Спустя  несколько минут  купальщиков  прибавилось.  Лица  их, под стать
телам, были обветрены, с крепким загаром -- если б не толанская удлиненность
черт,  они  могли  бы  сойти за молодых работяг-фермеров  во  время  страды.
Однако, твердые  губы и  льдистые  глаза выдавали аскетично  жесткий уровень
самодисциплины.
     --  Доктор  Карлсен  не  привык  к  изол-силе,  --  обратился  к  своим
сверстникам молодой провожатый. -- Давайте попробуем его приспособить.
     С дюжину юношей, положив  друг другу  руки  на спины,  образовали круг.
Присоединились и некоторые  из  нагих купальщиков - сосед справа от Карлсена
был мокрый и холодный.
     Внешне   походило   на   врубад:   так  же  склонены  головы,   глубоко
сосредоточены   лица.   Карлсеном   все   больше   овладевало  расслабляющее
умиротворение. Минуты  не прошло, как всех  уже спаяла телепатическая связь,
по-знакомому расчленив на полосы вроде зеркала в паноптикуме. Теперь тошнота
донимала лишь одну из полос, причем ясно было, как надо  действовать.  Очень
напоминало непривычного  к алкоголю подростка, нахлебавшегося виски. Тошнота
размывала  силу  воли:  чтобы  достичь над  ней  контроль,  необходимо  было
поглотить всю избыточную энергию в своей системе.
     В  одиночку это  было  бы трудно,  поскольку  казалось, что усилия воли
имеют обратный  эффект. Однако с помощью остальных умов  задача дробилась на
части. Изол-силу надлежало сжимать, покуда она  не станет подвластной, а это
легко было достижимо совокупным волевым усилием.
     Сам момент  обретения  контроля  был полон спокойного, но  интенсивного
триумфа. Все равно, что сжимать при взрыве бомбу в ее  изначальную оболочку.
Хотя и  это,  в сущности, лишь одно из  многих  проявлений того,  чего можно
достичь  совокупным усилием воли. Вместе умы  этих юношей  были тысячекратно
сильнее, чем порознь.
     Было,  правда,  одно  преимущество  в  пользу   врубада:   каждый   нес
ответственность  за  всех  остальных.  Как  акробаты,  в  чутком  напряжении
возводящие "башню". Стоит хоть одному оступиться или выйти, рассыплется  все
строение.
     Ощутив себя в полном владении, он мысленно поблагодарил всех. Остальные
медленно  расслабились  --  процесс  выхода  совокупной  энергии  происходит
аккуратно, постепенно, как ныряльщик поднимается из  глубины.  И вот он  уже
снова  был  собой.  Только   это  было  "Я",  о  существовании  которого  он
догадывался лишь проблесками.
     В физическом смысле все вокруг смотрелось без  изменений. Ничего общего
с  тем  изумительным расширением  внешних  границ,  что он  как-то  испытал,
студентом попробовав психоделического наркотика. Изменился мир внут- ренний.
И  то  в  небольшом, но крайне  важном  аспекте:  восприятие перестало  быть
пассивным.  Глядя на  окружающий мир,  свой  взгляд  он сознавал теперь  как
некоего рода прожектор, на выбор высвечивающий  увиденное. Он  чув-  ствовал
свое проникновение  подобно тому, как  мышцы  руки чувствуют  напряжение  от
поднимаемого веса.  За  всю  жизнь  он  впервые переживал полную  активность
чувственного воздействия.
     Теперь,  в  наступившей   расслабленности,  можно  было  и  оглядеться.
Развернувшаяся  вокруг  панорама  зачаровывала  своей  красотой.  К  востоку
виднелись расплывчато  очерченное  ущелье Кундар,  кобальтово-синее озеро  и
порожняя, будто снящаяся  равнина Гавунды с  всходящими  кольцами сернистого
пара  и алыми  горами на горизонте. Горный же  пейзаж на западе  был  просто
непередаваем.  Горы  смотрелись не просто  грандиозно (Гималаи в сравнении с
ними  показались  бы недоростками), но  были окутаны  туманной,  томительной
светозарностью, делающей их просто мучительно красивыми. Они, и  только  они
могли  бы служить  воплощенной мечтой  поэтов о  запредельных горизонтах. От
одного лишь взгляда на них представлялась какая-нибудь волшебная страна, где
жизнь непостижима и совершенна. "Земля эльфов" звучала как-то пустячно перед
лицом  такой  величавости.  На  Земле  такие  горы  были бы  опасны:  многие
становились   бы   рабами   их   созерцания,  отвергая   пошлую   реальность
повседневного  мира.  Что-то  в  них  наполняло  сердце  высокой,  тоскующей
радостью, словно бессмертная музыка. Эти  горы властно притягивали  - на них
можно  было  заворожено глядеть  часами,  все остальное  при этом отсылая на
задний план.
     Для Карлсена такой опасности не  существовало: чувственное  воздействие
давало  ему  возможность  взирать  на  них  с  отстраненностью  портретиста,
любующегося  красотой  натурщицы.  Но  и  сейчас  при  взгляде  на  панораму
охватывала трепетная завороженность.
     Усилием воли он вернул внимание к происходящему. Рядом стоял  один лишь
Крайски.   Остальные   деликатно  удалились,   давая   неофиту   возможность
исследовать свои новые чувственные горизонты.
     -- Как оно зовется? -- даже не сразу спросил Карлсен.
     -- Гребиры называют его Буруджи-Рота,  "Лестница в облака".  Местные же
зовут его Моррен.
     -- Что еще за "местные"?
     -- Ульфиды и грибудины.
     -- Грибудины??
     -- Помесь  животного  с  рептилией. Сокращенно, гриски  -- что-то вроде
"поганцев".
     -- Кто-то из них живет в Гавунде?
     -- Нет. Гребиров они ненавидят.
     К  ним  подошел  юноша  -- тот самый, что  помог Карлсену добраться  до
вершины - он приветственно сжал ему предплечие.
     -- Ну что, пора представиться. Звать меня Креб. В этом выезде я старший
помощник начальника.
     -- А начальник кто?
     -- Люко, заместитель гребиса.
     -- Меня с ним знакомили. Он здесь?
     --  Скоро  прибудет.  А  как  прибудет,  нам  пора  сниматься.  Желаешь
отдохнуть?
     -- Нет, спасибо. Чувствую себя теперь превосходно.
     --  Если  передумаешь, моя палатка в  твоем  распоряжении, --  юноша  с
легким поклоном отошел.
     -- Я бы на твоем месте выкупался, -- посоветовал Крайски. -- Чем больше
наберешься изол-силы, тем лучше.
     Хороший  совет.  Освоившись уже  впитывать  струящуюся  из  земли силу,
Карлсен ощущал себя атлетом, тело которого изнывает по мощной нагрузке,  или
пловцом, наслаждающимся ощущением холодной воды.
     Озерцо, тоже кобальтово-синее, было диаметром в сотню ярдов. Трамплином
для  ныряния служила  незамысловатая платформа  из серого крапчатого  камня.
Карлсен направился было к ней, но Крайски остерег:
     -- Нет-нет, сперва войди так.
     Знает,  что  говорит:  улыбочка вон какая. Вода, как и там, в озере, не
давалась,  упруго прогибаясь под ногами.  А между тем  один  из купальщиков,
нырнув с платформы, гладко ушел вглубь -- что характерно, без фонтана брызг.
     Ответ  нашелся инстинктивно. В состоянии чувственного  воздействия, где
взгляд  сквозил  волевой силой,  он сфокусировал внимание  на  вдавленную  в
поверхность  ступню. Эффект  такой, будто на воду  направили  лупу,  а то  и
микроскоп.  Моментально  осозналась  причина  поверхностного  натяжения:  из
глубины  поверхность  со   всех   сторон   лупили  шарики-молекулы.  Многие,
разумеется,  прорывались в воздух и шлепались обратно. Поскольку вода кипела
ксилл-энергией, напор молекул изнутри намного превосходил тот, что в обычной
воде, потому-то нога входила с таким трудом.  Можно было разбить поверхность
чисто  физически до  глубины,  где напор  изнутри  и  снаружи выравниваются.
Однако проще было сузить луч внимания до лазерной спицы и  легко  проникнуть
под поверхность, а там снова его расширить. Создавался своего рода  туннель,
по которому нога  проникала через поверхность. Вот так:  сначала одна, затем
другая. Погрузив же обе, затруднений он больше не испытывал.
     Вода  обжигала  холодом,  но  и это  было  приятно: повышалась  воля  к
сопротивлению, привнося дрожь восторга. Особенно  сладостным было  погрузить
пенис:  видимо, из-за Фарры Крайски, улучившей возможность получать  мужскую
энергию напрямую из ее источника (С женской точки  зрения, находиться внутри
мужчины -- это ли не идеал секса!). Стимул был  такой интенсивный,  что  при
желании  можно  было  довести  до   оргазма.   Но  это   казалось  постыдным
разбазариванием энергии.  Вот если  б сжимать  в объятиях  Фарру Крайски или
Ригмар...
     Карлсен  с  завистливым  восхищением  проследил, как ныряет с платформы
очередной купальщик.  Надо же,  какая сноровка: создать  "трубу", когда тело
уже в воздухе. А что, если сейчас взять и... ч-черт: не успел отвлечься, как
уже растянулся по поверхности.
     Тело  при  купании, без  малого, горело. Но  огонь  был  подвластен,  и
ощущение попросту пьянило.
     Ступив на берег, Карлсен понял почему. Все в Джираше источало жизненную
энергию,  вовлечено было в  борьбу  за  большую жизненность. Но  борьба  эта
зачастую  была тупа и неосознанна -- вроде  тех рачков,  что искромсали  ему
полпалки  вместо  того, чтобы наброситься на ноги. Человеческий  разум давал
Карлсену  возможность видеть суть происходящего, и осознание  этого бередило
неуемной  радостью.  Исполненный энергии, он мог чувствовать свой разум так,
как ощущается тело. Состояние такое, что он бы с радостью согласился пробыть
на вершине Горша несколько дней, -- а то и недель, -- кряду.
     Он  оглянулся на  резкий окрик: Креб  цепко  всматривался  в  восточный
небосклон. Вначале ничего заметно не было, но постепенно на горящем сквозной
зеленоватостью небе проплавилось белое пятнышко, размером не больше почтовой
марки (надо  же, взгляд у парня  просто  орлиный!) Купальщики повылезали  из
воды  и тоже  с энтузиазмом смотрели на  растущее  пятно. Карлсен, ожидавший
увидеть что-нибудь вроде летающей капсулы (вспомнить тот же корабль в Хешмар
Фудо), растерянно смотрел, как по небу вьется что-то вроде воздушного змея.
     Заметили его и  птицы,  скопившись  вокруг с басистым рявканьем: наглец
вторгся на их территорию.  И  тут вдруг  одна, вспырив перья, колом  пошла к
земле, остальные испуганно рассеялись. Юноши отреагировали дружным хохотом.
     Отсюда  уже различалось: белая овальная досточка, на которой, расставив
ноги, крепко стоит человек. Карлсен впечатленно прикинул  высоту над долиной
(да-а, вот уж храбрец так храбрец).
     -- Что это, -- тихонько спросил он у Крайски, -- ковер-самолет?
     -- Вроде того.
     Теперь  можно уже  было  разглядеть и  Люко,  скользящего по воздуху  с
удалью  опытного  серфера. Досточка  посередине была чуть  вогнута:  видимо,
гибкая.
     Последнюю сотню ярдов Люко  снижался постепенно,  как на  парашюте.  Он
стоял, уперев  ноги, а руки раскрылив на уровне плеч.  В момент  касания все
шумно  его  приветствовали,  включая Карлсена, неподдельно восхищенного  ге-
роем, выстоявшим весь полет на эдакой летающей наволочке. Люко с полуулыбкой
признательности шагнул на землю твердо, будто с трапа корабля.  Молодые люди
застыли навытяжку, опустив при этом головы.
     Люко, оглядевшись, увидел Карлсена, единственно из всех не застывшего в
стойке. Он шагнул вперед, вытянув руку.
     -- Славно. Рад видеть. --  Пожатие было ледяным - (Карлсен заметил, что
короткая седая стрижка серебрится изморозью, равно как и усы  меж  кабаньими
клыками).
     Отрывисто кивнув Крайски, Люко повернулся к Кребу:
     -- Пора в путь. Дел уйма.
     Вблизи  удалось разглядеть, что  летающая  эта  подстилка  представляет
собой подобие  мата,  дюймов  восьми  в толщину  и серебристого,  как  бы  с
алюминиевым  напылением.  Причем крупнее, чем  казалось  снизу: примерно во-
семь на шесть футов.
     -- Что это?
     -- Антигравитационный коврик - очередное изобретение каджеков.
     -- Вроде того, что в капсуле у Грондэла?
     --  Вроде.  Только  там все построено  на  электричестве.  А  здесь  на
изолсиле.
     -- На ксилл-энергии, что ли?
     -- Да, плюс ментальная сила.
     Карлсен, воровато  зыркнув по сторонам (все  чем-то заняты),  ступил на
подстилку. Эффект  странный. Секунду он словно готов был взняться в  воздух.
Но  тут  в уме мелькнуло, что это  лишь наваждение - просто прервался  поток
энергии,  нагнетаемой из желтой  травы.  Парадокс какой-то: снова затошнило.
Поспешно сойдя, Карлсен блаженно ощутил хлынувшую в тело силу.
     А  вокруг  кипела  работа:  разбирались  палатки,  увесисто шлепаясь  в
деревянные ящики. Карлсен тем  временем прогулялся к противоположному  концу
плато,  взглянуть  на запад: путь  проляжет  скорее всего  туда, так что  не
мешает взглянуть, как оно там. Вид, откровенно говоря, обескураживал. Следом
за  желтой  травой и  поясом  красной глины  начиналась заведомо непролазная
чащоба.  Не  побеги  уже,  которые удавалось отогнать  молниями изол-силы, а
такие заросли деревьев и шипастых кустов, что нечего и соваться.
     Сзади подошел Крайски.
     -- И как, интересно, нам через это вот пробираться?
     -- "Через" не будем: над.
     У Карлсена внутри похолодело: на месте палаток расстелены были те самые
коврики.
     -- Нам что, лететь на них??
     -- Увы, да. Я их сам недолюбливаю: с высотой не в ладах.
     -- И я...
     Люко,  стоящий  сейчас  около  озерца,  встретился  с ними  взглядом  и
поманил: сюда, мол.
     -- Вечно всех подгоняет, -- раздраженно пробормотал Крайски.
     Когда  подошли,   все  юноши   уже  сидели  на  ковриках.  Слава  Богу:
посередине, оказывается, предусмотрены лямки для рук.
     Люко жестом указал на два коврика поблизости.
     -- Не подгоняй вас, так  вообще в  размазню превратитесь, -- сказал он,
царапнув Крайски взглядом.
     Тот насупленно  потупился  как  школьник, но ничего не  сказал. (Вот те
раз: за полтысячи ярдов услышал, небось, и про высоту тоже).
     Едва  сел  на  коврик, как  тело  охватила  небывалая  легкость.  Через
несколько секунд мимо пролетел Люко, тараня воздух  под углом в  сорок  пять
градусов.  Один  за  другим  начали взниматься остальные. Карлсен озабоченно
повернулся к Крайски:
     -- Как эта хреновина работает?
     Но  не  успел  договорить, как Крайски на  коврике взмыл  вверх. Секунд
через десять Карлсен остался один-одинешенек. Никто даже не обернулся.
     Вспомнилось,  что  происходило у  водопада, и  Карлсен  сконцентрировал
внимание  на солнечном сплетении. Почувствовав отклик изол-силы,  он толчком
направил ее вниз. Вышло  наоборот: коврик остался внизу,  а сам  он подлетел
(хорошо,  что  никто не  видит  такого  посмешища).  Карлсен  заставил  себя
опуститься,  заметив при этом, что между телом и ковриком вроде бы возникает
взаимодействие, как при смешении силовых полей. Он сфокусировал внимание, на
этот  раз пытаясь  наудачу  вживиться  в  силовое  поле  коврика.  Едва  это
произошло, как коврик словно стал  частью  его тела -  так  хороший наездник
образует  единое целое  со  скакуном. И  тут,  снова даванув  из  солнечного
сплетения,  он  ошеломленно почувствовал,  как коврик буквально  рванулся  в
воздух.  Ослабив напор (от чего коврик  неуютно  закачался),  Карлсен сменил
направление - при этом запрокинуло так, что он невольно схватился за лямки.
     Остальные  отдалилась  уже  как  минимум на  милю.  Карлсен  вполголоса
ругнулся: надо же, гады,  бросили на произвол, без всякой инструкции. Благо,
принцип действия у коврика сравнительно  нехитрый: реагирует на толчок  воли
-- точнее, на комбинацию воли и накопленной телом энергии.
     Проблема  была  со   встречным  ветром,  норовящим   сдуть  с  коврика.
Единственным  выходом из  положения,  пожалуй,  было  лечь  плашмя.  Карлсен
ослабил  напор изол-силы  и  распластался  на животе, прочно  ухватившись за
лямки. Но теперь сзади  на фут торчали ноги и тянули к земле,  отчего коврик
резко кренился  (был момент, когда Карлсен опасно завис  под  углом в  сорок
пять градусов --  еще чуть назад, и коврик перевернется). Инстинкт подсказал
подогнуть ноги,  пятками к копчику. Как только  их перестало тянуть к земле,
коврик  выправился.  Внизу  лазоревой  ямой   проплыла  пропасть  с  щетиной
островерхих деревьев (стоит  упасть --  неминуемо нанижешься как на вертел).
Гулкое  сердце он успокоил тем, что, замерев на мгновение, представил, будто
лежит  в  постели.  Внутренняя  сила,  отозвавшись,  восстановила  контроль.
Кавалькада  почти  уже  скрылась  из глаз, потому  Карлсен в попытке нагнать
пустил  струю изол-силы  параллельно корпусу, крепко  схватившись  за лямки:
коврик прянул вперед как самолет на взлете.
     Задохнувшись  от  встречного ветра,  лицо он притиснул к  упругой белой
поверхности, но и при этом било  так, что  волосы  вразлет.  Зато, приподняв
через несколько минут голову, он с облегчением увидел, что кавалькада летела
всего лишь  в нескольких стах ярдов впереди, и скоро  уже можно будет с  ней
поравняться.  Невероятно:  все  летели стоя, раскрылив для  равновесия руки,
один лишь Крайски сидел, натянув лямки так, что коврик внизу прогибался.
     Карлсен  сам чувствовал  себя  крайне  неуютно: согнутые ноги затекли и
онемели  от  холода.  Медленным движением он подался вперед,  пока лямки  не
оказались на уровне торса, после чего начал трудно, -- вжимаясь коленями, по
пять-шесть дюймов, -- подниматься, пока не оказался в полусидячем положении.
Все удобнее, чем со вскинутыми  голенями, хотя отнюдь не безопасно. Понятно,
что  остальным,  очевидно,  мастерство  далось  месяцами  упорной  практики,
Карлсена же  никакая  угроза  не  заставила  бы  встать  на  этой  невесомой
подстилке, колеблющейся как флаг на ветру.
     Люко, в призрачных струях налетающего ветра смотрящийся неким языческим
богом,  повернулся вполоборота и  величаво указал своим  спутникам  вперед и
вниз.  Карлсен  облегченно увидел, что их теперь лишь около мили отделяет от
одной  из  самых  могучих вершин  в  хребте.  Верхняя ее  половина  взбухала
исполинским покатым конусом. Ближний же  скос обрывался почти на пятимильную
глубину. Северная сторона покато  снижалась в сторону реки,  белесым потоком
огибающей  восточный склон.  А  на той  стороне вверх круто устремлялась еще
более грозная круча, вершину которой окутывало мглистое облако. На  глазах у
Карлсена  оно  озарилось  изнутри  огнистым  сполохом,  и  о  гранитный скос
чиркнуло раздвоенное  острие  молнии,  взвив клуб белого  дыма. Вниз  градом
посыпались  камни.  Шум бурной  реки  утонул  в  обвальном грохоте  раската,
коврики закачались как досточки на волнах. (Ага! Кое-кто из молодцов присел,
да  еще  и схватился за лямки).  Люко же стоял не- зыблемо, с  раскрыленными
руками, словно бросая молнии вызов.
     Конечной целью  была плоская  каменная терраса  где-то  посреди склона.
Хорошо, что до тверди осталось каких-нибудь полсотни футов: теперь даже если
и упасть,  отделаешься максимум сломанной ногой.  От  реки их  отделяло  уже
несколько  сот ярдов. Впечатляли сами  ее размеры  и мощь: неукротимое русло
примерно с четверть  мили  шириной. От  вздымаемых брызг  в  воздухе  стояла
легкая дымка.
     Первым   приземлился   Люко,  за  ним  остальные.  Карлсен   приткнулся
последним,  из-за  нехватки места посадка вышла  до обидного  неуклюже. Ноги
сводило от холода. Водяная пыль (сама скорость реки нагнетала мощное течение
воздуха) покалывала кожу словно искорками.
     Крайски указал  на  затянутую  туманом  вершину  примерно  в  миле  над
головой:
     -- Это вот Боорг, самая мощная гора в хребте.
     -- Мощная? -- эпитет показался Карлсену странноватым.
     -- Ты поймешь, о чем я.
     -- А через реку как переправимся?
     -- Перемахнем.
     В виду он имел явно не коврики - их сейчас уже  собирали и складывали в
подобие ниши под скальным карнизом. Ясно и то, почему  не стали садиться  на
пологом  левом  берегу:  изрытая  оврагами  возвышенность  в  щетине  кривых
деревьев и кустов делала это фактически невозможным.
     Призрачно мелькнул импульс некоего  телепатического  приказа  - молодые
люди почти сразу собрались в круг и опустили головы. Крайски тронул Карлсена
за руку,  давая понять,  что и им надлежит  присоединиться. Люко стоял  чуть
поодаль, глядя на всю группу льдисто-голубыми глазами.
     Спустя  несколько  секунд,