ами  Карлсен, склонив  голову, уставил взгляд  на трещину,
откуда  курилось  испарение. Почти  сразу  возникла сквозная  телепатическая
связь с остальными. Мелькнула  память о том, как студентом играл в футбол --
так вот, положив друг другу руки на  плечи, перед игрой стояли всей командой
над мячом. И тут возникло ощущение, к которому он  совершенно  не был готов.
Теряясь, Карлсен понял, что перестал быть самим собой.
     Ощущение вроде  того, что  тебя разделали  на  четырнадцать  частей под
каким-нибудь калейдоскопом, тут же составив  решетку  из вертикальных полос.
Причем  лишь  одна  из  них  -- ты  сам, а остальные такие  же составляющие,
наравне  с  тобой.  "Полосы" эти смыкались  так тесно,  что  невозможно было
удалить ни одну из них без ущерба для слитности всей структуры. Вот что имел
в виду Клубин под "единением части с целым".
     Примечательно то,  что хотя  он и  был  сейчас средоточием четырнадцати
умов, собственная индивидуальность  сохранялась в нем по-прежнему. Ум у него
стал  алмазом  о  четырнадцати  гранях.  Наряду  с  тем  "его"  грань  могла
притягивать  энергию  остальных тринадцати. И  так с  каждым:  будучи  одной
четырнадцатой целого, они одновременно являли собой и всю совокупность.  При
таком раскладе можно было начинать.
     Церемонию опять открыл  Дрееж. Подняв лицо, он впился взглядом в  белую
испарину, вслед за чем метнул острие внимания, как метают  копье.  Испарение
тотчас сгустилось, скрыв за собой Дреежа. Через несколько се- кунд оно имело
уже  осязаемую плотность сернистого дыма, густо льющегося из  вулканического
жерла перед самым извержением.
     Тут Карлсен понял: черед настал. Не  зная еще толком, как подступиться,
он  сфокусировал   внимание,  будто  вдевая  нить  в  иглу,   и  вперился  в
погрузневший   шлейф.  И  тут  драконьим  хвостом  ударила  ксилл-энергия  -
восхитительно,  как  пронзительный звон  тарелок или гулкий, вдребезги  удар
волны  о  камни.  Белые клубы  подернулись  как от  ветерка  --  безусловно,
насылаемого его умом. Он  сфокусировался снова, скопляя  еще больше энергии,
отчего  шлейф  упруго  свился  в  вихреобразную   воронку.  Взгляд  Карлсена
действовал на пар так же безошибочно, как действует на свечу дуновение.
     С неожиданной яркостью вспыхнуло воспоминание детства, когда он впервые
понял,  что  может читать (какой-то комикс,  где  начали  вдруг складываться
значения  слов, а  там  и  фраз). Как  тогда, открывшаяся способность влиять
вызвала безраздельный, победный восторг.
     И тут вдруг открылось, что имел в виду Клубин, говоря о  знании и воле.
Знание  --  лишь  набор сведений.  Он  же  ощущал  сейчас  не  просто  силу,
помыкающую  дымным  столпом.  Это была  сила,  способная в принципе изменять
Вселенную. И вот, подобно гонщику, упивающемуся подвластностью акселератора,
руля,  тормозов, ему не терпелось опробовать  эту  изумительную  способность
преображать реальность.
     Пар пока  был  чересчур густой -- рой мошкары. Надо  было его обуздать.
Вскинув  лицо,  чтобы сфокусировать  луч внимания,  он  сумел унять энергию,
которая от собственной изобильности грозила выйти из-под  контроля. Странно,
но пар от этого потек медленнее, и по какой-то причине существенно поредел.
     "Луч внимания"  -- это, понимал он теперь, и было неотступной догадкой,
в которую до сих пор  не  верилось. Концентрируясь, он  сужал  его,  как луч
регулируемого  маяка.  Теперь  видно  было,  что нормальное внимание подобно
широкому лучу  --  с  хорошим  охватом, но рассеянному.  Если  сузить, то он
превращается в прожектор, спицей пронзающий мрак.  А если  сузить еще,  то у
тебя уже лазер, которым можно разрезать стальной лист. Сфокусированная  мощь
четырнадцати  умов  как  раз  придавала  лучу твердость лазера,  держащего в
подчинении хаотичные  молекулы  пара. Само чувство  власти над  материальным
миром захлестывало шалым восторгом.
     Понятно  и  то, как  Оврок исцелился,  погрузившись  в озеро.  Не из-за
каких-то  особых  свойств  воды.  Просто ксилл-энергия неким образом усилила
потенциал  ума,  преображающий  реальность - иными  словами, зарядила ум  до
такой  степени,  что он  осознал свою трансформирующую силу. Использовав ее,
Оврок запросто себя исцелил.
     Одинаково изумляло  также, что "луч" можно использовать не  только  для
придания дыму формы (как будто мелом  рисуешь  на доске), но и заставляя его
ее удерживать.  Дым  будто  хотел  знать  его  желания,  вздуваясь,  опадая,
свиваясь  кольцами и редея с бесхитростной податливостью. Однако эксперимент
давал также понять, как легко ограждается высота шлейфа  в попытке  придания
формы.  В  результате  шлейф,  сбившись  ненадолго  на  сторону,  ослепил  и
засвербил в глазах и носу.
     Тут Карлсен уяснил, что остальные, хотя и настроены помогать,  вместе с
тем старательно избегают навязывать свою волю. Однако, сообщая силу, они все
равно  невольно  подсказывали предполагаемый  облик  женщины. Уже по- нятно,
какой:  непременно  грудастая,  фигуристая,  с  чувственным ртом,  округлыми
животом  и бедрами, выпуклым  лобком. В сравнении с  этим собственные  вкусы
Карлсена  были существенно умеренней:  он  всегда  предпочитал  стройняшек с
небольшим бюстом и бедрами. У остальных  это, видимо, не укладывалось в уме,
и  миниатюрность  воображаемых  пропорций  истолковывалась ими  как нехватка
опыта. А втолковывать, что к чему, у Карлсена возможности не было:  вся сила
уходила на поддержание ключом бьющей энергии.
     Была  и еще  одна причина неудобства. Несмотря на саму ментальную силу,
которую груоды  могли  нагнетать и проецировать, они  как бы  не решались, в
какой последовательности и  что созидать.  Ясно,  что им  необходим  был уже
готовый ментальный  шаблон,  который  можно  спроецировать  на  толщу  дыма.
Карлсен  же поступал по-своему:  его  ум ваял форму на  манер  скульптора --
неким инстинктом, идущим из глубины натуры. При этом  он чувствовал, что для
гребиров это странно  и непривычно; они абсолютно не догадывались, что такая
способность вполне заложена в них самих.
     Главное было ухватить суть врубада, остальное давалось уже легче. Юноши
давали ему энергию и намеки. Он же мог отбирать  необходимое и, преображая в
свое,  направлять затем в клубящийся дым. Надо было лишь  усвоить, что шлейф
идет  вверх,   причем   слегка  вихреобразно.   Учитывая   это,  управляться
становилось гораздо сподручнее.
     Женщина  в  дыму  уже  начинала обретать призрачные  очертания.  Нелепо
вытянутая, она  смотрелась эдакой снегурочкой, тающей в  небе  над  костром.
Пора было приступать непосредственно к сотворению.
     От резкого усиления концентрации образ стал отчетливей и резче, обретая
собственную  реальность.  Форма  делалась все  более  осязаемой,  и внимание
постепенно сфокусировалось  на  медленно  проявляющейся среди пара  женщине.
Мешал   идущий  вверх  поток,  зыбко  колышущий   густеющий  образ.  Но  тут
четырнадцать  умов  (понимающих,  что  основная  работа  позади)  подхватили
девушку,  словно помогая ей выйти  из ванны, и перенесли на твердую почву  у
ног Карлсена.
     Не   терпелось   взглянуть  на  собственное  творение,  однако   первое
впечатление  разочаровывало. Кожа,  начать с  того, была  какая-то  серая  и
мягкая как пеноплен.
     Более  того,  уплотняясь, она  стала  обретать типичные для  гребирских
наложниц черты: вымя, зад. На плоском,  гладком лице угадывались лишь намеки
на скулы и брови, подбородок  почти отсутствовал. Ни дать, ни взять  - кукла
из секс-шопа.
     Глядя  на  нее  с  досадливым недоумением,  Карлсен  почувствовал,  что
остальные стоят и с любопытством смотрят,  как у него  пойдет дальше. Он так
углубился в созидание, что и не заметил, как остальные вышли из сцепки.  Они
теперь снова были сами  по себе, вне "решетки" из полос,  то же самое и  он.
Опускаясь возле недоделки на колени (манекен и манекен), он понимал, что, по
крайней  мере,  придаст  ей  задуманную  форму.  Иной   вопрос,  удастся  ли
справиться без посторонней помощи. Хотя основные навыки уже получены: знание
и уверенность.
     Склоняясь  над  ней,  Карлсен   максимально  сфокусировался,  проецируя
энергию на гладкую личину. Если  не получится,  придется отвлечься и просить
помощи.  Но нет, с необходимой степенью  концентрации ощутился бодрый прилив
силы. Чувствовалось, как  противится серая губчатая  плоть. Поддаваться  она
начала так, как подается под пальцами глина.
     Сгущать из дыма силуэт было легче:  здесь усилие требовалось  жесткое и
стойкое. Хорошо, что внутри  проснулся  некий инстинкт, внушающий точно  то,
чего нужно - так  постепенно  стали прорезаться черты. Через несколько минут
сквозь  сюрреалистическую  гладкость серой  плазмы начало  проступать вполне
узнаваемое лицо: двоюродная  сестра,  в  точности  как  в  то  незабываемое,
волнующее лето подростковых шалостей.  Наступил завершающий этап,  когда все
шло уже легко и непринужденно, как резцом по воску.
     Хотя поздравлять себя было рановато. Девчоночье лицо  на  женском  теле
смотрелось  до  смешного  нелепо,  и  Карлсен  начал  менять  форму  носа  и
подбородка, привлекая  как  образец память  о  своей  первой  пассии,  Марте
Петерсон.  Успокоился он только тогда, когда лицо  с подросткового сменилось
на взрослое.
     Ровно дыша  животворящей силой,  он перевел внимание  на  тело. Круглый
живот  с эротичным лобком оставим гребирам. Карлсен  сваял плоский животик и
стройные бедра Марты, добавив даже ее шрам  после операции. Следующим  шагом
он вдвое ужал груди.  Довершив  уже, узнал в них бюст молоденькой  турчанки,
изучавшей социологию  в Бердсли  (он  то и дело провоцировал ее взглядом, но
заговорить с ней так и не решился).
     Зрители, чувствовалось, наблюдали  с  некоторым замешательством,  разве
что Дрееж немного  сопереживал. Остальные  не  понимали  -- не только  смысл
работы в одиночку, но и то, зачем воображению предпочитать реализм. Карлсен,
абсолютно   поглощенный   творчеством,   на   их  чувства   не   реагировал.
Удовлетворился он лишь тогда,  когда вместо закормленной наложницы перед ним
предстала если не танцовщица, то что-то вроде того.
     Хотя и это еще не все. Несмотря  на чуть вздернутый нос и небольшой, но
четко  очерченный  рот, лицу по-прежнему недоставало  характерности.  Больше
всего досаждали глаза: взгляд какой-то  приглушенный, пассивный. Вспомнилась
Сэм,  барменша из пивного  ресторана, где он прирабатывал официантом. Деваха
не красавица, и шкода такая, что палец в рот не клади, но глаза... живейшие,
карие, с  огоньком.  Попробовал  было  их воспроиз-  вести,  но  вначале  не
получилось:  яркие, но  все равно  чересчур  мягкие. Ценой  огромного усилия
удалось зажечь  в них столь памятный  дерзкий  огонек.  Когда добился этого,
пришлось доводить и все лицо: скулы сделать повидней, губы поупрямее.
     И,  наконец, зубы.  У  здешних  роботиц они  один к одному,  жемчужные,
ровные,  но как-то по шаблону.  Карлсен припомнил  Мэрилин,  подругу  своего
соседа по комнате. Лицо у нее было длинноватое, а передние зубы чуть крупнее
обычного. Но, улыбаясь, она сияла  таким дружелюбным обаянием, что все в нее
невольно влюблялись. Карлсен, пальцем приоткрыв девушке губы, соответственно
подправил резцы.
     Отстранившись, он взыскательно оглядел  ее в поиске  недочетов. Они по-
прежнему были: нос, вон, вздернут, и глаза посажены как-то широковато, и уши
нуждаются в доделке, но неважно. Уже человек, а не кукла какая- нибудь.
     Наконец приблизился момент, который не миновать было с самого начала. В
безжизненного  манекена из  эктоплазмы  предстояло  теперь  вдохнуть  жизнь.
Покажется странным, но Карлсен знал, как этого  добиться. Надо было ввести в
нее  некую часть живительной силы --  той  самой, что  ровно горела сейчас у
него в мозгу,  в сердце, нервных окончаниях. Здесь уже  должен  сказать свое
опыт (никто же не учит  повара  подбрасывать блин на сковородке). Насчет его
наличия  у  себя Карлсен сомневался,  но  сопутствующий пока успех  придавал
уверенность.
     Фокусируя и направляя животворную энергию, он мимоходом чувствовал, что
остальные тоже помогают, и проникся вдруг благодарностью за то, что не один.
Серая  плазма приняла  оттенок  живой  плоти, начала тихонько  подниматься и
опадать грудь. Секунду-другую спустя девушка медленно открыла глаза и близко
посмотрела на него.
     Чувствовать ее  взгляд, видеть  ее живой -- все  это вызывало некоторую
растерянность.  Но  стоило  девушке  улыбнуться,  и она  прошла,  сменившись
безмерным  удовлетворением.  Конечный  результат  восхищал:  где-нибудь   на
вечеринке он бы точно на нее "запал". Невероятно, что это чудо он создал сам
- ведь силищу какую надо иметь...
     Лишь  когда  она  села  и  огляделась,  он  потрясенно  осознал  в  ней
определенное сходство с Фаррой Крайски. Он и не догадывался о ее влиянии  на
выбор, но  теперь, когда лицо девушки озарилось жизнью, это стало очевидным.
Огорчений  на  этот счет не было. В  сравнении с наложницей  Оврока эта была
просто шедевром. Карлсен, поднявшись, помог  ей встать на ноги. Догадываясь,
что именно от  нее ожидается, девушка подалась  вперед и их губы  слились  в
поцелуе. Хотя вместо того,  чтобы обнять его  за  шею, она  сцепила ладони у
себя  за  спиной.  Все смотрели  за  этим  странным  поведением  с  нелегкой
растерянностью.
     -- Как ее звать? -- спросил Саргас. Карлсен подумал.
     -- Имогена. (Пришла на ум героиня из "Алонсо Храброго").
     -- Как? Имогена? --  озадаченно переспросил он.  Имя,  что и  говорить,
звучало экзотично.
     -- "Дочь", на языке эллинов. Создал ее  я, потому пусть считается  моей
дочерью.
     Юноши,  одобрительно  улыбаясь, пустились наперебой поздравлять. Но  на
Имогену, чувствовалось,  поглядывали настороженно. К  женщинам такого склада
они явно не были привычны: не ровен час, выкинет чего.
     Стимату,  как обычно,  начал  Саргас. Отрадно было видеть его  реакцию,
когда он, обжав ладонями лицо Имогены, вгляделся ей в  глаза. Ни  от кого не
укрылось, что он разом заинтригован и озадачен. Девушка твердо выдер- живала
его  взгляд.  Стоя  в  нескольких  футах, Карлсен  любовался:  не глазки,  а
солнышки -- яркие, с бесиками. Прошла без малого минута (Овруна давно бы уже
пошла по рукам), прежде  чем Саргас с  мужицкой  грубоватостью  ее выпустил.
Тело, наоборот, он толком не ощупывал (что  ж: "на  вкус, на  цвет...", хотя
сложена девушка безупречно). А вот  когда  приложился к ней губами,  тут  уж
стало  ясно:  не  отлезет, пока  не проберет  насквозь.  Имогена  безропотно
сносила  его  настойчивость. Наконец  Саргас, повернувшись  и коротко кивнув
Карлсену  (мол, "интересно"), отошел. По  глазам видно,  как  беспокойно  на
душе: девчонка так и осталась непокоренной.
     Вторым  подступился  Дрееж, и вот он-то  на Имогену  явно  "запал". Она
откликнулась на  его симпатию,  что было  видно по поцелую: не принимает,  а
скорее возвращает. И хорошо: ему-то скоро отбывать, а ей оставаться, так что
покровитель не помешает.  Но  как вскоре выяснилось, переживать на этот счет
не  было  смысла.  Одобрение  Дреежа  стало  поворотной  точкой. Гурнид,  --
следующий  по счету,  -- посмотрел ей в глаза  уже с улыбкой, а уж руками по
ней прошелся вовсе  не абы как.  Сердечность поцелуя и то, как он ее  к себе
прижал,  окончательно  развеяли сомнения.  Отпуская Имогену,  он  с  широкой
улыбкой показал Карлсену два воздетых пальца -- знак похвалы.
     Дальше следовал  уже  повтор.  Первоначальное опасение насчет того, что
девушка может  выказать  нетерпение,  вскоре  улеглось:  ясно  было,  что  к
происходящему она относится с юморком. Лишь он один угадывал насмешли- вость
в ее улыбке.
     Наблюдая за обрядом, Карлсен испытал очередное озарение. При всей своей
волевой мощи гребирам  не хватает элементарного воображения.  Они  похожи на
превосходно обученных солдат, самодисциплина  у которых такова, что на Земле
и не  снилась:  в  сравнении  с  человеком  -- полубоги. Тем  не менее,  для
божества   им  не   хватает  одного  атрибута:  способности   населять  иные
реальности.
     Карлсен вздрогнул  от неожиданности,  когда размышления  прервал  голос
Клубина.
     -- Ну что, доказывает это мои аргументы?
     -- Какие именно?
     -- Что секс начинается и заканчивается в уме.
     Наблюдая, как Имогену жадно целует явно возбудившийся юноша, Карлсен не
понял толком, о чем он.
     -- Я понимаю, что она выглядит реалистично, -- сказал Клубин терпеливо.
-- Но вы-то знаете, что она -- ваша фантазия. Она вышла из вашего ума.
     --  Остальным,  я  вижу,  она кажется вполне реальной,  --  с  каким-то
упрямством возразил Карлсен.
     --  Потому  что  вы сделали свою  фантазию доступной,  все  равно,  что
написали роман. Но вы же, безусловно, не отрицаете, что сами создали ее?
     -- Не  отрицаю...  --  Вспомнился рассказ  Крайски о толанах. -- Хотя и
груоды верят в обмен жизненной силой.
     Клубин с некоторым нетерпением покачал головой.
     --  Они  обманываются, я вам  говорю.  Признайтесь честно. Вы считаете,
этим возбужденным  юношам есть какое-то  дело, настоящая  перед ними женщина
или просто  утонченный механизм?  Их  заботит единственно выход сексуального
напряжения.
     -- Тогда почему груодов тянет поглощать людей?
     -- Причина вам известна. Они жаждут обладания. А оно тоже  начинается и
заканчивается в уме.
     Карлсен сокрушенно покачал головой. Как ни грустно, но возразить нечем.
     -- Мысленные  формы  бытуют  даже  на Земле,  -- продолжал  Клубин.  --
Мужчина может формировать мысленный образ сексуально привлекательной женщины
и дойти от  своей фантазии до оргазма. Ни одно из животных не наделено таким
воображением. Более  того, над мужчинами Гавунды у  вас на Земле есть важное
преимущество.  У  нас нет литературы. У вас  развивать воображение  помогают
стихи, романы, пьесы. Какой-нибудь сериал заставляет полностью  отречься  от
себя и уйти  в жизнь  вымышленных  героев. Вы же  не  будете доказывать, что
герои эти реальны. Откуда тогда  упрямство, что эти умо- зрительные формы --
живые существа?
     -- Живое я в ней ощутил лишь во время поцелуя.
     -- Чистой воды  воображение. Знаете, в чем ваша общая  беда? Вы боитесь
очутиться один на один с силой  собственного  ума. Ум  -- творец и  губитель
реальности.  Люди  изо всех сил уклоняются  от  этой истины, потому что  она
бросает вызов их лени. Проще верить всему, что ублажает  эмоции. Я предлагаю
вам возможность лицезреть правду. Тяга к сексу, по большому счету,  иллюзия.
То же самое стремление к  знанию. Взгляните на  этих  семикурсников.  Им все
равно, что за женщина удовлетворит их желание -- роботица, просто образ, или
живая. Они знают: главное -- добиваться того, чтобы быть максимально живым.
     Пропущенный контрдовод неожиданно подсказала Фарра Крайски.
     -- Во мне сейчас находится живая  женщина. Это ли не свидетельство, что
жизненной силой можно обмениваться?
     -- Вы действительно так думаете? -- смутно ухмыльнулся гребис.
     -- А что, разве не так?
     -- Вы слышали когда-нибудь  о  некоей "одержимости демоном"? Вот именно
это  с  вами и  произошло.  Вы  позволили  ей собой овладеть.  Это не  обмен
жизненной силой.
     Карлсен прислушался, как отреагирует Фарра Крайски. Странно: молчок.
     В  эту минуту вокруг  гурьбой  собрались юноши, от души, с  хлопками по
спине,  поздравляя -  обряд, видимо,  завершился. Карлсен  снова  окунулся в
дружеское  тепло.  Но  теперь,  даже упиваясь товарищескими узами,  какой-то
своей частью он настороженно думал: не самообман ли это.
     Имогена стояла  сейчас  перед ним,  сияя глазами от  гордости:  еще бы,
столько  похвал. Увидел  припухшие от поцелуев губы,  и кольнула неожиданная
ревность. Ясно хотя бы, что успех ей обеспечен.
     Карлсен сделал  то, что  от  него ожидалось: обняв, прижал ее  к себе и
поцеловал. Губы у нее приоткрылись, а лад