Ну теперь,  наверное, понял, - обратилась к нему Ригмар, - почему мы
не горим желанием вернуть себе участь рабынь в доме терпимости?
     - Выходит, жаль...
     - Что жаль? - переспросила она сузив глаза.
     - Жаль, что жители Гавунды  не смогли  просто  обратить процесс вспять.
Если сексуальная  фантазия вывела их из нормы,  почему б ее  не восстановить
опять-таки через нее?
     Ригмар саркастически улыбнулась.
     -  Интересная идея, хотя нереальная. Я-то надеялась,  повернулась она к
К-17, - у тебя получится все ему  разъяснить.  - Каджек в ответ лишь  тускло
улыбнулся. - Ты знаешь,  почему мы зовем их  гребирами? - снова спросила она
Карлсена.
     Тот молча покачал головой.
     - В  вашем языке этому  слову эквивалента  нет. Оно означает "эгоисты",
или "центрованные на самих себя". Хотя в целом значение шире.
     - Солипсисты? - переспросил Карлсен.
     -  Уже ближе. То есть партнер, когда речь идет о сексе, является просто
орудием  наслаждения.  Гребиры  не   заинтересованы  в  том,   чтобы  давать
удовольствие. Более того, для  них это  фактически невозможно. Стоит гребиру
почувствовать, что  партнер испытывает удовольствие, как  у  него самого оно
исчезает.
     Карлсен состроил недоуменную мину.
     - У нас бы их сочли за душевнобольных.
     - Вот и мы их считаем, - холодно, без всякого юмора улыбнулась Ригмар.
     - Но чем они мотивируют такое поведение?
     -  Говорят,  что  оно  продиктовано  логикой. Любые моральные  идеи они
считают иллюзией. Утверждают, что сама природа безнравственна.
     - Так они что, не хотят жить с вами?
     - Разумеется, нет. К нам они относятся с полным презрением.
     Карлсен покачал головой.  С мгновенной  ясностью высветилось ему  нечто
самоочевидное.
     - Они напрашиваются на гибель...
     Удивительна была  их  реакция:  в неожиданном  изумлении распахнувшиеся
глаза.
     - Почему  ты  так  сказал?  - резко спросила  Ригмар. Напор ее  взгляда
вызывал  некоторую   растерянность   -  трудно   было  говорить  откровенно.
Помявшись, Карлсен скованно произнес:
     - Потому что такое отношение губительно для них самих.
     - Но вы сказали "напрашиваются", - уточнил К-17
     Ах, вот оно что...
     -  На  Земле  мы  говорим  "напрашивается",  когда  кто-то  ведет  себя
настолько плохо, что как бы, сам накликает на себя беду.
     Оба молчали, в упор глядя на него. Наконец Ригмар сказала:
     -  Ты  говоришь  так,  будто  тебя посетило  озарение. Только  чересчур
быстро, и  я не успела уловить (Карлсен не нашелся, что сказать). Видишь ли,
мы с К-17 слишком уж хорошо гребиров знаем, из-за такого плотного соседства.
Они нам кажутся  совершенно неразрешимой Проблемой. Твердят, что нуждаются в
нас, но стоило б нам так или иначе дать, чего они хотят, тут нам  и конец. А
теперь ты говоришь, что  это ОНИ напрашиваются на гибель. Вот почему я желаю
знать, что ты имел в виду.
     И опять - пронзительная ясность!
     - Что они подсознательно желают собственной гибели.
     Ригмар с каджеком переглянулись:
     -  Интересно,  если  б  ты  был  прав,  - произнесла  она  задумчиво. -
Чувствовалось, что она взволнована, хотя пытается это скрыть.
     Внимание  отвлек шум сверху:  дробное постукивание, напоминающее дождь.
Через  несколько секунд оно  переросло в  ровный шелест ливня,  заполонивший
весь зал. Гулко грянул гром.
     - Что это?
     - Гребиры прибыли, - ответила Ригмар.
     Сквозь затихающий раскат прорезалось гудение - высокое, вроде зуммера.
     - А это что?
     -  Джерид  вызванивает  тревогу,  -  улыбнулась  Ригмар.  -  Они  любят
демонстрировать,  что оповещение у нас оставляет желать лучшего.  Ну что, мы
пошли, - повернулась она к каджеку.
     К-17 протянул Карлсену руку.
     - Надеюсь когда-нибудь снова с вами встретиться.
     -  Рано  прощаешься, - сказала Ригмар, -  Тебе б тоже  не мешало с нами
сходить.
     -  Разумеется, - с готовностью откликнулся К-17  (если  и удивился,  то
виду не подал).
     И правда,  на подходе  к  двери стало  видно:  ливень,  можно  сказать,
невиданный. На тротуаре воды  было уже с дюйм. Между  тем, хлестало так, что
капли рикошетили будто градины, у верхнего пролета уже по колено.
     Каджек тронул что-то там на стене, и послышался всасывающий звук. Через
несколько секунд воды у лестницы как небывало: унеслась по стоку.
     Карлсен, видя, что явно Ригмар собирается наружу замешкался.
     - А переждать нельзя, пока остановится?
     - Не остановится. Это у них шутки такие.  - Твердой походкой поднявшись
по  ступеням,  она вышла под ливень, в  считанные секунды промочивший ее  до
нитки. Когда наружу  вышел  и каджек,  Карлсену  ничего  не  оставалось, как
зашлепать следом.
     У него  перехватило дыхание.  Это тебе не  Земля, где удельный вес воды
вдвое меньше. Струи лупили внавес будто из брандспойтов.
     Удивительно то, что К-17 и  Ригмар  шли  так, словно для них это легкий
душ.  Да, массы  в  них  больше,  но  чтобы  с  такой,  поистине  вызывающей
непринужденностью...
     Поминутно  поскальзываясь,  он доковылял  до  транспортера  и рухнул  в
ближайшее  кресло (Тьфу!  Не  сиденье,  а ковш  с водой). Кресла моментально
двинулись  вверх  по  амфитеатру,  где  каждая  ступень  представляла  собой
миниатюрный  водопад. В  сидячей позе хлестало еще  сильнее. Карлсен прикрыл
голову руками.
     В этом положении он обнаружил под стеклом  необычайно  бурное движение.
Оказывается, это неистово метались  рыбы, а  какие-то существа вроде пестрых
осьминогов, прилепившись к стеклу присосками, пучили  на  Карлсена овальные,
как  у  каджека,  буркалы.  От такого вида даже дискомфорт и гвоздящие струи
ливня  на  миг  забылись.  Секундное это  отвлечение  обернулось  проблеском
свободы. С небывалой четкостью Карлсен убедился, что тело лишь придаток ума.
Дождем теперешний дискомфорт  объяснялся лишь отчасти. Подлинная же проблема
состояла в том, что ум усиливал этот  дискомфорт, предполагая, что  он имеет
отношение  к  нему.  Стоило  переключиться  мыслями  на  что-то  другое, как
неудобство перестало донимать, словно происходило с кем-то другим.
     Одновременно с тем его повторно охватил взмыв светлого восторга. Ливень
вдруг перестал  восприниматься как нечто тягостное,  показавшись,  наоборот,
чем-то удивительно расслабляющим, все равно, что  циркулярный  душ. Убрав  с
головы руки, Карлсен поднял лицо навстречу курящемуся небу.
     Кресло  остановилось,  и он  открыл глаза.  В  нескольких футах  стояла
Логайя,  неожиданно чувственная в облепившем рельефные формы платье.  Позади
стоял угрюмо нахохлившийся Крайски.
     -  Ну  как, понравилось?! -  прокричал он, перекрывая  зуммер джерида и
оглушительный шелест ливня.
     Карлсен в ответ лишь кивнул. Все впятером они  без разговоров двинулись
через площадь.
     От  чуть  маслянистой воды тротуар  сделался  скользким,  так что  даже
босиком  ступать  приходилось осторожно.  Но стойкая и  вместе  с тем легкая
радость без всякого напряжения пропускала сквозь себя и хлесткие удары струй
и порывы ветра, которые, набирая разбег по прямым коридорам  улиц, били иной
раз, казалось, разом с нескольких сторон. Без воздействия ума тело двигалось
непринужденно и легко, ведомое особой, животной сноровкой.
     Вышли на набережную, где швартовались лодки - в одной из них, укрывшись
от ветра у стены  причала,  двое женщин сортировали  пеструю  груду рыбы. На
плотной воде озера ветер не сказывался фактически никак: так, легкая рябь. В
конце причала Карлсен с  интересом заметил  прозрачное, напоминающее  снаряд
судно, футов двадцати длиной, цепями пришвартованное  к  двум штангам. Форма
изящная, обтекаемая.
     - Что это там? - спросил он у каджека.
     - Корабль гребиров.
     Жаль, что путь лежал  в  противоположную сторону: хотелось как  следует
рассмотреть  вблизи.  Начать  с того, у судна не было заметно двигателя  или
иного  двигательного  приспособления.  И сидений  не  было,  лишь  несколько
прозрачных цилиндров в рост человека, приделанных, видимо, к полу.
     Оказывается, шли на окраину  города,  к зданию с видом на  озеро. Своим
видом  оно  разительно отличалось  от других:  чуть  ли  не  вдвое  выше,  с
островерхим   конусом,   словно  раковина  моллюска.  Было   что-то  странно
фривольное  в  его розоватом, с  белыми  прожилками  цвете:  эдакий  детский
пляжный  балаганчик.  Прихотливых  очертаний  вход,  кажущийся  естественной
частью  раковины,   выходил   на   озеро,  посреди   которого  эксцентричной
скульптурой вздымался джерид.
     -  Зал Ритуала, - лаконично сказала Ригмар. Ливень с ветром  расходился
так, что  лишь  на  самом  подходе под портиком  различились четыре  фигуры.
Вначале показалось, что это молодые девушки - стройные, с короткими светлыми
волосами,  в  белых  туниках.  Лишь  когда  один, шагнув  вперед,  поднял  в
приветствии руку, стало ясно: мужчины.
     В эту секунду ливень прекратился - резко, будто кто выключил поливочную
машину.  Одновременно перестал гудеть и сигнал. Воцарившаяся тишина казалась
неестественной.
     -  Я  Макрон, - представился  мужчина в белом.  - А  со  мной  Проспид,
Мискрат и Бальтаир. - При этом каждый, кого  он  называл,  слегка  кланялся.
Каждый  был  по-своему  очень  эффектен.  Макрон  - тонкими чертами  и  чуть
вытянутым подбородком, Проспид  - продолговатым лицом с квадратной челюстью.
Мискрат  выделялся худощавым лицом, перебитым  носом и пронзительными синими
глазами, Бальтаир,  последний  из четверки, был  плотнее  и  выше остальных,
орлиным  профилем   и   странно  холодным  взором  напоминая   какого-нибудь
развращенного и на редкость опасного римского тирана.
     -  Это  Ригмар,  -  представила  в  свою  очередь  Логайя,   -  главный
исполнитель мессары и управитель Ритуала. А я Логайя, главный распорядитель.
     - Добро пожаловать в Хешмар-Фудо, - сказала Ригмар.
     Карлсен  был  несколько растерян.  Он-то  ожидал увидеть,  облаченных в
черное  уббо-саттла, вроде  тех, что на макете Гавунды.  А тут, оказывается,
что-то вроде студенческой спортивной команды.
     -  Это двое гуманоидов с Земли,  - повела рукой  Ригмар,  - и К-17, наш
ведущий технический советник.
     Крайски, он заметил, ограничился просто кивком, хотя когда их взгляды с
Макроном  встретились,  между  ними мелькнуло  понимание.  Сам Карлсен  эдак
церемонно  склонил  голову.  И  наконец, К-17  состроил  какую-то  невнятную
гримасу.
     - Мы рады быть вашими гостями, - сказалг вслух Макрон.
     При этих словах температура  стала ощутимо  повышаться.  Еще секунда, и
сверху снопом  ударил  солнечный  свет.  В облаках  (надо же!)  образовалась
прореха, в  которой  обнажилась пронзительная зелень неба. Причем облака  не
плыли, а как бы всасывались в некую воронку. Сама Вега хотя и не была видна,
свет  неприятно  слепил  глаза.  Хлынула  жара,  словно  кто  открыл  печную
заслонку. Через несколько секунд от тротуаров густо повалил пар.
     -  Великодушный  жест  с  твоей  стороны,  кивнула  РигМар.  --  Но  мы
предпочитаем избегать прямого солнечного света.
     - Как пожелаешь, - склонил голову Макрон. Секунда, и облака затянулись,
а вместе  с тем потускнел, и свет. - Только прошу, позволь мне высушить вашу
мокрую одежду.
     - Пожалуйста, не беспокойся.
     - Однако я настаиваю, - улыбнулся Макрон участливо. При этом  откуда-то
задул  теплый ветер, словно из гигантского фена, в струе которого захлопали,
полощась, туники. Причем дуло как будто отовсюду разом, даже снизу. Ригмар с
Логайей терпеливо стояли, прижав руками юбки, в то время, как Макрон смотрел
на  них с бесстрастной улыбкой. Карлсен, наслаждаясь приятным теплом, тем не
менее,  чувствовал  во  всем этом  явный подвох:  Макрон,  несмотря на  свою
показную  учтивость  и  церемонность,  вел  себя явно  вызывающе.  Все  было
направлено на то, чтобы навязать свою волю. Причем женщины не могли выразить
протест, не выйдя при этом за  рамки вежливости, что создало бы Макрону лишь
дополнительное преимущество.
     Продержавшись с минуту, струи жара унялись. И тунюка Карлсена, и волосы
были теперь совершенно сухими.
     - Может, проведешь нас внутрь? - с улыбкой обратился к Ригмар Макрон.
     Юноши выстроились  в ряд, и  Ригмар с  Логайей  пошли  впереди, Крайски
сзади. Карлсен задержался - хотелось кое о чем спросить у каджека.
     - Они в самом деле могут управлять погодой, или это какой-то трюк?
     - Нет, не трюк.
     - А почему они все так молоды?
     - Никогда не суди гребира по внешности, - только и сказал тот в ответ.
     В  портике  они  остались одни.  Раковина  просто  зачаровывала;  такое
затейливое  переплетение завитков и спиралей. Теперь различалось, что это, в
сущности,  панцирь какого-то  морского  животного, причем толщиной не больше
полудюйма. А когда  вглядываешься, ощущение такое,  будто  тебя  втягивает в
какое-то невероятное хитросплетение.
     - Что это за создание? - спросил он у каджека.
     - Мы называем его экандрианский керт.
     Узор настолько магнитил взгляд, что с трудом можно оторвать.
     - Хищник?
     - Пожалуй, самое смертоносное  из всех морских чудищ  на этой  планете.
Естественной  смертью они не умирают. Это, например,  пришлось убить, прежде
чем заложили город.
     Когда  подошли к двери, вход им преградила спина того  самого  юноши  с
лицом римского тирана.
     - Прошу прощения, - подал голос Карлсен.
     Тот, обернувшись, окинул его бесстрастным взглядом.
     - Думаю, вам придется подождать снаружи.
     - Как, ведь нас пригласили?
     - Не мы же, - ответил Бальтаир.
     Вроде и грубостью не назовешь, но налицо скрытая  враждебность. Карлсен
почувствовал вспышку раздражения. Ясно, что Бальтаир и не думал сторониться,
так что подвинуть его можно  было лишь силой. Хотя попробуй- ка сдвинь глыбу
весом в четверть тонны.
     И тут из помещения ясно послышался голос Ригмар:
     - Пропусти их, пожалуйста.
     Бальтаир странно пустым взором уставился Карлсену в лицо и так простоял
секунд десять,  будто  не  слыша. Затем,  снисходительно  отстранившись, дал
пройти.  Карлсена буквально  трясло. Как психиатру,  работающему в  тюрьмах,
такой взгляд ему доводилось видеть часто. Взгляд опасного психопата.
     Внутри было  людно.  Два  с  лишним  десятка  женщин  (иные  совсем еще
девочки) стояли вдоль зеркально-серебристых стен.  Мужчины сидели на длинной
скамье у  задней  стены. Напряженность  поз  придавала им смутное сходство с
гладиаторами, ждущими вызова на арену. Свет от озера, отражаясь на стенах  и
потолке, давал видимость  не хуже дневной. Примечательно, что у всех женщин,
кроме Ригмар и Логайи, волосы до плеч.
     В центре  помещения,  где стояли Ригмар с  Логайей, возвышался аппарат:
два сообщающихся цилиндра вроде тех, что в здешней лаборатории. Разница лишь
в  том, что от каждого цилиндра  ответвлялась трубка поуже  диаметром дюймов
шесть,  где  пульсировало  что-то  вроде  белого  пара,  который  то и  дело
пронизывался  мерцающими  спиралями. Перед  аппаратом  стоял пульт  в  форме
трибуны, а возле - высокий металлический цилиндр.
     Ригмар повернулась к дружно поднявшимся мужчинам.
     - Кто будет первым?
     Они вежливо переглянулись. Наконец вперед выступил Бальтаир.
     - Я.
     Он прошел на центр и остановился у одного из цилиндров.
     - Кого ты выбираешь? - осведомилась Ригмар.
     Бальтаир не колеблясь поднял руку и указал:
     - Ее.
     Девушка, на которую  пал выбор, из всех присутствующих  казалась моложе
всех: стройные бедра, едва оформившаяся грудь.
     - Гэйлис, - позвала Ригмар.
     Девушка  если  и нервничала, то вида не подала: лицо бесстрастное как у
куклы. Она шагнула вперед, на Бальтаира и не  глядя.  Тот разглядывал  ее  с
таким явным вожделением, что  оно передалось в  этом помещении всем  - некое
вибрирующее, сродни электрическому току тепло в области сердца.
     Оба,  словно   соблюдая  некий  обусловленный   ритуал,  повернулись  к
цилиндрам, и, открыв дверцы, вошли. Буквально следом пульсирование в газовых
трубках усилилось, а вместе с ним стал  меняться и цвет - у  Бальтаира через
несколько  секунд, сменился  на  ярко алый, а у  девушки на столь же  чистый
индиго.
     Карлсен цепко  смотрел -- впервые  процесс перехода наблюдался снаружи.
Хотя все выглядело до странности непримечательно. Логайя подошла к пульту, и
верх-низ обоих цилиндров напряженно дрогнул синеватым  свечением. Бальтаир и
Гэйлис  закрыли  глаза.  А когда, через секунду, открыли,  у девушки  трубка
стала алой,  а у  гребира  сменилась  на индиго. Причем у Гэйлис она  теперь
полыхала ярче, а у Бальтаира чуть потускнела.
     Тишина  воцарилась  полная,  все  словно  затаили  дыхание.  Гэйлис  из
цилиндра вышла первой, и смотрелась теперь совершенно по иному - улыбалась и
лучилась вожделением, которое прежде исходило от Бальтаира. Последнее, более
того, усилилось, буквально звеня  под  сводами. Изменился  и показавшийся из
цилиндра Бальтаир. Агрессивность схлынула, вид кроткий, присмиревший.
     Гэйлис  шагнула навстречу Бальтаиру и медленно завела руку ему за шею -
будучи  на полголовы ниже, она невольно приподнялась  на цыпочки. Сунув руку
ему под тунику и высвободив наружу  вялый  пенис, девушка у  всех  на глазах
влажно скользнула  языком Бальтаиру  меж  губ.  Через несколько секунд пенис
набряк и она  ввела его себе  меж  бедер, чуть подправив сзади  рукой, после
чего притиснулась к гребиру, обняв его за шею.
     Электризующий  трепет  в  области сердца,  усилившись,  перерос вдруг в
томительную,  по-весеннему  свежую  сладость.   Одновременно  с  тем  что-то
сменилось   в  атмосфере,   враз  забурлившей  вдруг   жизненной   энергией,
пронизавшей  всех присутствующих. Слияние  концентрации было сродни  слиянию
голосов в хоре, создавая поистине молитвенное единение.
     Тут  в  неожиданном проблеске Карлсен  понял. Серебристые стены служили
неким  телепатическим  изолятором,  от   которого  все  ментальные  импульсы
средоточились в пределах зала. А, поскольку внимание каждого  было приковано
к  находящейся в центре паре, ее внутреннее  состояние сказывалось на каждом
из  присутствующих.  Все  равно,   что  пьеса,   которую  смотришь  с  таким
поглощающим вниманием, что невольно сливаешься душой с персонажем.
     Девушка  явно растерялась и занервничала, очутившись в мужском теле, но
тем не менее  отзывалась на возбуждение партнера. Зрелище захватывающее, и к
тому  же  трогательное:  извечная  драма   женской  невинности,  одолевающей
предвзятость  и  покоряющейся  в  итоге  мужскому  вожделению.  Бальтаир так
полыхал желанием, что  оно оглашало  своды  подобно  реву.  Просто  каннибал
какой-то, рвущийся растерзать, сожрать. Но это было невозможно, поскольку он
находился в  ее теле.  Теперь понятно, почему  в ритуал входил обмен телами:
предосторожность, чтобы гребир не уничтожил партнершу.
     Напряжение вдруг схлынуло:  Гэйлис, отстранившись,  юркнула  ладонью  в
карман туники.  Выпростав  оттуда  прозрачный  мешочек,  она  обеими  руками
водрузила  его  Бальтаиру  на жезл. Чуть-чуть не  успела:  первый  неистовый
плевок спермы пролетел на тунику одной из женщин. По залу пробежал негромкий
ропот  (ни дать ни взять  болельщики  осуждают неудачный удар  на  теннисном
корте). Бальтаир исходил эякуляцией с полминуты, пока мешочек не отяжелел от
белесой жидкости - вот-вот хлынет через край. Изумляло само обилие  семени -
на Земле такое увидишь разве что у быка. Гэйлис передала мешочек Логайе. Та,
проворно  запечатав,   сунула   его  в  металлический  цилиндр  (безусловно,
холодильный агрегат). Бальтаир, между  тем, впал как бы в изнеможение: глаза
закрыты, руки обвисли плетьми, словно вот-вот свалится  в обморок.  Внезапно
зал  будто наводнила сонная  удовлетворенность -  весеннее утро переросло  в
спелый  летний день (Карлсен  сдержался, чтобы не зевнуть.  Сейчас,  видимо,
разойдутся по цилиндрам и сно