вый,  -  что-то  вроде высокого  гриба-поганки, - стоял на углу
улицы и  напоминал какое-нибудь  декоративное  растение, что выставляется  у
ресторана.  Однако,  когда  они проезжали мимо,  шапка-гриб накренилась в их
сторону и  посередине  обнажился  крупный  зеленый глаз, пялящийся  вслед  с
немигающим  любопытством.  После  этого  существо  проворно  заскользило  по
тротуару:  колокольчатое  основание стебля  расширялось  и сокращалось как у
улитки.
     Гораздо чаще встречались создания цвета трутовика,  сплошь состоящие из
ног,  -  шесть или  семь,  - сходящихся  к  плоской  цилиндрической голове с
дюжиной глаз. Примерно, как  у долгоножки,  ноги  находились непосредственно
под туловищем  и семенили  в танцующемм, прихотливом ритме.  При  этом часто
получалось так, что  туловище у них забавно кренилось под углом в сорок пять
градусов. Обныривая  пешеходов,  они проявляли недюжинную  ловкость.  Чем-то
напоминали головоногих моллюсков, хотя ноги гораздо крепче щупалец.
     Однако больше всех  поразило  существо, напоминающее человека с  черной
лоснящейся кожей.  Первое  из  них Карлсен увидел со  спины  и подивился его
неуклюжей,  валкой  походке,  длинным горилльим рукам и  тупенькой  макушке,
выступающей  сразу из  широченных плеч. Мало того  -  рожа,  как  оказалось,
свисала до самой груди, буквально туда врастая, а вместо носа была лишь пара
дыхательных  отверстий.  Белые глазища выдавали  в нем  ночное животное,  из
губастого рта торчали острые зубы-коренья. Различимое сквозь пелену боли (от
нее начинала уже бить ноющая дрожь), существо казалось порождением  кошмара,
свирепым кинг-конгом.
     Теперь  узнавалась  улица,  вдоль  которой ехали: та  самая, по которой
проводил его К-17. Машина свернула на  площадь с изумрудно-зеленым фонтаном.
На дальней ее стороне, еще сильнее впечатляя своей  достоверностью, высилась
громада здания в виде органных труб: самая крупная по центру, остальные, - с
каждой  стороны по дюжине, -  в порядке  убывания.  Полная  длина с четверть
мили.
     Капсула  подрулила ко  входу в главную башню - единственной, похоже, на
весь город громадной вытянутой арке. Очевидно, здание представляло собой зал
собраний  или храм, с той  разницей, что  не  было  ведущей к главному входу
лестницы.  Он  находился  вровень  с улицей,  и  ясно почему:  чувствовалась
поистине пуританская неприязнь к декоративности.
     Остановились,   ремни   задвинулись,   отодвинулась  дверца.   Карлсен,
превозмогая   боль,  вылез  и,  едва   коснувшись  ногами  земли,  едва   не
распластался.  Гребир в  черном  даже  руки не  протянул. Непросто оказалось
разогнуться, так и пришлось  ковылять к зданию  с скрюченной спиной, рядом -
гребир, что сидел сзади.
     Интерьер  существенно  отличался  от  избыточной  цветовой  гаммы  Зала
Женщин: суровые серый и  черный цвета. Черный,  и тот тусклый, не отражающий
света. Боль  и  тошнота застили теперь так, что  Карлсен и лифта  толком  не
заметил, а  когда  тот  понес  кверху, подкосились ноги. Страж  и теперь  не
помог, глядя  перед  собой  с полным  равнодушием  -  пришлось  выпрямляться
самому, спиной о  стенку лифта. Плетясь за гребиром по длинному коридору, он
уже зарился по сторонам сквозь пелену легкого бреда.
     Его завели в  большую  и яркую  комнату.  Свет струился через  купол, в
тонированные окна  умещалась вся панорама города и отдаленных гор. К виду он
был равнодушен. Единственно, чего хотелось, это упасть  вниз лицом на черный
ковер и закрыть глаза.
     Судя  по  затянувшейся тишине,  его  оставили  одного. И хорошо: только
встреч  еще  не  хватало.  Карлсен  грузно  опустился  в  ближайшее  кресло.
Сделанное  из  простого  черного  дерева, оно  явно не  было  рассчитано  на
удобство. Тем не менее, несказанным удовольствием было  откинуться головой о
твердую спинку. Но стоило закрыть глаза, как в голове закружилась карусель и
такая стала наливаться тяжесть, что череп вот-вот лопнет.
     - Вам нехорошо?
     Пристально смотрящий  на него человек так  напоминал землянина,  что на
секунду мелькнула мысль:  все, дурной сон  кончился, ничего не было. Человек
был высок, но лицо,  хотя и  моложавое, было в морщинах. Одет  в  черное, но
держится как-то  по-земному, естественно.  Таких  проницательных  серых глаз
Карлсен еще не встречал.
     -  Ты  кто? - сипло  выдохнул  он  и  тут же понял  свою  бестактность.
Впрочем, чего не брякнешь сквозь полубред.
     - Меня зовут Клубин.
     - Вы... землянин?
     - Нет. - Он цепко вгляделся Карлсену в лицо. - Вам плохо?
     - Жук какой-то укусил. - Язык так разбух, что казалось, не умещается во
рту. И дикция размазанная, как у пьяного.
     - Жук? Вы помните, как он выглядел?
     - Длинный такой, мохнатый.
     Человек  ушел. Карлсен,  закрыв  было глаза,  испуганно  их  распахнул:
комната вертелась каруселью.
     - Выпейте вот.  -  Человек, успев вернуться,  протягивал  мензурку, где
было с полдюйма темной мутной жидкости. Карлсен, запрокинув голову, послушно
сглотнул.  Ф-фу!  Заплесневелый суп, да  и только. Но не прошло  и несколько
секунд, как  самочувствие  буквально  преобразилось.  В глотке, а следом и в
желудке зажгло  как от  бренди.  А там  пошло  разливаться  жидким пламенем,
спешно   прогоняя  тошноту.  Действовало  вроде  трагаса,  который  довелось
попробовать в подземном логове у Грондэла, только это снадобье давало  еще и
восхитительную ясность. В считанные секунды  ощущение  передалось в грудь  и
голову, и лихорадка исчезла как по мановению волшебной палочки.
     - Это невероятно! - воскликнул Карлсен восторженно.
     -  Хорошо. - Клубин, прихватив мензурку, вышел. Надо же, все равно, что
заново  родиться  на свет. Тело  трепетало энергией, а ум  был так ясен, что
казалось, одно лишь усилие воли, и откроется доступ к просторам интенсивного
сознания, разом распахнувшимся перед ним в пещерах Сории.
     Он подошел к  окну,  что выходит на север, с облегчением чувствуя,  что
руки-ноги снова в порядке. Тонированное стекло, как видно, смягчало яростный
синий  свет. С этой высоты, - по  крайней мере,  полсотни этажей  над  всеми
прочими зданиями, - ясно различалось, что Гавунда  расположена по спирали, с
ввинчивающейся  со  стороны  стен  алой  лентой  дороги:  похоже  чем-то  на
спиральную туманность. Общий эффект подкреплялся черной равниной, окружающей
город подобно космической  мгле. Сам город был гораздо больше, чем думалось:
размером как  минимум с  Манхаттан.  К  северу долина  постепенно  сменялась
бурыми отрогами, переходящими в плавные, покатые холмы, исчезающие в тумане.
На полпути меж городом и отрогами с востока на запад зияла расселина шириной
без малого  с  Великий  Каньон  и  закраинами острыми, словно процарапанными
неимоверным тесаком. Это, понятно, и было  ущелье Кундар, о котором упоминал
К-10.  Впечатляла   в  первую  очередь  гигантская  арка,  смыкающая  ущелье
непосредственно к северу от Гавунды: в длину миль десять, а вершина изгиба с
милю высотой. Карлсен когда-то хотя и имел отношение к инженерии, но  сейчас
представить  не  мог, как сооружался  этот мост.  Впечатление  такое,  будто
сооружался он повдоль, а  затем  какой-то  великан  поднял  и развернул  его
поперек, с упором в  милю по обе стороны. Внешний  вид  отличался  величавой
простотой  и  идеально вписывался в монохромную блеклость  пейзажа.  Вид его
вызывал все тот же возвышенный трепет, что и первый взгляд на Гавунду.
     Эту простоту  отражала и  комната.  Вполне  обыкновенный  черный ковер,
черная мебель без обивки (похожа на квакерскую мебель Огайо двадцать первого
века).  Самым  вычурным  предметом  в  комнате было подобие кушетки  с двумя
подушками,  хотя без  всякого  покрытия. Однако этот  гарнитур совершенно не
походил на каджековские столешницы и скамьи-самоделки в Сории. Здесь на всем
лежала печать властного и простого предназначения.
     Не вписывалась  в интерьер единственно  стоящая возле  дверей тележка с
выпуклыми  прозрачными   конусами  -  не  то  медицинский   прибор,   не  то
сервировочный  столик (примерно такой  он  как-то видел  в  кухонном  отделе
су-пермаркета).
     В комнату возвратился Клубин.
     - Ну как, лучше?
     Было  что-то  странно настораживающее в  самой  обыденности тона, столь
несвойственного для  такой  спартански  строгой  комнаты, да  еще  на  чужой
планете. Тем не менее, уют и благодарность сами просились наружу.
     - Да, спасибо, - кивнул  Карлсен, все еще не в силах поверить, что этот
человек принадлежит к уббо-саттла. По виду какой-нибудь директор  корпорации
иди  крупный  чин  из  разведслужбы. Лицо  можно  было  назвать  по-  мужски
красивым,  если б не некоторая  изможденность: морщинистый лоб, мешочки  под
глазами, чуть искривленный  кончик орлиного  носа  и  усталые  складки у рта
выдавали  в нем человека, обремененного грузом проблем и, возможно, пьющего.
Странно как-то: непонятно откуда, но его лицо казалось вполне знакомым.
     В дверь коротко постучали. Клубин не успел откликнуться,  как в комнату
вошла светловолосая девушка с папкой-скоросшивателем. Для женщин Гавунды тип
попросту редкий: эдакая стройняшка-невеличка с маленькой, крепенькой грудью.
Увидев Карлсена, она с удивлением воскликнула:
     - Ба-а, вот славно-то! И где вы его нашли?
     - Нигде. Он сам нас нашел, - отозвался Клубин.
     Молоденькая,  никак не  старше  двадцати,  она напоминала чем-то  Хайди
Грондэл - одета  была  в короткое  платье из какого-то  белого  шелковистого
материала. Положив папку на стол, она с лукавинкой посмотрела на Карлсена.
     - В Сории, небось, были?
     Карлсен слегка замешкался.
     - Дори, у нас дела, - несколько раздраженно заметил Клубин.
     - Слушаю, гребис, - девушка с  тонкой иронией склонила  голову.  - Я  в
соседней комнате, если понадоблюсь.
     Она вышла. Карлсена опять охватило ощущение нереальности происходящего.
     - Она назвала вас "гребис"? (Клубин кивнул). Вы правитель этого города?
     -  Он  самый.  -  Клубин  сел  на  кушетку,  жестом  приглашая Карлсена
пересесть в кресло напротив. - А вы что ожидали?
     Карлсен растерянно пожал плечами.
     - Что-то... совсем другое.
     - А про меня что подумали?
     - Секретарь  какой-нибудь,  - с  улыбкой ответил  Карлсен,  решив  быть
откровенным.
     -  А  что, довольно  точно,  -  сухо ответил Клубин. Он открыл папку, в
которой  Карлсен  удивленно  разглядел  свое фото,  даром  что перевернутое.
Удивляясь тому, насколько непринужденно себя чувствует с правителем Гавунды,
он спросил;
     - Дори - робот?
     -  Почему ты  об  этом  спрашиваешь? -  Клубин продолжал  просматривать
содержимое папки.
     -  Потому  что  когда  она  меня  спросила, между  нами  как  бы возник
телепатический   контакт.  А  роботы,  мне  кажется,  как-то  неспособны  на
телепатию.
     - Нет, она не робот. Она из Хешмара.
     - Я-то думал, женщины Хешмара лишь отдают вам мужские гомункулы?
     -  Так оно  и  есть, -  губы Клубина тронула  улыбка. - Но это  в конце
концов можно исправить с некоторой помощью биоинженерии.
     - Мне казалось,  женщинам в Гавунде...  чревато  опасностью, - вывернул
он, стараясь быть тактичным.
     -  Ну  уж, в  Кубенхаже-то  нет. - Сухой тон  дал Карлсену понять,  что
вопрос задан глупый. Гребис закрыл папку.
     - Ну так к делу, - он с улыбкой посмотрел на Карлсена. - Как я понимаю,
мне надлежит вас просить от имени одного из ваших собратьев- груодов.
     - Просить?? - удивленно посмотрел Карлсен.
     -  Как  я  понимаю,  вы  считаете,  что  груоды  должны  вести  себя  в
соответствии с человеческими нормами нравственности.
     - Но ведь  я и есть человек  (Клубин  возвел брови). Хотя мне говорили,
что  я  "дифиллид", то  есть как бы имеющий две натуры (Клубин с насупленной
оздаченностью молчал). Вы их, кажется, зовете риадхирами.
     - А вы знаете, в чем различие между человеком и дифиллидом?
     - Нет.
     -   В   способности   контролировать   жизненную   энергию.  Вы  можете
контролировать свою жизненную энергию?
     - Не знаю.
     - Скоро выясним.  - Клубин  прошел через комнату к  столику,  что возле
двери,   и  подкатил  его  к   креслу.  Карлсен  с   любопытством  стал  его
рассматривать. На вид все якобы просто: продолговатый черный ящик на скрытых
колесиках, из которого возвышается большое прозрачное полушарие, а  вокруг -
с полдюжины мелких. Вернее, не полушария, а  шары, у которых нижняя половина
утоплена  в черную панель. Каждый шар, что  поменьше, сообщается  с  крупным
тоненькой трубкой.
     - Это  у нас называется "мьоргхаи", - кивком  указал Клубин, - слово, с
нашего  языка   почти   непереводимое.  Означает   примерно   "формирователь
бессознательного ума".
     Из отдельчика в передней части ящика он достал  что-то вроде сложенного
пакета  из  прозрачной   резины,  соединенного  с   прибором   все  теми  же
пластмассовыми трубками.
     Пакет  этот Клубин  выправил и  водрузил Карлсену на голову.  Оказалось
великовато,  но  в считанные секунды облекло  голову  плотно  как  купальная
шапочка.  Одновременно с тем  центральный шар  налился изнутри уже  знакомым
белесоватым свечением биоэнергии..
     - Эффективнее действует на голом черепе, - оговорился  Клубин, - но вы,
видимо,  не желаете  расставаться с  волосами?  - Карлсен  пожал плечами.  -
Попробуем-ка  вот как. - Он  стянул с Карлсена шапочку и окропил ему  волосы
бесцветной  жидкостью, холодной как  эфир. Когда шапочка  снова  прилегла  к
волосам, свечение заметно  усилилось  до  иссиня  белого. -  Вот так  лучше.
Клубин присел на край стола.
     - Все очень просто. Если вращать  эту ручку влево, - он указал  на один
из  регуляторов,   размещенных  рядком  сбоку  панели,  -  то  почувствуется
депрессия.  Ей  можно противиться, концентрируясь.  Понятна схема? - Карлсен
кивнул. - Ну что, посмотрим, на что вы годны.
     Подавшись вперед, он  медленно-премедленно  повернул регулятор. Вначале
не  ощутилось  ничего,  но  по  мере  вращения  ручки сердце  овеял холод  и
появилось некое  дурное предчувствие.  Вместе  с тем  свечение в центральном
шаре стало блекнуть.
     -  Концентрируйтесь,  -  велел  Клубин.   -  Если  потребуется,  то   и
гримасничайте. - Он убрал с регулятора руку.
     Совет  показался странноватым,  но  как выяснилось, полезным.  Чтобы не
отвлекаться,  Карлсен  уставился в пол  и,  следуя  наставлению, свел брови,
поджал  губы и,  согнав  кожу  на  лбу в  хмурые  складки,  сузил  глаза.  А
почувствовав   внутренний   подъем,   зажмурился  окончательно  и  полностью
сосредоточился на концентрации.
     -  Хм, неплохо, - одобрительно заметил  над ухом Клубин. Шар в  центре,
когда Карлсен открыл глаза, снова сиял чистой белизной. Причем сменился цвет
и у окружающих шаров.  Тот, что ближе, засветился красноватым, рядом с ним -
сочно желтым. Остальные  - зеленым,  синим,  индиго и дельфановым. Интересно
то,  что последний  он теперь  различал  собственными  глазами:  получается,
чувственный диапазон за время пребывания на Дреде расширился.
     -  Поупражняйтесь сами, пока я переговорю с Дори, - сказал вдруг Клубин
и, не успел Карлсен отреагировать, встал и вышел из комнаты.
     Карлсен подкатил прибор поближе. Хорошо побыть наедине с собой. То, что
приоткрылось в  секунды  противоборства  с  депрессией, бередило волнением -
чувством,  что  находишься  накануне важного открытия -  вернее,  углубления
догадки, то и дело сполохами озарявшей ему жизнь.
     Сфокусировав  внимание,  он плавно повернул  регулятор влево. Медленно-
премедленно,  а когда начала просачиваться депрессия, немедленно выставил ей
навстречу    сконцентрированную    силу    воли,    вытесняющую   враждебное
проникновение.  При  этом  он  решил  попробовать повернуть  регулятор  чуть
вправо.  Эффект очаровывал. Поскольку депрессия была  уже сломлена, смещение
регулятора увенчалось  всплеском отрадной силы.  Причем что интересно: не от
движения  ручки, а именно  от собственной концентрации.  Депрессия  была уже
одолена  ее  усилием,  так что "всплеск",  по сути,  был  приятной  наградой
собственной силы воли.
     Недолгое  экспериментирование  слегка утомило, Карлсен, прикрыв  глаза,
откинулся в кресле. Однако через  минуту-другую любопытство взяло верх  - до
возвращения Клубина хотелось освоить прибор как можно больше.
     Теперь он сосредоточил внимание  на  самом ярком из  шаров поменьше,  -
синем, - и осторожно  повернул находящийся под ним регулятор. Эффект, как он
смутно и ожидал, внезапно обострил интеллектуальные силы (нечто подобное уже
доводилось  ощущать  среди  каджеков  Сории).  Обозначилась  тяга  к  идеям,
абстрактному  мышлению.  Одновременно  усилился  синий  свет.   Стоило  лишь
сориентриваться, и свет этому как бы вторил. Так он и  поступил, вызвав  тем
самым прилив яркости.
     Теперь внимание он перевел на зеленый шар, светящийся так слабо, что на
свету едва и различишь. Регулятор внизу поддавался  почему-то жестко (редко,
видно, использовался), тем  не менее, Карлсен осторожно повернул его вправо.
Сказалось  немедленно: глубокое,  раскрепощающее  умиротворение. Вспомнилось
вдруг из  школьной  программы по  английскому, что  слова "green", "grass" и
"grow" ("зеленый", "трава" и "расти") - однокоренные.
     И очевидно стало, почему на Земле природа изобилует  зелеными красками,
а на  этой планете - синими. На Земле природа  испокон является колоссальным
источником  умиротворения,  материнской  силой,  дающей   опеку  всем  живым
существам. А  вот  на Дреде с  ее повышенной гравитацией такое умиротворение
проблематично, а то и опасно. Вот почему природа здесь смещена к синей части
спектра  - цвет сознания и рассудочности.  Неважно, как оно сложилось;  ясно
лишь, что обстоит именно так.
     После  зеленого естественным  было заняться регулятором, что  под шаром
цвета индиго. При этом Карлсен уже догадывался, чего ожидать, и интуиция его
не  подвела.  Уже  в  самом  начале  мужская  сущность  в  нем стала как  бы
размываться чем-то более  мягким, нежным. Видимо, индиго был цветом женского
аспекта его  натуры, с  прямым и  интуитивным восприятием  действительности,
максимально   отдаленным  от  абстрактного  восприятия,  нагнетаемого  синим
цветом.  Этот цвет был восприимчив, гибок и податлив как вода в целлофановом
мешке. Карлсен всегда улавливал  в себе некую женскую составляющую, и именно
эта восприимчивость помогала ему быть  хорошим психологом. Тем не менее, она
всегда  контролировалась  чувством  цели  и  обязательности.   Лишь   теперь
изумленно сознавалось,  насколько он подавляя в себе этот женский  аспект  и
как мало его  понимал. Вот  он, классический  пример кантовского прозрения о
том, что мысли у нас разделяют наши восприятия.
     Карлсен  подвинул прибор,  чтобы  можно  было дотянуться  до ручки  под
желтым  шаром.  Стоило  ее повернуть,  как вспыхнуло  желание расхохотаться,
повернул еще, и хлынула восторженная жизненность, высвечивающая тело подобно
тому, как ток  высвечивает лампу. В такт тому  и  сам шар  воссиял яркостью,
озарившей, казалось,  всю комнату. Ожила память о желтых кристаллах в недрах
Криспела: чувство победной  радости,  под стать чистому звуку трубы. Радость
некоторое время держалась и тогда, когда Карлсен вернул регулятор на нулевую
отметку.
     Чего ожидать  от красного  шара, догадаться  было несложно:  так оно  и
вышло. В паху затеплилось вожделение, и до Карлсена вдруг дошло, что тело-то
почти  голое. В  укромном  месте  было настолько  приятно,  что  он невольно
запустил туда руку, отчего мгновенно возникла эрекция. При этом возник ясный
образ Дори: вот наклоняется, вот заглядывает ему в глаза. Все так отчетливо,
что можно, дотянувшись,  коснуться.  Войди  она сейчас в  комнату, он бы без
колебаний стиснул ее, убежденный, что она откликнется уже на  саму  силу его
желания. Распалясь  жаждой  овладеть  ею, он вместе с  тем обнаружил, что  в
алости ша