они  слились  воедино, когда через
секунду неистовство схлынуло, Карлсен опять очутился в своем теле,  скованый
и,  словно,  обескровленный, из-за оттока энергии. Непонятно почему, но было
томительно стыдно, как бывает обычно у человека после оргазма.
     Освоившись глазами с темнотой,  Карлсен испытал облегчение: тот, другой
хайссер по-прежнему  находился на безопасном  расстоянии. Ночное море дышало
мягким сиянием, сродни лунному свету.
     Снаму,  не  теряя времени на  расставания,  поковыляли в  море и  через
минуту- другую скрылись из виду.
     - Куда теперь? - торопливо спросил Карлсен.
     - Никуда. Ждем.
     - Чего?
     -   Когда  взойдет   вторая  луна.  Если  кинуться   сейчас,  угодим  в
гравитационную воронку, а она собьет нас с курса.
     Карлсен нервозно глянул через берег.
     - Где дожидаться-то?
     -  Шагай  за  мной.  Хайссер  не  вернется,  -  успокоил  он,  чувствуя
встревоженность Карлсена. - Я потому первого и уничтожил.  До них дошло, что
случилось, так что теперь не сунутся.
     Они пошли вдоль берега. Наждачный песок немилосердно  колол ступни,  но
на Крайски это как бы и не действовало.
     - Почему у меня тело опять такое плотное? - спросил Карлсен.
     - Не совсем. Но ты находишься на планете третьей вибрации. А на планете
четвертой вибрации надавит так, что и пальцем не пошевелить.
     Они прошли примерно  две мили, так что море постоянно тянулось слева, а
горы справа. Наконец  вышли  не  то  к  долине,  не то  к  широкому  ущелью,
умещенному  меж  крутых   склонов.  Крайски  без  колебаний  повернул  туда.
Посвечивание  моря  осталось  теперь  позади, и  потому  шагали в  кромешной
темноте. Грунт внизу был холодным и плоским, как гладкий камень.
     Сверху донесся отдаленный  раскат грома, после чего небо начало заметно
светлеть.
     - Что такое?
     - Первая луна восходит.  Она  всегда вызывает  атмосферные  волнения. -
Одновременно со словами долину озарила молния.
     Удивительно: слева по ходу мелькнуло подобие какого-то здания, стоящего
в отдалении на фоне горных склонов.
     - Это еще что, там?
     - Увидишь.
     Сверху  вместо  луны  за  облаками  различалась  лишь смутная  молочная
белизна. Судя по  яркости Ригеля,  полыхать должно не слабее земного солнца.
Однако  свет слева,  через  горные  пики,  падал  наискось,  так  что здание
разглядеть не удавалось.  Поступь  Крайски стихла, видимо, пришли.  Карлсен,
осмотрительно вытянув вперед обе руки, ощутил холодную и гладкую, похожую на
металл  поверхность. И  тут  же  отскочил:  под ладонями  она  поползла. Тут
вспыхнули огни,  и  он  очутился перед  сооружением, отдаленно  напоминающим
ангар, высотой в полсотни футов и такой же ширины.
     Впереди простирался  пол,  судя  по  всему, из той  же скальной породы.
Стены были из какого-то беловатого  металла,  изъеденного,  в  выщербинах. В
зеленоватом  полусвете было  сходство  со свечением моря,  мерцающим, словно
жидкость,  пронизанная  струями  потоков. Кстати,  источника этого света  не
наблюдалось,  он  заполнял  все,  сто  футов  от  пола  до  потолка  подобно
неуловимой взвеси, как подводное свечение ночного океана.
     Через несколько секунд до Карлсена дошло, что ряд крупных металлических
предметов по центру помещения напоминают кресла - нечто общее с  меблировкой
той подземной космической капсулы у Грондэла.
     - Что это за место?
     - Лаборатория.
     - Лаборатория?? - Карлсен, не веря глазам, огляделся.
     В  помещении,  если не считать этой самой мебели да большой  стеклянной
емкости, шаром покати.
     - Это было так давно.
     - Кто, интересно, ее построил?
     -  Они  звались   толанами.  Это  с  другой  планеты  звездной  системы
Ригель-35; сюда они прибыли на старинном корабле.
     Помолчав, он добавил:
     -  Скажу сразу, это для  нас одно из исторических мест.  Можно сказать,
что- то  вроде святилища, - произнес он до странности сдавленно, с  глубоким
чувством.
     Они шли по полу, стены вторили гулким эхом.
     - Да какого ж они были роста?  - недоуменно спросил  Карлсен, оглядывая
громадные металлические  конструкции, по  виду явно  кресла, хотя  по высоте
просто  башни. Угадывался и прислоненный к стене складной  стол -  слоновьих
размеров загогулины и металлическая плоскость.
     - Футов  пятьдесят. Притяжение на их планете Ригель-35  слабее здешнего
больше чем наполовину.
     - Но при этом гуманоиды?
     -  Вон там можно видеть, как они выглядели. - Крайски указал на дальнюю
стену.
     На  ее исчирканной  поверхности различались остатки группового портрета
или фото. Фигуры были,  очевидно, в  натуральную  величину и в  естественных
позах.  На  первый взгляд, похожи  на людей,  но если всмотреться, то потому
лишь,  что  стоят вертикально и имеют руки-ноги.  Головы чересчур  длинные и
немного конусоидные, кожа зеленая. На  голове по обе стороны плоского пятака
симметрично расположены  четыре  глаза,  причем,  судя, по  одному созданию,
стоящему вполоборота, глаза имеются еще и по бокам. Руки длиннющие и тонкие,
с крупными трехпалыми ладонями (не то пальцы, не то наросты).
     Одежды  на  них не было, а  потому различалось, что среди них есть свои
мужчины  и женщины. В отличие  от людей, бедра вверху  не сходились, образуя
зазор, так  что ноги походили на два столба, подпирающие постамент. У мужчин
отчетливо выделялся  длинный  кожистый  член, свисающий  до колен, у  женщин
полового органа заметно не было: лысый лобок был совершенно плоским. Женщины
(грудки  крохотные) были  также  миниатюрнее и стройнее мужчин. К сожалению,
изображение на металле уцелело лишь местами.
     -  А это что? -  Карлсен указал на середину помещения, где из пола фута
на четыре выступали два полушария, покрытые чем-то похожим на черную траву.
     - Это подкладывалось под ноги. На них можно сесть (наверное, для того и
шли  через зал).  - Крайски рухнул на крайнюю, и та, вдавившись,  образовала
углубление по форме его тела. Карлсен осмотрительно опустился на соседнюю.
     Чем-то  напоминало  сиденья  в капсуле  у  Грондэла.  "Трава" оказалась
мягкой и  шелковистой,  хотя было  в ней что-то  от  резины. Но  все  равно,
приятно и комфортно, будто завалиться в стог свежего сена.  Только сейчас, в
минуту расслабления почувствовалось,  как, оказывается, ноют мышцы. Карлсен,
вытянувшись,  блаженно  вздохнул.  Что странно,  в  теле  по-прежнему  мрела
теплота поглощенной протоплаз- мы. Любопытно, ведь обменялись же телами.
     Вблизи было  видно, что  и кресла изъедены какой-то белесой ржавчиной -
кое-где она проточила металл насквозь.
     - Что они делали, в этой лаборатории?
     - Изучали формы жизни на этой планете, в особенности, снаму.
     - Ага! - Карлсен повернул голову,  чтобы получше  разглядеть стеклянную
емкость: вышина футов тридцать, а в ширину шире, как минимум, вдвое.
     - Да, здесь их держали. - Опять голос ему, будто перехватило.
     Какое-то время оба молчали. Потом Крайски произнес:
     - До тебя начинает доходить?
     - По-моему, да. -  Карлсен  изумленно  отмечал,  что Крайски,  каких-то
полчаса назад такой черствый, бесчувственный  и  садистски-злобный, способен
на такие глубокие эмоции. Вот уж, действительно, не спеши судить.
     Стекло  емкости  имело  буроватый  оттенок:  как  видно, выплавлено  из
берегового песка.
     - Хочешь сказать, они обменялись телами?
     Крайски  вместо  ответа  заговорил  вдруг  на  незнакомом языке.  Слоги
звучали резко и отрывисто, со странными гласными и шипящими. Язык, хотя и не
походил  ни на один  из  земных, у Карлсена  почему-то  вызвал  ассоциацию с
исландским,  который  ему вдалбливали  в университете.  Ритмические  кадансы
намекали на поэзию или драматургию. Такого в Крайски Карлсен и не подозревал
- голос у него при декламировании становился неизъяснимо трогательным.
     Крайски остановился,  поглядев с ироничной  улыбкой,  как-то более  для
него характерной.
     -  Это из нашего  грандиозного эпоса  "Карасомгалу",  созданного поэтом
Смеедш Груд'кееном (в произношений что-то, словно булькнуло).
     - Про снаму?
     - Там описывается, - Крайски кивнул  на стенное изображение,  - как они
прибыли  на Ригель-10  изучать его  жизненные формы  и были очарованы снаму.
Тогда они еще не догадывались, что по разуму снаму не уступают  им самим и в
руки даются специально. Снаму в свою очередь были так же очарованы толанами.
Как видно по  групповому портрету,  их было четырнадцать - семь  супружеских
пар.  Женщины  еще,  и   работали  специалистами  в  лаборатории,  занимаясь
выращиванием культур и записями.
     Теперь для того, чтобы понять, надо кое-что знать из истории толанов. У
них на  планете  было  две  гуманоидных  расы.  Одни ниже  ростом, сильнее и
гораздо агрессивнее - толаны называли их "дри" - "экскременты", а себя "айк"
- "светозарные". Друг друга они ненавидели и постоянно  бились, пока однажды
"дри" чуть не истребили "айков". Но "айки", наделенные более тонким умом,  в
конце  концов  пересилили и покорили  "дри". Это  оборачивалось  постоянными
мятежами,  так  что  "айкам"   для  того,  чтобы   удержаться,  требовалась,
бесконечная бдительность. В итоге "айки" были вынуждены развить в себе такие
качества  как  беспощадность и точность.  Живопись, музыка  и поэзия  у  них
постепенно  сошли на нет. Удовольствия они стали презирать,  а почитали выше
всего самоотверженность.
     Благодаря  этим качествам, у толанов появились великолепные  ученые,  и
они  стали  одной  из  самых  высокоразвитых  цивилизаций в  галактике.  Они
исследовали другие, планеты, их геологию, жизненные формы. Но  даже  в самых
удаленных  частях  своей  солнечной  системы  поддерживали мораль, такую  же
жесткую,  как  у  себя  на  планете.  Толаны  были  фанатичными  пуританами.
Полнейшая моногамия - такая,  что, если  супруга или  супруг умирает, второй
брак уже недопустим. Секс с молодыми женщинами  был также  под запретом, как
на  Земле  растление  малолетних. Брак разрешался  только  достигшим  полной
взрослости. В земной истории я просматриваю  лишь одну параллель - с Женевой
Джона Кальвина.
     Судя по тону, Крайски считал толанов слегка сумасшедшими.
     - Мне они напоминают спартанцев, - поделился Карлсен.
     -  Я  не особо  знаком с  греческой историей.  У  спартанцев секс  тоже
подвергался суровым ограничениям?
     - Не думаю. Они просто пытались его игнорировать.
     -  То  же  самое и толаны. Я  какое-то время пробыл у них  на планете и
скажу, что атмосфера подавленной сексуальности там просто угнетает. Абсурд в
том, что сексуально они очень озабочены.  Более того, реагируя телепатически
на половое  возбуждение друг друга, сексом они  могут заниматься  по десятку
раз за ночь.
     - Так они телепаты?  Может,  отсюда и эта преданность? Партнер же может
узнать об измене?
     - Так-то оно так,  -  Крайски  нетерпеливо повел плечом.  - Но можно же
пресекать неверность и взаимным согласием, так ведь? К чему такая жесткость!
     - А...  -  Карлсен, собравшись  было  задать  очередной  вопрос,  решил
вначале дослушать до конца. - И что там дальше?
     -  Снаму наблюдали  за всем этим  с недоумением. Половую  разницу  имея
чисто номинальную, они просто  изумлялись. Ты же знаешь, снаму рожают тогда,
когда одному из  них удается  ухватить вселенской жизненной энергии столько,
что  удается создать  отдельную  особь. Потому  секс для них  - это  процесс
единения со Вселенной. В  остальном жизнь  у них протекает  вообще без него.
Так что, видя, как эти странные создания изнывают в эдаком море подавленного
эротизма и при этом никак не могут достичь размножения, они просто дивились.
Пенис они принимали за  обыкновенную спринцовку-яйцеклад, как у насекомых, а
замечая от случая к случаю, как толаны лихорадочно повторяют это упражнение,
предполагали вначале, что существа эти, видимо, почти  полностью стерильны и
вся их  неистовая  сексуальность  -  отчаянная  попытка  оплодотворить своих
самок.  И  тут, когда  до  снаму  дошло,  что потомства толаны не хотят, они
просто оторопели.
     Мало-помалу снаму научились настраиваться на  вибрацию главного биолога
- не буду утомлять тебя  непроизносимым  именем - и так начали разбираться в
работе  его  мозга.   Как-то  ночью,   когда  толаны   крепко  спали,  снаму
объединились для своебразного контакта  с ним. В  поэме говорится, как он во
сне  ясно и  четко  увидел себя  в обличии снаму  в  океане  и то,  как  они
воспроизводятся; до  этих  пор  толаны  бесполезно ломали над  этим  голову.
Наутро, проснувшись,  он рассказал об этом своей  ассистентке, и  та тут  же
предложила  разделать  одного из  снаму,  чтобы  во  всем убедиться.  Биолог
отказался, сказав, что со снаму нужно обращаться как с  себе подобными. Этим
он  расположил к  себе  снаму,  и они  начали выходить  на еще более плотный
контакт.
     Хотя  все  это  поначалу происходило  во  сне,  и  биолог сомневался  в
достоверности происходящего. Но постепенно до него стало доходить, что снаму
общаются  с ним  напрямую.  И однажды он  заявил,  что  собирается  всех  их
отпустить  в  море. Коллеги  подумали,  что он  рехнулся, но он все  же  был
начальник, и возражений быть не могло. Каково же было изумление, когда снаму
и вправду никуда не удрали, а остались возле берега и  подплывали по первому
зову.  Вскоре для  толанов  стало  обычной  картиной:  начальник  экспедиции
плавает в окружении снаму или истуканом сидит  на берегу, видимо,  общаясь с
помощью телепатии. Когда жена спросила,  что они  такое говорят, он ответил:
"Не  знаю, но чувствую -  что-то важное". Когда бы  он  ни забредал в  море,
вокруг  собирались  десятки  снаму  -  в сравнении с  ним, они  были  совсем
маленькими, с кошку - так что  их можно было взять в руки. Они прижимались к
его телу, вбирая энергию  и  отдавая  взамен  свою.  И  однажды,  когда  это
происходило, он вдруг понял, чего  они  хотят. Скорее всего. кто-то из снаму
прижался к его гениталиям и толан испытал подобие оргазма. Во всяком случае,
обмен произошел. Снаму вошел к нему в тело, а он в тело снаму.
     Крайски сделал паузу, было видно, что им опять овладели эмоции. Наконец
он произнес:
     - Это было самым значительным событием в нашей истории.
     - А как на это отреагировали остальные толаны?
     -  Разумеется,  были ошарашены,  - Крайски  говорил  быстрее  обычного,
перебарывая  волнение.  -  Они-то сочли, что  у  главного  биолога случилось
что-то с  нервами, и он впал в детство, хотя несколько своеобразное.  Ума  в
нем не убавилось ни  на йоту, просто стал каким-то странно экзальтированным:
в восторг приходил от чего ни попадя.
     А биолог тем  временем плавал в море с тем самым снаму и  проникался  к
нему  все сильнее  и сильнее. Фактически он  изучал снаму непосредственно из
тела  самого же снаму. Он знал, что такого больше может и  не повториться, и
потому хотел извлечь максимум сведений.
     - Можно представить.
     - О том, что было  дальше,  говорится  в одном из самых  ярких катренов
"Карасомгалу". Там есть замечательный отрывок - было б  время, я бы перевел,
- описывающий отчаяние  и растерянность жены биолога, и как она ночью решила
его возбудить в надежде, что вернет себе мужа. Когда она  приступила к этому
вплотную и, влажно сунув ему в  рот язык, стала возбуждать его лаской, снаму
буквально  оторопел. Ее действия показались ему попросту абсурдными, если не
комичными.  Однако  желание женщины  заставило  снаму  последовать  мужскому
инстинкту, и он оказался посвящен в тайны плотской любви.
     Толаны  - телепаты, поэтому женщина вскоре уловила, что здесь что-то не
так. А, поскольку  это  был ни кто иной, как  ее муж, она не почувствовала в
этом  ничего зазорного.  Снаму творил любовь  нежно, отдавая  при этом часть
своей  жизненной  энергии,  так  что женщина просто таяла  от блаженства: из
толанов так любовью не занимался никто.
     Для  снаму же  это  было вообще  откровением.  Представь  себе ощущения
существа, суть секса для которого - мистическое единение со Вселенной. И тут
вдруг это существо оказывается  среди людей, для  кого  секс - разновидность
рукопашной. К жене биолога снаму  относился трогательно, с уважением.  И тут
на тебе: она просит залечь на нее и вогнать пенис- яйцеклад в самую интимную
часть ее анатомии. Не менее дико, чем слышать  от нее просьбу ударить в лицо
или   избить   до   синяков.  Опасения  тем  более   усилились,  когда  она,
возбудившись, стала неистово наддавать всем телом снизу.  Снаму все  это так
ошеломило, что он  с трудом довел дело до  конца. Впечатление  после первого
соития было такое, что сексуальность толанов страшна, отвратительна. Тем  не
менее, когда перед рассветом женщина  начала распалять его вновь,  используя
на это всю свою телепатию, снаму поймал вдруг себя на том, что секс начинает
ему нравиться, и к женщине на этот раз он вошел уже по своей воле.
     В поэме  фигурируют фактические  мысли  снаму на следующий день. Он был
шокирован  и до ужаса  проти- вен  сам  себе. Он считал,  что превратился  в
чудовище, что погрязает во что-то  несказанно греховное. Тем не менее, после
первой же ночи он понял, что секс притягателен. Собственные желания попросту
ошеломляли.  Уже  от   одного  поцелуя   жены   биолога  он   превращался  в
изголодавшегося от воздержания  зверя. А потом, после  окончания, ловил себя
на мысли, что  секс - это некая форма временного сумасшествия,  и неимоверно
стыдился. Прошло какое-то время, прежде, чем снаму понял, что секс у толанов
основан  на  чувстве  вины   -  вот  почему   они  предаются   ему  с  таким
сладострастием.
     Несмотря   на  отсутствие  всякой  наигранности   у  Крайски,   на  его
объективное  освещение истории. Карлсен сознавал, что подразумевается  здесь
нечто  большее,  нежели  просто  информация. Беспокоило  то,  что  возразить
Крайски как-то и нечем. Ну, снаму,  ну ухватил суть их полового процесса - и
прав ведь. В сравнении с невинностью сексуальности снаму,  вся  человеческая
сексуальность  -  сплошной первородный грех.  Грехопадение, в  то  время как
снаму обитают в садах Эдема.
     - А что случилось  с тем биологом? -  спросил он, чтобы  как-то  скрыть
свое неуютство.
     -  Он  оказался  в  таком восторге  от  безмятежной  жизни  снаму,  что
оставался там двое суток. А когда возвратился в собственное тело, то первой,
кого  встретил,  это жену. И когда рассказал  ей о случившемся, она поверила
моментально.  Ее, безусловно, глубоко  потрясла  мысль, что  она  отдавалась
другому мужчине - более  того, получала  при этом  наслаждение. Он, узнав об
этом, был потрясен  не меньше. Первой мыслью  было держать это  меж собой  в
секрете. Но потом они решили, что это будет совершенно ненаучно...
     - По  одной  древнегреческой трагедии, - вставил  Карлсен, - они бы оба
должны покончить с собой.
     - Вот-вот. Только  эти  слишком уж  были цивилизованны. Они поняли, что
произошло великое  биологическое  открытие. Муж вскоре  внушил  себе, что  в
физическом смысле  измены не было: супруга ведь отдавалась  его собственному
телу. Жена, разумеется, носила в уме иное,  до нее быстро дошло, что в любви
задействован скорее дух, чем тело.
     На биолога  все  это оказало такое воздействие, что  он решил повторить
эксперимент при первой же возможности  - разумеется,  во благо  науки.  Жена
тоже после некоторого самокопания решила, что какой бы снаму мужнино тело ни
заселял, за любовь  с  ним ее никто  не осудит: супруг тоже, получается, без
разбору меняет их тела.
     Экспериментом  заинтересовалась вся группа:  они справедливо  увидели в
нем одно из величайших  открытий в своей истории. Вскоре на него поддались и
другие,  и превращение в снаму нашли таким приятным, что стали повторять его
вновь и вновь - особенно  женщины, которые  были просто очарованы. Вскорости
между  толанами  и  снаму  сформировался тесный союз,  а  обмен  телами стал
обычным