычно  было находиться снаружи,  под открытым небом.  Зал  Ритуала
создавал интимность и замкнутость,  свойственные сауне. Мысли и  впечатления
теперь  как  бы  простирались  в  бескрайнюю  пустоту  -  так  гаснет  вдали
безвозвратное  эхо.  На  мгновение  Карлсена охватил  странный,  бесприютный
холод, все равно, что ступить под промозглый ветер. Хотя воздух вокруг дышал
отрадным теплом. Осваиваясь с обычным своим восприятием, Карлсен уловил, что
некое изменение произошло и в собственном теле. Начать с того, ощущалось оно
теперь  как-то  тяжелее  (Ригмар  как  бы  тщательнее   его  подстроила  под
гравитацию планеты). Одновременно  продолжали ощущаться  покой и равновесие,
сопровождавшие ее внутреннюю трансформацию. При взгляде на джерид, а  следом
на неестественно синие воды озера, осознание как бы щелчком  пришло в резкий
фокус, на миг повергнув Карлсена в восторженное изумление.
     -  Да-да,  -  послышался  вдруг  голос  К-17, -  это  всегда происходит
одновременно.
     Он  стоял  сзади,  под  портиком. Изумляла тщательность, с какой каджек
прочел его мысли.
     - Как ты догадался?!
     - Потому что без меня  этого бы не произошло,  -  чуть  ли  не виновато
произнес тот.
     - Ты все это вызвал?
     - Нет, что вы.  Я был просто катализатором. Как вон  и оно, - он кивком
указал на джерид.
     - Не понимаю.
     Изнутри донесся негромкий ропот, словно приглушенные аплодисменты.
     - К  сожалению,  времени на разъяснения  нет. Вам необходимо немедленно
уйти.
     - Уйти?? (чушь какая-то). С какой стати?
     - Вы видели гребиров, и так и не поняли?
     - Нет.
     - Они только что  выдворили  вас с  ритуала плодородия,  -  не  повышая
голоса  сказал каджек.  -  Но у них осталось смутное чувство,  что победа за
вами.  Вы отказались признать их превосходство.  В  отношении гребиров такое
всегда опасно.
     - Почему? Выставили так выставили, чего такого?
     -  Вы не гребир.  Кроме  того, -  уж  извините, - вы  допустили большую
оплошность,  выказав  свое  к  ним  отношение.  Для  них  это  наихудшее  из
оскорблений. Поэтому вы должны немедленно ретироваться.
     - А товарищ мой?
     - Пока вы с ним, вы в опасности.
     - Но как же я вернусь на Землю?
     - Это все обустроено. Уходите как можно скорее.
     Настойчивость в голосе дала понять: положение опаснее, чем кажется.
     - Но куда?
     - К подножию джерида.
     - И как?
     - Вплавь, - каджек указал на воду.
     - Л-ладно, - проговорил Карлсен, все еще колеблясь.
     Дорога, подходя к озеру, образовывала футовый уступ. Осмотрительно сев,
он обе ноги сунул в воду. Не вода, а батут какой-то: упругая.
     - Спешите.
     Карлсен, толкнувшись, с головой  ушел под воду. Подозрение оправдалось:
тело  действительно  потяжелело.   Тут   теплая  желеобразная   вода   снова
вытолкнутла  его  наружу.  Выровнявшись,  он  резкими   отмашками  поплыл  -
получалось как раз вдоль дороги.  Дистанция давалась  неожиданно легко. Вода
сама вытесняла тело, так что с каждым взмахом он продвигался как  минимум на
два корпуса. Когда через какое-то время обернулся, каджек уже исчез.
     Пловцом Карлсен  был  великолепным,  и вскоре  покрыл  уже значительное
расстояние.  Оглянувшись  через плечо, увидел на берегу нескольких женщин  -
стоят, смотрят вслед.  Хотя вряд ли кому было дело до  одинокого пловца: вон
они, постояли и разошлись.
     Расстояние оказалось больше, чем  он предполагал: вот уж полчаса как  в
воде, а до джерида все еще по меньшей мере миля. Карлсен решил устроить себе
короткую передышку, звездой раскинувшись на поверхности. Город в такой дали,
что  уже не  различат. Тем не менее, какой-то инстинкт  подгонял, и  Карлсен
поплыл  длинными, размеренными  гребками,  от которых вода вытесняла  корпус
чуть ли  не целиком.  Странное внутреннее напряжение  держалось, покуда  он,
выбравшись   шаткой   поступью   на   берег,   не    рухнул   в   спутанные,
проволочно-жесткие космы  синей травы. Сердце колотилось так, что  казалось,
оно одно переполняет грудь, тесня дыхание.  От подножия джерида его отделяла
лишь сотня-другая ярдов.
     Вблизи   габариты  просто  подавляли.  Корни-анаконды,  изогнутые   как
изувеченные  артритом пальцы, обвивали  ствол (в основании не  меньше  сотни
ярдов).   Само   дерево   вздымалось   подобно   небоскребу   с   нарушенной
землетрясением вертикалью. С несолнечной стороны серую кору покрывало что-то
вроде плесени, синеватой. Причем кора эдакими ромбами, как кожура ананаса. А
за деревом густилась лиственная поросль.
     Он  в изнеможении  лежал с  закрытыми глазами,  когда небо  раскололось
обвальным  громовым раскатом, вслед за чем  засквозил набирающий силу ветер.
Моментально  очнувшись,  Карлсен  вскочил и  стремглав  помчался  к  дереву.
Поздно: уже на полпути буря разыгралась такая, что того гляди, сдует обратно
в воду; ливень наотмашь хлестал бичами струй.  Карлсен распластался на земле
и видя, что буря по-прежнему набирает силу, обеими руками схватился за пряди
травы,  ногами вжавшись  в сыпучую почву. Мелькнул  страх, что  траву сейчас
вырвет с корнем,  но тут  вдруг  почувствовал, что  она  будто  сама норовит
втянуться поглубже в грунт. Гребиры беснуются, никак не иначе.
     Так он пролежал минут пять в надежде, что буря уймется, но видя, что та
лишь  крепчает, решил  ползком  пробираться  под  прикрытие  корней.  Каждое
движение  требовало  тщательной подготовки: сначала, согнув  ногу  в колене,
врыться для  подстраховки  носком в  грунт. Закрепившись, как  следует, ногу
подтянуть, и одной рукой цепко держась, другой хапнуть очередной клок травы.
Затем то же  самое с другой ногой. В одном месте подвела поспешность, за что
Карлсен  поплатился: отшвырнуло  на десяток  футов  как листик,  прежде  чем
изловчился уцепиться. После этого двигаться стал медленней и осмотрительней,
иной раз довольствуясь считанными дюймами. Пыль кусала лицо,  битым  стеклом
жалила костяшки пальцев.
     Он надеялся, что за  прикрытием ствола пробираться станет легче. Однако
ярдах  в  двадцати от  дерева ветер задул вдруг сбоку и держаться стало  еще
труднее.  Такая  перемена  встревожила  и  озадачила  - получается,  гребиры
конкретно  знают,  где  он находится и что  делает. Карлсен зарылся  лицом в
траву, уберегаясь от колкой пыли, и  продолжал  двигаться с  медлительностью
черепахи.
     Голова  глухо  стукнулась:  все,  приехали.  Хорошо, что вовремя  успел
обхватить корень и сцепить руки в замок:  сбоку наддало так, что туловище на
секунду  приподнялось над  землей. Ну  уж дудки, теперь-то. Карлсен,  смачно
ругнувшись, забился под прикрытие толстого  как дерево корневища. Прислонясь
к стволу, закрыл глаза и тяжело  перевел дух. В этот миг где-то внутри медно
сверкнуло, и Карлсен отрадно уяснил:  да будь ветрище хоть стократ сильнее -
и тогда не подточить ему того сокровенного ощущения неуязвимости, созданного
алхимией ритуала.
     Искристую бодрость молодого вина удалось воссоздать, буквально  прикрыв
глаза.
     Поверхность  озера  крупно  перекатывалась зыбучими  валами,  в кипящий
прибой  не перерастающими лишь  из-за плотности воды. Город на заднем  плане
плавно колыхался - единственное  сколь-либо  заметное воздействие волн. Но и
они, сгладившись, постепенно угасли: ветер стих.
     Воцарилась полная, нарушаемая разве что отдаленным криком птицы тишина.
Благодаря ей Карлсен  уловил  в где-то  в  древесной  толще слабую вибрацию;
вроде водопроводной трубы, по которой идет напор. Прижался ухом к стволу, но
ничего  не  расслышал.  Вибрация   почему-то   вызвала  вспышку  ностальгии,
воскресив какое-то полузабытое событие детства.
     Карлсен,  покрутив головой,  посмотрел вверх. От самой  высоты  джерида
заходился ум. Один  лишь ствол, пожалуй, больше мили, а тянущийся над озером
сук и того  длиннее. На  расстоянии  сложно  было представить, что за  корни
способны выдерживать такого исполина. Вблизи - же открывалось, что силы этих
огромных деревянных волокон  хватит и на два таких гиганта; судя  по толщине
корней, вглубь они уходили так же далеко, как ствол ввысь.
     Карлсен, протянув руку, коснулся  синей  плесени -  влажная, упругая, а
при нажатии начинает  зудеть слабым током: явно самостоятельная форма жизни.
Причем дерево,  по-видимому, использует ее как резервный  источник жизненной
энергии.
     Трехфутовые  ромбы  коры были покрыты влажными синеватыми пятнами  мха,
посередине каждого - шип,  иной  с каплей липкого сока.  В целом впечатление
такое, будто дерево облицовано рыцарскими латами.
     Сорвавшаяся с ветки дождевая капля увесисто долбанула по  голове, разом
приведя в  чувство. А ведь  в самом деле,  пора двигаться. Вымокшая  одежина
льнула к коже, но он  решил ее не снимать:  тепло такое, что вскоре высохнет
сама.   Выбравшись   из-под  корня,  Карлсен   шелестя  травой,   побрел   к
противоположной стороне дерева.
     И  там, озирая наклонную  громаду  ствола, запоздало прикинул, что надо
было  расспросить  каджека подробнее. Что  теперь?  Будь  здесь какая-нибудь
дорога или тропа, можно было по ней пойти. Но дерево с  трех сторон окружала
непроходимая поросль, в  основном высокие  пурпурные колосья. Безусловно, не
тот  маршрут, которым следовать.  Еще один вариант  -  по  песчаному  берегу
озера: поля к северу и югу кажутся плоскими и, судя по всему, возделанными.
     А  иначе  остается  одно:  лезть  на  дерево.  Кстати,  занятие  вполне
посильное.  Ствол джерида в несколько раз толще баобаба,  а судя  по уклону,
карабкаться  по нему не сложнее чем  по крутому холму. Только не прознали бы
об этом гребиры. На середине ствола, где кончаются сучья, укрыться будет уже
негде. Нашлют бурю - сдует как букашку. Надо ж было налопаться здешней пищи:
теперь уж не взлетишь.
     Обойдя  дерево  еще  пару  раз, он, решив,  что  это будет  единственно
логично,  начал  проворно  и  легко взбираться.  Прощелины в  дюйм  с лишним
глубиной, разделяющие пластины-ромбы, позволяли  упереться  ступнями, а шипы
по центру удобно ложились в руку. Однако минут через пять от крутизны уклона
и ширины пластин засаднило в коленях.  К тому  же шипы:  концы такие острые,
что кровь выступает даже от легкого  прикосновения  - одно лишь неосторожное
движение изукрасило ногу царапиной от лодыжки до колена.  А крона вверху как
была, так и оставалась недосягаемой.
     Еще через пять минут Карлсен остановился передохнуть, ногами уперевшись
в  борозду,  а  руками  сжимая  шипы.  Прикрыв глаза,  мечтательно  подумал:
"Вздремнуть бы". Хотя понятно, что об этом и  речи нет: уклон сам по себе не
опасный, но пока докатишься, всю кожу оставишь на шипах.
     Прильнув  щекой  к  твердой,  гладкой  коре, он  снова  уловил вибрацию
дерева.  Было  в  джериде  что-то  от  радиомачты,  хотя  вибрация  явно  не
электрическая. И уж безусловно  не сок: различить его циркуляцию невозможно,
даже  в  таком  исполине. Тем  не менее, само  восприятие  вибрации  странно
умиротворяло.  Открыв глаза, Карлсен почувствовал себя приятно отдохнувшим и
полез дальше.
     По  мере подъема  ствол все сужался. Даром  что  сто с лишним  футов  в
ширину - само расстояние вызывало  неуютный холодок.  Внезапный  порыв ветра
(на  такой высоте  в общем-то  задувало)  или,  -  того  хуже, -  молния,  и
неминуемо загремишь вниз на  полмили. Хотя внизу теперь  и озеро, но с такой
высоты и об такую воду - в лепешку.
     По крайней мере,  пластины  становились  меньше, и  потому  легче  было
перемещать ноги от одной к другой. Но  и шипы стали мельче и теснее, так что
не  всякий раз  и избежишь. Щели между пластинами  тоже  измельчали  (меньше
полдюйма),  и  ступни  то  и дело  соскальзывали:  в  одном  месте  пришлось
схватиться за шипы, пока ногами лихорадочно нащупывал опору.
     Почти час прошел, прежде чем удалось долезть  до точки,  где от вершины
отделяла  уже   сотня  ярдов,  последний   отрезок   сопровождался   частыми
передышками.  Отсюда  взбираться  было  уже  более  опасно,  поскольку  кора
отщеплена была  ударами молний.  Хвататься оставалось  единственно за остовы
шипов, из  ствола  торчащих  не  дольше  чем  на  полдюйма.  Перед последним
отрезком  Карлсен минут пятнадцать  отдыхал,  после чего,  набравшись сил  и
решимости, в считанные минуты одолел оставшееся расстояние.
     Верхушка ствола футов на шесть выдавалась над  идущим параллельно озеру
суком.   На  нее,  очевидно,  пришелся   немыслимый  по  силе  удар  молнии,
подпаливший ее и обугливший, даром что непогода с той поры нагар  в основном
сточила. Молния  шарахнула  с юга,  от  чего  ствол, накренясь,  в  верхушке
треснул,   ощетинясь  пиками  щепы.  За  две  такие  Карлсен  (уже  порядком
выдохшийся) и ухватился,  ногами  оттолкнувшись от  гладкого, свободного  от
коры дерева. За все время момент, пожалуй, наиболее рискованный: если хватка
подведет, неминуемо отбросит  назад,  и  тогда катиться по стволу  до самого
озера. Но  ничего:  перемахнув через  закраину,  Карлсен очутился  на  некой
площадке, отдаленно напоминающей лодку- долбленку.
     Вот черт: оказывается, и здесь ни прилечь,  ни отдохнуть: даже там, где
дерево  обуглено,  врезается в ступни  острая  щепа.  Стянув  просохшую  уже
тунику,  Карлсен  сделал из нее  скатку,  на которую, по крайней мере, можно
сесть.
     Отдых  получился  недолгим.  Через несколько минут облака проредились и
показался гигантский диск  Веги, крупнее Солнца  в десяток раз. В  считанные
секунды воцарился  гнетущий  зной.  Так как  светило находилось  на  западе,
затенение можно  было найти лишь на востоке. Осторожной поступью, иной раз с
присвистом втягивая воздух от  боли, Карлсен подошел  к  той стороне дерева,
что выходила на Хешмар-Фудо. Десятью футами ниже от ствола ответвтлялся сук,
голую поверхность которого  (вот  радость-то) покрывали выщербины и трещины,
дающие  прочную опору.  В  месте стыковки со  стволом  ширина  составляла  с
полсотни футов. Не спеша надев тунику, Карлсен перемахнул через  закраину и,
повисев  на  вытянутых руках, съехал по  гладкому стволу вниз, притормаживая
ладонями и пятками. Поглядел наверх: все, путь назад заказан, обратно уже не
взобраться. В случае чего остается единственно спрыгнуть в озеро.
     Он сел, прислонясь спиной к стволу и вытянув ноги. Так, по крайней мере
удобно.  Город  с  высоты   впечатлял  своей  красотой:  серебристые  крыши,
разноцветные  дома.  Картина   разнообразилась  пятнами  света   и  тени  от
проплывающих  вверху  облаков.  До  Карлсена  внезапно  дошло,  почему  буря
оборвалась  так  внезапно.  Видимо, слишком уж  большой  переполох  вызывали
волны, так что женщины в конце концов взроптали.  От такой мысли  Карлсен не
без злорадства ухмыльнулся.
     Мысль  о Ригмар всколыхнула чувство  участливой опеки. Перед  женщинами
Хешмара встала наисерьезнейшая проблема.  Гребиры соблюдали нейтралитет лишь
потому, что считали их эдакими безобидными  хранительницами генофонда. Стоит
им  заподозрить, что  женщины  пошли  своим  эволюционным  путем - возникнет
рознь, а там вражда, и ничто их не спасет. Если вдуматься, то его, Карлсена,
изгнание  с ритуала  можно назвать судьбоносным:  для раздора  повод  просто
идеальный.  Это  привело   к   очередной  пронзительной   догадке.   Ригмар,
безусловно,  ошибалась,  полагая,  что их род  достиг эволюционного потолка.
Событие  в Зале  Ритуала  возвестило  новое  начало. Перемена,  вне  всякого
сомнения, постоянная: из подсознания  на клеточный  уровень,  к  дальнейшему
генетическому отложению. Как человек он мог бы позавидовать, но как дифиллид
- чувствовать  лишь признательность и облегчение. Во  время пребывания  в ее
теле их сущности полностью совместились, равно как и значимость их эволюции.
Да, у него самого  трансформация далека от завершения - во всяком случае, до
клеточного уровня. Важно то, что случившееся он осознал: шаг уже сам по себе
архиважный.
     В этот  миг,  словно вторя взлету его оптимизма, сквозь  расступившиеся
облака на водной глади бравурно вспыхнул солнечный свет, от которого на душе
сделалось безмятежно и радостно.
     Лишь   возвратясь  мыслями  к  своему  теперешнему  положению,  Карлсен
справедливо рассудил, что к лучшему оно не изменилось. Зачем К-17 послал его
к джериду? Может, он имел в виду, чтобы Карлсен прятался здесь до темноты, -
единственное место, где гребирам не придет в  голову  его искать, - а там он
сам явится  и  разыщет?  Хотя  интуиция  ср